Текст книги "Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны"

Виновен

Гром-гиль-Горм, король Ванстерланда, алчущий крови сын Матери Войны, прошествовал в Зал Богов со своей служительницей и десятью воинами из числа наиболее закаленных в боях. Его громадная ладонь расслабленно покачивалась на рукояти громадного меча.

На его плечах, отметил Ярви, лежала новая накидка белого меха, на здоровенном указательном пальце – новый камень, а трижды обернутая цепь на шее удлинилась на пару звеньев-наверший. Поскольку по приглашению Ярви он совершил кровавую прогулку по Гетланду – видимо, он забрал эти вещи у ни в чем не повинных людей, не иначе как вместе с жизнями.

Но когда сквозь щербатые двери он вошел в дом своего врага, стало ясно – его улыбка превосходит по размерам все прочее. Улыбка завоевателя, чьи замыслы взошли урожаем, все противники прижаты к ногтю, а кости легли вверх нужными гранями. Улыбка первого любимца богов.

А потом он увидел Ярви, стоящего между матерью Гундринг и своей матерью на ступенях престольного помоста – и его улыбка погнулась. А потом он увидел того, кто сидел на самом Черном престоле – и та осыпалась совсем.

Дойдя до середины просторного чертога, до места, где в стыках гладких камней до сих пор бурела кровь Одема, Горм приостановился под сердитыми взглядами гетландской знати.

Потом он почесал макушку и молвил:

– Это не тот король, которого мы ждали.

– Здесь многие с вами согласны, – ответил Ярви. – Тем не менее это – законный король. Король Атиль, мой дядя, наконец возвратился.

– Атиль. – Мать Скейр прошипела сквозь зубы. – Гордый уроженец Гетланда. То-то мне показалось, что я помню это лицо.

– Надо было сообщить мне. – Горм нахмуренно оглядел собравшихся воинов и благородных жен, и тяжело, через силу, вздохнул. – У меня невеселое предчувствие, что ты не встанешь передо мной на колени, как верный вассал.

– Я настоялся на коленях довольно. – Атиль поднялся, как прежде баюкая меч. Все тот же обыкновенный меч, который подобрал на накренившейся палубе «Южного Ветра» и драил, пока клинок не засиял как луна над студеным северным морем. – Если кому и пристало кланяться, так это тебе. Ты стоишь на моей земле, перед моим сиденьем.

Горм качнулся на пятках и уставился на носы сапог.

– Казалось бы – так. Но у меня вечно отекают суставы. Вынужден отказаться.

– Жалко. Ну, может статься, я разработаю их своим мечом, когда заеду летом погостить в Вульсгард.

Лицо Горма посуровело.

– О, заверяю, любого гетландца, перешедшего границу, ждет теплая встреча.

– Так чего ж дожидаться лета? – Атиль одну за одной пересчитал ступени и встал на нижнюю – с нее он примерно на равной высоте смотрел в глаза Гром-гиль-Горму. – Сразись со мной прямо сейчас.

От внезапной судороги, зародившейся в уголке глаза, щека Горма затрепетала. Ярви заметил, как побелели костяшки заскорузлых пальцев на рукояти. Воины-ванстерцы быстро прочесали глазами зал. Угрюмые лица гетландских мужей отвердели.

– Тебе стоило б знать, что Матерь Война дохнула на меня в колыбели, – зарычал король Ванстерланда. – Предсказано, что меня не убить ни одному мужу.

– Тогда сразись со мной, псина! – заревел Атиль, зычный голос ударил в стены чертога, и каждый в нем затаил дыхание, словно оно грозило стать последним. Интересно, увидят ли они, как в Зале Богов умирает второй король за день? Он не отважился бы биться об заклад, который из этих двух.

Затем мать Скейр мягко положила свою тонкую ладонь на Гормов кулак.

– Боги берегут тех, кто бережет себя сам, – прошептала она.

Король Ванстерланда сделал глубокий-глубокий вдох. Его плечи расслабились, он убрал пальцы с оружия и не спеша пропустил их сквозь бороду, как бы расчесываясь.

– А этот новый король – просто грубиян, – сказал он.

– Ага, – сказала мать Скейр. – Вы что, не учили его вежеству, мать Гундринг?

Старая служительница ответила твердым взглядом со своего места подле престола.

– Учила. К тем, кто его заслуживает.

– По-моему, она сказала, что мы – не заслуживаем, – заметил Горм.

– Склоняюсь к тому, что вы правы, – добавила мать Скейр. – Выходит, она и сама грубиянка.

– Вот, значит, как ты выполняешь условия сделки, принц Ярви?

Весь этот зал, полный великих и знатных, некогда выстраивался гуськом, чтобы поцеловать Ярви руку. Теперь, судя по виду, они охотно встанут в очередь, чтобы разорвать ему глотку. Он пожал плечами.

– Я больше не принц, и что я мог – то исполнил. Никто не предвидел такого поворота событий.

– С событиями вечно так, – проговорила мать Скейр. – Не хотят они плыть по каналу, который ты им вырыл.

– Значит, со мной ты биться не будешь? – спросил Атиль.

– Откуда такая кровожадность? – Горм оттопырил губу. – Тебе эта работа покамест в новинку, но со временем ты узнаешь, что король – нечто большее, нежели простой душегуб. Так давайте же нынче весной почтим Отче Мира, пребудем в воле Верховного короля в Скегенхаусе и разомкнем сжатые кулаки. Летом, что ж – на моей вотчине, попробуй испытать окутавшее меня дыхание Матери Войны.

Он повернулся и со свитой из служительницы и воинов прошествовал к дверям.

– Благодарю за обезоруживающее гостеприимство, гетландцы! Будет день, будет беседа! – На мгновение он застыл на пороге, исполинской горой черноты на ярком солнечном свете. – И в оный день я заговорю с вами языком грозы и бури.

Двери Зала Богов захлопнулись.

– Быть может, настанет время, и мы пожалеем, что сегодня его не убили, – промурлыкала мать.

– У каждого свой черед, – проговорил Атиль, по-прежнему баюкая меч, пока усаживался обратно на Черный престол. Он садился на трон по-особому нескладно и просто – у Ярви ни за что б так не вышло. – А нам предстоит заняться другими заботами.

Глаза короля плавно сдвинулись к Ярви, сияя, как в день первой их встречи на «Южном Ветре».

– Мой племянник. Некогда принц, некогда король, теперь же…

– Ничто, – вскинул подбородок Ярви.

В ответ на это Атиль невесело приулыбнулся. Мелькнул мимолетный проблеск того человека, с кем Ярви упорно брел сквозь метель, с кем делился последней коркой, вместе с кем вставал лицом к лицу со смертью. Лишь проблеск – а потом черты короля вновь стали остры, как меч, и тверды, как лезвие топора.

– Ты заключил договор с Гром-гиль-Гормом, – произнес он, и гневный ропот пробежал по залу. Мудрый король всегда найдет виноватого, поговаривала мать Гундринг. – Ты призвал в Гетланд нашего злейшего недруга, призвал пожары и смерть.

Ярви не стал отрицать обвинение, даже если бы отрицанием смог перебороть растущую в Зале Богов ярость.

– Честные люди погибли. Чем же, мать Гундринг, велит за это расплачиваться закон?

Служительница перевела взгляд с нового короля на старого ученика, и на локте Ярви крепко сжалась ладонь матери – потому как ответ знали обе.

– Смерть, государь, – хрипло выдавила мать Гундринг, казалось, без сил повиснув на посохе. – Либо, на крайний случай, изгнание.

– Смерть! – заверещал женский голос откуда-то из полутьмы. Визгливое эхо, заметавшись, угасло в каменной, могильной тиши.

Ярви бывал близок к смерти и прежде. Уже не раз она приоткрывала перед ним щелочку Последней двери – а он до сих пор отбрасывал тень. Разумеется, под ее хладным взором никому не уютно. Но, как и во многом другом, привычка и практика решали дело. По крайней мере, на этот раз, хоть бухало сердце и горчило во рту, он встречал ее стоя, и чисто звенел его голос.

– Я совершил ошибку! – объявил Ярви. – И не одну. Признаю это. Но я принес клятву! Принес обет пред богами. Клятву Солнцу и клятву Луне. И я не знал иного пути исполнить ее. Отмстить за отца и за брата. Прогнать с Черного престола изменника Одема. И, несмотря на мою скорбь по пролитой крови, я благодарен богам за их милость…

Ярви вскинул голову на богов, затем униженно потупился в пол и покаянно взмахнул руками.

– Ибо законный государь возвратился!

Атиль угрюмо взирал на свою ладонь на матовом металле престола. Небольшое напоминание, что им он обязан замыслу Ярви – не повредит. Гневный ропот собравшихся вновь всколыхнулся и рос, разбухал до тех пор, пока Атиль не поднял руку, наводя тишину.

– Это правда, что Одем толкнул тебя на этот путь, – сказал он. – Его преступления куда весомее твоих, и ты уже воздал ему справедливую кару. У твоих поступков имелись серьезные причины, и, сдается мне, хватит здесь смертей. В твоей – правосудия не было б.

Ярви, не поднимая головы, сглотнул с облегчением. Вопреки бедам и горестям последних месяцев, ему нравилось жить. Нравилось больше прежнего.

– Но расплаты не миновать. – И, кажется, глаза Атиля затуманились грустью. – Мне жаль, вправду жаль. Но приговором тебе должно стать изгнание, ибо человек, однажды сидевший на Черном престоле, непременно восхочет завладеть им вновь.

– По мне, он чересчур неудобен. – Ярви поднялся на ступень выше. Он знал, что делать. Знал с тех самых пор, как Одем бездыханным вытянулся на полу и над ним в луче света проступило лицо статуи Отче Мира. В изгнании есть своя прелесть. Быть кем угодно. Никому не обязанным. Но он проскитался очень уж долго. Его дом – здесь, и идти было некуда.

– Мне никогда не хотелось сидеть на Черном престоле. И думать не думалось, что все-таки сяду. – Ярви поднял левую руку и помахал перед всеми единственным пальцем. – Я – не король: ни в чьих глазах, а меньше всего – в своих собственных.

В тишине он склонил колено.

– Я предлагаю иное решение.

Атиль сузил глаза, и Ярви взмолился Отче Миру о том, чтобы дядя сейчас искал способ простить его.

– Тогда говори.

– Позвольте мне поступить на благо Гетланда. Позвольте мне навеки отвергнуть притязания на ваш трон. Позвольте мне пройти испытание на служителя, каким и было мое намерение до смерти отца. Позвольте мне отказаться от семьи и наследных прав. Мое место здесь, в Зале Богов. Не на Черном престоле, но подле него. Явите величие в милосердии, государь, и позвольте мне искупить вину верной службой вам и стране.

Атиль медленно и хмуро выпрямился. А тишина все тянулась. Наконец король наклонился к служительнице.

– А вы как думаете, мать Гундринг?

– Отче Мир просияет при этом решении, – тихо ответила она. – Я всегда считала, что из Ярви получится превосходный служитель. И считаю по-прежнему. Он проявил себя проницательным, как никто.

– С этим не спорю. – Тем не менее Атиль мешкал и, потирая острый подбородок, обдумывал приговор.

И тут мать выпустила руку Ярви и порхнула к Черному престолу. Шлейф красного платья стелился на ступенях, когда она преклонила колени у ног Атиля.

– Великий король милостив, – прошептала она. – Умоляю, государь. Оставьте мне единственного сына.

Атиль покачнулся и распахнул уста, но не промолвил ни слова. При всем своем бесстрашии перед лицом Гром-гиль-Горма, глядя на мать Ярви, он дрогнул.

– Однажды нас с вами обещали друг другу, – сказала она. Сейчас в Зале Богов чье-либо дыхание раскатилось бы громом, но все в этот миг боялись дышать. – Вас сочли мертвым… но боги вернули вас на законное место.

Она тихонько положила руку на его покрытую шрамами ладонь – на подлокотнике Черного престола, – и глаза Атиля приковало к ее лицу.

– Моя сокровенная мечта – исполнить обещанное.

Мать Гундринг придвинулась и приглушенно произнесла:

– Верховный король неоднократно предлагал Лайтлин замужество. Он воспримет это крайне неодобри…

Атиль не взглянул на нее. Его голос грубо проскрежетал:

– Наша помолвка опередила сватовство Верховного короля на двадцать лет.

– Но только сегодня праматерь Вексен прислала нового орла, чтобы…

– Кто сидит на Черном престоле – я или праматерь Вексен? – Атиль, наконец, обратил горящий взор на служительницу.

– Вы, – свой взор мать Гундринг устремила к полу. Мудрый служитель убеждает, льстит, советует, спорит – и подчиняется.

– Тогда отошлите птицу праматери Вексен назад с приглашением на нашу свадьбу! – Атиль перевернул кисть и теперь держал руку матери в своей мозолистой ладони, стесавшейся по форме скоблильного бруска. – Ты наденешь ключ от моей казны, Лайтлин, и станешь управлять делами, к которым проявила столько способностей.

– С радостью, – ответила мать. – А мой сын?

Король Атиль долго глядел на Ярви. А потом кивнул.

– Он снова станет учеником матери Гундринг, как прежде. – Так король единым махом показал себя перед всеми одновременно и милостивым, и непреклонным.

Ярви только сейчас выдохнул.

– У Гетланда появился достойный гордости государь, – произнес он. – Я поблагодарю Матерь Море за то, что извергла вас из пучины.

И он встал и проследовал к дверям дорогой Гром-гиль-Горма. В ответ на оскорбления, ропот и глум он улыбался и вместо того, чтобы по-старому прятать высохшую руку в рукаве, горделиво ею помахивал. По сравнению с рабскими загонами Вульсгарда, секущим кнутом Тригга, холодом и голодом нетореных льдов сносить придурочные издевки оказалось не так уж и трудно.

С некоторой помощью обеих матерей, вне всякого сомнения имевшей свои причины, Ярви вышел из Зала Богов живым. Снова калекой-изгоем, обреченным на Общину служителей. Там его и место.

Он завершил полный круг. Но уходя, был мальчишкой, а возвратился назад мужчиной.

Мертвые лежали на холодных плитах в холодном подскальном подвале. Ярви не хотелось их считать. Хватает. Вот каким было их число. Урожай его заботливо взращенных планов. Итог опрометчиво данной клятвы. Лиц нет, лишь бугрятся саваны на носах, подбородках, ступнях. Нанятых матерью головорезов никак не отличить от благородных гетландских воинов. Пожалуй, там, за Последней дверью, разницы и не было.

Однако тело Джойда Ярви признал. Тело друга. Одновесельника. Человека, пробивавшего перед ним тропы в снегу. Чей мягкий голос успокаивал и повторял: «один раз – один взмах», когда Ярви скулил, повиснув на весле. Того, кто принял бой друга как свой, хоть и не был бойцом. Признал, поскольку именно тут стояла Сумаэль и опиралась о плиту стиснутыми кулаками. Трепетное пламя единственной свечи озаряло сбоку ее смуглое лицо.

– Твоя мать подыскала мне место на судне, – сказала она, не поднимая глаз, с непривычной для себя мягкостью.

– Хорошие штурманы всегда при деле, – ответил Ярви. Ведали боги, ему не помешал бы кто-то, указывавший верный путь.

– С первой зорькой мы уходим в Скегенхаус, а потом – дальше.

– Домой? – спросил он.

Сумаэль закрыла глаза и кивнула, слегка улыбнувшись уголочком щербатого рта.

– Домой.

В их первую встречу девушка не показалась ему миловидной, но сейчас – она была истинно прекрасной. Красива настолько, что не было сил отвернуться.

– Послушай, а ты не думала… остаться? – Ярви возненавидел себя за один лишь вопрос. За то, что заставляет отказаться ее саму. Ведь он все равно принадлежит Общине. Ему нечего ей дать. И тело Джойда лежало меж ними – преграда, которую не пересечь.

– Мне надо отсюда уехать, – вымолвила она. – Я даже не помню, кем была.

Он мог бы сказать о себе то же самое.

– На самом деле важно одно – кто ты сейчас.

– И кто я сейчас, едва ли я знаю. К тому же Джойд вынес меня из снегов. – Ее рука судорожно дернулась к савану, но, к большому облегчению Ярви, она не стала снимать покров. – Самое малое, что я могу сделать, – унести его прах отсюда. В его родную деревню. Быть может, даже испить из того колодца. За нас обоих. – Она сглотнула, и по непонятной причине Ярви почувствовал, как внутри него нарастает холодная злость. – С чего б не попробовать самой вкусной воды на всем…

– Он решил остаться сам, – перебил Ярви.

Не поднимая глаз, Сумаэль кивнула.

– Все сами решили.

– Я его не заставлял.

– Нет.

– Ты могла уйти и его забрать, если б сопротивлялась сильнее.

Вот теперь она подняла глаза, но вместо заслуженного гнева в них застыла лишь доля ее собственной вины за случившееся.

– Правда твоя. Мне придется нести этот груз.

Ярви отвел взор, и внезапно его глаза налились слезами. Ряд совершенных поступков и принятых решений, в котором каждое порознь казалось наименьшим злом, каким-то образом загнал его сюда. Станет ли содеянное наибольшим благом хоть для кого-нибудь?

– Ты не возненавидела меня? – прошептал он.

– Я потеряла одного друга и не собираюсь отталкивать от себя другого. – И мягко положила ладонь на его плечо. – Мне не шибко с руки заводить новых друзей.

Он прижал свою ладонь поверх ее, не желая отпускать. Странно, что обычно невдомек, насколько ты в чем-то нуждаешься, пока ты этого не лишился.

– Ты меня не винишь? – прошептал он.

– С чего бы? – Она стиснула его еще раз, на прощание, а потом отпустила. – Ты уж лучше как-нибудь сам.

Под защитой

– Здорово, что ты пришел, – сказал Ярви. – У меня стремительно кончаются друзья.

– С удовольствием во всем поучаствую, – сказал Ральф. – Ради тебя и Анкрана. Я крепко не любил тощагу, пока тот заведовал припасами. А вот под конец, да, подоттаял. – Он ухмыльнулся, изогнулся длинный шов над бровью. – К некоторым привязаться – раз плюнуть, но те, с кем долго сходишься, дольше всех с тобой и останутся. Пойдем прикупим рабов?

И ропот, и хрип, и звон оков звучали со всех сторон, пока товар поднимали на ноги для осмотра. В каждой паре глаз читалась своя смесь стыда и страха, надежды и безнадежности, и Ярви нет-нет, а потирал шрамики на горле, где прежде сидел его собственный ошейник. Смрадная вонь заведения обволакивала его воспоминаниями, которые стоило б забыть навсегда. Невероятно, насколько быстро он снова привык к вольному воздуху.

– Принц Ярви! – Из темноты задворок к ним семенил содержатель лавки – крупный мужчина с бледным, опухшим лицом, смутно знакомым. Один из вереницы скорбящих, тех, кто стелился перед Ярви, когда отца клали в курган. Сейчас ему снова выпадет возможность попресмыкаться.

– Я больше не принц, – ответил Ярви, – а в остальном вы правы. Вы ведь Йоверфелл?

Торгаш живым товаром раздулся от гордости – его узнают!

– Вестимо, я, и для меня большая честь вас принять! Могу ли поинтересоваться, какого рода рабов изволите…

– Для вас имя Анкран что-нибудь значит?

Глазки торговца мелькнули на Ральфа, тот сурово и недвижно стоял, сунув большие пальцы за перевязь меча с серебряной пряжкой.

– Анкран?

– Давайте я проясню вам память, как вонь вашей лавки прочистила мою. Вы продали человека по имени Анкран, а после вымогали из него деньги за неприкосновенность его жены и дитя.

Йоверфелл прокашлялся.

– Законов я не нарушал…

– Как и я, призывая вас к оплате долга.

Лицо торговца совсем обесцветилось.

– Я ничего вам не должен…

Ярви расхохотался.

– О нет, не мне. Но моя мать, Лайтлин, вскоре опять станет Золотой Королевой Гетланда и хранителем казны… Я так понимаю, ей вы задолжали…

Кадык на морщинистой шее торговца вспучился, пока тот судорожно сглатывал.

– Я ничтожнейший из слуг королевы…

– Я б назвал вас ее рабом. Если продать все, чем вы владеете, это и близко не покроет ваших обязательств перед ней.

– Тогда да, я ее раб, как иначе? – Йоверфелл горько усмехнулся. – Поскольку вы коснулись моих дел, то знайте – именно ради выплат по вкладам вашей матери мне пришлось выжимать поборы из Анкрана. Сам я вовсе этого не хотел.

– Но пренебрегли своими желаниями, – добавил Ярви. – Как благородно.

– Чего вы хотите?

– Для начала – женщину и ребенка.

– Пожалуйста. – Не поднимая глаз от земли, торговец ушаркал назад, в темноту. Ярви посмотрел на Ральфа – старый воин вскинул брови. Вокруг молча хлопали глазами рабы. Один, показалось Ярви, даже улыбнулся.

Он сам не знал, что рассчитывал увидеть. Несравненную красоту или сногсшибательную грацию, или что-то иное, разящее в сердце и наповал. Но семейство Анкрана оказалось самым обычным. Как, разумеется, и большинство людей – для тех, кто с ними не знаком. Мать была невысокой и тоненькой и держала голову с непокорством. Сын, с волосами песчаного цвета, как у отца, все время глядел только вниз.

Йоверфелл подвел их ближе – взволнованный, он нервно щипал свои пальцы.

– В полном здравии, обихоженные, как и обещано. Само собой, вам в подарок, с моим огромным восхищеним.

– Восхищение можете у себя оставить, – произнес Ярви. – А теперь собирайтесь и перевозите свое заведение в Вульсгард.

– Вульсгард?

– Ага. Там работорговцев полно, будете с ними как дома.

– Но почему?!

– Там вы станете приглядывать за тем, как идут дела у Гром-гиль-Горма. Знай дом врага лучше собственного, вроде бы так говорится.

Ральф в подтверждение зарычал, немного выпятил грудь и сдвинул пальцы на перевязи.

– Будет так, – произнес Ярви, – либо вас продадут в вашей же лавке. Как считаете, почем вас возьмут?

Йоверфелл прочистил горло.

– Начну готовиться к отъезду.

– Да побыстрее, – добавил Ярви и, уходя прочь от здешнего смрада, приостановился и закрыл глаза на ветру.

– Вы… будете наш новый хозяин?

Жена Анкрана стояла рядом, просунув под ошейник палец.

– Нет. Меня зовут Ярви, а это Ральф.

– Мы были друзьями твоего мужа, – сказал Ральф, встопорщив малышу волосы, отчего тот заметно вздрогнул.

– Где? – спросила она. – Где Анкран?

Ярви замялся, соображая, как сообщить ей печальную весть, какие слова подобрать…

– Мертв, – просто рубанул Ральф.

– Прости, – добавил Ярви. – Он погиб, спасая мне жизнь, и, даже как по мне, прогадал с этим обменом. Но вы свободны.

– Свободны? – пробормотала она.

– Да.

– А я не хочу свободу. Я хочу быть под защитой.

Ярви растерянно замигал, а потом его рот перекосило печальной улыбкой. Он и сам никогда не хотел большего.

– Что ж, полагаю, служанка мне не помешает, коли ты готова к такой работе.

– Всегда только ею и занималась, – ответила та.

Ярви остановился у кузнечной лавки и подкинул на козлы, где был выложен инструмент корабельщика, монету. Одну из первых монет нового сорта – ровный кружок с выбитым на одной стороне суровым ликом его матери.

– Раскуйте им ошейники, – велел он.

Семейство Анкрана не благодарило его за свободу, но звон молота по зубилу был для Ярви достаточной благодарностью. Ральф наблюдал за работой, поставив ногу на низкую оградку и сложив на колене руки.

– Слабовато разбираюсь я в вопросах добродетели.

– Кто бы в них разбирался.

– Но это, по-моему, добрый поступок.

– Никому не рассказывай, а то меня уважать перестанут. – Какая-то старуха на том конце площади сверлила Ярви ненавидящим взглядом. Он помахал в ответ и улыбнулся – и та торопливо поковыляла прочь, бормоча под нос. – Кажись, я стал нашим местным злодеем.

– Если жизнь меня чему и научила, так это тому, что злодеев нет. Есть только люди, старающиеся сделать как лучше.

– Мое как лучше навлекло одни беды.

– Все могло выйти гораздо хуже, – Ральф свернул трубочкой язык и сплюнул. – Вдобавок ты молод. Старайся еще. Глядишь, по новой получится поприличнее.

Ярви с интересом сощурился на старого воина:

– Где это ты понабрался мудрости?

– А я всегда был необычайно зорким, просто тебя слепило сияние собственного ума.

– Порок всех королей. Надеюсь, я вполне молод, чтобы успеть научиться и скромности.

– Кому-то из нас скромность не повредит.

– А ты чему посвятишь свои преклонные годы? – спросил Ярви.

– Намедни, по случаю, великий владыка Атиль предложил мне местечко в своей личной страже.

– Потянуло запашком почестей! Ну ты как, согласился?

– Я сказал ему – нет.

– Да ладно?

– Почести – приманка для дураков. А во мне зудит чувство, что Атиль из тех хозяев, чьи слуги постоянно будут идти в расход.

– Ты на глазах все мудрее и мудрее.

– Еще недавно мне казалось, что моя жизнь кончена, но раз она началась опять, нет смысла стремиться ее укорачивать. – Ярви покосился на него и увидел, как Ральф косится в ответ. – И я подумал, вдруг да пригожусь своему одновесельнику?

– Мне?

– Разве однорукий служитель и разбойник, на пятнадцать лет переживший золотые годы, не добьются вместе всего, чего пожелают?

С последним ударом ошейник распался надвое, и сынишка Анкрана встал, растерянно потирая шею. Его мать подняла его на руки и поцеловала в волосенки.

– Я не остался один, – прошептал Ярви.

Ральф прижал его к себе и стиснул в сокрушительном объятии.

– Пока я жив – не останешься, одновесельник.

Мероприятие проводили с размахом.

Многие владетельные дома Гетланда придут в ярость от того, что новости о возвращении короля Атиля доберутся до них уже после того, как отгремит его свадьба, и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.

Несомненно, и всемогущий Верховный король на троне в Скегенхаусе, и праматерь Вексен у него под боком не возликуют от таких новостей – что не преминула отметить мать Гундринг.

Но мать Ярви отмела мановением руки все возражения и сказала:

– Их гнев для меня – пыль. – Лайтлин вновь стала Золотой Королевой. Раз она сказала – значит, дело, почитай, сделано.

И вот изваяния в Зале Богов украсили гирляндами из весенних первоцветов, к Черному престолу навалили целую кучу роскошных свадебных подарков, и народу под куполом набилось, что овец в хлеву на зимовке, – пространство подернулось сизым туманом их дыхания.

Благословенная чета пропела обеты друг другу пред ликами богов и людей, лучи солнца с потолка высекали пламя на глянце доспехов короля и вгоняющих в оторопь драгоценностях королевы – и все гости рукоплескали, несмотря на то что, по мнению Ярви, голос Атиля никуда не годился, да и материн был не намного приятнее.

Потом Брюньольф прогудел самое замысловатое благопожелание, кое только слыхали стены этого святого места, пока мать Гундринг, как никогда нетерпеливо, приваливалась на посох. И, наконец, все городские колокола исторгли из себя веселый лязг.

О, день женитьбы – день веселья!

Да и как Атилю не быть довольным? Ему достался Черный престол, да впридачу женщина, желанная для любого мужчины, – сам Верховный король положил на нее глаз. Как Лайтлин не быть в восторге? На ее цепочке снова висел ключ от казны всего Гетланда, и всех жрецов Единого Бога выволокли с ее монетного двора и, хворостинами прогнав через Торлбю, вышвырнули в море. Как не ликовать жителям земли Гетской? У них теперь есть король из железа и королева из золота – властители, которым можно верить, которыми можно гордиться. Властители, пускай и без певческого дара, зато, по крайней мере, с обеими руками.

Наперекор всеобщему счастью, хотя отчасти и по его причине, Ярви наслаждался свадьбой матери едва ли больше, чем отцовскими похоронами. На том событии ему приходилось присутствовать поневоле. А если кто-нибудь и заметил, как он украдкой покинул его, то наверняка не огорчился. Погода, стоявшая снаружи, скорее соответствовала его настрою, нежели аромат бутонов внутри теплого храма. Сегодня над серыми морскими водами бушевал ветер-искатель. Он стенал в крепостных бойницах и сек лицо солеными брызгами, пока Ярви брел по стертым ступеням и вдоль подвесных мостков.

Он увидел ее издалека, на крыше Зала Богов, тонюсенькое платье под дождем липло к телу, ветер хлестал разметавшимися волосами. Он заметил ее вовремя. И мог бы пройти мимо и поискать другое место, откуда вдосталь нагляделся бы на хмурое небо. Но ноги сами понесли его к ней.

– Принц Ярви, – бросила она, когда он приблизился, зубами выковыривая из-под ногтя откушенный заусенец и сплевывая его на ветер. – Вот так честь.

Ярви вздохнул. За последние дни он уже утомился отвечать одно и то же.

– Я не принц, больше не принц, Исриун.

– Не принц? Ваша мать опять королева, верно? На ее цепи ключ от казны Гетланда, так? – Ее побелевшая рука, блуждая, потянулась к груди, где уже не висело ни ключа, ни цепи – ничего больше не было. – Если сын королевы не принц, то кто он тогда?

– Калека-дурачок? – пробормотал он.

– Таким вы были, когда нас помолвили, таким навсегда и останетесь. Про дитя изменника и упоминать не стоит.

– Выходит, у нас с тобой полно общего, – огрызнулся Ярви и тут же пожалел об этом, видя, как побледнело ее лицо. Сложись все чуточку иначе, и это их пару, во славе и блеске, превозносили бы сейчас там, внизу. Он – на Черном престоле, она – рядышком, на сиденье королевы, и в сиянии глаз она бы нежно прикоснулась к его иссохшей руке, а потом крепкий поцелуй соединил бы их – ведь она просила его по возвращении из набега поцеловать как следует…

Но случилось то, что случилось. Сегодня не придется ждать поцелуев. Ни сегодня, ни потом, никогда. Он повернулся к наливающемуся тяжестью морю, уперев кулаки в каменный парапет.

– Я пришел сюда не ради ссоры.

– Ради чего ж вы пришли?

– Наверно, мне надо тебе сказать, раз мы… – Он скрипнул зубами и опустил взгляд на увечную руку, белую на мокром камне. Раз мы – что? Были помолвлены? Когда-то что-то значили друг для друга? Он не смог произнести это вслух. – Я уезжаю в Скегенхаус. В Общину, проходить испытание. У меня не будет ни семьи, ни наследных прав, ни… жены.

Ветер унес ее смех.

– У нас точно полно общего. У меня нет ни друзей, ни приданого, ни отца. – С этими словами она обернулась к нему, и от ненависти, бурлящей в ее глазах, у него подкосились ноги. – Его тело утопили в болоте.

Наверно, Ярви полагалось обрадоваться. Он долго об этом молил, видел во снах и всю свою волю направлял к этой лишь цели. Ради нее сломал все, что мог, принес в жертву и друга, и дружбу. Но глядя на красные, запавшие глаза на измученном лице Исриун, он не почувствовал вкуса победы.

– Я сожалею, поверь. Не о нем – о тебе.

Ее рот презрительно скривился:

– И что, по-твоему, мне с твоей жалости?

– Ничего, но мне и правда жаль. – И он убрал руки с парапета, повернулся спиной к своей нареченной и поплелся к ступеням.

– Я дала клятву!

Ярви застыл. Ему страшно хотелось покинуть эту злополучную крышу и никогда сюда не возвращаться, но сейчас у него встали дыбом волосы на загривке, и, вопреки желанию, он обернулся.

– Э-э?

– Я поклялась пред луною и солнцем. – Глаза Исриун на бескровно-белом лице засверкали, и ветер хлестнул прядью ее мокрых волос. – Поклялась перед Той, Кто Рассудит, и Тем, Кто Запомнит, и Той, Кто Затягивает Узлы. Я призвала в свидетели предков, покоящихся у моря. Призвала Того, Кто Узрит, и Ту, Кто Записывает. И призываю в свидетели тебя, Ярви. И клятва станет на мне – оковами, во мне – стрекалом. Я отомщу убийцам моего отца. Такова моя клятва!

Потом она перекошенно улыбнулась. Злой насмешкой над той, прежней улыбкой – которая осияла его в день их помолвки на пороге Зала Богов.

– Как видишь, женщина способна на ту же клятву, что и мужчина.

– Способна, если она такая же дура, – бросил Ярви, отвернувшись и ступая прочь.