Текст книги "Гусси. Защитница с огненной скрипкой"

Глава 8

Я оказалась перед Книгой имён минута в минуту, благословила её защитным Таинством («Да пребудут в безопасности все сердца за этими воротами, всем им мира в душе, мира и радости, чтобы кровь струилась по жилам, всем поименованным здесь») и решила, что теперь самое время отправиться искать Всадницу.

Ласло Дунц опять болтался вокруг столба на площади собраний и лупил в свою тарелку. Он бросил на меня мрачный взгляд, и я ответила ему не менее мрачным взглядом, постаравшись вложить в него побольше холода. Я и прежде не доверяла ни на грош этому типу, и впредь не собиралась – только не ему. Возле столба задержались мисс Бонни Блайтли Лонгфизер и Триполи Санчез, чтобы посплетничать о семье Беннингсли – надо сказать, эти сплетни никогда не прекращались. И уж тем более теперь, когда Беннингсли вдруг прекратили пускать пыль в глаза, закатывая званые обеды и вечеринки. Вы не поверите, чтó иногда мне удаётся услышать, пока я марширую по улицам и исполняю Ритуалы. Большинство жителей давно перестали меня замечать или считают меня какой-то блаженной, которую совсем не интересует их жизнь. Но я-то всё слышу. Всё до последнего шёпота. В том числе и домыслы о том, что там на самом деле творится, несмотря на масляные улыбочки и горячие рукопожатия нашего мэра. Даже Лукреция Беннингсли ни разу не собрала свой хвалёный клуб любителей книг за весь последний год – а ведь она столько лет выписывала книги для нашего посёлка. Да-да, как бы меня ни раздражала эта семейка, одного у них не отнимешь – они давали читать свои книги всем желающим, причём бесплатно. Вот и получается, что в нашем мире у каждого имеется своё место, даже если ты на дух его не переносишь. Он обязательно зачем-то да нужен.

Уловив момент, когда на меня никто не смотрел, я поспешила к Старой Эсмерельде. Не зря дедушка Вдова твердит, что не дело Защитнику маячить в таверне. Это подрывает доверие граждан. Они не должны видеть нас бездельничающими и развлекающимися вместо исполнения обязанностей. Как мы сможем сохранить посёлок в безопасности, если вместо этого предпочтём валять дурака в компании местных шалопаев? Так что мне надо будет всё сделать тихо и по-быстрому.

– А ты покарауль снаружи, – обратилась я к Сверчку, – и вой, если что-то случится.

Он кивнул, и я потрепала его за ушами. А потом метнулась на другую сторону улицы, в таверну к Старой Эсмерельде. Двери захлопнулись у меня за спиной, и я прошла мимо стойки бара в общий зал, где за поздним завтраком задержались немногочисленные клиенты. Но я-то знала, что в общем зале Всадница торчать не станет – не на такую напали. Она наверняка предпочтёт комнату за задней дверью, прикрытой тяжёлой шторой, – личную гостиную самой Старой Эсмерельды. Попадали туда далеко не все, я это прекрасно знала, как знала и то, что многие и сами не пожелали бы там очутиться. Здесь царил сумрак: бархатные портьеры на двух окнах не пускали внутрь солнечный свет. В рожках на тяжёлой люстре, висевшей на цепях, горели свечи, а воздух был дымным и тяжёлым. Здесь трудно было угадать, который час, и только по старинным напольным часам в два моих роста можно было определить точное время. Наверное, это нравилось завсегдатаям. Однако далеко не всем. И если кто-то всё же приходил сюда, то исключительно ради музыки.

Мне повезло: в это время гостиная была почти пуста. А те, кто здесь оказался, всё равно не имели привычки гулять по посёлку. Мистер Такахата, бывший кузнец, удалившийся от дел, потому что у него стали слишком сильно трястись руки; волосы у него совсем поседели. Люсиль Даунинг, некогда лучшая охотница за головами в трёх наших графствах, а нынче убеждённая пацифистка, тихонько посиживала в уголке. Болтали, что у неё на руках вытатуировано сорок семь чёрных сердец – по числу отнятых ею жизней. Шустрила Фараон К. шелестел своей неизменной колодой карт. Он садился играть только поздней ночью и мог в два счёта обчистить ваши карманы. Я как-то видела это сама – в тот единственный раз, когда набралась отваги и заглянула к Старой Эсмерельде после восхода луны. Конечно, это случилось до того, как я стала настоящей Защитницей. Я тогда едва успела появиться в посёлке и ещё могла надеяться, что подобная шалость сойдёт мне с рук.

Мне всегда нравились эти одиночки со своими тайнами и загадками, укрытые в глубине своих кресел и открывавшие рот исключительно по надобности, какие бы шум и суета не затевались вокруг. Их мрачная молчаливость казалась мне чем-то особенным, ключом ко всему тому, чего я не знала и не могла узнать. Это облекало их фигуры необъяснимой силой, и можно было не сомневаться, что они соблюдали свои правила и ритуалы не менее скрупулёзно и торжественно, чем я. Сколько себя помню, я видела, как они приходят и выходят из гостиной Старой Эсмерельды, погружённые в размышления о том, о чём они размышляли.

Но самым главным здесь было фортепиано Старой Эсмерельды. Эта вещь напоминала мне морское чудовище из книги сказок, выброшенное на берег волнами и приползшее сюда, чтобы умереть. Оно было прекрасно, выполнено из красного дерева с накладками из слоновой кости, а от его чистого чарующего звука разрывалось сердце. Мне приходилось играть на кабинетном рояле в гостиной у дока Миртла, и по сравнению с инструментом Старой Эсмерельды он был не более чем писклявой посредственностью. Я обожала слушать, как глубокие мощные раскаты пронизывают сами стены старинной гостиной. Я несколько раз слышала, как играет Старая Эсмерельда, и восхищалась её мастерством, а когда она принималась петь, вас так брало за душу, что вы запоминали это чудо на всю оставшуюся жизнь, если не дольше. Однажды она позволила мне сопровождать её игру на скрипке, и мы засиделись до самой ночи. И это были самые лучшие часы в моей жизни – пока не узнал дедушка Вдова. Но я не могла отделаться от мечты сесть самой за этот дивный инструмент, чтобы облечь в звуки ту музыку, что зарождается у меня в голове, чтобы пальцы двигались в такт вдохновению и собственной воле, – о чём, конечно, не могло быть и речи для того, чья обязанность – исполнять Ритуалы. У меня вырвался очень глубокий вздох. Лучше мне вообще позабыть об этом фортепиано Старой Эсмерельды.

Сейчас в гостиной были и другие люди, но мне было не до них. Иногда гостиная Старой Эсмерельды напоминала мне храм с такими же священными церемониями и обрядами, которые мы с дедушкой Вдовой исполняем в конце каждой недели. Я знала, что здесь происходят сокровенные и важные вещи, даже если и понимала, что никогда не буду их частью. Места, подобные гостиной Старой Эсмерельды, не могут стать частью жизни Защитницы, и тут я ничего не могла изменить. Дедушка Вдова говорил:

– В жизни приходится делать то, что должен, а не то, что хочешь.

Однажды он застукал меня в сумерках возле дома, когда я возвращалась с музыкального вечера у Старой Эсмерельды, и я всерьёз испугалась, что он заживо спустит с меня шкуру, – и я его понимала. И всё равно я часто не могла справиться с грустью, заглядывая в освещённые окна и слушая несущиеся оттуда смех и музыку. Даже в самые тревожные ночи, когда Погибель особенно жестока и коварна. Каким-то чудом Старая Эсмерельда обладала собственным волшебным теплом, вот что я вам скажу. И такого тепла не было больше ни у кого в нашем посёлке.

Вообще-то Старая Эсмерельда не была никакой старухой. Говорят, что она стала звать себя Старой Эсмерельдой ещё с шести лет, хотя на самом деле её звали Береникой. Это была статная женщина с роскошной седой шевелюрой и золотыми коронками на передних зубах, а смеяться она умела так, что при желании могла разбить бокал одним звуком. Мне нравилась Старая Эсмерельда. Она всегда приветливо здоровалась со мною и не брезговала присоединиться к пению «Чуда Последних Огней», если вечер заставал её возле ворот. Она всегда повторяла, что я могу приходить играть на её фортепиано, когда только захочу, но я-то знала, как рассердится дедушка Вдова. И всё равно мне было приятно это слышать.

А ещё я знала, что могу на неё положиться. У нас вообще все доверяли Старой Эсмерельде. И я знала, что она в жизни не обмолвится о том, что я здесь была. Не то что большинство наших соседей. Да, таких, как она, днём с огнём не сыщешь – вы уж мне поверьте.

Я вышла на середину комнаты, чувствуя себя особенно неловко в неуклюжей мантии.

– Чем могу служить, юная Защитница? – поинтересовалась Старая Эсмерельда.

– Вы не видели здесь Всадницу? – спросила я.

– Там, в самом углу. – Старая Эсмерельда махнула рукой на дальний столик. – Странная она, как я погляжу. За всё время и двух слов не сказала.

«Именно то, что мне надо, – подумала я. – Наверное, это хороший знак, и я могу поручить ей своё дело».

– И в то же время чем-то она кажется мне знакомой, – продолжала Старя Эсмерельда. – Как будто я её уже встречала в давние времена, когда шаталась по свету. – Она пожала плечами. – А может, просто почудилось. С тех пор столько воды утекло. Держать собственное дело – задача не из лёгких, знаешь ли. Связывает тебя по рукам и ногам. Уже не бросишь всё, чтобы отправиться запросто куда пожелаешь.

– А то я не знаю, – ответила я, и Старая Эсмерельда улыбнулась.

– Выше нос, малышка Гусси! – подбодрила она меня. – Ещё успеешь повидать свет.

Честно говоря, я не знала, что на это ответить. Я просто кивнула и направилась в угол к Всаднице, где она сидела в одиночестве и не спеша отпивала из бокала. Она явно была сегодня свежей и чистой – ничего похожего на то пропылённое чучело, что едва доползло до ворот. Она выглядела очень привлекательно в своей джинсовой рубашке и брюках, со свободно распущенными по спине волосами. Вообще у неё был такой вид, будто она может встать и потребовать что угодно – и получить это, как будто весь мир был к её услугам и она может объявить своей любую его часть. Наверное, неплохо чувствовать себя такой уверенной.

– Привет! – поздоровалась я.

Всадница лишь молча посмотрела на меня.

– Я пришла предложить вам работу, – продолжила я.

Я увидела, как у неё сверкнули глаза, как будто она что-то прикидывает про себя. Интересно, что у неё на уме.

– Дальше, – только и сказала она.

Я растерянно оглянулась. Кажется, никому не было до меня дела. Даже в разгар дня в гостиной царили таинственные тени, не мешая остальным клиентам оставаться погружёнными в свои мысли. Фараон К. ритмично перебирал свою колоду, и карты потрескивали, как сверчок за стеной. Я услышала, как Марджори Уиллоуби, наездница на быках, щёлкнула пальцами и чихнула. Почему-то я почувствовала, что источаю угрозу, храня свои тайны. Я подвергла опасности весь посёлок, а теперь заметаю следы. Я внезапно подумала, что стала своей здесь, в гостиной Старой Эсмерельды, среди негодяев и бездельников, таивших в глубине сердец своё неприглядное прошлое.

Я решительно села за стол.

– Вчера сюда пришла девочка, её зовут Ангелина, – начала я.

– Она явилась во время бури? – тут же уточнила Всадница.

Я кивнула.

– И она выжила?

– Ещё как, – сказала я. – Конечно, ей нелегко пришлось под градом, но думаю, что она поправится. Проблема в том, что её родные так и остались где-то снаружи и они могли попасть в беду. Я ищу кого-то достаточно отважного, чтобы отправиться их искать.

Всадница подалась ко мне, уперевшись руками в стол. Она была так близко, что я почувствовала, как пахнет её дыхание – дымом и сладостью, как всё в этой комнате.

– Давай-ка уточним, – сказала она. – Какая-то девчонка заявилась прошлым утром и наплела тебе о том, что её семья умудрилась пересечь долину – заметь, несмотря на бурю, – да ещё с Погибелью на хвосте? Ей сильно повезёт, если её родители окажутся живы, потому что я никогда не слышала такой чуши.

– Может, это чушь, – кивнула я. – Но я всё равно обещала ей, что организую поиски. Так вы поможете или нет?

– Я-то помогу, – сказала Всадница. – Но, как ты понимаешь, хорошая помощь и стоит недёшево.

Я положила на стол маленький кошелёк. Всадница посмотрела на меня, вопросительно подняв брови. Она взяла кошелёк и встряхнула так, что внутри звякнули монеты.

– Не понимаю одну вещь, – сказала она. – Откуда явилась эта девчонка? Здесь наверняка должны были пойти слухи о том, что в посёлок после бури явилась какая-то несчастная малявка, верно? Разве только… – Она откинулась на спинку стула. – Ага. Так ты всё-таки открыла ворота, верно? Причём ночью, чего уж точно делать не полагалось. – Она хищно улыбнулась. – Хорошенькая же из тебя получилась Защитница! Держу пари, что тот древний пень – как там его, дедушка Вдова, – накрутит тебе за это хвост! Да тут весь посёлок на уши встанет! Ты и охнуть не успеешь, как окажется за воротами!

И почему у Старой Эсмерельды всегда так жарко, просто нечем дышать? Я обливалась потом в своей плотной мантии.

– Да, да, – выпалила я. – Вы меня раскусили. – Я глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь взять себя в руки и поймать взгляд Всадницы. Так советовал делать дедушка Вдова, если оказался нос к носу с дикой кошкой. Посмотреть ей прямо в глаза. Чтобы не думала, будто ты испугался. И я попыталась так же вести себя сейчас со Всадницей. – Так вы в игре или нет?

– Я берусь за эту работу. – Она хищно осклабилась. – Только я хочу двойную плату. Чтобы у меня в карманах звенели два вот таких маленьких кошелька.

Наверное, я побледнела. Два? Такую большую трату дедушка Вдова наверняка заметит. Он меня застукает, даже с теми жалкими золотыми, что даст мне Ангелина. Но с другой стороны… что же тогда будет с её родными, заблудившимися в пустыне, изнемогающими от голода и жажды? Или это как раз такой момент, о котором говорил дедушка Вдова, когда не может быть правильного выбора?

– Ладно, – сказала я. – Но вы отправитесь немедленно и будете искать до самых сумерек. И никому об этом не расскажете.

– Не бойся, – заверила она. – Я не выдаю тех, на кого работаю. И если только родные этой девчонки всё ещё там, считай, что я их уже нашла.

Она плюнула на ладонь и протянула руку.

– Приятно иметь с тобой дело.

Я тоже плюнула, и мы пожали друг другу руки.

Всадница так стиснула мою ладонь, что стало больно, и при этом не спускала с меня глаз с каким-то жестоким любопытством. Наконец она отпустила мою руку и встала из-за стола. Нахлобучила шляпу и пошла к двери.

– До встречи, – попрощалась она со Старой Эсмерельдой, прикоснувшись к шляпе, и дверь с грохотом закрылась.

«Ох, Гусси, – подумала я, – во что ты теперь ввязалась?»

Старая Эсмерельда стояла за стойкой, полируя бокал, и смотрела на меня с тревогой. Я тоже встала с места. Я слишком задержалась здесь, и мне пора было возвращаться к делам. Я постаралась как можно беззаботнее улыбнуться Старой Эсмерельде.

– Приходи, когда хочешь, Гусси! – пригласила Старая Эсмерельда. – Моё фортепиано всегда к твоим услугам!

– Спасибо, – промямлила я, в то время как мои мозги совсем перестали варить от страха.

Глава 9

Уже у дверей таверны снаружи до меня донёсся шум, а следом злобное рычание. Это же Сверчок! Я выскочила на пыльную душную улицу, и Сверчок радостно запрыгал вокруг меня. Он гавкнул три раза и припустил бегом, и я догадалась, что надо следовать за ним.

Так бегом мы и добрались до самой площади в центре посёлка, где меньше часа назад я закончила Дневное восхваление. Вокруг столба собралась толпа, и все толкались и кричали друг на друга, так что я едва протолкалась в середину.

Шум поднялся из-за Книги имён. Каким-то образом она сорвалась с гвоздя и теперь валялась в пыли. Ветер шелестел страницами.

Я не верила своим глазам. Ничего подобного не случалось. Она была надёжно приколочена к столбу, я уверена, ещё час назад. Я же сама поверяла, всё ли в порядке.

– Что тут случилось? – спросила я, но мой голос предательски сорвался на жалкий писк.

– Она просто… просто упала! – сказал портной мистер Джилли, отирая пот носовым платком.

– Он говорит правду, – подхватил Бартлеби Боннард. – Мы просто стояли рядом, обсуждали свои дела, а она вдруг упала. Никто её даже пальцем не тронул!

– Но тогда как? – спросила я.

– Даже ветра сегодня не было, – прошептала миссис Канноли из бакалейной лавки, – ни малейшего сквознячка. Она просто взяла да спрыгнула с гвоздя, как кузнечик.

Я оглянулась, высматривая Ласло Дунца. А он-то куда вдруг испарился? С него ведь станется учинить какое-то безобразие, верно? И тут я увидела, как на меня смотрит Лулу Беннингсли, и её глаза так и сверкают злобой, как ружейные стволы.

– Это всё из-за тебя! – заявила она. – Это из-за тебя упала Книга имён!

– И как же это? – удивилась я. – Меня тут вообще не было.

– Вот именно, что не было! – продолжала Лулу. Она жутко покраснела и так сверкала зубами, будто готова была прыгнуть на меня и вцепиться в горло, а кольцо с опалом посылало яркие лучи. Ещё никогда в жизни я не видела Лулу такой злобной. – И это в такое время, когда моя семья больше всего в тебе нуждается!

– Я здесь не для того, чтобы обслуживать твою семью, – отрезала я. – Я служу всему посёлку. И именно этим я и занимаюсь.

Я подняла Книгу имён и отряхнула от пыли. Ни одна страница не вырвана, ни одно имя не стёрто. Я, как могла, повесила её обратно на столб. Получилось не так надёжно, как прежде, но, по крайней мере, упасть снова она не могла, если только кто-то нарочно не приложит к этому руку.

И кому могло такое в голову прийти?

– Я сейчас же вернусь и вобью ещё один гвоздь, – как можно солиднее и увереннее сообщила я собравшейся толпе. – Здесь нечего опасаться.

Однако в ответных взглядах явно читалось недоверие, как будто все знали, что я не справляюсь с задачей, как будто все знали, что я их обманываю, как будто все знали, что я притворщица и лгунья.

Честно говоря, я и сама понятия не имела, с чего это книга вдруг упала. Я не знала, что это может означать. Но я здорово испугалась, когда стояла на солнцепёке и ждала, пока люди разойдутся. И что имела в виду Лулу с этими намёками на время, когда её семья во мне нуждается? Чем этот день отличается от любого другого? От этих мыслей мне сделалось ещё страшнее.

Сверчок фыркнул и ободряюще помахал мне лохматым хвостом, не спуская с меня блестящих глаз и вывалив от жары розовый язык.

– Да, ты прав, – кивнула я. – Что бы ни случилось, мы встретим это вместе, и я очень рада, что ты у меня есть.

Я улыбнулась, когда пёс лизнул мне ладонь.

* * *

Я возвращалась в Приют, когда на меня бегом налетел человек в полном ужасе, как будто он только что столкнулся с самой Копчёной Люсиндой. Это был сапожник Петров Донни, и его некогда пышные чёрные усы обвисли на щеках, как глубокие мрачные складки. Он обливался потом и не мог справиться с одышкой. Я дала ему минуту, чтобы восстановить дыхание, и лишь тогда спросила:

– Что случилось?

– Это моя чашка, – сказал он.

– Чего?

– Моя чашка! – выкрикнул он. – Она дрожит.

– Дрожит? – удивилась я. – Разве было землетрясение?

– Это не земля и даже не дом, – ответил он. – Только моя чашка. Она дрожит без остановки. – И Петров Донни нелепо замахал рукой в попытке изобразить, как это происходит.

– Прямо так сама чашка?

– Прямо сама, – кивнул он.

Ох, только этого не хватало! Я поняла, что это значит.

Я бегом понеслась в Приют, пока Петров Донни стоял, пытаясь отдышаться, возле ворот, а Сверчок припустил за мной следом.

Это были явные признаки заразы. Первые признаки того, что Погибель пробралась за ворота. По крайней мере, если верить рассказам дедушки Вдовы. Я-то сама ещё не видела ничего такого.

Когда Погибель проникает в посёлок, сперва она заражает какой-то один предмет. В случае учёной-ботаника Мейбелл, описанного двадцать лет назад, это было увеличительное стекло. Это было последнее успешное проникновение Погибели в посёлок. Однажды Мейбелл вернулась домой из пустыни, где занималась поисками какого-то особенного цветущего куста, и обнаружила, что её увеличительное стекло потемнело. Это выглядело так, что когда она попыталась посмотреть сквозь него, то увидела темноту, как будто кто-то пролил на него кофе. Оно дёргалось и съёживалось, когда она попыталась его приподнять, но так и оставалось тёмным пятном – словно расплавилась и почернела сама линза. А ещё стекло дрожало и дёргалось у неё в руке как живое.

Сама не понимая почему, Мейбелл не могла выпустить стекло из рук, как будто кто-то приказал ей его держать. Оно стало каким-то мягким и пушистым, буквально живым, и Мейбелл даже почувствовала, как у него в ручке бьётся сердце. А когда она снова попыталась посмотреть сквозь него, то увидела такое, о чём наотрез отказалась рассказать, даже дедушке Вдове.

Однако на её вопли сбежались все соседи.

В тот раз дедушке Вдове повезло. Ему удалось подавить заразу и выдворить Погибель из посёлка с помощью Ритуала очищения, который он вдалбливал в меня с самого детства. Позднее ему удалось понять, как вообще Погибель умудрилась пробраться в это увеличительное стекло. Строго говоря, он сам допустил техническую ошибку. Поскольку Мейбелл гостила в посёлке у своей сестры Арманды, хозяйки магазина рукоделия, дедушка Вдова не стал лишний раз переписывать Книгу имён. Но неделей раньше Мейбелл почувствовала, что прикипела к посёлку душой и решила у нас остаться, да вот только дедушка Вдова об этом не знал. И этого оказалось достаточно, чтобы Погибель получила свою лазейку. Достаточно, чтобы весь посёлок оказался под угрозой.

Вот что я имела в виду, когда говорила о том, как важно соблюдать все Ритуалы в точности, без малейших ошибок или отклонений. Вот почему я так боялась открывать ворота ночью и так скрупулёзно выполняла обязанности после этого в надежде, что моя слабость не разрушила всю защиту.

Я пинком распахнула дверь Приюта. Ангелина сидела на полу и возилась со своим Павлиньим глазом и вороньим пером. От неожиданности она дёрнулась и выронила перо. И лицо у неё показалось мне странным, чуть ли не виноватым, как будто я застала её за чем-то нехорошим. А потом я увидела, какую кучу травы из запасов дедушки Вдовы она успела спалить, хотя уже знала, что делать этого не следует.

Ладно, сейчас не до этого. Я заметалась по комнате, схватила «Ритуалы на каждый день» Гренальдины, пучок перьев кардинала, пузырёк с освящённым маслом и мешочек очищающих трав. Уже на пути к двери я просто на удачу прихватила с собой любимый сборник стихов.

– Что случилось? – спросила Ангелина.

– Некогда болтать, – выпалила я.

И помчалась к дому сапожника Петрова Донни.

Я не очень представляла, что же буду там делать. Ну, то есть я вот так просто возьму и изгоню Погибель? Может, тревога окажется ложной? Может, над сапожником решил подшутить кто-то из наших мальчишек вроде Чаппи Беннингсли, который целыми днями слонялся по посёлку с шайкой своих лизоблюдов. Они развлекались тем, что залезали в чужие дома и переставляли там мебель, или дырявили самые роскошные платья в лавке мистера Джилли, или вырывали последние страницы в книгах из передвижной библиотеки. Весь посёлок страдал от их выходок, и им ничего не стоило перепугать до смерти робкого сапожника, расшатав его стол. Я могла лишь надеяться на это и молиться Тому, Кто Слушает, пока бежала по улице, прижимая к себе скрипку и всё остальное.

Почему, ну почему дедушка Вдова сейчас уехал?

Лавка Петрова Донни оказалась запертой, и мне пришлось обойти дом, чтобы постучать в боковую дверь, ведущую на кухню. Я стучала целую вечность, пока мне не открыла жена сапожника, Мерилоу. Эта добрая женщина всегда угощала меня в праздник солнцестояния необычными печенюшками в виде созвездий. Мерилоу стояла, стискивая руки, не в силах справиться с тревогой.

– Где Петров? – спросила она.

– Я оставила его за воротами, – сказала я. – Я бежала сюда во весь дух.

– Умница. – У неё в глазах блеснула надежда. И мне, честно говоря, стало легче. По крайней мере, Мерилоу не считает, что я не справляюсь с обязанностями.

– Ну что ж, идём, – сказала она.

Но сначала Мерилоу накрепко заперла дверь. Домик был маленький: лавка, мастерская, спальня да кухня. На миг я задержалась в мастерской Донни, где он тачал сапоги. Мне всегда нравилась эта комнатка, пропахшая кожей, со странными инструментами, развешанными на стенах, частями башмаков, раскиданными повсюду, и подмётками, напоминавшими отпечатки ног. Меня завораживали и молотки, и мелкие гвоздики, и готовая обувь на подставках, ожидавшая своих хозяев. Однако моей заботой были вещи, которые намного опаснее подмёток и молотков, – от них могли пострадать не только ноги жителей посёлка.

Сейчас здесь было как-то слишком уж темно, и не только из-за закрытых ставен. Мерилоу принесла свечу, но толку от неё было немного. Напротив, темнота вокруг неё словно стала ещё плотнее, ожила, поглощая свет, как пролитое на пол молоко. Она кружилась и обволакивала меня, приникая всё ближе. Кажется, краем глаза я заметила какое-то движение, тень, мелькнувшую в свете свечи. Сверчок негромко зарычал.

– Сюда, – сказала Мерилоу и повела нас на кухню.

На столе стояла одна-единственная тонкая чашка. Она не была перевёрнута и дрожала – единственный звук, раздававшийся в доме. Она стучала по столу, как будто её бил озноб от холода. Я протянула руку и прижала её: чашка остановилась.

В дверь громко постучали. Мерилоу отправилась посмотреть, кто пришёл.

Я стояла в тихой сумрачной кухне, не сводя глаз с замершей чашки. Что здесь происходит?

И тут возникло это чувство. Как будто на затылок легла влажная рука, отчего стало покалывать кожу.

Мы со Сверчком были не одни в этой комнате, больше нет.

Нет, сюда проникло что-то ещё. Жуткая вещь, угрожающий сумрак, разруха и смерть, которые я так старалась удержать снаружи.

Сама Погибель проникла в посёлок.

Это я была виновата, и теперь мне это исправлять.

На кухню ворвался Петров Донни, потный, задыхающийся, лишённый сил.

– Она остановилась. – Он показал на чашку.

– Да, – кивнула я, – но ненадолго. Мне нельзя медлить.

Я заключила кухонный стол в круг из очищающих трав, насыпанный на полу, и побрызгала по углам комнаты маслом. Я три раза обошла по кругу всю кухню, повторяя защитную молитву для всех, кто вошёл в этот дом и кто выйдет из него: да не коснётся их порча от Погибели и не последует за ними туда, куда они пойдут. Я сожгла немного трав и пеплом нарисовала треугольники на лбу у Мерилоу и Петрова Донни для защиты. Сверчку я тоже нарисовала треугольник. Он буквально трясся от страха, и мне пришлось погладить его по спине, чтобы хоть немного успокоить.

Ну вот, теперь можно начинать.

Я пролистала «Ритуалы на каждый день» до заложенной пером страницы. Эта старая книга была вся пропитана пылью, и я едва не расчихалась. Только не чихать: тогда от Ритуала не будет никакого толка. Те, кто выходит на бой с тёмными и древними началами, не унижаются до чихания.

Я начала читать, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно глубже и увереннее.

– О Тот, Кто Слушает, внемли словам твоих слуг, собравшихся здесь против адских сил тьмы…

Чашка единожды звякнула по столу и больше не шелохнулась.

– …Против адских сил тьмы, несущих нам зло. Мы молим тебя о спасении, ибо живы только милостью твоей. Мы просим прощения за любое причинённое нами зло, вольное и невольное…

Чашка задрожала – на этот раз очень сильно. Она так подпрыгивала на столе, как будто напоминала о том, чтобы её наполнили.

«Ты сама не понимаешь, у какой силы ты встала на пути, малявка!» – прошептал голос.

Я оглянулась, но не увидела, кто мог это сказать. Даже Сверчок не спускал глаз с чашки.

– Кто-то из вас это слышал? – спросила я.

– Что слышал? – удивился Петров.

– Неважно. – Я покачала головой и продолжила: – Мы повелеваем Погибели покинуть это место, ибо иначе её поглотит свет! Изыди или сгори в пламени этой свечи, в пламени наших сердец!

Я зажгла свою свечу от свечи Мерилоу. Неяркий язычок казался таким ничтожным по сравнению с силой Погибели, однако от него у меня потеплело на сердце. Я взяла скрипку и заиграла «Иссоп и слёзы», короткий грустный плач, всего несколько нот, звучащих по кругу почти без изменений, как будто собака кружится на месте, чтобы уютно улечься у огня. Это был нежный мотив, с каждым повторением проникавший всё глубже в душу. Поддавшись порыву, я принялась мурлыкать в такт мелодии, как и полагается Защитнице, выполняющей Ритуал от всего сердца. Потому что иначе ты не справишься с таким ужасным врагом, как Погибель. Или ты веришь в то, что делаешь, всем сердцем и вкладываешь в свои слова и поступки только самые лучшие стремления, или вообще ничего не добьёшься. Ты делаешь, что в твоих силах, а дальше лишь надеешься на лучшее.

Чашка всё сильнее и сильнее стучала по столу, сминая дерево. Я уже испугалась, как бы она не опрокинула освящённую свечу и не испортила Ритуал. Надо было поставить свечу подальше, например на стул. Глупая ошибка. Сверчок заскулил, закружился у моих ног, вздыбив шерсть, как кошка. Понялся такой шум, что мне пришлось выкрикнуть последние слова:

– Изыди, тьма! – кричала я. – Убирайся туда, откуда пришла! Да поглотит тебя свет!

Чашка взвилась в воздух и полетела мне в лицо.

Удар по голове был так силён, что я опрокинулась на спину.

Сверчок взвыл. На кухне сами по себе вспыхнули все свечи, а ставни с грохотом распахнулись, впуская в дом сапожника потоки света.

Я лежала на спине, и в голове пульсировала боль.

– Ох, милая, ты сильно ушиблась? – Надо мной склонилась Мерилоу.

– Нет, не очень, – сказала я.

– Сработало? – спросил Петров Донни.

Я неловко уселась. Сверчок подскочил и стал лизать мне руки.

– Ещё как сработало, – заверила я. – Ритуалы никогда не подводят.

Петров Донни помог мне встать. Мерилоу положила мне на лоб компресс.

– Кажется, ничего страшного, милая, – сказала она. – Только может остаться синяк.

Несмотря на боль от ушиба, я чувствовала себя неплохо. Ритуал и правда сработал. Мне удалось всё сделать правильно. Я уже собралась с духом и направилась к двери, когда Мерилоу придержала меня за руку.

– Гусси! – окликнула она.

– Что?

– Почему это случилось?

Хотела бы я сказать ей правду. Но тогда мне пришлось бы признать свою вину. Так что я ограничилась самым неопределённым, ни к чему не обязывающим ответом, который пришёл мне в голову:

– Погибель – это дикая и неуправляемая сила, – сказала я. – Нам никогда не понять, чего она добивается и зачем приходит и уходит.

– Но почему именно к нам в дом? Почему в чашку к моему Петрову?

– На это я не могу ответить. – И это, по крайней мере, было правдой. – Но ты не сомневайся: вы не сделали ничего плохого. Даже не думай.

– Ладно, – сказала она, но не очень-то мне поверила.

– Можно вас попросить никому не рассказывать об этом? Не хочу, чтобы в посёлке возникла паника.