Текст книги "Пруденс (Чужой мужчина)"

Джилли Купер
Пруденс
(Чужой мужчина)

Глава первая

В двадцатый раз я попрощалась с Пендлом и вошла к себе в квартиру. Биг Бен отбивал одиннадцать. Джейн, с которой мы делили квартиру и которая сейчас возлежала перед камином, взглянула на меня сквозь массу крашеных светлых волос.

– Есть успехи? – спросила она с надеждой и сама же ответила: – Нет, явно никаких – по тебе сразу видно, что никто на тебя не набрасывался.

Я подошла к зеркалу. Мои локоны совсем не растрепались, помада не смазалась. Без ложной скромности скажу, что выглядела я прекрасно. Тогда почему же после двадцати свиданий Пендл так на меня и не набросился?

Я познакомилась с ним на вечеринке пару месяцев назад – это была отвратительная вечеринка из серии А-как-вы-зарабатываете-на-жизнь? О-я-стучу-на-машинке. Свет горел слишком ярко, и кто-то разливал крюшон из большой чаши в наши бокалы. Мы с Пендлом были единственными овечками в этом сборище козлищ, но не зря же говорится, что самые красивые цветы растут на навозных кучах.

Он был не из тех мужчин, на которых сразу обращаешь внимание – светло-каштановые волосы, тонкое, спокойное лицо и светло-серые глаза, зато выглядел он отрешенным и чрезмерно холодным, что само по себе являлось провокацией. На нем был безупречно-традиционный угольно-серый костюм, серая рубашка и светлый галстук, но, поскольку он был высоким и очень худым, то эта одежда ему шла.

В этот вечер я оделась в хулиганский прикид. Я очень чувствительна к одежде. Если на мне оборочки, я становлюсь чопорной, в коже с заклепками я хожу широким шагом и веду себя как ковбой, ну а в хулиганском прикиде – оранжевые бермуды с помочами и блузка из марлевки – я сверкаю остроумием и хулиганю. Когда Пендл подошел и присоединился к нашей компании, я выпалила три шутки подряд, так что все, кроме него, попадали со смеху, и я отправилась поболтать с кем-нибудь еще.

Вечеринка проходила в одной из тех eau de nihilistic[1]1
  Eaudenihilistic– буквально: нигилистическая вода (фр.), авторское новообразование (здесь и далее прим. перев.).


[Закрыть] длинных, с высоким потолком зал на Слоан Сквер, где всегда кажется, что в другом конце комнаты происходит что-то интересное, но эта надежда никогда не оправдывается. Одна из хозяек, Марсия, даже пригласила свою мать. Я ничего не имею против матерей в подобающем контексте, но на вечеринках на них расходуется слишком ценное время охоты. Эта мамаша была доброжелательной особой двадцати стоунов[2]2
  Стоун – мера веса, 6, 34 кг.


[Закрыть] весом, восседавшая на софе как большая порция розового бланманже. Чаще, чем им бы хотелось, несчастных гостей отлавливали и тащили поболтать с ней.

– Кто-нибудь хочет есть? – спросила одна из соседок Марсии, размахивая подносом у нас под носом. – Уж ты-то, Пру, я уверена, не на диете, Пру, ты и так вон какая тощая.

– Я просто умираю от голода, – заявила я, схватив сосиску. – На ланч я успела перехватить только человека-сэндвича[3]3
  Человек-сэндвич – ходячая реклама, человек, на котором одеты рекламные щиты


[Закрыть].

– Надеюсь, что от меня не разит как от макаки, – доверительно сообщила эта девица. – Марсия положила в ванну лед, так что никто не смог помыться.

Через минуту ввалилась пара новых гостей.

– Я хочу познакомить тебя с Эйлин, – сказала Марсия, представляя мне толстую блондинку с грязными ногтями, – она делает совершенно потрясающие украшения. Я уверена, они тебе понравятся, Пру. А это Клиффорд, наш бухгалтер, он так здорово разбирается во всех этих цифрах.

– Только в некоторых, – поскромничал Клиффорд, глядя на мои облегающие бермуды, потом заржал и оплевал меня кешью.

Я спросила Эйлин про «потрясающие» украшения.

– Ах, пожалуйста, ни о чем меня не спрашивай, – попросила она, – я так устала, – и продолжала пересказывать содержание фильма, который видела сегодня.

– Я работаю у Хэррода, – сказала бледная девица, – но в книжном отделе, – словно это было чем-то лучше.

Потом они все поговорили о президенте Картере, о Миссис Тэтчер, о Лауре Эшли[4]4
  Лаура Эшли – известный модельер


[Закрыть] и о последней биографии, написанной Антонией Фрейзер[5]5
  Антония Фрейзер – современная английская писательница, автор литературных биографий исторических лиц (Марии Шотландской, Кромвеля, КарлаIIи др.).


[Закрыть] – ее, кажется, читали все, кроме меня. Я понимаю, что на вечеринках, где приходится терпеть кучу нудного народа, все равно нужно выглядеть оживленной. Предполагается, что симпатичный мужчина заметит, какая ты веселая, подойдет и познакомится с тобой; но мужчина в угольно-сером костюме не проявлял никакого желания подойти ко мне, а я в любую минуту могла погибнуть, засыпанная кешью. Одна из хозяек подошла, предлагая сосиски, и я отвела ее в сторонку.

– Кто этот человек в сером костюме? Ее лицо просветлело:

– Правда, он очень милый? Его зовут Пендл, Пендл Малхолланд.

– Держу пари, он сам выдумал себе такое имя.

– На него похоже, – сказала она. – Его пригласила Марсия. Она говорит, что у него блестящий ум. Кажется, он самый молодой член адвокатуры и чистой воды гений.

– Ему бы чистой водки, а не чистой воды, – проворчала я. – Он даже не притронулся к выпивке. Она бы пошла ему на пользу.

На вечеринках я экспериментирую, поэтому я поболтала со всеми волокитами и поплясала с ними под проигрыватель, но ни на минуту не забывала, что этот Пендл смотрит на меня, как кот.

Возможно, крюшон оказался крепче, чем мне показалось вначале, во всяком случае, я в конце концов подошла к нему и сказала:

– Почему бы вам не выпить и не развеселиться?

– Здесь нет виски, – ответил он, – а местное вино слишком крепко для меня, хотя этому растению оно явно по вкусу. – Он показал на лиловатую хризантему на столе: – Когда я приехал, она была совсем поникшей.

Я хихикнула и глотнула еще коктейля.

– Не могу понять, что у него за привкус, – заметила я.

– Может быть, энергия Марсии. Я видел, как она смешивала напиток в тазу. Вы, должно быть, выносливы как бык, – добавил он, пока я приканчивала содержимое стакана.

– Я после шерри, – объяснила я. – Я слышала, что вы стряпчий.

– Адвокат.

– Никогда не могла понять разницу.

– Я больше говорю в суде.

– А что вы говорили сегодня?

– Защищал человека, который убил свою жену.

– Боже мой, как интересно. И его оправдали?

– Естественно.

– Почему?

– Я доказал, что его жена была совершенно невыносима.

– На самом деле?

– Не уверен. Не в этом суть, – сказал он. – Мое дело добиться оправдания.

– Защищать грешников ради мирской выгоды, – заметила я. Я рассматривала его холодное, худое, красивой лепки лицо и странные немигающие глубокие серые глаза. Он должен потрясающе смотреться в парике – Робеспьер – неподкупный в сером.

– Держу пари, в суде вы неотразимы, – заявила я.

Он улыбнулся и рассказал мне о деле, о наркотиках, в котором выступал обвинителем на прошлой неделе. Мне это показалось захватывающим. А его отрешенность меня просто заворожила.

Потом один из парней Марсии внес некоторое оживление в вечер – он решил, что у нас маскарад, и нарядился козлом. Я к тому времени уже достаточно напилась, чтобы счесть это весьма забавным, и хохотала до слез. Вдруг, подняв глаза, я увидела, что Пендл просто пожирает меня взглядом.

– Вы не находите, что я – высший класс? – сказала я, нащупывая почву. – Разве ваша мама никогда не говорила вам, что нехорошо так таращиться?

– Прошу прощения. Вы поразительно похожи на одну мою знакомую.

– Мой шеф не любит стряпчих, – сообщила я. – Он говорит, что если бы не они, он бы развелся без проблем.

– Все они так говорят. А чем вы занимаетесь?

– Я пишу тексты для рекламы. Целый день сижу и думаю, как бы все получше сформулировать. Потом приходит Родни – это мой шеф – списывает и делает вид, что сам все придумал. Его неделю не было – ездил охотиться.

– На куропаток? – поинтересовался Пендл.

– Нет, на торговцев маслом в Девоне.

Я, похоже, слишком долго вываживала самого симпатичного мужчину в комнате – Марсия подошла и спросила Пендла, не скучно ли ему. Ну и хамство, подумала я. Потом она спросила меня, не собираюсь ли я на девичник, на Павильон Роад. Я сказала, что нет. Не видела ли я старушку Пигги Хескет. Я ответила, что нет. Потом я выразила восхищение ее платьем, потому что ничего другого не смогла придумать.

– От Лауры Эшли, конечно, – самодовольно ответствовала она.

Тут ее соседки, нагруженные кучей тарелок, стали накрывать на стол в другом конце комнаты.

– Если хотите, можно поесть, – пригласила она.

Вдруг за дверью раздались громкие крики и ввалились какие-то регбисты.

– О, Господи, – сказал Пендл.

– Я надеюсь, что после еды все захотят потанцевать, – заметила Марсия. – Пойду, переверну пластинку.

– Прах прахом, Лаура Эшли Лаурой Эшли[6]6
  В оригинале – игра слов: фамилия Эшли имеет тот же корень, что и слово пепел (ash). Здесь обыгрывается известное библейское выражение «прах и пепел» (dustandashes) из книги БытияXVIII, 27)


[Закрыть], – пропела я, щедро наливая себе из оказавшейся на столе бутылки Куантро.

Я снова взглянула на Пендла, неожиданно решив, что я очень хочу его.

– Вы сказали, что я на кого-то похожа? На кого же это? – спросила я.

Он только собрался мне об этом поведать, когда подкатила Марсия и заявила, что вынуждена оторвать нас друг от друга – потому что она очень хочет познакомить Пендла с Чарлзом – партнером в фирме «Д'Ит и Марч». И тут же переставший плеваться кешью и перешедший на хлебные крошки с паштетом распутный бухгалтер подошел и предложил мне потанцевать, так что я потопталась с ним и для поднятия духа выпила еще Куантро. Потом я перехватила джин с апельсиновым соком, который один из регбистов принес для своей подружки. А другой регбист пригласил меня на танец и тряс как шейкер.

– Если ты не остановишься, я стану Белой Дамой[7]7
  WhiteLady – коктейль из джина, ликера и яичного белка


[Закрыть], – взмолилась я, едва дыша.

Обычно я мало пью, но присутствие Пендла провоцировало меня. Я понимала, что приближаюсь к той опасной грани, за которой пробуждается мое второе я, заставляя строить глазки женатым мужчинам и врываться в компании как красный бильярдный шар. Снабженец в цветастом шарфе выключил свет. На мой взгляд, в темноте глаза Пендла должны были засверкать, как у кота.

Теперь все были заняты едой. Несмотря на то, что паштет по вкусу напоминал старые носки, а в селедке было больше костей, чем на Хайгейтском кладбище, все льстиво спрашивали у Марсии рецепт.

– Побольше бренди и чеснока, – объясняла она.

– У тебя сиськи что надо, – заявил регбист, глядя на мою грудь. Карманы моей прозрачной блузки, которые обычно их прикрывают, съехали от танцев.

– Конечно, все будет гораздо проще, если вы уговорите своего мясника порубить свинину и печень, как это делает мой мясник, – сказала Марсия.

– Хочу воздушный шар, – заявила я к сведению одного человека.

– Поехали в мою черную дыру на Белгрейв, – предложил счетовод.

– Потом нужно мелко порубить свежий чабрец, – повествовала Марсия. Тут она заметила, что ее мама в одиночестве сидит на софе. Поедая кеджери[8]8
  Кеджери – блюдо из риса, яиц и лука


[Закрыть] и схватив мою руку как клещами, Марсия заявила: «О, Пру, я уверена, что ты хочешь познакомиться с мамочкой».

Зачем мне знакомиться с мамочкой? Мне и без нее дел хватало: нужно было держать красивых мужчин на веревочке своим остроумием. Я уперлась, как наша собака, когда ее тащат купаться, но Марсия оказалась сильнее меня – сильнее любого регбиста. И через минуту она затолкала меня в уголок дивана, который не был занят массивной мамочкой.

– Какое вкусное кеджери, Марсия, – с энтузиазмом заявила ее мать. – Не представляю, как ты со всем управляешься.

– Все дело в организации, ты это знаешь, как никто, – ответила Марсия, убегая как олененок и предоставив меня моей участи. Пендла нигде не было видно.

– Вы должны очень гордиться Марсией, – лицемерно сказала я.

– Мне все это говорят, – самодовольно отозвалась ее мать. – Она со всеми ладит, ведет дом, управляется с работой и она, конечно, правая рука сэра Бейзила, и потом она еще столько делает по собственной инициативе.

С Марсии она перескочила на магазины, расписывая свои победоносные набеги на «Дикинса и Джонса»; достойный отпор, который ей случалось давать приказчикам; успешную охоту за подходящими блюдцами и возврат джерси с побежавшей петлей. Честное слово, это было выше моих сил.

У нее за спиной бухгалтер делал мне знаки, пытаясь выманить на танцы, а краем глаза я могла видеть, что с левого фланга готовится к атаке регбист. Соседка, которая не смогла принять ванну, танцевала с козлом, что представлялось мне вполне разумным.

Может быть, они решили сыграть в зоопарк. Какая-то парочка без стеснения возилась на кресле в соседней комнате, рука мужчины уже довольно далеко углубилась в блузку девицы. Я очень боялась, что мама Марсии их заметит. Марсия перевернула пластинку и прибавила громкость, чтобы заглушить громогласные песни регбистов и слышавшиеся из ванной звуки возвращаемого крюшона.

Я не улавливала ни слова из того, что говорила мать Марсии. Я спасалась только тем, что, следя за ее губами, пыталась угадать, когда надо смеяться. Я была в отчаянии, бокал мой опустел, и я подумывала, не подать ли сигнал SOS. Я понимала, что как будущий писатель должна изучать это чудовище. В один прекрасный день мне может захотеться вывести ее в своей книге. Считается, что истинному писателю люди не могут наскучить, но какой смысл изучать ее, если я все равно все забуду, когда протрезвею?

Тут я заметила Пендла. Он разговаривал с блондинкой с грязными ногтями, но при этом поглядывал на часы и выглядел как рефери, готовый дать финальный свисток. Это придало мне решимости.

– Я должна принести вам еще замечательного пудинга Марсии, – крикнула я ей в ухо и поползла к столу. Мимо меня прошла Марсия.

– Бедная мамочка, – воскликнула она. – Я как раз шла тебе на помощь.

Я съела немного кеджери прямо с блюда. Оно было вполне сносным. Задумчиво облизала ложку и взяла еще. Один из регбистов стянул козлиное вымя и под громкие крики вышвырнул его в окно. Тут Пендл вдруг оглянулся и поймал мой взгляд. Он отошел от блондинки и направился ко мне.

– «Я стоял среди них, но я не из их числа», – пропела я, – «Окутанный мыслями, которых они не знали».

– Вы угодили в ловушку, – заметил он.

– Мне пришлось пройтись по куче магазинов. Я совсем выбилась из сил.

Он даже не улыбнулся. Я облизнула ложку, взяла еще кеджери и сунула его в рот. Поняв, что должна выглядеть преотвратно, я покраснела и отложила ложку. Сиреневые свечи, под цвет маргариткам, предусмотрительно привезенным мамочкой из деревни, почти совсем догорели.

– Шла Саша по шоссе и ей было скучно, – сказала я, ковыряя расплавленный воск. Никакой реакции. Честное слово, мне было не по себе от его взгляда. – Вы весьма жароустойчивы, – огрызнулась я. – Почему вы не уходите, если вам здесь неинтересно?

Он минуту оценивающе смотрел на меня, а потом вдруг выпалил:

– Я уйду, если вы пойдете со мной.

Я так удивилась, что чуть не выронила блюдечко.

– Меня не остановят и конные гвардейцы, – ответила я.

И через две секунды я уже, как собака, рылась в твидовых и верблюжьих пальто в поисках своей сумки и панически боялась, что он передумает.

На улице стояла ранняя осень, сырая и туманная, с легким запахом от угасавших костров в садах Челси. Рваная оболочка и ватное содержимое вымени рассыпались по мостовой.

У него оказалась дорогая на вид машина, светло-серая, конечно. Я помню, что в отделении для перчаток лежала половинка шоколадки. Мне бы тогда насторожиться. Люди, которые не заглатывают шоколадку в один присест, слишком хорошо владеют собой.

– Почему вас зовут Пендл? – поинтересовалась я, втискиваясь на переднее сиденье.

– В честь горы, рядом с нашим домом.

– Держу пари, что на нее невозможно забраться и что круглый год на ней не тает снег, – сказала я, любуясь его греческим профилем. На меня напала икота. – Вечеринка не удалась.

– Я не люблю холодные дома и горячие напитки, – отозвался Пендл, – но мне есть, чем себя утешить. Вы где живете?

– На нервах и на краю Баттерси парка. Моя соседка работает в издательстве. Она очень милая.

– Все девушки говорят, что их соседки очень милые.

– Она действительно такая. У нее роман с женатым мужчиной, поэтому вместо ланча она приходит домой поспать и все такое.

– А вы как? – спросил он.

– Играю в массовке, – ответила я.

И это было правдой. У меня в то время было множество приятелей, но ни одного из них я не любила по-настоящему. Я готовилась к решительному прыжку.

В небе преобладал унылый серый цвет, а луна пробиралась сквозь облака как безумная хозяйка. Легкий ветерок кружил листья по мостовым и водостокам. Мы уже ехали вдоль набережной, и луна романтично мерцала на воде. Я была в такой эйфории, что обратила внимание на дорогу, только когда мы остановились перед большим домом.

– Ou sommes-nous maintenant[9]9
  Где мы сейчас (фр.)


[Закрыть]? – Спросила я.

– Mon appartement[10]10
  Моя квартира (фр.).


[Закрыть] , – ответил Пендл.

– Oh la, la. А где это?

– Вестминстер. Очень удобно добираться в палату в Темпл.

– Ума палата, – пробормотала я. – Там-то, наверное, вы и размышляете над своими дьявольскими замыслами, чтобы поразить потом бедную жертву.

Пендл перегнулся через сиденье и открыл мне дверцу.

– Я обычно не захожу домой к мужчинам в первый же вечер после знакомства, – заметила я.

– Уверен, что это действительно так, – спокойно согласился он. – И надеюсь, что обычно вы не ходите и на вечеринки вроде этой.

– Ну ладно, – сказала я, пока он запирал машину. – Только выпьем чего-нибудь и домой. Какой этаж? – спросила я, забираясь в лифт.

– Тринадцатый. Вы не суеверны?

– Нет, всего лишь суетна, – я нажала кнопку наугад, потому что Пендл обнял меня. От этого, первого, поцелуя я настолько потеряла голову, что только когда Пендл остановился, чтобы вздохнуть, я осознала, что лифт тоже стоит. Понимая, что при ярком свете я выгляжу не лучшим образом со смазанной помадой, я стала трясти дверцы лифта и почувствовала себя совсем глупо, когда обнаружила, что мы все еще на первом этаже.

Пендл засмеялся: – Вы нажали не на ту кнопку.

Когда мы наконец добрались до его квартиры, я сразу кинулась в ванную, чтобы освежиться. Щеки у меня горели, макияж смазался. Если бы и после вечеринок я выглядела так же хорошо, как в их начале! В довершение всего я обнаружила, что оставила свои манатки у Марсии и увезла с собой чужую сумку. В ней я нашла бумажник с тремя пятерками, водительскими правами, несколькими кредитками и фотографиями Лабрадора и женщины в твидовом костюме и с широко расставленными ногами. Там был даже ежедневник с карандашиком – и на дворе сейчас стоял сентябрь. Очевидно, весьма аккуратная особа. К несчастью, единственным косметическим средством, которое там нашлось, была отвратительная вишневая помада, которой явно было недостаточно для того, чтобы привести меня в должный вид. Я заглянула в аптечку Пендла в надежде обнаружить там какую-нибудь косметику, оставленную нынешней или прежней любовницей, но там был только дорогой мужской одеколон, тальк и, что было уже интереснее, початые упаковки транквилизаторов и снотворных. Возможно, он был в большем напряге, чем это можно было сказать по его виду, по этому холодному фасаду.

«Ну ладно, – подумала я, припудрившись тальком и побрызгавшись одеколоном. – Мне придется рассчитывать только на личное обаяние».

Он был в холле. Еще минуту стоял он там, глядя на меня, словно фотографируя на память.

– Невероятно.

– Сойдет? – спросила я, держась за ручку двери.

– Тысяча кораблей, – сказал он.

– Что-что?

– Ну, может быть, 950. Пурист бы мог придраться к веснушкам или заявить, что у вас слишком широко расставленные глаза.

Я растерялась.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я специально учился быть безумно загадочным. Мы с братом Джеком играли когда-то в такую игру. Если помните, ради красоты Елены на воду была спущена тысяча кораблей; вот мы и оценивали женщин в кораблях: от тысячи и ниже.

– А как насчет Марсии?

– Она стоит только жалкого буксира и пары джонок.

Я хихикнула.

– Ей бы это не понравилось. Я утащила с собой чужую сумку.

– Как жаль, что в столь нежном возрасте вы уже вступили на преступный путь, – сказал Пендл.

– Вы будете меня защищать?

– Господи, подзащитная была не в своем уме, когда произошло преступление.

– Вы можете это повторить. Не лучше ли мне вернуть ее?

– Но не сегодня же. Позвоните и скажите, что она у вас. Вот телефон.

Пока я набирала номер, Пендл отвел мои волосы и поцеловал меня в шею, так что по спине побежали мурашки.

– Красивые волосы, – сказал он. – Это их естественный цвет?

– Конечно, – ответила я. – Я слишком молода, чтобы краситься.

Наконец-то я заставила его рассмеяться. О, волны света! Номер мне пришлось набирать снова.

Марсия уже дулась на меня:

– Мы ее повсюду ищем, и я с мамочкой собралась уже мыть посуду. Ты где?

– Дома. Привезу ее утром.

Я прошла в гостиную, которая была красиво обставлена в серых и терракотовых тонах, на стенах висело несколько абстрактных картин, подписи на которых были знакомы даже мне, множество книг и большой сложный музыкальный центр, на вождение которого нужно выдавать права. Он открыл бар, полный напитков. Это было второе предупреждение. Если у нас с Джейн заводится бутылка, мы ее выпиваем, если их у нас несколько, мы зовем гостей.

– Что хотите выпить? – поинтересовался он.

– Джимлет[11]11
  Джимлет – буравчик – коктейль из водки с лимоном


[Закрыть], пожалуйста, – попросила я, думая, что застану его врасплох. Но он сразу достал водку.

– Прошу прощения, но свежих лимонов у меня нет, – сказал он. – Может быть, подойдет лимонный сок? Я принесу льда. Поставьте, пожалуйста, пластинку.

У него была сплошная классика, но я миновала Баха с Брукнером и поставила «Болеро» Равеля. Ее ритм сводит меня с ума.

Он вернулся и протянул мне большой бокал.

– Восхитительно, – заметила я, сделала огромный глоток, от которого у меня свело горло. Он налил себе немного виски и сел на диван напротив меня. Зажег сигарету и смотрел на меня сквозь дым – чем меня очень нервировал. Это был единственный знакомый мне мужчина, которого не смущали паузы.

– Мы с Марсией вместе учились в школе, – сообщила я. Смешно, но старушка была основной темой наших разговоров. – Она всегда получала призы на олимпиадах по истории.

– Она выглядит так, словно по-прежнему погружена в Смутное время, – заметил Пендл.

– А как вы с ней познакомились?

– Ее отец – судья в Верховном Суде.

Э, да он честолюбив. Я начала напевать отрывок из Джильберта и Сэлливана насчет любви к уродливой дочери старого поверенного.

– Правда, Марсия не такая уж уродина, – добавила я, сразу припомнив, что считается, что мужчины не любят сплетниц. – Я бы так не смогла, – болтала я. – Я имею в виду, выйти замуж ради карьеры. Не думаю, что смогла бы пробиться наверх через постель.

При той скорости, с которой я катилась вниз, на мой взгляд, я скоренько опущусь на самое дно. Он мне нравился, но нельзя же так, во всяком случае, в первый же вечер. Я здорово накачалась, а мои бермуды были здорово облегающими[12]12
  В оригинале – игра слов,tightозначает и «облегающий», и «пьяный».


[Закрыть] и от них оставались очень неаппетитные полосы на коже.

Он по-прежнему смотрел на меня. Я попыталась закинуть ногу за ногу, но обнаружила, что уже сделала это раньше. А тут еще болеро начало действовать. Там-та-та-там та-та-там там-там. Мне ужасно хотелось потанцевать – но вместо этого я встала и подошла к книжным полкам. Там были книги по философии, поэзии, но в основном – юридическая литература.

Я развернулась и, улыбаясь, протанцевала к нему. Из-за музыки мне казалось, что на мне длинные цыганские юбки. В своих бермудах я, должно быть, выглядела по-идиотски. Шатаясь, я остановилась перед ним. С минуту, прищурившись, он разглядывал меня. Потом схватил за бедра и притянул к себе.

Боже мой, мне так нравилось с ним целоваться – но вдруг все вышло из-под контроля.

Он кусал мои губы. Его руки были повсюду, он стаскивал с меня одежду. Он совсем потерял голову, и я с трудом отбивалась. И вдруг так же неожиданно он остановился, спрятав лицо у меня на плече.

– Прости, – прошептал он. – Прости меня. – Это было так странно, словно он говорил это кому-то другому. Через несколько секунд он встал, отвез меня домой и больше ко мне не приставал.