Текст книги "Темные тайны"

9

Три или четыре раза за ночь я вскакиваю в холодном поту, жадно ловя ртом воздух, потому что в голове у меня, словно плохо смонтированное кино, вспыхивают бессвязные видения о Элоре. Я вылезаю из постели и подхожу к окну.

Там никого нет.

Следующий день – понедельник, День памяти павших. Мы с Лапочкой закрываем магазин, чтобы на кладбище в Кинтере отдать дань уважения погибшим. Впрочем, уже после полудня магазин открывается, и Лапочка зажигает дополнительные свечи в память о покойных.

Когда наступает вечер, приходит Сера и приглашает меня на костер около их дома. Мы все заталкиваемся в их аэроглиссер, где за рулем сидит Сандр. Я, Сера и Сандр, Мэки, Ева и Харт. Это так похоже на наши обычные сборища. Но никто не может игнорировать того факта, что не хватает двоих – Элоры и Кейса.

Мы шестеро сидим вокруг костра, Мэки играет на гитаре, а остальные раскачиваются в такт музыке, но никто не подпевает. Харт угрюмый и слишком много пьет. Мы с Серой сидим на шершавой деревянной скамье, между нами втиснулась Ева, и наблюдаем, как языки пламени меняют цвет. Я постоянно оглядываю темноту, в поисках горящих глаз.

Когда Ева куда-то на минуту отлучается, я поворачиваюсь к Сере.

– Я беспокоюсь за нее, – произношу я. – За Еву, с ней что-то происходит. – Сандр перестает тыкать палкой в горящие бревна и прислушивается.

Сера кивает. Ее прекрасные волосы сегодня вечером распущены и ниспадают длинными, сверкающими волнами. Она расчесывает их пальцами.

– В этом году Еве много всего пришлось пережить, с ней все будет хорошо.

– Мы все пережили много плохого в этом году, – замечает Мэки с другой стороны костра.

– Я выпью за это, – добавляет Сера и поднимает свой пластиковый стаканчик, задирает лицо к звездам. – Пью за Элору.

Мы все киваем, бормочем: «За Элору» и поднимаем свои стаканчики. Харт прикуривает сигарету и поворачивается лицом к темноте. Плачет ли он?

Позднее, уже вернувшись домой, прежде чем лечь спать под стеганое одеяло, я опять стою у окна спальни, но ничего не происходит, чужак не появляется.

И на следующую ночь все повторяется, и еще через день. Я не успеваю оглянуться, как на влажной жаре пролетают две недели.

Элора так и не нашлась.

Моя надежда угасает, ком отчаяния в горле ощущается все тяжелее с каждым днем.

Харт продолжает наблюдать. Кейс держится на расстоянии. А Ева мастерит новые музыкальные колокольчики. Сера по-креольски шепчется с Сандром больше обычного, а Мэки изо всех сил старается делать вид, будто все нормально.

И каждую ночь я сижу у окна, высматривая таинственного незнакомца, который больше не появился. Цветочная луна убывает, но никакого ругару я не видела.

Хотя, когда удается уснуть, мне снятся дикие голубые глаза. И даже когда бодрствую, я не могу избавиться от ощущения, что кто-то или что-то следит за мной. Когда нахожусь на улице, ощущаю это особенно сильно, я быстро оборачиваюсь, уверенная, что незнакомец будет стоять за моей спиной и прожигать меня огненно-ледяными глазами. Но позади только бесконечное болото.

У меня продолжаются видения, связанные с Элорой. Они возникают все чаще и чаще, берутся словно из ниоткуда, а когда прекращаются, мне становится так холодно, словно я вместе с ней сражалась с ветром, водой и грязью. Ужас! Когда видения проходят, я поднимаю взгляд и замечаю наблюдающую за мной Лапочку.

Но я по-прежнему не знаю, от кого бежит Элора и чем это все кончается.

Поэтому к середине июня я так же мало знаю о том, что произошло с моей родственной душой, как и в то первое утро, когда я сошла с почтового пароходика.

Мы с Элорой родились 16 июня. Через два дня нам исполнится семнадцать лет. Впрочем, до сих пор никто не упомянул о моем дне рождения. О нашем дне рождения. И меня это вполне устраивает. Мысль о том, чтобы задувать свечи в одиночестве, вызывает такую сильную боль в моей груди, словно весь воздух выкачали из легких.

Лапочка посылает меня в сарай, потому что ей нужен удлинитель для гималайской соляной лампы, которую она хочет выставить на витрине магазина.

Подойдя к сараю, я вижу, что его дверь приоткрыта и белая краска дощатого настила запачкана следами ботинок, напоминающими мне грязевой след, который оставила змея, окончившая свою жизнь на остроге. И мне становится не по себе. Я понимаю, что кто-то побывал в нашем хранилище, может быть, даже сейчас находится там.

Затаив дыхание, я крадусь к сараю, приблизившись к дверной щели, вижу, что кто-то ползает внутри на четвереньках, выискивая что-то на пыльном полу. С моей позиции мне заметны только джинсы и поношенная пара ботинок. Это может быть кто угодно из нашего прихода Плакеминс.

Но потом вижу рыжие волосы.

– Блин! – Это слово произнесено низким голосом, похожим на рычание. Что бы там ни искал Кейс, можно догадаться, что он этого не нашел.

Я разворачиваюсь, быстро и тихо возвращаюсь обратно в кухню. Сахарок лежит на своей подстилке в углу и храпит. Хороший сторож! Если бы Кейс захотел, он мог спокойно обворовать нас.

Я чуть отвожу занавеску, наблюдая за тем, что происходит в сарае. Уже через несколько минут Кейс крадучись выходит из него. Осторожно закрывает за собой дверь, затем спрыгивает с дощатого настила и удаляется через грязь в направлении своего дома.

Мне вспоминается то лето, когда нам всем было по двенадцать лет. Кейс учил нас с Элорой играть в бейсбол. Он тихонько подкрадывается к ней сзади с широкой улыбкой на лице и, обхватив ее за талию, показывает, как держать биту. Я уже тогда завидовала Элоре, той легкости, с какой она флиртовала.

Вскоре Элора отбила первую подачу Кейса. И вот тогда до меня дошло.

Бам!

Звук биты, отбивающей мяч.

Они уже тогда тянулись друг к другу. Впрочем, я не ожидала, что все так сложится.

Подождав минуту, я направляюсь к сараю. Оставляю дверь широко открытой, чтобы впустить побольше света, и, встав на четвереньки, начинаю шарить на полу. Как это делал Кейс. Я ищу в углах, под коробками, но ничего не нахожу, поэтому забираю удлинитель для Лапочки и закрываю за собой дверь.

Я бросаю удлинитель на кухонный стол и снова выхожу наружу, чтобы натянуть сапоги. Спускаюсь по деревянным ступенькам в мокрую траву и чувствую знакомое хлюпанье грязи под ногами.

Я не нашла никаких ответов в темных углах сарая, но, может, обнаружу что-нибудь в том месте, где в последний раз видели Элору. Там, у протоки Лайл.

Между дощатым настилом Ла-Кашетта, возвыщающемся над жидкой грязью реки, и обширными заболоченными землями, лежащими за ним, есть длинная, узкая полоска твердой суши. Протока Лайл протекает прямо за ней, такой себе водный путь. Слишком узкий и мелкий для навигации, даже на каяке или пироге. В детстве мы часто там играли. Перепрыгивали через воду и гонялись друг за другом. Этим летом я избегала походов на то место, где пропала Элора. Сегодня вечером это место словно зовет меня.

Раньше путь туда казался долгим, но сейчас мне требуется менее десяти минут, чтобы преодолеть это расстояние. Меня окружают тоненькие деревца, кое-где виднеются островки высокой травы, выброшенные на свалку вещи: старая сушилка для белья с почти оторванной дверцей, гниющее кресло и прицеп без колес.

Здесь они находились в ту ночь.

Я озираюсь, и меня опять охватывает то странное ощущение, будто за мной следят. Я твержу себе, что это нелепо, может, под моим окном вообще никого не было. Просто нафантазировала чужака, как Ринн – своего ругару.

Я забираюсь на старую сушилку и рассматриваю пейзаж, словно какое-нибудь животное в документальном фильме про саванну. Ничего не вижу, я сама не знаю, что ищу. Я могла бы спуститься и поискать в траве, но думаю, что все равно бы ничего не нашла. Харт сказал, что спасатели прочесали этот район вдоль и поперек. Если бы тут был ключ к разгадке, они бы его обнаружили.

– Ее здесь нет.

– Боже! – Я почти выпрыгиваю из своей одежды, но это всего лишь Ринн. – Ты напугала меня до полусмерти.

Она в шортах, ее тощие ноги забрызганы жидкой грязью, обуви нет. Ринн поедает прямо из пакета сырные чипсы, пальцы запачканы оранжевой пыльцой от сыра.

– Ты ищешь не в том месте, – произносит она.

– Я ничего не ищу, – усмехаюсь я и сажусь, скрестив ноги, на крышке сушилки.

– Это случилось не здесь. – Она предлагает мне чипсы, но я качаю головой. Ринн сильно дрожит. – Меня трясет, когда я думаю о том старом ругару. – Глаза у нее огромные, как плошки. Двумя ярко-оранжевыми пальцами Ринн трет что-то висящее у нее на шее – серебряный десятицентовик с просверленной в нем маленькой дырочкой для шнурка – это талисман, отгоняющий зло. Многие местные жители по-прежнему верят в старые суеверия.

– Ринн…

– Тебе надо искать вон там. – Она слизывает с указательного пальца оранжевую пыль и указывает им куда-то. – А не здесь.

Я смотрю в направлении, куда указывает Ринн. Там сверкает ярко-белым цветом дощатый настил, похожий на выгоревшие на солнце ребра змеи, вытянутой вдоль реки.

– Элора в ту ночь была на настиле?

– Да, там он ее и убил. – Я вижу, что рыжие волоски на бледных голых руках Ринн стоят дыбом. – И ты берегись, Грей, а не то он и до тебя доберется.

Ринн запускает руку в карман шорт и вытаскивает полную горсть маленьких предметов.

– Возьми их, – предлагает она, и я протягиваю руку. Отполированные монетки в один цент, алюминиевые колечки от пивных банок, крышечки от бутылок, канцелярские скрепки. Какая странная коллекция.

– Разложи их у себя на подоконнике, – поясняет Ринн. – Для защиты, ругару придется остановиться и пересчитать их, понимаешь? Не сможет удержаться, он не слишком умен. Говорят, он умеет считать только до двенадцати, поэтому, как только доходит до тринадцати, сбивается со счета и начинает все сначала. Вот он и застрянет. Будет считать всю ночь, а когда станет светло, ему придется со всех ног нестись домой.

– Птенчик! – Голос Кейса заставляет нас обеих вздрогнуть. – Пора домой. – Он стоит в пяти футах от нас. Интересно, как долго Кейс там находится? И откуда взялся? – Скоро стемнеет.

Ринн бросает на меня взгляд, намекающий, что она многим хочет поделиться, но понимает, что с Кейсом лучше не спорить, поэтому поворачивается и направляется к дому.

Кейс остается и пристально смотрит на меня несколько секунд, потом делает шаг ко мне.

– Ты меня боишься? – спрашивает он, и я качаю головой. Кейс усмехается, потом поворачивается, чтобы сплюнуть в траву, и устремляется вслед за Ринн в сторону дома. – Иди лучше домой, chere! – кричит он мне через плечо. – Здесь небезопасно в сумерках!

Я сую маленькую коллекцию Ринн к себе в карман. Солнце погружается в реку, и москиты сжирают меня живьем. Кейс прав, мне нужно возвращаться домой.

Но внезапно меня поражает одно из тех видений. Страх Элоры парализует мой мозг, я крепко зажмуриваюсь, но это не мешает мне увидеть то, что видела она. И почувствовать то, что Элора чувствовала.

Оказавшись в воде, я спотыкаюсь, но не падаю. Протока Лайл уже не такая узкая, теперь ее не перепрыгнешь. Вода доходит мне до колен, и я борюсь с течением, чтобы устоять на ногах.

Я вижу, как мелькает свет его фонаря, и слышу, как он опять произносит мое имя. Сквозь ветер, дождь и поток воды. И не могу понять, слышу ли я этот крик или он звучит в моей голове.

Я пытаюсь зацепиться за это видение, тянусь к руке Элоры, но она уже исчезла. Мои глаза распахиваются, и я так резко втягиваю воздух, что почти захлебываюсь.

Затем я замираю. Воздух изменился, он наэлектризован, пульсирует и пляшет вокруг меня.

Я не одна. Кто-то следит за мной из-за одного из этих тонких деревьев. Мелькают светлые волосы, и я улавливаю стремительное движение.

– Ева? Это ты?

Ответа нет, и каждый мускул в моем теле напрягается. Я жду, но ничего не происходит. Ветерок шевелит высокую траву, листья гнутся, раскачиваются и словно напоминают об осторожности.

Я сползаю с сушилки и, когда мои ступни касаются земли, наступаю словно в желе, и делаю осторожный шаг к деревьям.

– Ева?

Ничего.

– Заканчивай валять дурака, Ева!

Я бросаю взгляд через плечо, в сторону дощатого настила. Сколько времени у меня займет преодолеть это расстояние? Если понадобится, если придется.

За деревьями опять что-то движется.

– Кто там?

Пристально вглядываюсь, но в результате моя нога попадает в крысиную нору, и я больно шлепаюсь на спину.

И в этот момент он выходит из тени, вероятно, он стоял там все время и наблюдал за мной.

Я задерживаю дыхание и готовлюсь к чему-то ужасному, увидеть клыки, когти или того хуже.

Однако он не монстр, по крайней мере, таковым не выглядит. Он похож на обычного человека, примерно моего возраста, высокий и стройный. На нем потертые джинсы и старая зеленая футболка, обуви нет. Светлые волосы, сильно выгоревшие, скрывают лицо.

Я не знаю, кто это.

Пока он не поднимает подбородок и не откидывает волосы с глаз. Его глаза какие угодно, только не обычные. Они горят ярко-голубым светом, словно светящийся изнутри лед. Лед и огонь.

Étranger – чужак за моим окном.

И тогда он улыбается мне. Я должна попытаться бежать или позвать кого-то на помощь.

Но я этого не делаю. Не могу.

Я примерзла к месту, загипнотизированная этими глазами.

И улыбкой.

Он протягивает мне руку, но я не принимаю ее.

– Не хотел тебя напугать, Грей. – Его голос звучит как океан, и я чувствую, что расслабляюсь против своей воли. Стараюсь с этим бороться, потому что мне необходимо удрать, увеличить дистанцию между мной и этим незнакомцем.

Мне нужно… но я этого не делаю.

Влажный воздух потрескивает от электричества. Гудит, шкворчит и шипит.

– Откуда вы знаете мое имя?

Солнце опускается ниже, начинает темнеть.

– Мне сказала Элора.

Его взгляд не отрывается от моего лица.

– Элора.

Я не знаю, это я произнесла ее имя или он.

Я по-прежнему лежу на земле, он опять протягивает мне руку. Мои мысли словно окутал туман или моя голова набита ватой. Я не могу придумать нужные вопросы.

– Кто вы?

– Зейл, – отвечает он, но это имя мне ничего не говорит.

– Откуда вы знали Элору?

Печаль искажает его лицо, светлые глаза чуть темнеют.

– Она была моим другом.

Была.

Все кажется таким странным и запутанным.

– Я не причиню тебе зла, Грей. Клянусь. Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Он делает ко мне шаг, и я поспешно пячусь, пока не прижимаюсь позвоночником к старой сушилке. Прикосновение металла к коже заставляет меня вздрогнуть, словно я получила резкий удар электричеством. Он меня пробуждает, и я словно прихожу в себя. Какими бы чарами незнакомец меня ни околдовал, мне это не нравится.

Я не доверяю ему.

– Мне надо идти, – говорю я и заставляю себя подняться.

И, конечно, здесь ему полагалось бы встать передо мной, загородить дорогу, обнажить зубы и сожрать меня живьем.

Только он этого не делает. Кивает и произносит:

– Рад, что наконец познакомился с тобой, Грей.

Я молчу, просто поворачиваюсь и направляюсь к дощатому настилу вдали. Я не должна бежать, все знают, что нельзя убегать от волка. Надо двигаться медленно и легко.

Поэтому я считаю шаги и продолжаю идти.

А когда я оглядываюсь через плечо, его уже нет.

Чем ближе я подхожу к настилу, тем труднее становится пробираться через жидкую грязь. Она засасывает и затягивает мои сапоги. Я едва не теряю один из них. Мне приходится остановиться и вступить в решительную схватку с болотистой почвой, но я побеждаю. Когда грязь меня отпускает, слышу противный чавкающий звук.

Я достигаю деревянных ступенек, с которых облезает белая краска, постепенно превращаясь в серую, а потом остается только по краям досок. Прежде я этого не замечала. Гниение и плесень проступают сквозь краску.

Я распахиваю заднюю дверь дома и скидываю свои перемазанные грязью сапоги. Лапочка отворачивается от плиты, где она трудится над обедом. Я рада увидеть светлую и чистую кухню, почувствовать прохладный воздух кондиционера и запах красной фасоли и риса.

Когда я подхожу к Лапочке, она обнимает меня, всю перепачканную, обеими руками. И не задает никаких вопросов. Я благодарна ей, потому что у меня нет догадок по поводу того, что произошло. Сахарок бредет ко мне, чтобы облизать лодыжки, и я не пытаюсь его отгонать. Стараюсь успокоить дыхание, рассматривая те фото в рамке на стене, где я в своем сарафане арбузного цвета, а моя мама с заколкой в форме колибри.

И с испуганными глазами. Теперь, когда я их рассмотрела, кроме них, я уже ничего не замечаю.

Позже, после ужина, я все еще чувствую себя странно, слегка рассеянной, будто страдающей от похмелья. И идея принять душ кажется заманчивой.

Я снимаю с себя майку на бретельках и выскальзываю из джинсов, бросив их на пол спальни со звоном. Коллекция Ринн. Я вынимаю из кармана маленькие блестящие предметы, чтобы выбросить их в мусор, но потом вспоминаю о Зейле. О его бездонных глазах. О том, как он смотрел на меня.

По телу пробегает озноб.

Колокольчики Евы из-за ночного бриза начинают трезвонить. Она мастерила все последние дни, теперь, наверное, их штук пятнадцать, пляшущих на ветру над ее окном. Их дребезжание буквально въедается мне в мозг, мне кажется, будто я слышу этот звон, даже когда на болоте нет ветерка. Это лишь эхо в моей голове, призрак мелодии.

У Элоры был талисман на удачу. Маленькая серебряная медаль с изображением святого Себастьяна. Ее в знак любви подарил Кейс, когда нам было двенадцать. Эту медаль купила ему мать, когда в шестом классе его взяли в бейсбольную команду кинтерской школы, ведь святой Себастьян – покровитель спортсменов, и я помню, как Элора прятала ее в карман. С тех пор она всегда носила медаль с собой, потому что считала, что медаль дает ей необходимую защиту.

Жаль, что у меня нет такого талисмана, неосознанно дотрагиваюсь до голубой жемчужины у себя на шее.

Но этого недостаточно, чтобы почувствовать себя под защитой.

Поэтому я пересчитываю блестящие предметы на своей ладони: три центовые монеты, пять колечек от пивных банок, две крышечки от бутылок и три скрепки.

Ровно тринадцать.

Затем я раскладываю безделушки на подоконнике. Одну за другой.

* * *

Ветер безжалостно бьет в спину. Снова и снова. Я хватаюсь за одно из чахлых деревьев и стараюсь крепко уцепиться, не отрывая глаз от преследователя. Не могу, потому что сейчас в целом мире не осталось никого, кроме нас. Нас всего двое: он и я.

10

На следующий день в «Мистической Розе» полно работы. Июнь – всегда горячий месяц для трустов-однодневок из Нового Орлеана. Они больше смотрят, чем покупают – никто не уезжает домой с этой уродливой гималайской соляной лампой, – но Лапочке я все равно нужна целый день. Поэтому у меня нет возможности повидать Харта или кого-либо еще. Меня это даже устраивает, потому что требуется время, чтобы проанализировать вчерашнее.

Однако даже во время работы мне продолжает мерещиться Зейл, особенно его глаза и их голубой огонь. А в голове звучит эхо его голоса.

Опять случается пара видений, пока я стираю отпечатки пальцев со стеклянного прилавка или пыль с магических кристаллов. Я вижу грозу на болоте, чуствую силу ветра, но не вижу преследователя, которого она так смертельно боится.

Что толку иметь этот глупый дар, если не замечаешь ничего полезного?

В тот вечер Лапочка жарит стейк на кости, и, помогая ей с посудой, я спрашиваю:

– Тут поселились какие-нибудь новые семьи? С прошлого лета?

– А что? – удивляется она.

Я пожимаю плечами.

– Я видела кое-кого, но раньше его не видела, выглядел, как местный, не похож на туриста.

Лапочка вытирает руки о полотенце.

– О ком ты говоришь?

– Это был парень.

– Дай подумать. – Она передает мне полотенце, чтобы я тоже вытерла руки. – Да, прошлой осенью приехали новые люди, купили старый дом Лэндри у Дроздового мыса, по-моему, их фамилия Кормье. – Лапочка накрывает еду фольгой и убирает тарелку в холодильник. – У них две девочки и маленький мальчик.

– Маленький мальчик…

– Наверное, лет шести-семи.

– Ясно. – Лапочка не поняла, что, когда я говорю «парень», я не имею в виду шестилетку. – А кто-нибудь еще?

– Нет, больше никого не знаю. – Она пожимает плечами. – Но на болотах полно места, где можно затаиться, чтобы тебя не беспокоили, если тебе нравится такая жизнь.

Я киваю и убираю чистые столовые приборы в ящик буфета, но я не могу забыть те огненные, ледяные глаза.

– Ты помнишь, что завтра день твоего рождения? – произносит Лапочка через несколько минут. – Может, нам уехать? Попросить Бернадетту приглядеть за магазином. Взять с собой Еву и Серу…

– Я не хочу ничего затевать.

– Понимаю, тебе тяжело, – продолжает она. – Но все-таки это день твоего рождения. Ты заслуживаешь…

– В этом году он отменяется.

Вероятно, навсегда.

Лапочка вздыхает:

– Ты уверена, что хочешь именно этого, Сахарная Пчелка?

– Да, – киваю я. – Уверена.

Лапочка отворачивается обратно к мойке. Она отжимает мокрую тряпку и стирает крошки с кухонной стойки.

– Это может быть подходящим днем, чтобы вспомнить Элору, ваши особые отношения. Почтить ее.

– Почтить ее память?

– Это могло бы помочь, возможно, тебе станет легче.

– Мне не это неважно, я хочу знать, где она.

Я ухожу в свою комнату и ложусь на кровать. Мой разум снова возвращается к рисунку Сандра. Étranger. Незнакомец без лица.

Кто-то, кого мы не знаем.

Это мог быть Зейл. Он может быть чужаком. А если это Демпси Фонтено, который вернулся домой, чтобы похитить еще одну Летнюю девочку? Или Кейс? Я представляю его знакомые черты, искаженные гневом и ревностью.

Или Мэки. Харт. Ева. Сера. Сандр.

У всех свои темные секреты.

А если чужак – это сама Элора? Насколько хорошо я знаю свою лучшую подругу?

У меня ведь тоже есть секреты.

Я пробыла дома, без Элоры, чуть более двух недель и уже чувствую, что меняюсь. Таю секреты от Харта и от Лапочки, рассказываю им полуправду. И даже не могу объяснить, почему.

Я слышу, как наверху, в ванной комнате шумит душ, поэтому направляюсь в кухню, чтобы выпить молока. Я не позволяю себе смотреть на фотографию, на которой мы с мамой. Вместо этого иду к окну и приоткрываю занавеску, чтобы выглянуть в ночь.

Я вижу сарай и опять думаю о Кейсе, который ползал там на четвереньках.

Я беру фонарь и выхожу через заднюю дверь во двор, из-за того, что поднялся очень сильный ветер, колокольчики Евы оглушительно звенят.

Такое ощущение, будто надвигается гроза.

Я толкаю дверь сарая, затем на четвереньках обшариваю лучом пол. Шершавый, деревянный пол царапает мне ладони и коленки, но я упорно продолжаю искать. Вчера я здесь ничего не нашла, но сейчас интуиция подсказывает мне продолжать поиски.

Я проверяю каждый затянутый паутиной угол и заглядываю под каждую коробку, уже собираюсь сдаться, когда луч моего фонарика выхватывает нечто блестящее и застрявшее в щели меду двумя половицами. Я поддеваю это ногтем, но вытащить не удается.

Из ящика с инструментами на верстаке я достаю отвертку и используя ее как рычаг. И вскоре достаю этот предмет.

Я кладу его на ладонь, и фонарик освещает маленький серебряный кружок.

На меня взирает святой Себастьян, святой покровитель спортсменов.

Талисман Элоры.

Тот, что она носила в кармане каждый день с тех пор, как нам исполнилось двенадцать лет.

Моя рука начинает дрожать, и от этого мне трудно перевернуть медаль другой стороной, но я должна. Я должна знать. Знать наверняка.

А на обратной стороне выгравировано имя Кейса, но не от имени у меня замирает сердце. Причина – в темно-красном засохшем пятне на имени.

Я роняю медаль святого Себастьяна, словно она объята пламенем.

Мне хочется закричать, но я не могу вымолвить ни слова. Мне не хватает воздуха в сарае. Я неподвижно стою, а около моих ног, в лучах света от фонарика, лежит маленькая серебряная медаль. Словно на нее наведен прожектор.

Я заставляю себя поднять ее, подавив тошноту, опускаю медаль в карман и выхожу на дощатую дорожку, делаю несколько шагов по направлению к дому.

Вспышка молнии. Глухой рокот грома. Тучи быстро несутся по черному небу, и колокольчики Евы яростно звенят в ночи.

Они словно говорят мне, что я не одна в темноте. Что-то движется сквозь кипарисовые заросли, шелестит в высокой траве.

Я чувствую, как оно приближается.

Дышит. Ждет. И следит за мной.

Мне нужно скрыться за кухонной дверью, до нее всего несколько футов, но не могу заставить свои ноги сдвинуться с места.

Еще одна вспышка молнии, ночь превращается в день, и я четко вижу его.

Зейл стоит на открытом пространстве, а вокруг него собирается буря. Он без обуви и без рубашки, его светлые волосы развеваются на ветру.

Когда он поднимает руки к небу, новая яркая молния раскалывает небо. Я ощущаю волны электрического заряда, мое тело дрожит от этой мощи.

Зейл находится от меня, по меньшей мере, в пятидесяти ярдах, но мне кажется, что он шепчет мое имя.

И оно звучит, как шторм в океане.

* * *

Я не могу позволить ему отыскать меня, падаю в воду посреди бури, посреди протоки Лайл. Половина моего лица скрыта под водой, и я вонзаюсь пальцами рук и ног в ил, чтобы меня не снесло течением.