Текст книги "Основной инстинкт"

Глава третья

Ник почти вовремя успел на трехчасовой прием к врачу. Гас бешено, на предельной скорости гнал полицейскую машину без опознавательных знаков по шоссе 101, он промчался как одержимый по мосту через Золотые Ворота, проклиная водителей автомобилей, которые забили дорогу со стороны Приморья, и послеполуденную пробку в районе форта. И все же путь от Стинсон-Бич до административного здания штаба полиции был неблизкий – часы показывали 3.15 пополудни, когда Ник распахнул дверь кабинета Бет Гарнер, штатного психиатра полицейского управления Сан-Франциско.

– Извини, Бет, – сказал он, входя в ее кабинет. – Я задержался. Мне пришлось неожиданно съездить в Стинсон.

Карран, казалось, был больше расстроен из-за того, что опоздал к врачу, чем она сама. Бет Гарнер, симпатичная молодая женщина, уже два года работала в полиции. Ник Карран был старым другом Бет – ее пациентом и, недолго, любовником. Сойдясь с полицейским – пусть он и находился под ее постоянным наблюдением – она бросала вызов порядкам, установленным в управлении, и нарушала законы профессиональной этики. Но от Каррана исходила какая-то необыкновенная притягательная сила, он был прирожденным полицейским, средоточием всего того, что привлекало ее в работе с людьми его профессии.

Она была искренне рада видеть Ника.

– Как ты себя чувствуешь, Ник?

Карран уже достаточно разбирался в психиатрии и знал, что если эти доктора спрашивают, как ты себя чувствуешь, их вовсе не интересует твое телесное здоровье.

– Ты ведь не это хочешь узнать, Бет. Я в порядке.

– В порядке?

– Послушай, Бет! Ты знаешь, что у меня все нормально. До каких пор я еще буду таскаться сюда, черт побери?

– До тех пор, пока этого требует служба «Внутренних дел», – сказала она спокойно.

Бет привыкла к раздражительности Каррана. Он вел себя почти точно так же, как и другие его коллеги, лечившиеся у нее. Где-то в глубине души каждого полицейского жило недоверие к психиатрии. Разговаривать с психиатром считалось для служащих управления унизительным. Это уязвляло их мужское достоинство. Каждый день они подбирали на улицах города душевнобольных и доставляли их в центральную больницу Сан-Франциско, где их держали какое-то время, а потом переправляли в государственную лечебницу в Напе. И вдруг полицейские узнавали, что их товарищи по службе должны пройти «психиатрическое обследование». Так какая же разница была между полицейским, приглашенным на беседу с психиатром, и каким-нибудь городским сумасшедшим, схваченным у Рыночной улицы, где он плаксиво выкрикивал, что он Иисус Христос?

– Это бред собачий, – проворчал Карран. – Я знаю это. И ты знаешь это. Пустая трата времени.

Бет Гарнер понимающе улыбнулась. Ник напоминал полицейского, который прикрывался статьей закона, чтобы уйти от чего-то такого, что он не любил или чего он даже побаивался.

– Ник, присядь, пожалуйста. Давай поговорим. Это не причинит тебе вреда.

Карран сел, сложив руки на груди.

– Чушь собачья, – убежденно произнес он.

– Да, возможно, но чем скорее ты пройдешь лечение, тем скорее тебя перестанут приглашать сюда. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что не я здесь распоряжаюсь.

– Их распоряжения гроша ломаного не стоят, – сказал Карран.

– Не всегда.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Отдаешь ты себе в этом отчет или нет, Ник, но ты в определенной степени травмирован после того… происшествия.

– Господи! Происшествия! Почему, черт побери, ты не назовешь все своими именами? Убийствами. Смертями. Два несчастных безобидных туриста, в майках с изображением нашей знаменитой набережной, случайно попали под пули, выпущенные из ствола девятимиллиметровой автоматической винтовки, которая на их беду оказалась в руках детектива из полицейского управления Сан-Франциско? И ты говоришь о травме? Что такое моя травма по сравнению с травмой тех, кого я убил? Вот что я называю травмой.

– Тебя мучает чувство вины?

– Боже мой, Бет, да кто бы не мучился на моем месте?

– Это очень здоровое чувство.

– О, пожалуйста…

Бет Гарнер что-то записала в карте Ника, которая была раскрыта на столе перед ней. У нее был мелкий, разборчивый, аккуратный почерк.

– Ну… а как у тебя дела? – спросила она. – Как ты живешь? Нет ли нарушений сна, жалуешься на что-нибудь?

– Все в порядке. Я сказал тебе… у меня все в порядке, как у человека…

– У человека?

– У человека с работой вроде моей, когда твое родное управление продолжает травить тебя и исподволь внушать тебе мысль, что у тебя мозги слиплись, как орехи в патоке.

– Но ты же знаешь, я так не думаю. Мне-то ты доверяешь, да?

– Да, – честно сказал Ник Карран.

Он действительно доверял Бет. Не потому, что она была дипломированным специалистом в белом халате, а потому, что вне зависимости, как складывались или еще сложатся их отношения, она была ему настоящим другом.

– Ну, а что ты скажешь о своей личной жизни? Есть что-нибудь новое? Ты не хочешь чем-нибудь поделиться?

– Моя личная жизнь. А, ты имеешь в виду мою сексуальную жизнь. С моей сексуальной жизнью все в порядке. – Он помедлил и улыбнулся. Ему не было никакого смысла обманывать ее. – Моя сексуальная жизнь довольно дерьмовая с тех пор, как я перестал встречаться с тобой. То есть стал видеться с тобой только по делу. – Он поднял руку ладонью вверх. – Видишь, у меня стали появляться мозоли.

– Это что, мальчишеская выходка, а, Ник?

– Да, пожалуй. Извини, Бет.

– Пьешь или воздерживаешься от спиртного?

– Три месяца как не пью, – сказал он. – Для человека с пагубным пристрастием к «Днеку Дэньелу» три месяца поста – неплохое достижение.

– Употребляешь наркотики?

– Нет.

– Кокаин?

– Никакого кокаина, – с пафосом сказал Ник. – Бет, я хочу освободиться от филеров. Я стал пай-мальчиком, даже не курю больше.

Она улыбнулась. Такому заводному парню, как Ник, нужно было проявить удивительную силу воли, чтобы бросить курить на такой сволочной работе.

– С этим завязано, – коротко бросил Ник. Он провел у врача почти пятнадцать минут, и к нему уже подкрадывалось раздражение. Нику не терпелось уйти из этого кабинета, вернуться на волю и выяснить, кто же так зверски разделался с Джонни Бозом. Его работа действовала на него не менее возбуждающе, чем наркотики. – Послушай, Бет, пожалуйста, передай службе «Внутренних дел», что у меня все в порядке. Что я всего лишь обычный, здоровый, затраханный полицейский, и позволь мне убраться отсюда, черт побери?

Бет Гарнер медлила с ответом. Если она перестанет назначать Каррана на прием, она потеряет его из вида, и в то же время, как врач, она не имела права больше испытывать его терпение. Ей казалось, что Ник правильно сказал о себе: он был психически нормальным полицейским детективом, выполняющим грязную работу, если конечно существовало такое понятие – «психически нормальный» детектив, занимающийся расследованием убийств.

– Я напишу отчет для службы «Внутренних дел»…

– Зачем?

– Я сообщу им, что ты обыкновенный, здоровый, совершенно затраханный полицейский. Тебя устраивает?

Карран благодарно улыбнулся.

– Спасибо, Бет.

Он направился к выходу.

– Я все еще скучаю по тебе, Ник, – сказала Бет Гарнер.

Она произнесла это так тихо, что он сделал вид, будто не расслышал ее слов.

* * *

Но на этом хождения Ника по кабинетам здания полицейского управления Сан-Франциско не кончилось. Выйдя от Бет Гарнер, он направился из тихого административного сектора в шумное, беспокойное сыскное бюро, расположенное четырьмя этажами ниже. Там раздавался обычный деловой перезвон телефонов, стучала пишущие машинки, болтали крепкие полицейские, задирая своих поднадзорных и друг друга. Люди, контролирующие рост убийств в таком богатом происшествиями городе, как Сан-Франциско, не привыкли работать в спокойной обстановке. Обычно Карран любил упорядоченную суету своего бюро и уютно чувствовал себя среди суматохи и беспрестанного гомона. Но сегодня кавардак в комнате действовал ему на нервы, отражая сумятицу в душе; его тревожили убийство Джонни Боза, откровенная привязанность к нему Бет Гарнер, странная улыбка и проницательные глаза Кэтрин Трэмелл.

Гас Моран встретил Ника неприятной вестью. Пожилой устало поднялся ему навстречу.

– Толкотт в кабинете Уокера.

– Грандиозно.

– Наверное, продолжает наблюдение. Мало ему было утра.

– Этот парень идиот и бездельник.

– Как прошел визит к симпатяге доктору?

– Она скучает по мне.

Гас открыл дверь кабинета Уокера.

– Знаешь, если уж эта девочка привяжется, то на всю жизнь.

В кабинете начальника отдела расследования убийств собрались те же самые полицейские, что и утром в спальне Боза, только их было меньше. Харриган и Андруз тоже подключились к работе, они весь день просидели на телефоне, добывая всевозможную информацию о Бозе, его бизнесе, друзьях и врагах. Они к тому же изучили данные, полученные на месте преступления, и поджидали Морана и Каррана, чтобы сообщить им все, что они выяснили.

Уокер выглядел нервным и взвинченным, его раздражало, что подчиненные заставляли себя ждать. Но поскольку он сам настоял, чтобы Карран посетил Бег Гарнер, он едва ли мог упрекнуть его за опоздание. Толкотт отнюдь не утратил чиновного высокомерия, которое демонстрировал в восемь утра.

Ник с Гасом едва ступили на порог кабинета начальника, как тот повернулся в кресле.

– Хорошо, начнем.

Харриган, будто заведенный, принялся читать свои записи.

– Шестнадцать колотых ран на груди и шее. Никаких отпечатков пальцев, полезных для следствия не найдено, никто не врывался в дом, ничего не похищено.

– Другими словами, – сказал Моран, опускаясь в кресло, – ничего.

– Дай человеку закончить, – проговорил Карран. Он налил себе и Гасу кофе из кофеварки, которая стояла на столе возле окна. Затем добавил в одну чашку сухие сливки и сахар, как любил Гас.

– Спасибо за внимание, Ник, – Насмешливо сказал Харриган. – Большое спасибо.

Он весь день провозился с материалами по этому Делу, и его раздражало пренебрежительное отношение коллег.

– Всегда к твоим услугам, дружище, – ответил Ник.

Он поставил чашку с кофе перед Гасом и отпил из своей.

– На ломике для льда отпечатков пальцев не осталось, – заметил Андруз, подхватывая слова напарника, точно принявший эстафету игрок спаянной команды.

– Это гиблая улика.

– Гиблая? – переспросила Толкотт.

– Дерьмовая, – объяснил Гас. И, подумав, добавил: – Капитан.

– Такие ломики для льда продаются в тысяче мест – в крупных торговых центрах, в магазинах скобяных изделий, в придорожных ларьках и даже у «Андронике». Можно отправить на поиски пять сотен полицейских и все равно следов не найти.

– А шарф? – спросил Карран.

– Дорогой. Фирмы «Гермес», стоит шестьсот долларов, – Харриган недоуменно покачал головой. – Шестьсот долларов за шарф. У кого есть столько денег?

– У богачей, – отозвался Гас.

– Да, я знаю, но шестьсот долларов! За шарф?

– Харриган. – сказал Уокер таким тоном, словно ясно давал понять: «Кончай базар».

– Я связался с «Гермесом», у них есть контора на Юньон-стрит, они сбывают в городе по восемь-десять таких шарфов в неделю. Еще у них пара магазинов в Приморье, где тоже торгуют этими шарфами, и магазин в Сан-Рафаэле – торговля идет там точно так же, как в городе. Всего, сказали мне в «Гермесе», они ежегодно продают в разных странах мира около двадцати тысяч шарфов. И выручают за них двенадцать миллионов долларов. Ничего себе – арифметика.

– Мы могли бы сосредоточить внимание на торговых точках в районе залива, – сказал Уокер. – Может, обнаружим кое-что. Но если она купила его, черт побери, в Гон-Конге, Париже или где-нибудь еще за границей, у нас нет никаких шансов напасть на ее след.

– Она? – спросил Моран. – Откуда вы знаете, что это была женщина?

– Есть сведения, что он увлекался мужчинами? – спросил Уокер, обращаясь к Андрузу и Харригану.

Детективы отрицательно покачали головой. – Нет.

– Это была дамочка, Гас.

– Да, – сказал Андруз, – В биографии Боза нет ничего такого, что указывало бы на его интерес к братьям по полу.

– Мальчики не для Боза, – сказал Гас.

– Расскажите нам о нем, – попросил Карран.

– Помнишь порошок, Ник, это был кокаин… Карран и Толкотт обменялись взглядами, точно скрестив мечи.

–… классной выделки и очень высокого качества. Эта пакость гораздо чище всего того, что наши ребята из отдела по борьбе с наркотиками отбирали в последнее время на улицах города. В основном для кайфа идет всякое низкопробное сырье. А это отборный порошок для элиты эпохи правления Рейгана, годов восьмидесятых.

– Некоторые люди слишком отстают от моды, – заметил Моран. – Слишком устарели.

Все полицейские, в том числе Уокер, расхохотались, серьезность сохранял только Толкотт. В последний раз Гас Моран отдал дань моде в 1974 году, когда купил выходной костюм. Он до сих пор надевал его иногда, пожалуй, лишь для того, чтобы привести в замешательство окружающих.

– Да, продолжал Андруз, – он вдыхал его. – Следы наркотика найдены на его губах и пенисе…

– Он что выдыхал его через трубочку? – спросил Моран.

Андруз хмыкнул.

– Послушай, Гас, дай мне закончить. Боз оставил около пяти миллионов долларов, у него нет наследников, за ним не значится никаких нарушений закона, кроме разве что жалобы, предъявленной ему и его рок-группе в 1969 году в связи с беспорядком, учиненным в номере гостиницы. Он заплатил штраф, возместил убытки и убрался с миром.

– Мы знаем, что он любил кокаинчик, – добавил Харриган, подхватывая слова напарника. – Любил своих девочек, любил свой рок-н-ролл.

Ник Карран отпил кофе.

– Он любил еще нашего мэра, да?

Толкотт метнул на него один из своих высокомерных острых взглядов.

– Хорошо, – сказал Уокер, – ну, а что известно о его девочках?

– Была у Джонни пара милашек из его клуба, из тех, что предпочитают групповой секс. Но его подругой, его девушкой, его избранницей, его женщиной, его главной сердечной болью была Кэтрин Трэмелл.

– Разве она проходит по этому делу? – вскинулся Толкотт. – Она находится под подозрением?

– Ник? – спросил Уокер.

Карран пожал плечами и отпил свой кофе.

– Гас?

– Я разделяю мнение своего коллеги относительно виновности мадам Трэмелл.

– Хорошо, – сказал Уокер. – Разрешите мне высказать свое мнение. – Она находится под подозрением.

Все удивились, услышав это от своего начальника, а Толкотт подпрыгнул, будто от электрошока.

– На каком основании?

Уокер тоже собрал кое-какие сведения.

– Кэтрин Трэмелл, возраст тридцать лет. Ничего существенного в прошлом, никаких столкновений с законом. Magna cum laude[4]4
  С большой похвалой (лат).


[Закрыть] – Беркли, 1983.

Два основных предмета специализации: литература и психология. Дочь Марвина и Элейн Трэмелл.

– Это обычный набор сведений из «Ху из Ху»[5]5
  Американский словарь персоналий.


[Закрыть]. сказал Толкотт.

– А как она могла попасть в «Ху из Ху» – невинно спросил Ник. – Она же обычная буквоедка с дипломом. Боже мой, подумаешь – Беркли. Такой университет есть в каждом штате, куда ему до храма наук в Пало Альто, куда стекает настоящая элита.

Толкотт автоматически дернул правой рукой, чтобы спрятать кольцо выпускника Стэнфорда на пальце.

– Но она и не девочка из народа, Ник, – сказал Уокер.

– Знаю, я видел ее.

– Ах, какое горе, – съязвил Гас. – Я просто сам не свой.

Уокер опять обратился к своим записям.

– Кэтрин Трэмелл одна осталась в живых после того, как вышеупомянутые Марвин и Элейн Трэмеллы попали вместе с ней в морскую катастрофу: трагедия произошла в 1979 году во время прогулки на яхте. Молоденькая Кэтрин, ей в то время исполнилось восемнадцать, оказалась единственной наследницей состояния в сто десять миллионов долларов.

– Приехали, – сказал Харриган.

На мгновение, казалось, эта цифра повисла в воздухе. Ник потряс головой, будто желая навести в ней порядок.

– Вы не разыгрываете меня? Эта дамочка действительно так дорого стоит?

– Для тех, кто займется подсчетами на дому, – сказал Гас, – это одиннадцать с семью нулями.

– Не понимаю, – сказал Толкотт, – при чем тут состояние мадам Трэмелл и убийство Боза? Почему вы подозреваете ее?

– Подождите. Дальше больше. Она не замужем…

– Я с удовольствием составлю ей пару, – отозвался Гас. – Знаете, в этой дамочке есть нечто такое, что мне захотелось позаботиться о ней. Правда.

– … но однажды была помолвлена с неким Мануэлем Васкесом.

– Ее садовником? – полюбопытствовал Харриган.

– Мануэлем Васкесом? – переспросил Ник. – Подождите – подождите… это тот самый Мэнни Васкес?

– Тот самый, – ответил Уокер.

– Не надо делать из меня дурака, – сказал Андруз.

– Невероятно, – решительно проговорил Харриган.

– Кто это? Кто это? – допытывался Толкотт.

– Не может быть, – сказал Моран.

– Они даже запрашивали официально разрешения на брак в прекрасном штате Нью-Джерси.

– Кто это? Кто? – Толкотт ерзал в кресле, как человек, который пропустил главное в анекдоте в то время, как все остальные корчились от хохота.

Харриган положил конец его мучениям.

– Помните Мэнни Васкеса, капитан. Это был знаменитый претендент на звание чемпиона в среднем весе. Славный парень, потрясающие удары, отличный правый...

– Стеклянная челюсть, – напомнил Ник.

– Не помню, – Толкотт выглядел озадаченным.

– Да вы наверняка слышали о нем, капитан. Мэнни Васкес был убит в бою на ринге. Это наделало столько шума. Где… это было?

– В Атлантик-Сити, Нью-Джерси, – отозвался Уокер. – В сентябре 1984.

– Мне это нравится, – сказал Ник. – У нее сто миллионов долларов. Она спит с борцами и звездами рок-н-ролла. К тому же она дипломированный специалист по свихиванию человеческих мозгов.

– Но все это не дает повода подозревать ее в убийстве Джонни Боз, – ответил Толкотт. – Я не слышал здесь ничего такого, что могло навести на мысль, будто она желала его смерти. Она имеет право на личную жизнь.

– Особенно в Сан-Франциско, – сказал Гас Моран, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Я не кончил, – заметил Уокер.

– О, дайте я отгадаю, – ответил Ник. – Она работала акробаткой в цирке? Нет? А может быть, она когда-то была мужчиной? Она транссексуалка, да?

– Ты забыл, что она специалист по литературе, Ник. Она писательница…

– Не интересно, – сказал Моран.

– Не совсем так. Она опубликовала роман в прошлом году под псевдонимом. Хотите знать, о чем он?

– Подождите, – попросил Ник. – Я наверняка отгадаю.

– Сомневаюсь, – сказал Уокер.

– Ну и что – опубликовала роман, – отозвался Толкотт. – Это не преступление.

– Я и не говорю, что это преступление, но сюжет, я бы сказал, несколько необычный. – Уокер эффектно помолчал. – Он о бывшем кумире рок-н-ролла, которого убила его подружка.

Смех осекся.

– Я думаю, что не пожалею времени и прочитаю эту книжку, – сказал Ник.

* * *

В тот же день поздно вечером Ник сидел один в своей квартире и читал на ночь роман Кэтрин Вулф «Любовь и смерть». Ник уже внимательно рассмотрел его обложку. Там была фотография автора и краткая биография, умещавшаяся в двух строках: Кэтрин Вулф живет в Северной Калифорнии, где работает над своим третьим романом. Теперь, когда Ник жадно проглотил ее труд страницу за страницей, он вдруг перестал читать, отложил книгу и схватил телефонную трубку. Карран быстро набрал номер Гаса.

Прежде чем Моран успел открыть рот, чтобы пожаловаться на поздний звонок, Ник сказал:

– Страница шестьдесят семь, Гас. И знаешь, как она приканчивает дружка? Ломиком для колки льда, а он лежит в кровати с руками, связанными белым шелковым шарфом.

Гас ошеломленно молчал, и Ник повесил трубку.

Глава четвертая

На следующее утро все, кто явился в кабинет Уокера, имели по экземпляру книги Кэтрин Вульф «Любовь и смерть». Ник был весьма равнодушен к литературе и плохо разбирался в ней. Он редко заглядывал куда-ни будь, кроме полицейских отчетов и «Сан-Франциско Кроникл», но он почувствовал талант автора и обратил внимание на то, с какой скрупулезной тщательностью она описала убийство. Пока Ник читал ночью роман, он больше десяти раз возвращался к первой странице, где были обозначены его исходные данные. Там, к сожалению, черным по белому было написано, что книга вышла в свет за полтора года до убийства Джонни Боза. Отражающее жизнь или, точнее говоря, воспроизводящее смерть произведение.

Вся команда, включая Толкотта, собрались в конференц-зале. К ним присоединились Бет Гарнер и ее пожилой коллега доктор Ламотт. Он не работал в Управлении, и полицейские, присутствовавшие в комнате, настороженно поглядывали на него, как на любого человека без погон со стороны.

Бет Гарнер с уважением представила его.

– Доктор Ламотт преподает патологию психопатического поведения в Стэнфорде. Я думаю, было бы целесообразно обратиться к нему с просьбой о консультации по интересующему нас вопросу. Сама я не занималась специально этой проблемой.

– Доктор Ламотт, – спросил Толкотт таким тоном, будто собирался завести против него дело, – вы не будете возражать, если я задам вам один вопрос?

– Я для этого и пришел сюда, капитан.

– У вас есть практический опыт работы в правоохранительных органах?

Все полицейские в комнате подумали одно и то же: «А у тебя есть?» Уокер переводил взгляд с одного подчиненного на другого в надежде, что никто не выскажет это вслух.

– Я член специальной команды психологов, работающих при министерстве юстиции.

– А, – сказал Толкотт. – Неплохо-неплохо. Один ноль в пользу доктора, подумал Ник. Уокер взял инициативу в свои руки.

– Доктор Гарнер ввела вас в курс дела. И нам всем будет интересно выслушать ваше мнение.

– На самом деле все очень просто, – сказал Ламотт, будто выступая с лекцией перед группой студентов-выпускников. Здесь существует две версии. Одна: автор этой книги сама осуществила убийство, описанное ею с ритуальной точностью.

– Имеет ли к этому какое-нибудь отношение социальная принадлежность, благосостояние, положение в обществе или воспитание писательницы? – допытывался Толкотт.

Ламотт улыбнулся.

– Безумие не знает классовых границ, капитан.

– Какова другая версия? – спросил Уокер.

– Тоже очень простая и тоже никак не связанная с социальным положением убийцы: какого-то читателя книга глубоко потрясла, и он решил воплотить в жизнь события, описанные в ней. Это могло быть вызвано естественным или подсознательным желанием навредить автору книги.

– Ну, а что вы скажите о жертве? Об убитом? – спросил Моран.

– Он сказался всего лишь козлом отпущения. Если главной целью убийцы было опорочить писательницу, то он просто следовал сюжету ее книги, чтобы навлечь на нее подозрение. Подвергнуть суду общественности, может быть…

– Ну, а что, если убийство совершила писательница? – Ник в упор смотрел на доктора, будто не вполне доверяя ему. – С чем мы имеем дело, если автор воплотила в жизнь собственный замысел?

Пожалуй, этот вопрос ничуть не удивил доктора.

– В любом случае мы имеем дело с глубоко расстроенной психикой. Трудно определить, какой уровень жестокости порождается психологическими дисфункциями, но с точки зрения врачей, подражательное убийство гораздо легче поддается объяснению.

– Ну, а что вы скажите об авторе книги, – упорствовал Ник. – Что если это сделала она?

– Тогда вы имеете дело с дьявольски изощренным созданием, – уверенно сказал доктор. – Эта книга писалась долгие месяцы, и только потом была опубликована. Преступление, совершенное на бумаге, слишком опережает нынешнюю трагедию.

– Хорошо, если преступление совершено на бумаге, – проговорил Ник Карран, – зачем осуществлять его еще и в реальной жизни?

– В случае, если мы имеем дело с нормальным человеком, он бы удовлетворился, написав книгу, более чем удовлетворился. Нормальному автору достаточно выплеснуть фантазию на бумагу и предложить свой труд на суд читателей. Нормальному автору. Но в данном случае ни о какой норме и речи быть не может. И в отношении самого преступления, и в отношении его подражательного аспекта.

– Это уж точно, – заметил Андруз.

– Преступление планировалось автором задолго вперед, и затем она совершила задуманное. Это указывает на один неоспоримый факт: речь идет о психопатическом навязчивом поведении, если иметь в виду не только само убийство, но и использованный прием упреждающей защиты.

Казалось, последние слова Ламотта поняла только Бет Гарнер. Пять полицейских тупо смотрели на медицинское светило. Гасу Морану было плевать, если его сочтут за тупоумного полицейского.

– Иногда я не отличаю дерьма от конфетки, док, – с усмешкой сказал он. – О чем вы только что сказали?

– Она задумала свою книгу как алиби, – объяснила Бет Гарнер. – Я правильно поняла вас, доктор Ламотт?

– Совершенно верно, – ответил он.

– Она написала книгу, чтобы иметь алиби, – сказал Гас. – Значит она спланировала все черт знает как давно и затем однажды сказала себе: «Ну вот, сегодня я прикончу Джонни Боза». Я правильно понял?

– Механизм включения психопатического поведения еще требует специального исследования, – легко сказал доктор Ламотт.

– Доктор говорит научным языком, – пояснила Бет Гарнер. Бет явно упивалась ученостью Ламотта. – Писательница, предположим, говорит: «Вы думаете у меня не хватит мужества убить кого-нибудь точно так, как я описала в своей книге? Я не решусь сделать это, поскольку буду знать, что подозрение полицейских тут же падает на меня?»

– Да? – Ник проигрывал все варианты. – А что, если это не автор? А что, если кто-то прочитал ее книгу и сказал: «Вот это мысль!»

– Тогда я вам не завидую, – сказал доктор Ламотт.

– Не надо забывать, доктор, то, что нам вообще мало кто завидует?

– Потому что вы имеете дело с человеком, столь одержимым навязчивой идеей, что он или она.,.

– Она, – сказал Харриган, – уж это мы выяснили.

– Очень хорошо, – сказал Ламотт, – она настолько одержима своей идеей, что желает убить невинную или, по крайней мере, случайную жертву, лишь для того, чтобы свалить вину на автора книги.

– Но для чего?

– Откуда нам знать. Нам только точно известно, что в таком случае идет о личности, испытывающей глубочайшую навязчивую ненависть к писательнице, и абсолютно ни во что не ставящей человеческую жизнь.

Гас Моран кивнул.

– Понятно, док. Вы хотите сказать, что мы столкнулись с редкой бешеной бабой, у которой совсем крыша поехала. Как тут ни крути, а все сводится к одному.

Доктор Ламотт не смог оставить последнее слово за полицейским, да еще за полицейским с таким специфическим способом выражения мыслей, как у Гаса Морана.

– Давайте просто скажем так – вы имеете дело с очень опасным и очень больным человеком.

– С психопаткой, – пояснил Гас. – С сумасшедшей.

– Да, если хотите, – согласился доктор Ламотт.

– Хочу, – сказал Моран. – С сумасшедшей.

– Ну, есть для вас что-нибудь новенькое? – спросил Ник Карран, вспоминая ее глаза.

– Хорошо, – сказал Уокер. – Доктор Ламотт, разрешите от имени управления поблагодарить вас за помощь.

– Всегда к вашим услугам, лейтенант.

– Ник, Гас. Нам нужно встретиться с обвинителем.

* * *

Помощник районного прокурора, Джон Корелли, – грузный, заплывший жиром, вечно раздраженный из-за неблагодарной работы в районной прокуратуре, отнюдь не пришел в восторг, увидев Уокера в компании других полицейских. Убийство Джонни Боза во всех его трагических подробностях заполнило страницы газет и выплеснулось на экраны телевизоров. И не только здесь, в Сан-Франциско. Телесети и другие крупные средства массовой информации Нью-Йорка и Лос-Анжелеса оповещали о случившемся. Ничто так не привлекает читателей и не подогревает интерес к прессе, как сенсационное убийство. И для карьеры обвинителя наступает звездный час, когда идет расследование сенсационного убийства, но только в том случае, если он сумеет представить суду присяжных подлинного злоумышленника, преступника, виновность которого не оставит у них и тени сомнения.

Для этого вовсе не подходила очаровательная Кэтрин Трэмелл. Арест прекрасной наследницы огромного состояния вызвал бы бурю откликов у разного толка писак и журналистов, что означало бы большие неприятности для Корелли, и он не хотел портить себе репутацию – чего это ради.

Корелли не мог даже допустить мысли о том, чтобы Кэтрин Трэмелл представала перед большим жюри[6]6
  Решает вопрос о предании кого-либо суду.


[Закрыть].

– Против нее не обнаружено никаких прямых улик, – сказал он, пробегая по зданию суда Сан-Франциско. – Посмотрите правде в глаза – здесь нет прецедента.

Гас Моран чуть ли не силой заставил Корелли остановиться.

– Но у нее нет и алиби, Джон, – почти с мольбой возразил Гас.

– Ну и что? У нее нет алиби. Хорошенькое дело. Вы не можете за это привлечь ее к суду. Представьте мне образцы волос. Представьте мне образцы крови. Дайте мне жидкость из ее влагалища. Губную помаду. Все что угодно, и тогда мы, возможно, поговорим. Я уже молчу о том, что у нее не было причин убивать его.

– Кайф, – сказал Ник. – Она сделала это ради кайфа.

Корелли посмотрел на Ника и покачал головой, будто жалея его.

– Ник, не трави мне душу, пожалуйста. Прошу тебя.

– Если это не она, – спросил Уокер, – то кто?

– К счастью, – ответил Корелли, – это уж не моя проблема. Только если вам интересно знать мнение опытного юриста, я скажу вам, что вы пошли по ложному пути, Уокер. Вы должны иметь серьезные основания, чтобы обвинить ее, почему это вы вдруг решили, что никто в Сан-Франциско, кроме Кэтрин Трэмелл, не способен на это преступление. Если у вас нет других подозреваемых на примете, вовсе не значит, что Боза убила она. Понятно?

– Так что же нам делать, Джон, черт побери? – спросил Ник.

– Не знаю. И знать не хочу. – Он вырвался от них и направился к лифту, застегивая нижнюю пуговицу так, будто хотел раздавить ее. – Поверьте мне. Я не могу предъявить ей обвинение. И даже если бы я пошел на это, ее защита разделала бы меня в пух и прах с этой вашей дурацкой версией подражания. Боза мог прикончить любой, кто прочитал ее книгу.

– Неужели мы никак не можем привлечь ее? – спросил Уокер.

Двери лифта плавно открылись, и Корелли вошел в кабину.

– Если, по словам Конрада Хилтона[7]7
  ХилтонКонрадНиколсон (1887-1979) – амер. предприниматель.


[Закрыть], вы хотите подставить свою задницу под удар, – милости прошу. – Двери лифта стали закрываться, но Ник поднял руку и остановил их. Полицейские вошли в небольшую кабину к Корелли.

– Конрад Хилтон, – произнес Гас Моран. – Хорошо сказано. Может быть, использую когда-нибудь.

– Я спешу в суд, – взмолился помощник районного прокурора. – Поехали, ребята.

– И что же нам, по-твоему, делать, Корелли? – требовательно спросил Ник. – По-моему, ты сейчас предложишь нам ничего не делать. Я прав?

– Это было бы неплохо для начала, – согласился Корелли. – Когда вы оставите в покое Кэтрин Трэмелл, поступите так же и с десятком других подозреваемых.

– Я все же хочу сообщить тебе, что мы пригласим ее на допрос, – сказал Уокер. – Из-за этого у нас ведь не будет неприятностей, правда?

– Будут, – пообещал Корелли.

– У Кэтрин Трэмелл достаточно денег, чтобы спалить все управление, – предостерег Толкотт.