Текст книги "Мудрость толпы"

И тут Эттенбек понял, что самые обыкновенные люди тоже могут вселять запредельный ужас.

– Далеко собрался, мудачина? – прорычал человек со шрамом на подбородке.

– От народного суда не уйдешь! – взвизгнула женщина и влепила ему пощечину.

– Теперь мы главные!

Он с трудом понимал их тягучий выговор. Не знал, чего они от него хотят. Не представлял себе, что он может им дать.

– Мое имя Эттенбек, – сказал он, хотя в этом не было ровным счетом никакого смысла.

Они принялись толкать его вперед. Его щека пылала.

Оказывается, в толпе были и другие пленники. Администраторы, чиновники, клерки. Пара солдат. Их гнали вперед, как скот, подталкивая копьями. Ухмыляющийся возчик щелкал над их головами своим хлыстом, заставляя шарахаться и вскрикивать. Одно окровавленное лицо показалось Эттенбеку знакомым, но он не мог вспомнить имени. Все имена повылетали из памяти.

– Спекулянты! – вопил кто-то охрипшим голосом. – Барышники!

Какого-то темнокожего человека гнали по улице пинками, он спотыкался и падал, вставал, и его пинали, он снова падал, снова вставал… Кажется, это был посол какой-то страны. Может быть, Кадира? Воспитанный, доброжелательный человек. Эттенбек как-то слышал его очень трогательную речь в Солярном обществе, что-то об укреплении связей со странами за Круговым морем. И вот теперь с него сбили шляпу и плевали на него, как на мразь.

– Мразь! – рявкнул человек в солдатской одежде, но без мундира. Его рубашка была в пятнах крови. – Ублюдок!

И он с силой наступил послу на голову.

Что-то ударило Эттенбека по скуле, и он упал, жестоко ударившись об землю. Шатаясь, он поднялся на четвереньки. Скула наливалась болью.

– Ох, – пробормотал он, капая кровью на булыжник. – Ох, боже мой…

Из его онемевшего рта выпал зуб.

Его снова ухватили за локоть и вздернули вверх – боль пронзила подмышку. Толчок в спину – и он снова поплелся вперед.

– Барышники! – верещала женщина, брызжа слюной, с выпученными глазами тыча в него скалкой. – Спекулянты!

– Это один из тех мерзавцев из Закрытого совета!

– Нет! – Голос Эттенбека прозвучал отчаянным визгом. – Я простой клерк!

Это была ложь. Он был одним из старших помощников министра аграрных налогов и сборов. С какой гордостью он повторял себе этот титул, когда получил повышение! Уж теперь-то сестра начнет принимать его всерьез!.. Как он сейчас жалел, что вообще появился в Адуе, не говоря уже об Агрионте! Но желаниями сыт не будешь, как любила повторять его мать.

Они проволокли его, лягающегося и извивающегося, через маленькую площадь перед зданием Кадастровой палаты, по направлению к фонтану. Безобразное сооружение – широкая, высотой по пояс, наполненная водой каменная чаша с массой торчащих из середины переплетенных, извергающих воду рыбьих тел. Композицию нисколько не украшал труп человека, висевший на бортике кверху задом, едва касаясь плит мостовой острыми носами модных ботинок.

Эттенбек внезапно понял, что его тащат туда, к этому трупу.

– Нет! Постойте! – взвизгнул он.

Уцепившись за каменный бортик, он отчаянно брыкался, чувствуя на лице водяную пыль, но его крепко держало множество рук. Одну его ногу оторвали от земли и потащили вверх, с другой свалился ботинок при попытке зацепиться за землю. Кто-то сграбастал ладонью его затылок.

– Выпей за счет народа в последний раз, советник!

И его пихнули лицом в воду. Сквозь бульканье фонтана он слышал крики, смех, пение… Эттенбек сумел на мгновение поднять голову, хватанул ртом воздух и увидел обезумевшую толпу, которая подступала к Допросному дому, потрясая мечами и копьями. На одном копье была насажена отрубленная голова, непристойно двигавшаяся вверх-вниз над толпой. Она казалась абсурдной. Словно дешевый реквизит в плохо поставленной пьесе. За исключением того, что это было реально.

Его голову снова окунули под воду. Забурлили пузыри.

Больше не ввязываться

Броуд был занят тем же, чем занимался с того самого дня, как его заперли в этой камере: ходил взад и вперед, взад и вперед, взад и вперед. От одной стенки до другой было всего лишь пять шагов, да и то самых коротких, но он все равно ходил. И на ходу снова и снова пережевывал все те сотворенные им глупости, в результате которых оказался здесь. Иногда он пинал стену, или ударял ноющим кулаком по своей ноющей ладони, или давал себе пощечину – крепко, до боли. Похоже, он просто не мог не причинять боль. И когда под рукой не оказывалось других людей, делал больно себе самому.

Он обещал, что ничего такого больше не будет, – и тут же позволил себе снова вляпаться. «Государственная измена», – вот как будет звучать обвинение, и он был действительно виновен, и наказание могло быть только одно. И Савин на этот раз его не спасет – она тоже сидит взаперти где-то здесь, в этом подземном кроличьем садке. На этот раз она даже себя не сумела спасти.

И тогда он дал себе зарок. Если по какой-то невероятной, незаслуженной им прихоти судьбы ему все же удастся вывернуться из этой ловушки, он станет жить только для Лидди и Май. «Больше не ввязываться, – прошептал он, прижавшись лбом к шершавой каменной стене. – Ни за что!» Он поклялся. Поклялся еще раз.

Потом за тяжелой дверью послышались шаги. Идут! Допрос? Или сразу виселица? Броуд сжал кулаки, хотя знал, что драка не поможет. Он и попал-то сюда как раз из-за того, что дрался.

Ключ заскрежетал в замке. Его дыхание вырывалось коротко и часто сквозь стиснутые зубы. Дверь со скрипом отворилась…

В щели показалось лицо – но не практик в черной маске, как он ожидал. Низенькая женщина с красными щеками в прожилках лопнувших вен. Она выглядела неуверенно, словно не знала, чего ожидать. Потом, увидев его, стоящего за дверью, она расплылась в сияющей улыбке:

– Брат! Ты свободен!

Броуд уставился на нее. Он не знал, что сказать.

– Чего?

– Ты свободен! – Она потрясла кольцом с нанизанными на него ключами. – Мы все свободны!

И она исчезла, оставив дверь широко открытой.

Теперь он начал слышать доносящийся откуда-то смех. Радостные крики, пение… А это что за звук? Вроде бы кто-то играет на дудочке? Прямо как у них в деревне в базарный день, когда он был мальчишкой… Он поправил на носу свои стекляшки, собрался с духом и шагнул к двери.

– Брат! – Какой-то человек в сияющих, новеньких, заляпанных кровью доспехах вытащил Броуда в затхлый коридор – но не так, как тащат осужденного, чтобы предать смерти, а скорее как встречают давно потерянного товарища. – Ты свободен!

Они отпирали камеры, и с каждой распахнутой дверью разражались радостными воплями, и с каждым вытащенным узником разражались новыми. Люди в доспехах обнимали женщину, которая, похоже, провела в темноте много месяцев – бледная и ссохшаяся, она щурилась на свет, словно он причинял ей боль.

– Как твое имя, сестра?

Она опустилась, прислонясь спиной к стене, безвольно, словно тряпичная кукла.

– Кажется… кажется, Гриз, – прошептала она. Броуд увидел, что одна ее рука была раздавлена: скрюченные пальцы, распухшие, как сардельки.

Кто-то схватил его за рубашку:

– Ты не видел моего сына? – Какой-то старик с одичавшими, слезящимися глазами. – Ты не знаешь, где мой сын?

Броуд отпихнул его от себя.

– Я ничего не знаю.

Кто-то обхватил его руками сзади, и он еле подавил инстинктивный порыв ударить локтем.

– Ну разве не чудесно? – Девчонка не старше шестнадцати, с пятнистой шалью, накинутой на плечи, плачущая и улыбающаяся одновременно. – Разве не чудесно?

И она схватила кого-то еще, и они, пошатываясь, принялись отплясывать нечто вроде джиги, тотчас же налетев на старуху, потрясавшую шваброй с примотанным к концу рукоятки ножом. Та полетела на землю, едва не выколов Броуду глаз своим оружием.

Может быть, в нем тоже должно было возникнуть желание поплясать при этом нежданном глотке свободы. Да вот только Броуду уже доводилось видеть такую же смесь безумной радости с безумным гневом – прежде, во время Вальбекского восстания. Если вспомнить, как там все обернулось, его не особенно тянуло танцевать. Скорее уж украдкой забраться обратно в камеру и задвинуть за собой засов.

Среди толпы были ломатели. Ветераны в сияющем новеньком снаряжении, которое Броуд тут же опознал. Это оружие и доспехи он сам привез из Остенгорма по приказу Савин, передав их Судье в обмен на обещание поддержки со стороны ломателей. Похоже, они все же восстали. Правда, по собственному расписанию.

Распихивая людей, он пробрался против охваченного весельем потока вверх по лестнице, в другой коридор, более широкий и светлый. Мимо пробежал хохочущий человек в кожаном фартуке, прижимая к груди стопку документов; бумаги выскальзывали из-под его руки, спархивая на пол. Другой человек пытался сбить замок с помощью тяжелого бидона с элем. Вот откуда доносилась та музыка: на полу, скрестив ноги, сидела женщина с напяленным по самые брови цилиндром, явно снятым с какого-то писца, и с закрытыми глазами оживленно дудела в маленькую флейту.

…И сквозь все это безумие, едва переставляя ноги, освобожденные столь же неожиданно, как и он сам, навстречу Броуду шли его прежние наниматели – лорд и леди-губернатор Инглии. Он не сразу их узнал, хотя и был в стекляшках. Молодой Лев закинул правую руку на плечи жены, его изможденное, покрытое шрамами лицо было искажено болью. Он двигался судорожными рывками; его левая рука безвольно свисала вдоль туловища, штанина была закатана до культи. Савин одной рукой придерживала мужа, другой – свой раздувшийся живот; она тащилась вперед, сгорбившись, оскалив зубы. Из обмотанной бинтами головы торчали пучки темных волос.

Еще недавно этим двоим принадлежал весь мир. А теперь – взгляните на них.

– Броуд! – Савин крепко, до боли, вцепилась в его руку. Ее покрывшееся пятнами лицо блестело от пота. – Благодарение Судьбам, ты здесь!

Ее голос, дрожащий и срывающийся, заставил Броуда вспомнить ту охваченную ужасом бродяжку, которая умоляла его о помощи на баррикадах в Вальбеке.

Брок стоял, вцепившись ногтями в стену, чтобы не упасть.

– Что тут происходит, черт побери?

– Не знаю. Но это снаряжение… – Броуд кивком показал на одного из вооруженных людей и понизил голос: – Оно с вашего оружейного завода в Остенгорме.

Савин в мгновение ока сообразила то, что Броуду пришлось долго и мучительно складывать в голове.

– Ломатели захватили Агрионт? – прошептала она.

– Что-о? – выдавил ее муж.

– Лучше нам убираться отсюда, пока можем, – сказал Броуд. – Найти безопасное место.

Глаза Савин глянули из полутьмы, большие, испуганные и налитые кровью:

– Безопасное место? Разве такое есть?

На это у Броуда не было ответа. Он протянул Броку вторую руку – ту, что с татуировкой на тыльной стороне ладони. Было видно, как мучительно для лорда признавать, что ему нужна помощь. Но сейчас было не время для гордости.

Непростая задача – провести беременную женщину и одноногого мужчину через эту мельтешащую толпу спасателей и мародеров. За разбитыми двойными дверьми люди с гоготом переворачивали мебель, били стекла и швыряли в воздух пригоршни трепещущих бумаг.

– Здесь был кабинет моего отца, – прошептала Савин, когда они ковыляли мимо.

Вот в этой самой комнате всемогущий архилектор Глокта одним росчерком пера распоряжался жизнью и смертью людей… Да, поистине времена изменились.

– Маршал Бринт! – окликнул Брок. – Вы живы!

– Если это можно так назвать.

Седоволосого старика прижало толпой к стене. В нем, если приглядеться, еще можно было различить остатки военной выправки – где-то под грязным офицерским мундиром с сорванными знаками различия. Брок протянул ему руку для пожатия. Даже это было непростым делом, учитывая, что у Бринта рука была только одна, а у Брока только одна действовала.

– Меня арестовали еще до вашей высадки, – объяснил маршал. – Треклятый лорд Хайген выболтал им все, как только его схватили.

Брок покачал головой.

– Открытый совет… какой кучей бесполезных ублюдков они оказались!

– В самом деле, – выдавила Савин сквозь стиснутые зубы. – Кто бы мог подумать?

Они выбрались наружу, мигая на ярком дневном свете, и принялись спускаться по парадной лестнице Допросного дома. Ветер холодил лицо Броуда. Наверное, он должен был чувствовать облегчение, но толпа снаружи была еще безумнее, чем внутри, – все они орали и распевали песни, потрясали зажженными факелами, мечами и обломками мебели. Повсюду летали листы бумаги. Их нанесло по щиколотку, словно сугробы. Люди кидали их из окон целыми охапками, на милость ветра – вчерашние секреты, внезапно лишившиеся ценности. Повсюду воняло дымом. Человек с руками по локоть в крови хохотал и не мог остановиться. Броуд похолодел, осознав, что ублюдок с самодовольной ухмылкой в двух шагах от него держит в руках пику с насаженной на нее головой. Она была повернута затылком, так что он не видел лица. Ему вспомнилась Мусселия – мешок мерзких воспоминаний, который он надеялся никогда не развязывать.

– Это же Молодой Лев! – крикнул кто-то, и внезапно вокруг них начали скапливаться люди, протягивая руки к Лео. – Гляньте-ка! Это Лео дан Брок!

– Не может быть!

– Точно! Я видел его на параде, устроенном в его честь!

– А где его нога?

– Потерял в борьбе за свободу!

– Молодой Лев!

– Прошу вас! – Лео старался как-то удержать их своей здоровой рукой. – Позвольте…

– Он герой, черт подери!

Какой-то здоровяк позади Брока наклонился, и прежде чем кто-нибудь успел что-либо сделать, поднялся, держа Молодого Льва на своих плечах, так что тот оказался высоко в воздухе.

Кто-то принялся наигрывать на расстроенной скрипке военную мелодию – ту самую, под которую Броуд когда-то маршировал в Стирии. Кто-то плясал, кто-то отдавал салют, кто-то пытался дотронуться до культи Молодого Льва, словно это был какой-то гребаный талисман. Трудно сказать, был ли в этом какой-то реальный смысл, но, по всей видимости, теперь, когда их собственное восстание увенчалось успехом, неудачный мятеж Брока каким-то образом примешался к нему.

– Все еще преклоняетесь перед знатью?

Какой-то парень с густыми бровями, сросшимися на переносице, появился рядом, недружелюбно хмурясь.

– Мать твою растак, где твое достоинство? – набросился он на человека, который нес Брока. – Мы всю жизнь таскали этих мерзавцев на своих спинах! Разве теперь мы не все равны?

Броуд ощутил, как настроение толпы меняется. Кое-кто уже поглядывал на него с сомнением и на Савин тоже. Если они поймут, что перед ними дочь того самого человека, который замучил тысячи человек в том самом здании, что возвышается за их спинами…

– Подержите-ка, – Броуд сунул свои стекляшки Бринту, потом понял, что бывший маршал не может держать их и Савин одновременно. Тогда он засунул их Бринту в нагрудный карман и повернулся обратно к толпе, превратившейся в сплошное цветное пятно.

– Я был при Стоффенбеке! – рычал бровастый. – Не сражался он ни за какой народ! Все, что делал этот говнюк…

Кулак Броуда врезался в его расплывшееся лицо. Прежде чем он упал, Броуд ухватил его за ворот и врезал ему еще раз.

– Я тоже там был! Ты все врешь! – И Броуд ударил его еще раз. – Молодой Лев – настоящий герой, мать его растак! Отдал ногу и руку за свой народ!

Броуд уже давно не верил ни в каких героев, но людям, по всей видимости, по-прежнему нравилось это понятие. Он шмякнул бровастого об стену Допросного дома. Тот сполз и покатился по булыжнику, прижимая ладони к разбитому лицу.

– Молодой Лев! – проревел Бринт, выступая вперед с поднятым кулаком единственной руки.

В мгновение ока настроение людей переменилось в обратном направлении, и они снова разразились радостными воплями. Лео дан Брок бултыхался на плечах своего приплясывающего носителя, его культя торчала в воздухе, раненая рука беспомощно болталась.

– Хорошо бы как-то его снять, – сказал Броуд.

Савин покачала головой:

– У меня такое чувство, что для нас всех будет безопаснее, если он останется там.

– Вы действовали… быстро и решительно, – вполголоса сказал Бринт, вкладывая стекляшки Броуда в его ноющую ладонь. – Я вижу, вы были лестничником?

Броуд хмуро поглядел на свою татуировку, только сейчас обнаружив, что между двумя ободранными костяшками застрял маленький кусочек зуба.

– Ну да.

Скривившись, он вытащил зуб и щелчком отбросил прочь.

– В грядущие дни Союзу будут нужны такие люди, как вы, – произнес Бринт, наблюдая за толпой, радостно подбрасывающей Брока на своих плечах. – Кому-то придется наводить здесь порядок.

– Я нужен своей семье. Это все, что для меня важно.

– Несомненно, – отозвался Бринт. – Но… возможно, вы лучше всего послужите ей, служа здесь?

Броуд медленно зацепил свои стекла дужками за уши, аккуратно угнездил их в знакомой бороздке на переносице и издал глубокий вздох.

Он поклялся больше не ввязываться в неприятности, но вот проблема: неприятности находили его сами.

Тащи короля!

Орсо смотрел вниз из башенки над дворцовыми воротами, едва способный поверить свидетельствам собственных чувств.

Это можно было назвать только одним словом: нашествие. Кипящая волна людей катила по аллее Королей, втекала в парк, мимо повелительных изваяний его отца, Первого из магов, и все еще незаконченной статуи архилектора Глокты, и устремлялась к воротам дворца. Человеческий поток казался бесконечным.

– Откуда они все взялись? – пробормотал Орсо.

Дурацкий вопрос, на который он уже знал ответ: из Вальбека, из Колона, из Адуи, из всех уголков Миддерланда. Это были граждане Союза. Его подданные – по крайней мере, до настоящего момента.

Судя по всему, в задуманном им грандиозном турне по стране больше не было необходимости. Страна явилась к нему сама.

В ошеломлении и ужасе он смотрел, как вандалы срывают со зданий флаги Союза, устраивают победные пляски на крышах. Несколько зданий еще оставались в руках верных ему людей, но они были островками в штормовом море, безнадежно осажденными со всех сторон. Повсюду, куда ни взгляни, разворачивались маленькие кровавые драмы. Крошечные фигурки, убегающие от погони. Крошечные фигурки, вываливающиеся из окон. Крошечные фигурки, висящие на деревьях.

Дворец представлял собой самостоятельную, тщательно охраняемую крепость внутри крепости Агрионта. Однако ломатели уже толпились перед воротами, и с каждым слабым, сиплым выдохом Орсо их толпа становилась все гуще.

– Скажите, мастер Сульфур, нет ли какой-то возможности…

Орсо готов был поклясться, что маг еще только что находился рядом, однако, когда он повернулся, Сульфура нигде не было видно. По всей видимости, сегодня на магическую помощь надежды не было. И то сказать, эффектное спасение короля от дюжины ломателей – это одно, но когда их бесчисленные тысячи – очевидно, совсем другое. Видимо, бывают ситуации, когда даже таким могущественным кредиторам, как банкирский дом «Валинт и Балк», приходится списывать со счетов убыточное предприятие.

– Короля тащи! – завопил кто-то настолько пронзительно, что этот выкрик прорезал общее сумрачное бормотание. Толпа зашевелилась, кто-то в середине с воплем упал, и его тут же затоптали. Что это, кажется, тяжелые ворота скрипят под напором? Что-то разбилось о парапет невдалеке от Орсо, и он инстинктивно отступил назад.

– Прикажете стрелять, ваше величество? – спросил один из офицеров. Его лицо над малиновым воротником казалось очень бледным.

– Нет! – Орсо старался придать своему голосу как можно больше авторитетности. – Не сметь стрелять! Я не собираюсь сражаться с собственными подданными… снова, – неловко добавил он, помимо воли вспомнив массовые захоронения под Стоффенбеком.

Канцлер Городец вытянулся во весь рост. Рост был невеликий, но Орсо оценил попытку.

– Мы все готовы умереть за вас, ваше величество!

Стоит ли говорить, что при этих словах на дворцовых укреплениях обнаружилось множество мужественно выпяченных квадратных подбородков: рыцари-телохранители, рыцари-герольды, избраннейшие из элитных подразделений. Однако за героическим фасадом можно было различить и струйку все более усиливающегося сомнения. Отдать жизнь за короля звучит очень неплохо в принципе, но когда доходит до того, чтобы действительно это сделать, и человек вспоминает, что жизнь у него только одна, энтузиазм осязаемо убывает.

– Я очень надеюсь, что до этого не дойдет, – сказал Орсо. – Кроме того, ведь во дворце есть и дамы…

Он взглянул на Хильди, изо всех сил старавшуюся напустить на себя бесстрашный вид, и выдавил улыбку.

– С моей стороны было бы верхом неучтивости просить их отдать за меня жизнь. И, в любом случае, насильственными действиями мы ничего не добьемся. – Орсо снова вспомнил тот очаровательный кусочек сельской местности, который он превратил в огромную братскую могилу, и встряхнулся. – Я не уверен, что они вообще бывают эффективны.

– Вы не должны отчаиваться, ваше величество! – воскликнул лорд Хофф, заламывая руки. – Тридцать лет назад, когда вашего отца только что короновали, наш город попал в руки гурков…

– Врага гораздо более грозного, чем эта шушера! – прохрипел маршал Рукстед, чья внешность претерпела прискорбные изменения, перейдя от художественной растрепанности в царство абсолютного хаоса.

– Едоки, ваше величество! Они были в Агрионте! Внутри самого дворца!

– Я помню. Отец рассказывал мне эту историю, – сказал Орсо. Он помнил также, что его мать выслушивала эти рассказы с невероятно скучающим видом.

– Но он не сдался! – Рукстед ударил кулаком по своей ладони. – Гурков прогнали! Едоки были разбиты! У нас еще есть…

– Гурков прогнал мой дед, великий герцог Орсо, и лорд-маршал Вест с его преданными войсками, вовремя подошедшими из Инглии. – Орсо поднял бровь. – Но моего деда давным-давно убила Талинская Змея, инглийские войска взбунтовались против нас, а что до преданных войск… Лорд-маршал Форест отступает к востоку под сильным натиском противника, и у него осталось совсем немного людей. Да, конечно, мы побили гурков. Но…

Орсо беспомощно махнул рукой в направлении беснующейся под стенами толпы:

– Может ли Союз побить сам себя?

Хофф огляделся вокруг с раскрытым ртом, словно ища убедительные аргументы. Орсо потрепал его по отделанной мехом руке. Лорд-камергер никогда ему не нравился, но сейчас он испытывал к нему жалость. В самом деле, ведь этот человек любил монархию больше чего-либо другого. Сам-то Орсо никогда не придавал ей большого значения.

– Что до едоков, – продолжал он, – с ними справился Первый из магов, по ходу дела разрушив половину Агрионта. Сегодня, как легко заметить, Байяза с нами нет. Даже у мастера Сульфура, по всей видимости, нашлись более срочные дела.

Орсо поглядел в сторону Дома Делателя, высившегося за стенами Агрионта суровой, черной, явно не сулившей помощи громадой.

– Боюсь, эпоха магов поистине закончилась. И, в конечном счете, нельзя не усомниться, не была ли цена, которую они запрашивали, чересчур высока.

– Но в таком случае… – канцлер Городец нерешительно облизнул губы, – что же… дальше?

«Что дальше»… – этот вопрос Орсо задавал себе с тех самых пор, как вернулся в свою столицу и узнал, что к ней стекаются бесчисленные полчища ломателей.

Поистине, что же дальше?

Он засунул палец за воротник, попытавшись его расслабить, потом понял, что делает это, не расстегнув крючок на шее. Разумеется, ничего не получилось. Для этого там и был этот чертов крючок.

Было бы неплохо спросить мнения Танни. В конце концов, у него инстинкт самосохранения был развит лучше любого другого. Но Танни, конечно же, последовал этому инстинкту и куда-то подевался сразу же, как только начались мятежи. Никаких слезных прощаний – просто однажды утром его не оказалось на месте. Какой такой король? Не знаем никакого короля! Орсо едва не фыркнул от неуместного смеха при этой мысли. Капрал никогда не делал вид, будто предан кому-либо другому, помимо себя.

На самом деле Орсо и без того прекрасно знал, что он должен делать. Просто было бы здорово, если бы кто-нибудь попробовал его отговорить.

«Тащи сюда короля!» – Этот воинственный клич, донесшийся снизу, был самым разумным из всех услышанных им предложений. Орсо вздохнул.

– Лорд Хофф, боюсь, что я должен отдать себя в руки ломателей.

– Но ваше величество… – Лорд-камергер побледнел настолько, что стал похож на собственный призрак, к тому же донельзя перепуганный. – Вы не можете всерьез…

– Могу. В кои-то веки я совершенно серьезен. – Орсо взглянул на хаос, творящийся под стенами. – Настало время кому-нибудь благородно принести себя в жертву. В отсутствие других, более квалифицированных кандидатур… боюсь, придется обойтись моей.

Оставшиеся почтенные члены Закрытого совета зашаркали по ступенькам следом за ним. Семеро стариков, согбенных под грузом тяжелых одежд, церемониальных цепей, ответственности… Внезапно они стали похожи на группу престарелых пенсионеров, выведенных сиделкой на прогулку.

– Короля сюда! – раздался пронзительный вопль, и за ним глухой гул множества голосов. – Тащи короля!

– Иду, иду, черт вас побери, – пробормотал Орсо.

…Дворцовый сад переполняли воспоминания. Вот среди этих статуй он играл в прятки с сестрами – веселой маленькой Карлоттой и серьезной маленькой Катиль. А вон там отец учил его, как держать клинки. В этой беседке мать показывала ему, как выразить крайнее неудовлетворение, не переставая улыбаться. Их семья никогда не была особенно счастливой, но, во имя Судеб, как ему их не хватало сейчас, когда он остался один!

– Хильди, – тихо проговорил Орсо, наклоняясь к ней, – когда ворота откроются, я хочу, чтобы ты исчезла.

Проницательный взгляд, который она на него бросила, был в точности тем же самым, как когда он впервые ее увидел – десятилетнюю и упрямую, как гвоздь.

– Кажется, вы сказали, что эпоха магов закончилась?

Он улыбнулся. Было приятно видеть, что она по-прежнему не спускает ему ни малейшей оплошности.

– Я имел в виду, замажь грязью свои веснушки, натяни фуражку на самые глаза и слейся с толпой. Ты ведь когда-то мыла полы в борделе, так что вполне сможешь сойти за свою.

– Я вас не брошу.

– Разумеется, нет! Это будет просто тактическое отступление. Если мне удастся остаться в живых, я буду пленником. Мне понадобится верный человек, который поможет мне бежать. Запечет фомку в пироге или что-нибудь в этом роде.

– Я не умею печь пироги.

– Но, ручаюсь, ты сумеешь найти пекаря.

– Наверное…

Она вытерла щеку тыльной стороной ладони. Орсо подумал, понимает ли она, что он лжет. Вероятно. Только самый неисправимый оптимист мог бы вообразить, что он проживет дольше часа, а ни один из них не соответствовал этому определению.

– Вы все еще должны мне денег, – буркнула Хильди.

– Придется отложить расчеты на потом, – ответил Орсо, похлопывая ее по плечу на прощание. – Оставил кошелек во дворце.

Если он еще немного промедлит, то может вообще передумать, а сейчас всем требовался пример царственного самообладания. В конце концов, вероятно, это его последний шанс продемонстрировать, как это делается. Будет жаль, если он пропадет впустую. Так что Орсо обдернул свой мундир и захрустел по гравийной дорожке, так безупречно выровненной, что можно было решить, будто по ней никто никогда не ходил. Приятно видеть, что хоть какие-то стандарты все еще поддерживаются на высоте.

Теперь он чувствовал в себе странное спокойствие. Совсем как при Стоффенбеке, когда вокруг дождем сыпались пушечные ядра.

Крики по ту сторону ворот перешли в нечто вроде песнопения:

– Та-щи… ко-ро-ля! Та-щи… ко-ро-ля!

Ритм отмечался металлическим лязгом, воплями и смехом, топотом сапог, настолько многочисленных, что казалось, будто трясется земля.

– Та-щи… ко-ро-ля!

Орсо подумал о том, был ли у него какой-нибудь выбор. Какой-нибудь способ избежать этого. Если и был, то он прошел для него незамеченным. Вероятно, в этот момент он думал о своей матери, или о крючке на своем воротничке, или о том, что подумают о нем другие. Жаль, что он не смог быть хоть немного более целеустремленным. Но что поделать, люди такие, какие они есть.

Он набрал в грудь воздуха:

– Полковник Горст, прошу вас, откройте ворота.

Горст молча уставился на него.

– Я все понимаю, – мягко сказал Орсо. – С этого момента я освобождаю вас от любых обязательств и клятв. Вы больше не начальник моей стражи.

Во взгляде Горста было странное потерянное выражение.

– Кто же я тогда?

– Полагаю… это вам решать. – В любом случае речь шла о нескольких последних мгновениях, прежде чем толпа разорвет их на части. – Выполняйте.

Горст сглотнул, повернулся и просипел:

– Открыть ворота!

Ну и голос. Сколько бы ты его ни слышал, никогда не привыкнешь.

С ворот сняли брус, отодвинули засовы, и между огромными створками показалась щелка света. Пение смолкло. Ворота растворились, открыв взгляду массу изумленно взирающих людей. Они спотыкались, теряя равновесие из-за напора задних рядов. Орсо стоял один, лицом к ним, с высоко поднятой головой. На его голове блестел королевский венец. На боку висел украшенный драгоценными камнями меч. С плеч спускался плащ, застегнутый заколкой в виде золотого солнца Союза. Воплощение царственного величия.

Он шагнул к ним, и бунтовщики невольно опустили оружие. Несколько человек даже спрятали его за спины, словно несколько смущенные тем, что оно оказалось у них в руках. В зловещем молчании Орсо прошел вперед, с колотящимся сердцем, но абсолютно невозмутимым лицом, пока не оказался под самой аркой. Настолько близко, что если бы он протянул к ним руку – или они к нему, – их пальцы соприкоснулись бы.

– Итак? – проговорил он твердым и ясным голосом. Даже немного строгим. Голосом недовольного отца. Тем тоном, к которому был часто вынужден прибегать его собственный отец. – Я здесь.

Его взгляд скользнул по толпе, остановившись на немолодой женщине в заплатанном платье и перепачканном переднике, с закатанными, несмотря на холод, рукавами, открывающими мясистые багровые предплечья.

– Позвольте поинтересоваться, какое дело привело вас сюда, мадам?

Она со стуком захлопнула рот и попятилась, ничего не ответив.

Подняв бровь, Орсо перевел взгляд на лысеющего человека с красным, в прожилках лицом, держащего в руке старенький топор:

– А вы, сэр? Какова ваша цель, могу ли я спросить?

Тот глянул направо, налево, его нижняя губа пошевелилась, и, возможно, едва слышное сипение вырвалось из его морщинистой глотки – но не более того.

Орсо сделал еще один шаг вперед, и толпа с шорохом отступила. Как-то раз на собрании Солярного общества, куда он пришел по настоянию Савин, Орсо довелось видеть, как железные опилки двигаются под влиянием магнетического отталкивания. Эффект был практически таким же.

Его горло перехватывало все сильнее. Он подвигал плечами, охваченный – как бы это ни было невероятно – внезапным раздражением из-за заминки.

– Ну же, давайте приступим наконец к делу!