Текст книги "Основной инстинкт"

Джо Истерхаус
Основной инстинкт

Пролог

Приглушенная музыка лилась из поблескивающего лазерного проигрывателя, который стоял у окна спальни. Сан-Франциско просыпался навстречу удивительно ясному утру: тумана, которым славился город, в этот день не будет.

На кровати, большой латунной кровати, лежал Джонни Боз – человек богатый и увлекающийся, с увлечениями и хорошими, и дурными. Он любил искусство, музыку, жил на широкую ногу: дурные пристрастия обходились ему дороже – возбуждающие наркотики, рабом которых отчасти он был, и порочные женщины.

Одна из них сидела, широко расставив ноги, на его обнаженной груди. Она была красива. Ее длинные золотистые волосы разметались по голым плечам, прелестные груди нависли, как спелые плоды, над лицом Боза, дразня его алчные губы.

Женщина припала к ним алым ртом и жадно поцеловала Джонни, лаская его горячим языком. Он ответил ей таким же страстным, долгим, упоительным поцелуем. Она подняла руки Джонни над его головой и соединила их. Потом вытащила из-под подушки шелковый шарф, затянула узел на запястьях Боза и привязала их к латунному изголовью кровати. Он попытался разорвать путы, закрыв глаза в исступленном восторге.

Она соскользнула по его телу вниз, и он глубоко вошел в нее, точно расколов ее бедра. Он вздыбился, отдался ей, вонзился в нее, ощущая тяжесть ее влажной плоти.

Они были настигнуты, захлестнуты раскаленной волной наркотического секса. Не открывая глаз, она поднялась над Джонни и с силой обрушилась на него, одарив его пронзительным блаженством: спина ее изогнулась, высокие груди напряглись.

Она чувствовала, как где-то глубоко в нем вскипает оргазм; Джонни откинул голову назад, выставив белое горло, его рот открылся в немом крике, глаза запали в глазницах. В блаженной пытке он рванулся и натянул шелк, который связывал его руки.

Теперь пришел ее час. В правой руке женщины серебряной молнией сверкнул осколок стали – острый и смертельный. Она мгновенно, беспощадно нанесла удар, орудие, проколовшее мертвенно-бледное горло Джонни, обагрилось кровью. Он содрогнулся, пронзенный одновременно болью внезапной, насильственной смерти и мощью извергающегося оргазма.

Ее рука снова и снова устремлялась к его горлу, шее, легким. Кремовые простыни стали красными. Он умер, предаваясь ей телом и душой.

Глава первая

Красно-белые сигнальные огни на крышах полицейских машин, мелькавших в 3500-м квартале Бродвея перед викторианским домом Боза на Пасифик-Хайтс, светились как маяки. Воздух полнился треском и гомоном полицейских автомобилей, и редкие ранние прохожие – «собачники», на языке служителей закона – оказались в положении встревоженных зрителей; сами же полицейские, словно завладевшие подмостками, где разыгралась трагедия, излучали равнодушие, свойственное людям, которым то и дело приходится сталкиваться с убийствами.

Незаметная полицейская машина, без номера, без хромового покрытия, без каких-либо выкрутасов и излишеств, так что это могла быть только полицейская машина, проехала по улице и остановилась в месте скопления народа и транспорта. Двое мужчин вышли из ее кабины и посмотрели на элегантный фасад викторианского городского дома.

Мужчина постарше, Гас Моран, одобрительно кивнул.

– Подходящий квартал для убийства, – сказал он.

– В нашем городе убийство определенно подбирается к богатым, – добавил его напарник. – Это только привлечет сюда больше туристов.

Трудно было бы найти более неподходящую пару. Как и машина, которую он вел, Гас Моран, несомненно, был типичной принадлежностью полицейского управления Сан-Франциско. Глаза его говорили о двух десятилетиях разочарований. Этот парень устал.

Его напарник, Ник Карран, был моложе и отнюдь не столь прост, чтобы рассказать о нем в двух словах. Он носил хороший костюм, пожалуй чересчур модный для полицейского, поэтому профессию его было не так легко угадать. Но чувствовалось в нем какое-то превосходство, некая сила, порожденная знанием злачных мест, тайных бед и пороков города, легкая развязность и уверенность человека, который долго жил сегодняшним днем, с оружием, скрытым на груди. В отличие от своего отвоевавшего партнера, Ник Карран продолжал участвовать в игре, правила которой менялись каждый день. Большую часть времени он руководствовался только одним правилом – что никаких правил нет. Улица становилась все враждебнее, но Карран еще мог держать ее в своих руках. Он не сдался и не собирался сдаваться, во всяком случае – пока.

Они протиснулись сквозь толпу полицейских к двери и вошли в элегантный дом. Моран, как сеттер, понюхал воздух и заткнул ноздрю. В этом доме был знакомый ему запах, Морану не часто приходилось его ощущать, но стоило человеку раз вдохнуть его, как он тут же приучался его угадывать.

– Пахнет деньгами, – сказал Гас.

Он окинул взглядом изысканный интерьер: великолепное хаотичное убранство в стиле «ар деко»[1]1
  Декоративный стиль, отличающийся яркими красками и геометрическими формами (20-30-е годы 20-го века). – Здесьидалеепримечанияпереводчика.


[Закрыть], толстые ковры, произведения искусства на стенах.

– Неплохо, – сказал Моран. – Так кем же, ты сказал, был этот долбаный парень?

– Звездой рок-н-ролла, Гас. Это Джонни Боз.

– Никогда не слышал о таком.

Ник усмехнулся. Он бы очень удивился, если бы Гас слышал о Джонни Бозе: его напарник признавал лишь одну музыку – тягучие мелодии сельского Техаса в стиле суинга.

– Боз – кумир не твоего времени, он появился чуть позже. Помнишь середину шестидесятых: хиппи, лето любви. Ты, наверное, носил тогда форму и крушил головы в Гейте.

– Счастливые были деньки, – сказал Моран.

– Тогда и появился Боз. Пять-шесть удачных выступлений. Потом он стал входить в силу как звезда рок-н-ролла. Приобрел клуб в нижней части города, в Филморе. – Ник взглянул на картину Пикассо, которая висела в зале при входе. – Но теперь он явно обосновался в верхней части.

Моран прошел в спальню, забрызганную кровью.

– В верхней части? Да нет, теперь уж он в мире ином, – заметил он.

Боз все еще лежал, распростершись на кровати, – мясная туша, привязанная к латунной раме. Морану трудно было представить себе более кровавый набор ран, чем эти многочисленные рваные проколы на горле, да и не часто смерть подстерегает человека, когда сердце его бешено колотится от эротического возбуждения и наркотиков. Дорогое белье потемнело от высохшей крови, матрац пристал к пружинам.

Карран угрюмо уставился на тело, точно фотографируя его на память, затем отвернулся, покачав головой, и обвел взглядом полицейских, которые набились в комнату.

Здесь была судебная команда – оперативная группа, которая всегда первой прибывала на место преступления; эти ребята шныряли по комнате, обыскивая ее и стараясь ничего не упустить из виду, с тем чтобы потом составить подробное описание; команда коронера, которая также изучала продырявленное тело Боза, и два парня из отдела расследования убийств – Харриган и Андруз. Им не повезло, это необычное преступление застигло их в тот миг только нарождающегося в сумраке дня, когда они как раз заканчивали дежурить, а Карран и Моран заступали. Двое полицейских стояли возле двери, привлекая внимание коллег. В комнате собрался обычный набор лиц, вовлеченных в расследование убийства.

В спальне Боза оказались еще двое полицейских, которые удостаивали своим присутствием отнюдь не каждый дом, где случалась беда. Карран отошел в угол богатой комнаты и хмуро посмотрел на лейтенанта Фила Уокера и капитана Марка Толкотта. Уокер, начальник отдела расследования убийств полицейского управления Сан-Франциско, имел полное основание находиться здесь, хотя Каррана раздражало, что смерть бывшего рок-кумира привлекла внимание начальства, тогда как убийство, скажем, состоятельной матери семейства из Хантерс-Поинти осталось незамеченным. Присутствие Толкотта, помощника шефа управления и первого претендента на должность мэра, говорило о том, что в этом деле замешано нечто важное, нечто, как понимал Карран, имеющее отношение не столько к расследованию убийства, сколько к политическим играм властей города. Гас Моран, сам себе голова, заметил двух шефов и многозначительно посмотрел на партнера, подняв бровь.

– Никогда не доводи до того, чтобы тебя прикончили, Ник. У тебя не останется никаких тайн.

– Святые слова, – сказал Карран.

– Вы, ребята, знаете капитана Толкотта? – спросил, обращаясь к ним, Уокер.

– Конечно, – ответил Карран. – Я все время читаю о вас в колонке Херба Сина.

– Очень забавно, Ник, – сказал Толкотт.

– Что здесь делает высокое начальство, капитан? – Моран умел быть вежливым. Это ему удавалось лучше, чем Каррану.

Толкотт сложил руки на груди и командирским взором обвел комнату.

– Наблюдает, – совершенно серьезно сказал он.

Гас Морган ухмыльнулся, а Ник Карран не выдержал и громко расхохотался. Уокер сердито посмотрел на него. Этот взгляд говорил яснее ясного: не хами кому не следует.

Коронер вытащил из печени Джонни Боза какой-то предмет, напоминавший большой термометр для мяса. Плоть умершего отпустила его с каким-то отвратительным чавканьем.

– Время смерти? – спросил Уокер. Коронер прочитал данные на шкале.

– Девяносто два градуса. Он остывал в течение… приблизительно шести часов. – Он взглянул на часы. – Значит, время смерти около четырех часов до полудня.

Судебная команда распаковывала какой-то небольшой электронный прибор. Он напоминал пылесос со вспышкой, только эта вспышка выбрасывала тонкий луч зеленого света. Лазерный многоточечный измерительный прибор был новейшим достижением изобретательской мысли полицейского управления Сан-Франциско, он отмечал каждый след пребывания человека в комнате – отпечатки пальцев, признаки крови, кожи, волос.

– Так что же произошло? – требовательно спросил Толкотт.

– Час назад явилась прислуга, она и нашла его, – Сказал Уокер. – Это приходящая прислуга, она с ним не жила.

– Ничего себе, начался у нее денек, заметил кто-то из команды коронера.

Многоточечный измерительный прибор был готов к действию.

– Пожалуйста, задерните кто-нибудь портьеры? – попросил парень из оперативной группы.

Один из полицейских в форме задернул тяжелые портьеры, и комната погрузилась в темноту. Загадочная ручка прибора отбрасывала болезненный зеленый свет, и он отражался от зеркального потолка, слегка окрашивая лица полицейских в неприятные мертвенно-серые тона.

– Так, может быть, прислуга и убила его, – сказал Гас.

– Ей сорок четыре года, и она весит двести сорок фунтов.

– Синяков на теле нет, – констатировал коронер.

– Это не прислуга, – произнес Гас с каменным выражением лица. – Она бы расправилась с ним попроще.

– Боз покинул вчера клуб около полуночи, – сказал Андруз. – Там его видели в последний раз. Живым, во всяком случае.

– Он выходил из клуба один? – спросил Карран.

– С подружкой, – сказал Харриган.

– Надо думать не с восьмидесятилетней старушенцией, – сказал Моран.

Ник взглянул на тело, лежащее на кровати.

– Чем это его так отделали?

– Ломиком для колки льда, – ответил Харриган, протягивая Нику Каррану прозрачный пластиковый пакет с уликой. Там лежал ломик для колки льда со следами запекшейся крови.

– Это его личная вещица. Изучи ее повнимательнее. Ты узнаешь, как он пахнет. Почувствуешь его самого. Сколько он получил ран?

– Больше десятка, – сказал коронер. – Три или четыре неглубокие, но восемь или около того… от каждой из них он легко мог бы умереть. Ведь он был привязан к спинке кровати и через две секунды истек бы кровью. Дюжина проколов буквально изрешетила его тело. Шея Боза вся в дырках, как дуршлаг, господи спаси.

– А где вы нашли его, ломик для льда? – поинтересовался Карран.

Лазер подобрал что-то на кровати, влажные пятна выделялись на белье, точно темные синяки на избитом теле.

– Этими пятнами изукрашены все простыни, – сказал парень из оперативной команды. – Из него вышло с полгаллона крови.

– Очень впечатляет, – сказал Ник.

– Он отдался сам до того, как отдал концы, – сказал Гас Моран.

– Кончил два дела разом, – добавил Харриган со смешком.

– Прекратите, – сурово сказал Талькотт. – Джентльмены, это должно остаться в тайне. Мистер Боз был главным спонсором кампании по избранию мэра. Он был председателем совета директоров Дворца изящных искусств...

Гас нахмурился.

– А я думал, он звезда рок-н-ролла?

– Он бывшая звезда рок-н-ролла, – ответил Уокер.

– В Сан-Франциско рок-н-ролл – искусство, Гас, – сказал Ник.

– Мистер Боз был любимцем публики, очень респектабельным человеком с развитым чувством долга перед обществом, – строго сказал Толкотт.

Успехи хозяина лишь упрочили репутацию его клуба в нижней части города – в Филморе. Некогда этот район славился своей приверженностью серьезному джазу и тяжелому рок-н-роллу. Ныне он стал местом отдыха золотой молодежи, славящимся модными и очень солидными клубами, ресторанами с дорогой кухней на заказ и магазинчиками самого разного толка.

Полицейские, слушавшиеся Толкотта, подумали, что тело, валявшееся на кровати, вовсе не выглядело, как мистер Нечто Особенное, не говоря уж о респектабельности и развитом чувстве долга перед обществом.

– А это что такое? – спросил Гас, разглядывая кучку белого порошка на зеркале, которое лежало на столе возле кровати.

– Ого, – сказал Карран, – я сказал бы, что на первый взгляд это похоже на очень респектабельный кокаин с развитым чувством долга перед обществом. То есть, мне так кажется. Я могу, конечно, и ошибаться…

Но Толкотт сделал вид, что не заметил иронии Ника. Он заговорил ровно, спокойно, но в его голосе звучали ледяные нотки.

– Послушай, Карран. Я сам займусь этим расследованием. И не допущу никаких ошибок.

Ошибки на языке Толкотта вовсе не означали просчеты в работе полицейских, он имел в виду их действия, которые таили в себе политическую угрозу для управления и его начальства.

– Слушай внимательно, Гас, – сказал Карран, – никаких ошибок.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – сказал Моран.

– А большего от нас и не требуется, правда?

– Правда. И кто же его подружка?

– Ее имя Кэтрин Трэмелл: Дивисадеро, 2235.

– Еще один славный райончик, – заметил Моран. – Сейчас мы прокатимся с ветерком из Багдада к заливу. Тьфу, простите. Забыл. Теперь это место мы больше так не называем.

– Пойдем, Гас, – сказал Карран, направляясь к двери.

На лестнице, вдали от чужих ушей, Гас Моран сказал:

– Надо же. Толкотт при полном параде явился сюда ни свет ни заря. Обычно его и палкой из управления не выгонишь.

– Да, – сказал Карран. – Должно быть, Джонни Боз и мэр были крепко связаны.

– Ник!

Они оглянулись и увидели лейтенанта Уокера, который стоял на верхней ступеньке лестницы.

– В чем дело, Фил? – спросил Карран. – Мы должны были попросить извинения? Или возникло что-нибудь новенькое?

– Ты назначен к врачу на три часа. Я хочу убедиться, что ты не забыл.

– Извини, может быть, я и не прав, Фил, но разве мы только что не приступили к расследованию убийства? Ты хочешь, чтобы я выполнял свою работу или торчал у психиатра управления, черт побери?

– Занимайся убийством, но не забудь и про психиатра. И сделай нам всем одолжение, Ник, – никакой отсебятины.

– Я согласен выполнить все твои пожелания, кроме одного.

– Если не хочешь вылететь с работы, Ник, в три будь у врача. Понятно?

– Да. Хорошо. Буду.

– Мне помогло, – сказал Фил Уокер. – Может тебе тоже поможет.

– Черт! – сказал Гас, – у тебя удар, Ник. Ты приносишь немного солнечного света повсюду, где ни появляешься.

– Ты прав. Ну что ж, понесем свет на Дивисадеро.

Глава вторая

Если вы поедете по одной из длинных улиц, которые с севера на юг пересекают Сан-Франциско, то увидите полную картину городских контрастов, самые разнообразные кварталы – от необычайно роскошных и богатых до грязных и бедных. Нигде это так не бросается в глаза, как на Дивисадеро. В одном конце этой улицы, внизу, на побережье, вы обнаружите бродяг, пьяниц и наркоманов. В верхней ее части, на Высотах, в домах, начинающихся с номера 2200, живут богатейшие граждане Сан-Франциско. Дом 2235 по Девисадеро, столь же богатый, как и соседские, напоминал скорее особняк, чем городское жилище, и в нем так же пахло деньгами, как и в доме Джонни Боза.

Полицейских вовсе не удивило, что у двери их встретила горничная, они бы не удивились даже, если бы она направила их к черному ходу, который использовали для посыльных и прислуги. Горничная была чикана[2]2
  Американка мексиканского происхождения.


[Закрыть], скорее всего незаконно приехавшая в Америку, она с первого взгляда умела угадывать представителей власти. Их появление вовсе не обрадовало ее. Они показали свои значки.

– Я детектив Карран, а это детектив Моран. Мы из полицейского управления Сан-Франциско.

Страх промелькнул на лице женщины.

– Мы из полиции, – успокаивающе сказал Моран, а не из La Migra[3]3
  Служба надзора за эмигрантами.


[Закрыть].

Казалось, это не очень успокоило женщину.

– Да, – сказала она. – Проходите.

Женщина впустила их в помещение и проводила в гостиную. Это была величественная, элегантная комната с высокими сводчатыми окнами, выходящими на голубой простор залива Сан-Франциско. На Каррана и Морана она произвела впечатление – расследуя убийства, они не часто попадали в столь роскошные жилища.

Справа от них на стене висела картина, и Гас Моран внимательно рассмотрел ее, как опытный ценитель.

– Какое совпадение, – сказал он. – У Боза висел Пикассо и у Трэмелл тоже есть его картина. И у того, и у другого – по Пикассо.

– Я и представить не мог; что тебе известно, кто такой Пикассо, тем более не догадывался, что ты разбираешься в живописи.

– Это не так трудно, – усмехнулся Моран. Просто нужно знать, за что зацепиться. Вон, например, большими буквами написано, видишь вон там, в углу: «Пикассо». Ясно как день. Это несложная игра. Вроде поддавков.

– Ее Пикассо покрупнее, чем его Пикассо, – сказал Ник.

– Говорят, что размер картин не влияет на их ценность, – сказала молодая женщина.

– Полицейские разом обернулись. У основания лестницы стояла красивая блондинка с широко расставленными голубыми глазами. Ее скулам позавидовала бы любая знаменитая манекенщица. На ней был черный с золотом вышитый жилет, узкие черные джинсы и черные сапожки. Пожалуй, такую женщину кумир рок-н-ролла был бы не прочь принять в свои объятия.

– Извините, что мы побеспокоили вас, – сказал Карран, – мы хотели бы задать вам кое-какие…

– Вы из полиции нравов? – холодно спросила женщина.

Если она испугалась полиции, то, должно быть, очень хорошо умела скрывать свои чувства.

– Отдел расследования убийств, – сказал Ник. Женщина кивнула сама себе, будто Карран подтвердил кое-какие ее догадки.

– Что вам надо?

– Когда вы в последний раз видели Джонни Боза? – спросил Гас.

– Он умер?

– Скажите, как это вы догадались? – Гас не сводил глаз с ее лица с тех пор, как она вошла в комнату.

– Ведь вы сюда иначе бы не пришли, а?

Один ноль в пользу девчонки, подумал Ник Карран.

– Вы были с ним вчера ночью? – спросил он. Она покачала головой.

– Я думаю, вам нужна Кэтрин, а не я.

– А вы не…

– Кто вы? – оборвал Морана Ник Карран.

– Я Рокси.

– Вы живете здесь? Вы живете с Кэтрин Трэмелл? Она медлила с ответом, неприязненно оглядывая полицейских.

Они словно читали ее мысли, чувствовали, что она обдумывает, планирует каждый шаг, прикидывает, как лучше защитить себя и свою «подругу». Рокси явно была из тех, кто не в ладу с законом. Такие люди отказывались сообщать полиции даже самую безобидную информацию. Она молчала из принципа.

– Так что, будете отвечать или нет? – спросил Гас. – Или станете усложнять себе жизнь?

– Она на побережье, – сдалась она наконец. – У нее дом в Стинсон-Бич.

– Очень хороший городок, – сказал Ник, – А нельзя ли поподробнее?

– Сидрифт, – сказала Рокси. – Сидрифт 1402.

– Ну вот, ведь это оказывается вовсе не сложно, правда? – заметил Ник.

Полицейские повернулись, чтобы уйти.

– Вы теряете время, – убежденно сказала Рокси. – Кэтрин не убивала его.

– А я и не говорю, будто она убила его, – возразил Ник. – Но вдруг она знает, кто убийца. А может, это ваших рук дело.

Рокси покачала головой.

– Вы не думаете, что вам пора? До Стинсона отсюда неблизко, – насмешливо проговорила она.

– Да, – согласился Гас, – но сегодня отличный денек для прогулки.

* * *

Гас был прав. Денек для прогулки действительно выдался отличный, а дорога в Стинсон пролегала мимо многих красивых и достопримечательных мест. Полицейские должны были по мосту через Золотые ворота, затем мимо Сосалито по автостраде 101 выехать на автостраду 1 – знаменитую, проложенную среди отвесных скал прибрежную дорогу, которая бежала, извиваясь и петляя на север.

Стинсон-Бич был довольно незаметным городишком. Пара бакалейно-гастрономических магазинов, пара баров, пара лавчонок, где продавались нехитрые сувениры для туристов. Здесь странным образом уживались богачи, владевшие домами на побережье в претенциозном стиле, бывшие хиппи, цепляющиеся за дорогие, но потускневшие воспоминания о шестидесятых годах, и простые рабочие: они родились и выросли в Стинсон-Бич, однако не смешались с другим его населением.

Скорее всего Кэтрин Трэмелл была одной из богатых дам, которые приезжали в Стинсон отдохнуть и развлечься. Ее дом стоял в стороне от автострады. Он, точно огромный балкон опасно нависал над водой, и из его окон открывался прекрасный вид на Тихий океан и побережье.

На подъездной аллее дома стояли два «лотус эспри». Одна машина землисто-черного, другая – землисто-белого цвета: казалось, их владельцы не хотели привлекать к себе внимание, даже если им приходилось сидеть за рулем столь экзотических автомобилей.

Гас Морган взглянул на машины и хмыкнул:

– Впечатляет.

– Что именно?

– Сначала его и ее Пикассо, теперь по той же логике – его и ее «лотусы».

– А может быть, это ее и ее «лотусы».

– Все равно. Во всяком случае, приятно, наконец, сознавать, что есть люди, у которых машина быстрее, чем у тебя.

– Дороже, может быть, но не быстрее.

Они говорили не о полицейской машине без опознавательных знаков, а о собственной машине Ника, на которой он ездил, когда не бывал на службе – о его «мустанге».

В дом вела солидная роскошная дверь. В нее. вставлены два больших стекла, не прикрытых шторами. Но независимо от того, были шторы или нет, покой обитателей дома охранялся заведенным в нем порядком. Если только не попадался какой-нибудь рисковый парень вроде Ника, который наплевал бы на приличия и заглянул внутрь.

Первый этаж дома представлял собой просторный, свободный зал, за которым, как ясно видел Ник из-за парадной двери, тянулась терраса, выступавшая над берегом, точно висячий сад. Там спиной к Нику сидела женщина, смотревшая на море.

– Что-нибудь видишь? – спросил Моран.

– Она на террасе, – сказал Ник, входя в дом.

Женщина на террасе, казалось, была столь же удивлена их приходу, как и Рокси, и, пожалуй, столь же обрадована. Она окинула Ника долгим враждебным взглядом и отвернулась. Кэтрин Трэмелл мгновенно поняла, кто они такие, и создавалось впечатление, что ей пришлось бы гораздо больше по душе вторжение вооруженных грабителей. Ее голубые глаза вселили в Ника беспокойство. Они были большие, проницательные, и женщина точно прочитала мысли Ника, скользнув по его лицу лучистым взором.

Она была такой же красивой блондинкой, как и Рокси. Но если Рокси походила на манекенщицу, то у Кэтрин Трэмелл была менее вульгарная, более тонкая красота. Такие, как у нее лица смотрели на мир с портретов художников восемнадцатого столетия; у Кэтрин было лицо знатной дамы, аристократки. Но в то же время за ее благородной наружностью угадывалось что-то еще, какая-то удивительная чувственность, затаенное пламя.

– Миссис Трэмелл? Я детектив…

– Я знаю, кто вы, – спокойно сказала молодая женщина.

Кэтрин избегала или просто не желала смотреть им в глаза. Она не открывала взора от воды, будто черпала спокойствие в ее движении.

– Как он умер?

– Его убили, – сказал Гас.

– Я знаю. Но как он…

– Ломиком для колки льда, – оборвал ее Ник.

Она закрыла на мгновение глаза, будто представляя себе окровавленного Джонни Боза, погибшего от руки изощренного убийцы, и на губах ее промелькнула какая-то странная, жестокая, самодовольная улыбка. От этой улыбки или от ее лица у Гаса озноб пробежал по коже. Он посмотрел на своего напарника и поднял брови, словно говоря – психопатка.

Ник пренебрег молчаливым мнением Морзна.

– Вы долго встречались с ним?

– Я не встречалась с ним. Я с ним спала. Теперь она напоминала маленькую девочку, которая говорит недозволенное, желая досадить старшим. На Гаса это произвело впечатление.

– Так вы кто? Проститутка? Наконец она повернулась к нему лицом все с той же легкой улыбкой на полных губах.

– Нет. Я любительница.

– И сколько времени вы занимались с ним сексом? Она слегка пожала плечами.

– Год… полтора.

– Вы были с ним вчера ночью?

– Да.

– Вы пошли с ним домой?

– Нет.

– Но вы видели его.

– Я же только что сказала – да.

– Где? Когда?

Кэтрин Трэмелл вздохнула, будто вопросы Ника были слишком скучными, слишком примитивными и поэтому ей не хотелось на них отвечать.

– Мы выпивали в клубе. И ушли оттуда вместе. Я вернулась сюда. Он отправился домой.

Она пожала плечами, что на языке жестов означало: «Вот и вся история».

– С вами был кто-нибудь вчера ночью?

– Нет. Вчера ночью я была не в настроении.

Ник давно решил, что будет вести расследование, не обращая внимание ни на выходки мадам Трэмелл, ни на свое отношение к Джонни Бозу, ни на заинтересованность шефа полиции в этом деле, для него было важно лишь одно – кто-то жестоко убил человека. Кэтрин Трэмелл беспокоило только бесцеремонное вторжение полицейских в ее жизнь и больше ничего.

– Мадам Трэмелл, позвольте вам один вопрос. Вас огорчила его смерть?

Кэтрин посмотрела на Ника, взгляд ее глубоких глаз был прозрачен, как тихая прибрежная волна.

– Да. Я любила трахаться с ним. Она опять обратила взор на воду.

– И этот парень, Боз… – начал Гас Моран.

Она оборвала его, подняв руку, точно полицейский, останавливающий движение машин.

– Я не желаю больше ни о чем разговаривать. Обычно Гаса было трудно вывести из себя, но поведение Кэтрин Трэмелл начинало действовать ему на нервы точно так же, как и его напарнику.

– Послушайте, мадам, мы можем допросить вас в нижней части города. Вы этого добиваетесь?

Она сохраняла полное спокойствие.

– Объясните мне, в чем я нарушила закон и арестуйте меня. Тогда я поеду с вами в нижнюю часть города.

Она говорила без вызова, по-деловому. У Ника было ощущение, что Кэтрин Трэмелл все равно освободилась бы каким-нибудь загадочным образом, если бы они настояли на ее аресте.

– Мадам Трэмелл…

– Арестуйте меня, сделайте это согласно правилам или…

– Или? – с негодованием спросил Гас. – Какие там «или».

– Или, – стояла на своем Кэтрин, – убирайтесь отсюда к чертовой матери. – Она снова подняла на них голубые глаза. – Пожалуйста, – вежливо добавила она.

* * *

Многие коллеги Каррана и Морана с полицейском управлении Сан-Франциско полагали, что они чересчур торопили события, что их слишком занесло и что они вообще повели себя неправильно. Но даже таким бывалым ребятам, как Ник с Гасом, было нечем оправдать арест Кэтрин Трэмелл. Они не имели для этого никаких оснований: ни улик, прямых или косвенных, ни предполагаемой версии убийства. Кэтрин так заморочила им головы, что их даже покинула интуиция. Поэтому они сделали то, что она потребовала от них. Убрались из ее дома.

Они проехали добрых пятнадцать миль назад по дороге в город, прежде чем один из них подал голос. – Ничего себе девочка, – сказал Гас.