Текст книги "Красная страна"

Причины

– Нет, какова страна, а?

– Как по мне, так ее до хрена и больше, – скривился Лиф.

Свит раскинул руки и втянул носом воздух, будто намереваясь всосать весь мир вокруг.

– Это – Дальняя Страна, как она есть! Слишком далекая отовсюду, откуда может прийти цивилизованный человек. Слишком далекая отовсюду, куда он может захотеть отправиться.

– Слишком далекая, потому что чертовски далека вообще от всего, – подытожила Шай, разглядывая бескрайний простор травы, которую нежно колыхал ветер.

Бесконечный простор, и вдали серая полоска холмов, такая бледная, что казалась ненастоящей.

– Но и дьявол с этими цивилизованными людьми, а, Лэмб?

– Да пусть просто будут где есть! – Лэмб невозмутимо приподнял бровь.

– Мы можем даже попросить у них немного горячей воды. Иногда, – пробормотала Шай, почесывая подмышку. Она чувствовала, что обзавелась парочкой живности, не говоря уже о корке от пыли, покрывающей ее с ног до головы, скрипящей на зубах соленой грязью и смертью от жажды.

– Да будь они прокляты, скажу я! И горячая вода с ними вместе! Хочешь, сверни на юг, и сможешь попросить у старого легата Сармиса ванну, если тебе так невмоготу. Или вернись в Союз и обратись с просьбой к Инквизиции.

– Боюсь, они предложат мне слишком горячую водичку, – ответила она.

– Тогда ответь мне, где человек может чувствовать себя столь же свободным, как здесь?

– Думаю, нигде, – согласилась Шай, хотя по ее мнению, в этой пустоши крылось что-то дикое. Необъятная ширь подавляла.

Но только не Даба Свита. Он еще раз вдохнул полной грудью.

– В нее, в Дальнюю Страну, легко влюбиться, но она – жестокая повелительница. Так и норовит обмануть. Так повелось со мной с тех пор, когда я был моложе Лифа. Самая лучшая трава за горизонтом. Самая сладкая вода в следующей реке. Самое синее небо во-он за теми горами. – Он тяжело вздохнул. – Но к тому времени, как ты это поймешь, твои суставы скрипят по утрам, а сам ты не можешь проспать и двух часов, чтобы не вскочить по малой нужде. И внезапно ты осознаешь, что самая лучшая земля осталась позади, а ты не ценил ее, проходя мимо с устремленным вперед взором.

– Минувшие года – теплая компания, – размышлял вслух Лэмб, потирая звездообразный шрам на небритой щеке. – Каждый раз ты оборачиваешься, а этих ублюдков за твоей спиной все больше и больше.

– И вдруг оказывается, что все напоминает о прошлом. Где-то, кто-то… Может, и ты сам. Настоящее становится размытым, а прошлое – все четче. А будущее истончается, как пыль под ногой.

– Счастливые поля прошлого, – с легкой улыбкой пробормотал Лэмб, вглядываясь в даль.

– Люблю, когда старые засранцы треплются между собой, – повернулась к Лифу Шай. – Начинаю чувствовать себя моложе.

– А вы, зеленые кузнечики, думаете, можно вечно откладывать на завтра? – проворчал Свит. – Время бережет вас, как деньги в банке? Ничего, еще поймете.

– Если духолюды не перебьют нас раньше, – встрял Лиф.

– Спасибо, что напомнил об этой счастливой возможности, – ответил Свит. – Если тебе надоело философствовать, могу предложить более интересное занятие.

– Что именно?

Старик-первопроходец указал на землю. Там сквозь сухую и выбеленную траву проглядывал небывалый урожай навоза – напоминание о некогда прошедшем здесь стаде диких коров.

– Собирай дерьмо.

– Разве он не набрался дерьма достаточно, слушая твои с Лэмбом воспоминания о былых годах? – фыркнула Шай.

– Воспоминания нельзя сжечь в костре. К моему огромному сожалению, а то я спал бы в тепле каждую ночь. – Свит взмахом руки указал на однообразную равнину вокруг – только небо и земля, и ничего, кроме земли и неба. – Ни единой деревяшки на многие мили вокруг. Мы будем жечь дерьмо, пока не пересечем мост в Сиктусе.

– И готовить еду на нем же?

– Оно улучшит запах нашей еды, – сказал Лэмб.

– В этом-то вся прелесть, – подтвердил Свит. – Так или иначе, вся детвора собирает топливо.

– Я – не детвора! – Лиф покосился на Шай и, как бы в доказательство своих слов, подергал редкие светлые волоски у себя на подбородке, которые с недавнего времени холил и лелеял.

Шай сомневалась – не растет ли у нее борода больше, чем у парня. Да и Свит остался непоколебим. Он хлопнул Лифа по спине, к его вящему разочарованию.

– Ты достаточно молод, чтобы собирать дерьмо на благо всего Братства. Ведь коричневые ладони – знак отличия и подтверждение истинной отваги! Медаль равнин!

– Хочешь, руки стряпчего тоже примут участие? – спросила Шай. – Три гроша – и он твой на целый день.

– Только два, – прищурился Свит.

– По рукам! – кивнула она.

Какой смысл торговаться, когда цены и так малы до невозможности?

– Надеюсь, стряпчему понравится, – ухмыльнулся Лэмб, когда Лиф и Свит отправились обратно, к Братству, при этом разведчик вовсю разглагольствовал о прелестях ушедших лет.

– Он тут не для своего развлечения.

– Как и никто из нас, я полагаю.

Несколько мгновений они ехали молча. Только они и небо, такое огромное и бездонное, что казалось, вот-вот притяжение земли исчезнет, и ты улетишь в синюю высь, чтобы не остановиться никогда. Шай слегка пошевелила правой рукой. Она еще плохо слушалась, боль из локтя и плеча отдавалась в шею и вниз, к ребрам, но с каждым днем становилось все легче. Наверняка все наихудшее осталось позади.

– Я сожалею… – ни с того ни с сего сказал Лэмб.

Шай глянула на него. Старик сгорбился и ссутулился, будто у него на шее висел якорь.

– Да я не сомневалась ни единого дня.

– Я не об этом, Шай. Я сожалею… о том, что произошло в Эверстоке. О том, что я сделал. И чего не сделал. – Он говорил все медленнее и медленнее, пока Шай не стало казаться, что каждое слово ему достается в тяжелой борьбе. – Прости, что прежде никогда не рассказывал, кем был до того, как приехал на ферму твоей матери… – Она смотрела на него с пересохшим ртом, но Лэмб только хмурился, потирая большим пальцем культю отрубленного. – Все, к чему я стремился, это – похоронить прошлое. Стать никем и ничем. Ты можешь понять меня?

– Могу. – Шай сглотнула. У нее самой хватало воспоминаний, которые она не прочь была бы утопить в самой глубокой трясине.

– Но семена прошлого всегда дают всходы, как говорил мой отец. Я – набитый дурак, который получает один и тот же урок, но продолжает ссать против ветра. Прошлое невозможно похоронить. Во всяком случае, не такое, как у меня. Эта срань всегда вылезет наружу.

– Кем ты был? – Голос Шай показался едва слышным хрипом в безграничном пространстве. – Солдатом?

– Убийцей, – его взгляд стал еще тяжелее. – Давай называть вещи своими именами.

– Ты сражался на войне? На севере?

– И на войне, и в стычках, и в поединках. Больше, чем можно представить. Когда меня не вызывали на поединки, я начинал вызывать сам. Когда закончились враги, я принялся за друзей.

До того Шай думала, что любой ответ лучше, чем никакого. Но теперь она не была в этом уверена.

– Полагаю, у тебя были на то причины, – пробормотала она так тихо, что фраза превратилась во вкрадчивый вопрос.

– Вначале хорошие. Потом дрянные. А потом я обнаружил, что вполне способен проливать кровь без причины, и совсем отказался от этой срани.

– Но теперь у тебя есть причина.

– Да. Теперь есть. – Он вздохнул и даже немного выпрямился. – Эти дети… Наверное, это единственное, что я в жизни сделал хорошего. Ро и Пит. И ты.

– Если ты и меня причислил к чему-то хорошему, – фыркнула Шай, – тогда ты в полной растерянности.

– Да, – Лэмб казался таким удивленным и заинтересованным, что она с трудом выдержала его взгляд. – Так получилось, что ты – одна из лучших людей, кого я знаю.

Шай отвела взгляд, растирая онемевшее плечо. Она всегда полагала, что ласковые слова гораздо тяжелее проглотить, чем суровые. Все дело в том, к чему вы привыкли.

– У тебя чертовски узкий круг друзей.

– Враги для меня привычнее. Но даже так. Не знаю, как так вышло, но у тебя доброе сердце, Шай.

Она вспомнила, как он нес ее от дерева, пел колыбельные детям, смазывал ей ожоги…

– У тебя тоже, Лэмб.

– О! Я могу обманывать людей. Клянусь могилами предков, я могу одурачить даже себя самого. – Он оглянулся назад, на ровную линию горизонта. – Нет, Шай, мое сердце не доброе. Там, куда мы едем, нас подстерегают опасности. Если повезет, то небольшие. Хотя за свою жизнь я не могу похвастаться особым везением. Послушай меня. Если я скажу, чтобы ты не стояла у меня на пути, не стой. Слышишь меня?

– Это почему? Ты убьешь меня?

Она думала, что наполовину пошутила, но его бесстрастный голос заставил смех умереть.

– Я не могу предположить, что я сделаю.

В тишине налетел порыв ветра, волнуя высокие травы, и Шай показалось, что она услышала отголоски криков. Без сомнения, в них звучал страх.

– Ты тоже услышал?

Лэмб уже разворачивал коня в сторону Братства.

– Что я говорил о везении?

Среди фургонов царила полная неразбериха. Все смешалось в кучу. Люди орали друг на друга, фургоны сталкивались. Собаки кидались под колеса, а дети орали в ужасе. Казалось, что Гластрод восстал из мертвых и желает уничтожить человечество.

– Духолюды! – донесся до Шай чей-то вопль. – Они пришли за нашими ушами!

– Утихомирьтесь! – орал Даб Свит. – Никакие это не гребаные духолюды, и им дела нет до ваших ушей! Такие же путешественники, как и мы!

Присмотревшись к равнине на севере, Шай заметила цепочку всадников, пока что не более чем пятнышки между бескрайней черной землей и бескрайним белесым небом.

– Откуда ты знаешь? – возмутился лорд Ингелстед, прижимая к груди наиболее ценное имущество, как будто собирался дать деру, хотя трудно предположить, куда бы он смог убежать.

– Да оттуда! Кровожадные духолюды не едут просто так по равнине! Вы ждете здесь и постарайтесь не покалечить друг дружку. Мы с Кричащей Скалой едем на переговоры.

– Если это путешественники, они могут что-то знать о детях, – сказал Лэмб, направляя коня следом за разведчиками. Шай тоже не собиралась оставаться в стороне.

Если раньше Шай казалось, что их собственное Братство – грязное и невзрачное, то теперь она убедилась, что они выглядят подобно королевскому кортежу по сравнению с той чередой оборванцев, на которую они наткнулись. Измученные, с лихорадочным блеском в глазах. Кони исхудали настолько, что выпирают ребра и желтые зубы. Горстка шатающихся фургонов, а позади несколько тощих коров, таких, что дунет ветер и улетят. Вне всяких сомнений, Братство проклятых.

– Как дела? – спросил Свит.

– Как дела? – Их предводитель, здоровенный ублюдок в рваном мундире солдата Союза с потрепанным золотым галуном, свисающим с рукавов, остановил коня. – Как дела? – Наклонившись с коня, он плюнул на землю. – Не далее чем год назад мы ехали в ту сторону, а теперь, мать его так, не став ни на медяк богаче, возвращаемся обратно. Эти парни по горло сыты Дальней Страной. Мы возвращаемся в Старикленд. Хотите совета? Делайте то же самое.

– Что, никакого золота? – спросила Шай.

– Возможно, девочка, какое-то и есть, но я не спешу умереть ради него.

– Ничто не дается с легкостью, – заметил Свит. – Опасность есть всегда.

– Я смеялся над опасностями, когда вышел в путь в прошлом году! – фыркнул мужчина. – Заметно, чтобы я сейчас смеялся? – Шай уж точно не замечала. – Криз погружен в кровавую войну, убийства каждую ночь, и в сражение ввязываются все новые и новые люди. Они больше не трудятся хоронить мертвецов как следует.

– Насколько я помню, им всегда больше нравилось откапывать, чем закапывать, – проговорил Свит.

– А стало еще хуже. Мы поднялись в Бикон, на холмы, чтобы найти себе работу. Местность кишела людьми, жаждущими того же.

– Бикон кишел? – удивился Свит. – Когда я там был прошлый раз, то не насчитал и трех палаток.

– Там сейчас целый город. Был, по крайней мере…

– Был?

– Мы оставались там день или два, а потом ушли в глухомань. Вернулись в город, проверив несколько ручьев и не найдя ничего, кроме стылой грязи. – Он замолчал, глядя в никуда. Один из его товарищей сдернул с головы шляпу с наполовину оторванными полями и внимательно изучал ее. Удивительно сочеталось каменное лицо и выступившие на глазах слезы.

– Ну, и? – потребовал Свит.

– Все исчезли. В лагере было двести человек или даже больше. Все исчезли, вы понимаете?

– Куда они подевались?

– Вот и мы, дьявол меня задери, задумались! И никакого желания присоединиться к ним не возникло! Заметь, там все опустело! Еда на столах, постиранные тряпки на веревке, а больше ничего. А на площадке мы нашли нарисованный Круг Дракона, шагов десять в поперечнике. – Мужчина дрожал. – К херам собачьим все это, как по мне!

– К херам, в преисподнюю! – согласился его сосед, водружая рваную шляпу обратно.

– Народ Дракона не видели много лет… – Свит казался слегка взволнованным, и это впервые на памяти Шай.

– Народ Дракона? – спросила она. – Кто это? Что-то вроде духолюдов?

– Вроде, – буркнула Кричащая Скала.

– Они живут на севере, – пояснил разведчик. – Высоко в горах. С ними лучше не шутить.

– Я бы пошутил с самим Гластродом, – сказал человек в мундире Союза. – Я сражался с северянами на войне, я бился с духолюдами на равнинах, я дрался с людьми Папаши Кольца в Кризе, и я не уступлю ни перед кем из них. – Он покачал головой. – Но я не стану биться с этими драконьими ублюдками. Даже если тамошние горы целиком из золота. Колдуны они, вот они кто. Колдуны и демоны, и меня рядом с ними не будет.

– Спасибо за предупреждение, – сказал Свит. – Но мы забрались так далеко, что, скорее всего, продолжим путь.

– Может, вы и разбогатеете, как Валинт вместе с Балком, но только без меня! – Он махнул рукой своим сбившимся в кучу спутникам. – Поехали!

Когда он повернулся, Лэмб схватил его за рукав.

– А ты слышал о Греге Кантлиссе?

– Он работает на Папашу Кольцо, – мужчина высвободил рукав. – И более отвратного ублюдка ты не найдешь во всей Дальней Стране. Братство из тридцати человек ограбили и перебили в холмах неподалеку от Криза прошлым летом. Отрезали уши, сдирали кожу, насиловали. Папаша Кольцо сказал, что это, скорее всего, духолюды, и никто не доказал обратного. Но ходил слушок, что это – дело рук Кантлисса.

– У нас к нему есть дельце, – сказала Шай.

– Тогда мне жаль вас, – беженец перевел на нее взгляд запавших глаз. – Я не видел его несколько месяцев и не имею ни малейшего желания увидеть ублюдка когда-либо вновь. И его, и Криз, и любую часть этой проклятой страны. – Он цокнул языком и направил коня на восток.

Какое-то время они наблюдали, как сломленные люди ползли по длинному пути обратно к цивилизации. Не то зрелище, которое могло бы в кого-то вселить надежду, даже если бы они были более легковерными фантазерами, чем Шай.

– Думала, ты всех знаешь в Дальней Стране, – сказала она Свиту.

– Тех, кто здесь достаточно долго, – пожал плечами старый разведчик.

– А как насчет Греги Кантлисса?

– Криз кишит убийцами, как трухлявый пень мокрицами, – он снова пожал плечами. – Я бываю там не столь часто, чтобы научиться отличать одного от другого. Доберемся туда живыми, познакомлю вас с Мэром. Может, тогда вы получите некоторые ответы.

– С Мэром?

– Мэр всем заправляет в Кризе. Ну, Мэр и Папаша Кольцо всем заправляют. Так вышло, что они там были с тех времен, когда поселенцы сколотили первые две доски. Они и тогда не были особо дружелюбны по отношению друг к другу. И как мне кажется, так и не подружатся.

– А Мэр поможет нам отыскать Кантлисса? – спросил Лэмб.

Плечи Свита поднялись так высоко, что еще чуть-чуть, и сбили бы шляпу.

– Мэр всегда сможет помочь вам. Если вы сможете помочь Мэру.

Он стукнул коня пятками и поскакал обратно, к Братству.

О, Боже, пыль!

– Просыпайся!

– Нет, – Темпл попытался натянуть на голову жалкое подобие одеяла. – Ради Бога, нет…

– Ты должен мне сто пятьдесят три марки, – проговорила Шай, глядя сверху вниз.

Каждое утро одно и то же. Если позволительно назвать это утром. В Роте Щедрой Руки, если не маячила близкая добыча, немногие пошевелились бы, пока солнце не встанет достаточно высоко, а уж стряпчий поднимался одним из последних. В Братстве все было по-другому. Над головой Шай мерцали яркие звезды, небо едва-едва начало светлеть.

– А начали с какого долга? – прохрипел Темпл, пытаясь вычистить из горла вчерашнюю пыль.

– Сто пятьдесят шесть.

– Что?

Девять дней вынимающего жилы, рвущего легкие, растирающего задницу в кровь труда, а он сумел уменьшить долг всего на три марки! И не надо врать, что старый ублюдок Никомо Коска был никудышным работодателем.

– Бакхорм накинул три марки за ту корову, которую ты вчера потерял.

– Я хуже раба… – пробормотал Темпл с горечью.

– Конечно, хуже. Раба я могла бы продать.

Шай пнула его ногой. Он зашевелился и, ворча, натянул не подходящие по размеру башмаки на ноги, мокрые из-за того, что торчали из-под одеяла, рассчитанного на карликов. Накинул куртку поверх заскорузлой от пота рубахи и похромал к фургону кашевара, потирая отбитую седлом задницу. Ужасно хотелось расплакаться, но Темпл не собирался давать Шай повод для радости. Если она вообще могла чему-то обрадоваться.

Разбитый и несчастный, он стоя прожевал полусырое мясо, оставленное с вечера в углях, и запил холодной водой. Окружавшие его люди готовились к трудам нового дня, выпуская пар изо рта и негромко переговариваясь о золоте, которое ждало их в конце пути. При этом так широко распахивали глаза, будто речь шла не о желтом металле, а о смысле жизни, высеченном на скалах в краях, которые никто никогда не наносил на карту.

– Ты опять гонишь стадо, – сказала Шай.

Раньше работа Темпла частенько бывала грязной, опасной и бесполезной, но она и на волос не приближалась к той мучительной смеси скуки, неудобства и нищенской оплаты, как необходимость целый день ехать в хвосте Братства.

– Опять? – Его плечи стремительно опустились, будто от услышанного предложения провести утро в Аду. Да, собственно, так оно и было.

– Нет, я прикалываюсь. Твои навыки законника требуются всем нарасхват. Хеджес желает, чтобы ты подал прошение королю Союза от его лица. Лестек задумал создать новое государство и ищет совета относительно его будущей конституции. А Кричащая Скала решила внести изменения в завещание.

Они стояли в темноте. Ветер, мчащийся через пустошь, отыскал прореху рядом с подмышкой Темпла.

– Ладно, я еду со стадом.

– Конечно.

Темпл с трудом подавил желание умолять ее. Гордость пересилила. Хотя, возможно, к обеду и придется. Но вместо этого он подхватил груду наполовину разлезшихся ошметков кожи, изображавших его седло, а заодно и подушку, и поплелся к мулу. Скотина наблюдала за его приближением, не скрывая горящей ненависти во взоре.

Он прилагал все усилия, чтобы они с мулом стали настоящими напарниками в этом безрадостном деле, но упрямую животину, казалось, не могло убедить ничто. Мул вел себя как заклятый враг, используя любую возможность, чтобы укусить или оказать неповиновение, и взял за обыкновение мочиться на нескладные башмаки Темпла, пока тот пытался оседлать его. К тому времени как стряпчий взгромоздился в седло и заставил мула, несмотря на сопротивление, шагать к хвосту Братства, передние фургоны уже катились, поднимая пыль скрипучими колесами.

О, Боже, пыль…

Узнав о стычке духолюдов с Темплом, Даб Свит повел Братство через просторы досуха выжаренной солнцем травы и белесой ежевики, где, похоже, один лишь взгляд на голую землю порождал клубы пыли. Чем ближе к хвосту колонны повозок ты ехал, тем теснее знакомство с пылью ты завязывал, а Темпл шесть дней ехал самым последним. Большую часть дня она заслоняла солнце, погружая мир в бесконечное серое марево. Смазывалась окружающая местность, исчезали фургоны, а коровы, бредущие впереди, превращались в бесплотные очертания. Каждый кусочек тела Темпла был иссушен ветром и пропитан грязью. Если пыль тебя не удушит, то вонь от скотины добьет, это точно.

Подобного же успеха можно было достичь, натирая задницу проволочной щеткой и поглощая смесь песка и коровьего дерьма.

Несомненно, он должен упиваться удачей и благодарить Бога, что остался жив, но все же трудно испытывать признательность за эту пылевую пытку. В конце концов, благодарность и обида ходят рука об руку. Вновь и вновь он прикидывал, как бы сбежать, выскользнуть из долговой удавки и обрести свободу, но не видел никакого пути, не говоря уже о легком пути. Окружавшие его сотни миль открытого пространства держали крепче, чем решетки в темнице. Он пытался жаловаться на жизнь любому, кто согласился бы слушать, то есть никому. Ближайший всадник, Лиф, по всей видимости, страдал от юношеской влюбленности в Шай, числя ее где-то между дамой сердца и матерью. Он устраивал вызывающие едва ли не хохот сцены ревности, когда она разговаривала или шутила с другим мужчиной, что случалось, на его беду, весьма часто. Хотя тут ему не следовало волноваться. Темпл не строил никаких романтических иллюзий по отношению к своей главной мучительнице.

Хотя, следовало признать, ее порывистая манера двигаться и работать вызывала странный интерес. Всегда в движении, быстрая, сильная. Вся в работе. Даже на отдыхе, когда остальные сидели и лежали, она продолжала крутить в руках шляпу, нож, пояс или пуговицы на рубашке. Иногда Темпл задумывался – вся ли она такая твердая, как плечо, на которое он опирался тогда? Как бок, которым она к нему прижималась? И целовалась ли она так же отчаянно, как торговалась?

Когда Свит наконец-то вывел их к жалкому ручью, единственное, чего удалось добиться, – не допустить столпотворения скота и людей. Коровы карабкались друг на друга, толкались и взбивали копытами бурый ил. Дети Бакхорма носились как угорелые и плескались в воде. Ашджид возносил хвалу Богу за Его небывалую щедрость, пока его дурачок кивал головой и наполнял бочки про запас. Иосиф Лестек потирал бледное лицо и цитировал пасторальные стихи. Темпл сыскал отмель выше по течению и плюхнулся на спину в мшистые водоросли, широко улыбаясь, когда влага начала впитываться в одежду. Минувшие несколько недель значительно снизили планку его наслаждения жизнью. А еще он радовался солнцу, которое ласкало лицо, пока неожиданно не набежала тень.

– Моя дочь заплатила за тебя, – Лэмб нависал над ним.

Этим утром Лулайн Бакхорм устроила стрижку детям, и северянин с великой неохотой позволил втиснуть себя в очередь последним. Теперь, с коротко подрезанными волосами и бородой, он выглядел мощнее и суровее, чем раньше.

– Осмелюсь заметить, что она свою выгоду получит, даже если придется продать меня на мясо.

– Не стану возражать. Это возможно, – согласился Лэмб, протягивая флягу.

– Она – жесткая женщина, – сказал Темпл, принимая ее.

– Ну, не совсем уж. Тебя же она спасла.

– Это верно, – вынужденно признал Темпл, прикидывая – не была ли смерть более милосердным итогом.

– Значит, иногда она бывает мягкой, так?

Темпл поперхнулся водой.

– Обычно она кажется сердитой из-за чего-то…

– Ей часто приходилось испытывать разочарования.

– Сожалею, но вряд ли я смогу в корне переломить это обыкновение. Я обычно разочаровываю людей.

– Мне знакомо это ощущение. – Лэмб неторопливо потер бороду. – Но всегда есть завтра. Старайся стать лучше. Такова жизнь.

– Именно поэтому вы здесь? – спросил Темпл, возвращая флягу. – Начать жизнь с чистого листа?

– А Шай тебе не рассказала? – Лэмб уставился на него.

– Она если и говорит со мной, то исключительно о моем долге и о том, как медленно я его возвращаю.

– Да, я слышал. Побыстрее у тебя не получается.

– Каждая заработанная марка подобна прожитому году.

Старик присел на корточки у ручья.

– У Шай есть брат и сестра. Их… забрали. – Он опустил под воду флягу, наблюдая за пузырями. – Разбойники похитили их, сожгли нашу ферму, убили нашего друга. Всего они забрали около двадцати детей и повезли их вверх по реке, в Криз. Мы гонимся за ними.

– И что будет, когда найдете?

Лэмб сунул пробку на место с такой силой, что покореженные суставы на могучей правой руке побелели.

– Сделаем все, что понадобится. Я поклялся беречь этих детей перед их матерью. В былые годы я нарушил множество клятв, но эту намерен сдержать. – Он глубоко вздохнул. – Что заставило тебя плыть по реке? Я никогда особо не разбирался в людях, но ты не кажешься одним из тех, кто стремится начать новую жизнь в диких краях.

– Я убегал. Так или иначе, но у меня это вошло в привычку.

– Что-то подобное было и у меня, но потом я понял – как ни пытаешься скрыться от неприятностей, они все равно следуют за тобой. – Он протянул Темплу ладонь, чтобы помочь подняться.

Бывший стряпчий уже почти принял помощь, но замер.

– У тебя девять пальцев.

Внезапно Лэмб нахмурился и тут же перестал быть похожим на неторопливого и дружелюбного старика.

– Ты недолюбливаешь беспалых?

– Я – нет… Но, возможно, одного такого я встречал. Он говорил, что отправился в Дальнюю Страну, чтобы отыскать девятипалого.

– Подозреваю, я не единственный в этих краях, кто лишился пальца.

Темпл почувствовал, что надо осторожнее подбирать слова.

– Мне кажется, что тот человек мог искать как раз тебя, очень похоже. У него серебряный глаз.

– Человек без глаза ищет человека без пальца, – невозмутимо произнес Лэмб. – Это какая-то баллада, на мой взгляд. Он сказал, как его зовут?

– Кол Трясучка.

Лицо северянина скривилось, будто он разжевал кислятину.

– Проклятье! Прошлое не хочет оставаться там, где ты его бросил.

– Ты его знаешь?

– Знал. Много лет назад. Но, как говорится, старое молоко скисает, а старая месть с годами становится только слаще.

– Кто говорит о мести? – На Темпла упала вторая тень. Боковым зрением он заметил Шай, упирающуюся руками в бока. – Сто пятьдесят две марки. И восемь медяков.

– О, Боже! Почему вы не оставили меня в реке?

– Каждое утро я задаю себе тот же вопрос. – Твердый сапог ткнул Темпла в спину. – Поднимайся. Маджуду нужен Билль о Правах по поводу табуна его лошадей.

– Правда? – Надежда всколыхнулась у него в груди.

– Нет.

– Я опять еду за стадом…

Шай просто усмехнулась и, развернувшись, ушла.

– Ты говорил, она бывает мягкой, – пробормотал Темпл.

– Всегда есть завтра, – ответил Лэмб, вытирая мокрые ладони о штаны.