Текст книги "Наездники"

– Бедная Лавиния. – Ганс встряхнул головой. – Держу пари, ей хотелось бы сейчас быть женой Билли. Но какую красотку он отхватил, какая красивая девочка!

– Да, она очень славная.

– Знаете ли Вы, что Людвиг преподнес Билли лошадь в качестве свадебного подарка? Очень хорошая лошадь – Мандрика.

Рука графа Гая уже по локоть была под платьем у Мари-Клер. Право, Мари-Клер не очень подходящая персона, чтобы присматривать за Маркусом. – подумала Хелина. В углу она заметила Хилери, танцующую с Мелизом. Они были поглощены разговором. Это хорошо. Они подходят друг другу.

Вечер продолжался. Наездник местной команды, пытаясь найти дорогу домой, хохоча изображал езду. Подж отдыхала в кровати из цветов. Хелина танцевала с Билли, ее волосы совсем разметались.

– Прекрасный вечер, мой ангел. Я не могу выразить, как я благодарен тебе. Ты так сердечно приняля Дженни, она еще не свыклась с этим. О, да это Хилари танцует с Людвигом танго. Ты же знаешь, я не самый большой ее поклонник, но могу сказать, что сегодня она выглядит очень сексуально.

Билли возвратился к Дженни. Хелина решила проверить, все ли в порядке у Маркуса, используя это как предлог, чтобы покинуть вечеринку хоть на минуту. Ее прекрасный ковер был весь покрыт пятнами от вина. – Почему они не могут уже уйти, чтобы она могла здесь навести порядок. – В холле Руперт разговаривал с Гансом и парой итальянцев. Когда он слишком много выпивал, то по его внешнему виду ничего нельзя было заметить, но его глаза начинали сверкать. Теперь глаза его блестели, как сверкают сапфиры при вспышке фонарика вора-взломщика.

– Куда ты собралась? – спросил он, не поворачиваясь.

– Хочу только проверить, как там Маркус.

– Если он не закроется, я подымусь наверх и вколочу ему в задницу крикетную спицу.

Дрожа от ярости, Хелина взбежала наверх. – Как мог Руперт говорить такие ужасные вещи только для того, чтобы вызвать смех. И это о Маркусе, о ее замечательном сыне. – Несмотря на шум Маркус крепко спал.

Гиканье и пронзительные крики, доносящиеся снизу, заставили ее выбежать на лестничную площадку. Склонившись над перилами, она услышала, что Руперт говорит очень бледной Подж: «Иди дорогая. Иди и приведи его.»

– Миссис С-Б это не понравится.

– Она должна будет примириться с этим.

Подж открыла парадную дверь. Хелина увидела круговерть снежинок. Подж вышла.

– Ты не должен этого делать, Руперт, – сказала Дженни, посмеиваясь. – Не сходи с ума, только не на новом ковре Хелины. Она уже и так достаточно наказана.

Хелина вернулась назад и выключила свет в комнате Маркуса. – О чем они говорили? – Она припудрила нос и привела в порядок волосы. – О господи, как она устала. Если бы она могла сейчас лечь в постель и читать «Мансфилдский парк». – Затем она услышала, как внизу началась какая-то суматоха, до нее донеслись крики «ура» и аплодисменты. Она посмотрела вниз. На минуту ей показалось, что она спит, так как она увидела в холле Реванша, увидела, как Руперт вскочил ему на спину, въехал в гостиную под громогласное «ура» и пронзительный хохот гостей. Вспыхнув от ярости, она сбежала вниз.

– Черт побери, что ты делаешь? – пронзительно закричала она. Но за взрывами хохота никто ее не услышал.

– Ставлю 25 фунтов, что ты не сможешь перепрыгнуть через софу, – сказал граф Гай.

– Сделано, – ответил Руперт, и в следующее мгновение он взял препятствие, чуть не задев при этом люстру.

– Руперт, – завопила Хелина, – что ты делаешь в доме на лошади?

Внезапно все затихли.

– Никакой вечер не может считаться законченным без Реванша, – произнес Руперт и опять направил его к софе.

– Сейчас же выведи его отсюда, – истерично закричала Хелина. – Вон, вон, вон!

– Хорошо, – ответил Руперт. Когда Реванш вышел в холл, то выбитый из колеи непривычной обстановкой, он навалил огромную кучу, что было встречено бурным ревом.

– Я думаю, он хотел сказать, что ему не нравится твой новый ковер, – сказал Руперт. Хелина с ужасом вскрикнула, побежала наверх и бросилась на кровать, рыдая навзрыд. – Как он мог так поступить с ней, как он мог, как он мог?

Мелиз столкнулся с Хилари внизу у лестницы. У них уже был долгий разговор о семейной жизни Кемпбеллов-Блеков и они знали, кто на чьей стороне.

– Идите к ней, – сказал Мелиз, – сейчас же. Я пригляжу, чтобы кто-нибудь убрал кучу.

Хилари нашла Хелину лежащей на кровати, совсем сраженной. – Я не вынесу этого, я не вынесу этого. Зачем он меня так унизил?

– Я не знаю, дорогая. – Хилари стала поглаживать ее волосы. – Он просто чудовище, я всегда тебе это говорила. Ты сильно устала. Прими две таблетки Могадона и попробуй заснуть. Я помогу тебе раздеться.

Только она освободила все еще всхлипывающую Хелину от одежды и стала доставать из под подушки ночную рубашку, как вошел Руперт.

– Выйди, – обратился он к Хилари. – Я должен был догадаться, что ты здесь.

– Я только-что дала твоей жене снотворное. Оставь ее одну.

– Она не должна сейчас спать. Она – хозяйка вечера.

– Женщина перестает быть хозяйкой вечера, когда случается нечто подобное. Как ты мог сделать такое? Ты наиболее безответственный человек, которого я когда-либо встречала.

– Это была шутка, причем на пари, – невыразительно пробурчал Руперт. – Кучу уже убрали. На ковре нет и следа. Теперь выйди.

– Пожалуйста, останься, – всхлипнула Хелина.

– Я не уйду, пока ты не уснешь, дорогая, – сказала Хилари.

– О господи, – взорвался Руперт и вихрем выбежал из комнаты.

Хелина была так вымотана, что, на удивление, заснула почти мгновенно. Хилари подождала еще пару минут, складывая одежду, приводя в порядок комнату, а затем свою внешность. Выключив свет, она тихонько прикрыла дверь, а затем пройдя по лестничной площадке, заглянула к Маркусу и Кейт, проверяя, все ли у них в порядке. У лестничной площадки она увидела Руперта, стоящего со стаканом в руке. Его ненависть была почти осязаема.

– Они все спят, но не благодаря тебе, – сказала она.

Снизу доносился быстрый галоп. Оркестр играл мелодию Post Horn Gallop. Руперт наклонился, чтобы похлопать Беджера, который весь дрожал. Беджер ненавидел шум и вскипал как суфле в одной из корзинок Джека Рассела.

– Почему ты так заботишься о собаке и пренебрегаешь Хелиной? Что она сделала тебе?

Руперт выпрямился. – Она была абсолютно счастлива, пока ты не появилась в этом доме и не начала кормить ее своей феминистской кашкой.

– Это неправда. Она почти умирала, когда я впервые встретила ее, а тебя не было рядом.

– Так получилось, что тогда я попал в наихудший буран, который когда-либо случался зимой; так что я ничего не мог поделать.

– Ты вечно ворчишь, что у нее нет друзей, а когда она находит подругу, ты оскорбляешь ее. Ты всегда обращаешься со мной как с пустым местом.

– Возможно нет. Я ненавижу женщин, которые появляются как супердевочки, а ты ненавидишь меня, – сказал он, подходя к ней и вдыхая горячий дикий аромат ее тела, – потому что твои мужские ягодицы не могут удовлетворить даже хомяка.

– Ты не осмелишься сказать что-нибудь против Криспина, – вскрикнула Хилари.

– Ты всегда отравляешь семейную жизнь других людей, – продолжал Руперт. – Проклятье! Держись подальше от Хелины.

– Она нуждается в союзниках.

– Не таких как ты, – теперь он насмехался над ней, – я знаю твою игру. Ты любишь раздевать ее, не так ли? Она красивая, не так ли? И ты будешь бегать за ней, пока твои небритые ноги носят тебя, ты – сточная канава. Да, ей не очень понравится это; надо заметить, что она не очень проницательна по поводу таких вещей.

В следующую минуту Хилари отвесила ему пощечину. Не раздумывая, Руперт в ответ сильно ударил ее по спине. Она залилась слезами и как-то так получилось, что в следующую минуту она оказалась в его объятиях и он целовал ее, стараясь приоткрыть ее губы. Она честно боролась, молотя кулаками его спину, гораздо более широкую и более мускулистую, чем у Криспина. Внезапно она обмякла, ее губы приоткрылись и она ответила ему неистовым поцелуем.

– Я ненавижу тебя, – всхлипнула она.

– Ничего подобного. Ты очень сильно хочешь меня. Ты желаешь меня с тех пор, как ты увидела меня в Глочестерской больнице. Именно поэтому ты ублажаешь Хелину все это время.

– Ты жестокий.

– Конечно. – Он схватил ее за волосы и резко запрокинул ее голову, и начал опять целовать ее. Затем его ладони заскользили вниз по ее спине, пальцы стали ласкать ее бритые подмышки. – Большое достижение, – сказал он мягко. – Это тянулось так долго, что ты могла уже заплетать косы из этих волос.

Руперт откинул занавеску. На краю окна уже было около 3 дюймов снега, а он все продолжал падать.

– Мы не должны, – сказала Хилари, отстраняясь от него, – это невыносимо.

– Это также нестерпимо, как невыносима ты сама, – шепнул он зло. Завтра я отправляюсь на охоту. Отделайся от Криспина после ленча. Он может пойти покататься с немцами на салазках час или больше.

27

Не желая иметь дело с сутолокой больших свадеб, Билли расписался с Дженни в Глочестерском бюро регистрации браков в начале января, таким образом утратив возможность получить большое количество свадебных подарков, которые бывают так полезны, когда молодая пара обзаводится домом. Руперт был шафером. Хелина была огорчена тем, что они не побеспокоились освятить свой брак в Пенскомбской церкви, но Билли чувствовал в этот первый год их совместной жизни с Дженни, что господь благословил его. Еще никогда он не был так счастлив.

Как раз перед свадьбой Дженни провела переговоры и заключила выгодное соглашение с газетой «Пост» о том, что она напишет серию острых интервью, путешествуя вокруг света. Это дало возможность им с Билли путешествовать, причем все расходы были оплачены. Ее портативная машинка была вся облеплена этикетками разных аэропортов, по ним можно было проследить весь их маршрут от Антверпена до Парижа, Мадрида, Афин, Медисон Сквер. И везде она брала интервью у президентов, рок-звезд и выдающихся персон, скрывающихся за рубежом от уплаты налогов.

Часто, когда наступал срок сдачи недельной порции материала, возникали напряженные ситуации. Потная, вся в слезах, сквозь зубы разговаривающая Дженни, тарабанящая на пишущей машинке в спальне какого-то иностранного отеля, не способствовала тому, чтобы Билли мог выспаться перед выступлениями в высшей школе. Безнадежно непунктуальная, Джении не могла внушить любовь к себе другим членам команды, так как из-за нее они всегда опаздывали на обеды и вечера. Билли был слишком одуревшим от любви, чтобы замечать это. Его лошади выступали хорошо. Мандрика, темно-коричневый ганноверец, преподнесенный в качестве свадебного подарка Людвигом фон Шелленбергом, отличился невероятно быстро и во всех упражнениях показал результаты не хуже, чем такая выдающаяся лошадь как Бал, теперь переименованный в Магги Мил Эл. Билли это имя не очень нравилось. Но за 50000 фунтов в год, которые платил ему Кевин Кали, можно было потерпеть. В любом случае в конюшне он оставался все тем же Балом.

В первый год семейной жизни Дженни и Билли были чрезвычайно богаты. Зарплата Дженни плюс оплата газетой всех дорожных расходов плюс деньги за постоянные победы Билли плюс спонсорство Кевина – все это в сумме составляло около 100000 фунтов в год. И хотя Билли всегда закупал напитки для Руперта и отдавал Хелене свои выиграши на ведение хозяйства (если, конечно, эти деньги не тратились на то, чтобы отпраздновать победу), все счета за газ, электричество, телефон и отопление в Пенскомбе неизменно доставались Руперту.

Когда Билли и Дженни находились в Англии, они останавливались в доме Хелины и Руперта и бормотали что-то неопределенное о поисках дома для себя. В конце концов Руперт опять проявил огромное великодушие по отношению к Билли и позволил им занять Дом под Липами – очаровательный, но запущенный котедж XVII века, расположенный в имении Пенскомб, который как раз освободился, но при условии, что они заплатят за его переоборудование. Чтобы расширить кухню и построить столовую, еще две спальни и детскую, необходимоо было получить разрешение на проектирование. Будучи 29 лет, Дженни собиралась завести ребенка немедленно. Со временем они переоборудуют рассыпающиеся, покрытые мохом надворные строения в конюшню для дюжины лошадей. Хелена приезжала осмотреть котедж, она много говорила о вспомогательных помещениях и о сносе стен и, вдохновленная красотой Пенскомба, Дженни почувствовала, что не стоит жалеть расходов не переоборудование дома.

Для Дженни и Билли этот первый год прошел без усилий, так как в доме Руперта они попадали в сферу действия прислуги, работающей с точностью часового механизма по заведенному Хеленой порядку, которая гладила бриджи Билла, стирала его рубашки, не забывала забрать из чистки его красные пиджаки для выступлений и смокинги, и в сферу деятельности мисс Хокинс, которая следила, чтобы заявки на выступления была вовремя отосланы, счета оплачены, а время условленных встреч занесено в записную книжку.

Из-за симпатий Дженни они очень много времени проводили в компании с Кевином и Энид Кали, которые присутствовали на некоторых зарубежных показах и всегда околачивались в Уэмбли, Критлдене и Олимпии.

Билли многое прощал Кевину, так как он искренне гордился тем, что лошади Билли выступают так хорошо, и особенно тем, что Магги Мил Эл пришел вторым на европейском первенстве в Париже. И если Кевин рассказывал Билли, как надо ездить верхом, а Мелиз о том, как руководить британской командой, Билли понимал, что Мелиз прекрасно может позаботится о себе сам. Дженни была менее терпимой. В качестве свадебного подарка Кали подарил им громадного фарфорового пуделя, поднимающего ногу на подпорку для лампы. Дженни написала Энид письмо с излиянием благодарностей, а пуделя поместила в подвал.

Всегда было много приглашений посетить Шато Китч, так Дженни называла замок Кевина, пародирующий стиль тюдор, в Санингдейле, где было много грубых развлечений и в любой момент каждого могли столкнуть в бассейн с подогреваемой водой. А по пути домой они наслаждались, насмехаясь над электрическими поганками, которые ночью зажигались по обеим сторонам дороги, и над громадной светящейся эмблемой Кота Магги Мила на парадной двери, который начинал подмигивать и мяукать, когда нажимали на дверной звонок, и над кнопкой в маленьком рабочем кабинете Кевина, которую стоило лишь слегка нажать и шкаф с полным собранием сочинений Диккенса и Скотта в кожаном переплете скользил назад, открывая любопытным взорам бар, скрывающий все напитки, какие известны человечеству.

Дженни, воспитанная на Флит Стрит, могла пить даже тогда, когда Билли уже валился под стол. Выглянув в окно однажды вечером, Хелина увидела их идущими по дороге и истерически смеющимися, когда Билли представлял, что подымает ногу на каждое каштановое дерево.

– Билли был фарфоровым изделием Кевина, – объяснила Дженни. – О господи, у меня отваливаются ноги. У нас закончился бензин и мы должны были из Страуда идти пешком.

Хелина испытывала двойственные чувства к Дженни. В конце концов ее нельзя было не полюбить. Дженни была забавной и относилась без предрассудков к конному спорту, но она была слишком легкомысленной в разговорах. Любой секрет, доверенный ей, становился известен всему Пенскомбу или всей Флит Стрит мгновенно. И потом, Дженни была таким беспорядочным существом. Бродя по дому со своим котом Гарольдом Эвансом, который сидел у нее на плече, как попугай, и щурил глаза от сигаретного дыма, она стряхивала пепел куда попало и повсюду за ней тянулся след из грязных чашек, а после полудня, грязных стаканов.

Хелину, такую разборчивую, раздражало то, что Дженни брала ее духи и косметику и пользовалась ее одеждой. Однажды, когда Хелина и Руперт уехали на уикэнд, Дженни взяла одно из платьев Хелины, чтобы поехать в нем на обед к Кали, и порвала его так, что оно уже не подлежало ремонту.

Другой случай был еще хуже. Как-то Хелина сошла вниз мертвенно-бледная. Она обнаружила, что пропала норковая шуба, которую подарил ей Руперт ко второй годовщине их свадьбы. Она хотела сообщить в полицию, но Дженни предложила сначала хорошенько поискать в доме.

– Кажется, это она лежит свернутая в узел в чулане под лестницей, – объявила Дженни небрежно двумя минутами позже. – Должно быть миссис Бодкин снесла ее вниз, чтобы почистить или что-то в этом роде. Шучу, – добавила она, рассмеявшись.

К несчастью для Дженни в кармане шубы были обнаружены 3 конфетных фантика и програмка к пьесе Михаила Фрейна, которую ставили в Бесе. Хелина очень рассердилась, но была так добра, что не стала кричать на Дженни. Вместо этого она пошла в церковь и стала молиться, чтобы Бог сделал ее более терпимой.

Иногда Дженни готовила, но при этом устраивала такой беспорядок, что Хелине требовалось в два раза больше времени, чтобы навести на кухне порядок. Хелина высказала пожелание Дженни, чтобы та не брала книги на ее библиотечные абонементы, а если уж она взяла их, то чтобы не читала книг в ванной и не забывала их возвращать и, что еще хуже, не оставляла их где-нибудь заграницей. Хелина, которая никогда не держала библиотечную книгу слишком долго, всегда вовремя обменивала ее, расстраивалась и нервничала из-за неаккуратности Дженни.

Но некоторым образом присутствие Билли и Дженни помогло Руперту и Хелине, иначе их семейная жизнь уже бы дала трещину. Все-таки при посторонних Руперт сдерживал себя и старался быть более терпимым.

Руперт дико завидовал той любви, которую Хелина изливала на Маркуса. – Я получаю большое удовольствие, общаясь с ним, – часто говорила она. (– Как будто Маркус – учетверенная водка с тоником – замечала по этому поводу Дженни). Он также завидовал свободным гедоническим отношениям между Билли и Дженни. – Была ли Хелина когда-нибудь так близка с ним? Когда они последний раз покатывались от хохота? – Он слышал хихиканье и затрудненное дыхание, доносящиеся из их спальни. Миссис Бодкин всегда находила пустые бутылки под их кроватью.

Хелина же считала, что Дженни плохо влияет на Билли. Дженни поощряла его пить больше, больше биться об заклад, часто посещать обеды вместо того, чтобы кушать дома. Билли, более эмоциональный и физически менее сильный, чем Руперт, не мог все время справляться с таким неумеренным образом жизни.

Крикливая сексуальность их связи также нервировала Хелину. Билли и Дженни всегда оставляли постель в страшном беспорядке. А стоило посмотреть на белье Дженни, которое она развешивала сушить. Миссис Бодкин неодобрительно поджимала губы, глядя на черные и красные трико без ластовиц, на глубоко вырезанные бюстгальтеры, завязки, поясаподвязки и чулки-сеточки. Дженни, легкомысленная и невнимательная, однажды даже оставила вибратор в неубранной постели, где его и обнаружила миссис Бодкин.

– У Билли болела спина. Я массажировала ему позвоночник, – объяснила Дженни беззаботно. Но миссис Бодкин не убедили ее слова, она считала Дженни распутницей.

Отношение Хелины и Дженни друг к другу было двусмысленным. Дженни завидовала красоте Хелины. Хелина выглядела великолепно даже в купальной шапочке, и Билли никогда не сказал и слова против нее. Хелина, подстрекаемая славой и журналистскими успехами Дженни, снова начала работать над своим романом.

– Она говорит о нем так, как будто пишет «Гамлета», – ворчала Дженни. Дженни сильно раздражало то, что Хелина всегда была слегка отстраненной от ее журналистской работы. Она никогда не обсуждала написанное Дженни, даже, если ее статьи занимали две страницы в «Пост». Когда Дженни напечатала свое наиболее нашумевшее интервью с Киссинджером, озаглавленное «Вы хороши настолько, насколько хорош Ваш мир», Хелина только сказала, и то под нажимом, что ей кажется, что Дженни не совсем уловила всю значимость фигуры Киссинджера. Одна из заповедей пуританского воспитания Хелены гласила, что нельзя восхвалять то, чем ты не восхищаешься. А в этом случае долг становился удовольствием.

– Она не имела в виду, что статья плохая, – оправдывал ее Билли.

– Нет, имела в виду, имела, – мрачно ответила Дженни.

На самом деле Хелена завидовала сексуальности Дженни. Время от времени она беспокоилась из-за того, что Билли, Руперт и Дженни проводят так много времени зарубежом вместе. Руперт почти ничего не предпринимал, чтобы рассеять эти страхи. Для него это было удобно, так как отводило подозрения, которые могли у нее возникнуть относительно него и Хилари.

С середины семидесятых и конный спорт и Руперт изменились. Так как этот вид спорта стал более популярным и количество спонсоров увеличилось, увеличились и призовые ставки. Раньше сезон соревнований по конному спорту продолжался с апреля по октябрь; теперь наездники могли работать круглый год, а благодаря тому, что многие залы были оборудованы для вечерних показов, они были заняты и вечером, и днем. Когда Руперт пришел в спорт, то чтобы сыграть в поло, нужно было лететь в Аргентину, на скачки нужно было ехать в Лонгхемс, а катались на лыжах в Клостерсе. Теперь конный спорт стал всепоглощающей страстью. Всегда на выездках он заставлял лошадей работать так тяжело, что они изнурялись в течении года или чуть более года, и поэтому он бесконечно занимался поиском новых лошадей. Когда он был дома, он тренировал лошадей или торговал их. Лошади занимали всю его жизнь, и он определенно не хотел становиться профессионалом.

Подж путешествовала с ним, восхищаясь им, удовлетворяя его физические потребности, страдая, но не ропща, если какая-то другая женщина занимала его воображение. А в редких случаях, когда он возвращался в Глочестершир, там была Хилари, шумная, сварливая и ненасытная, но представляющая для него огромное очарование.

После вечера, данного в честь Билли и Дженни, Хелина ушла в себя, уделяя все больше и больше внимания домашним делам. – Она проводит время, стирая с Руперта отпечатки женских пальчиков, – отметила Дженни. Хелена тратила много денег на одежду и парикмахерские и много занималась благотворительностью. Хилари не помогала ей. В своих интересах она продолжала убеждать Хелину расстаться с Рупертом.

– Ты талантливая писательница, подавляемая свиньей с устаревшими взглядами, твоя семья, в сущности, – это семья с одним родителем. Какую поддержку он оказывает тебе при уходе за Маркусом? – возмущалась она.

– Неограниченные денежные средства, – честно ответила Хелина.

– Женщины поколения наших родителей жертвовали карьерой ради семейной жизни, – продолжала Хилари, – у тебя же нет необходимости в такой жертве. Практически невозможно быть счастливой в браке, делать карьеру и быть хорошей матерью.

Хелина надеялась, что она хорошая мать. Она действительно была обожающей матерью. Маркус уже начал ходить и его первым словом было слово «мама». У него уже было несколько зубов. Он превратился в красивого, застенчивого ребенка с огромными серьезными глазами и беспорядочной копной тициановских кудрей, которые Руперт настойчиво предлагал состричь. Маркус всегда вел себя настороженно с Рупертом, которого не забавляли ни отпечатки пальчиков, вымазанных джемом, на его чистых белых бриджах, ни тот факт, что Маркус всегда начинал вопить, как только он сажал его на лошадь. Спокойный и веселый, когда отца не было дома, Маркус, улавливая обстановку, становился вечно хныкающим и требовательным, как только Руперт возвращался домой.

Другой причиной раздоров были собаки. Начитавшись статей в «Гардиан», Хелина очень боялась, что от собак Маркус может заразиться болезнью, вызывающей помутнение глаза. Она хотела, чтобы их держали снаружи. Руперт решительно отказался. Собаки были в доме еще до того, как она в нем появилась, холодно заметил он. – Фактически, с тех пор, как появился Маркус, – размышлял Руперт, – собаки были действительно единственными существами, которые радовались его возвращениям домой. – И Руперт, и Хелина мучились от чувства обиды.

Билли огорчался, наблюдая все более ухудшающиеся семейные отношения Руперта и обсуждал их в подробностях с Дженни. Жарким вечером в конце июля накануне их отъезда в Аахен, они лежали в кровати в Пенскомбе, распивая бутылочку Моета.

– Как может такая красивая женщина быть такой озабоченной? – сказала Дженни. – Да если бы я выглядела так как она…

– Ты и выглядишь так, – перебил ее Билли, прижимаясь к зовущей округлости ее бедер, ощущая ее груди.

– Как ты думаешь, я буду выглядеть мило, если заколю волосы, как это делает Хелина? – спросила Дженни.

– Я думаю, лучше побрить твои заросли.

– Ты думаешь, они разведутся?

– Нет. Я думаю, они все еще любят друг друга. Кроме того, внешний мир пугает Хелину, а Руперт не придает значения разводу. В конце концов, семейная жизнь – для того, чтобы иметь детей, и чтобы кто-то вел домашнее хозяйство, а удовольствие можно получить где угодно.

– Я надеюсь, что ты так не относишься к семейной жизни.

– Нет, – ответил Билли и его руки заскользили вдоль гладких складок ее живота.

Дженни втянула живот. – Я должна похудеть. Как ты думаешь, они еще спят вместе?

– Трудно сказать. Он чуть не убил итальянского дипломата, который вздумал приволокнуться за ней пару лет назад. Она – его собственность. А он очень большой собственник.

– Ты думаешь, он хорош в постели?

– У него член, как бейсбольная бита. Отбивал хлебные шарики вдоль всей комнаты, когда мы были в школе.

– Счастливая Хелина, – Джинни села, мысленно возбуждаясь.

– А мой член хорош для тебя? – спросил Билли с беспокойством. Дженни взобралась на него, держась за край кровати, которая устрашающе заскрипела.

– Вполне. Сейчас посмотришь, как хорошо я езжу рысью.