Текст книги "Невероятный М"

Отчасти я с Майком согласен, о чем ему знать вовсе не обязательно. Майк – очень проницательный болван. Он действительно болван – прямолинейный, откровенный иногда до неприличия, еще и порядочный врун, чего не скрывает. Он редко сам ввязывается в предприятия, в которые по его милости оказываюсь втянут я и, уверен, еще десятки несчастных. Он весьма и весьма умен, но все это скрывается за поведением полного придурка. То, что он из себя представляет внешне, прекрасно венчает общую картину. Вытянутые во всех местах штаны и майки, словно не с его плеча, завязанные в хвост непослушные волосы и, неожиданно – бесконечно импозантные пальто и шарфы. Долговязый, нелепый, но неизменно довольный собой. Ну а я – зануда.

Майку прекрасно известно, что любое общение я воспринимаю как нечто неприятное и вынужденное, как поход к врачу. Мной овладевает ужас каждый раз, когда нужно заговорить с человеком. От того, наверное, я начинаю говорить длинно и занудно, рассчитывая, что собеседнику все это скоро наскучит. Еще я изо всех сил стараюсь держать дистанцию, так, что могу показаться грубым.

Я не черствый, вовсе нет, и способен искренне сопереживать, но разговаривать об этом – выше моих сил.

Если верить Майку, то мне просто необходимо с кем-то поговорить. С кем-то кроме него. Самый простой способ – пойти на чертову вечеринку. Пожалуй, человек, с которым можно просто, без особенных на то причин, поговорить, и правда не помешал бы. Не такой, как Майк, не предвзятый. И мне страшно до холодного пота. Нет ничего притягательнее и страшнее людей, и я пока не знаю, как это разрешить.

Назначенный день. Я пришел с опозданием, чтобы внимание хозяина праздника уже было занято. Нашел самый темный угол, оказавшийся еще и самым холодным. Из развлечений нашлась только кола и подозрительного, бледного цвета пиво. Я замешкался, и меня заметил Кевин, вынудив перекинуться парой фраз. Я старался вести себя как можно более непринужденно, но, судя по странно настороженному взгляду Кевина, вряд ли преуспел в этом.

Непременно с кем-нибудь заговорю, но чуть позже. Пока же буду сидеть и наблюдать, как это делают остальные. Как только кто-то покажется мне симпатичным, я сразу подойду и заговорю. Я даже заготовил фразы для такого случая, но, кажется, все их позабыл, кроме: прекрасная погода в этом августе, не так ли? Как будто ледяной ветер и застающий врасплох дождь – это и правда прекрасная погода, как будто никто бы не догадался, что речь идет об августе, и тем более, что просто немыслимо – об этом августе, а не об августе 1867 года.

Впрочем, через пару часов (я терпелив) я понял, что даже самая располагающая к себе фраза на свете мне бы не пригодилась. Я решительно не видел никого, к кому бы искренне хотел или просто был не против подойти и заговорить. Как это делают остальные, я тоже не понял – слишком быстро это происходит. Я впал в ступор. Просто сидел и таращился, не мигая, из своего темного угла, полностью потеряв связь с происходящим.

Ко мне приклеилось странное чувство, словно рядом кто-то есть. Ощущение не отпускало, отчего я инстинктивно осмотрелся. Что-то было не так, слева от меня кто-то был, кто-то сидел рядом, но, осматриваясь, я посмотрел сквозь него.

Придется оборачиваться еще раз. На моем холодном подоконнике, вжавшись в противоположный угол, сидела девушка. Рыжая, кудрявая, подчеркнуто тощая в своей огромной водолазке-коконе. Интересно, давно она тут сидит? Как я мог ее не заметить? Насколько невоспитанным она меня считает и почему меня все это волнует?

Кажется, мое соседство было девушке неприятно: она отчаянно смотрела вперед, пытаясь меня не замечать. Когда Вы пытаетесь сделать вид, что в упор кого-то не видите, это очень заметно. Надо бы с ней заговорить, из вежливости или потому, что она кажется вполне безобидной для бессмысленной болтовни. С другой стороны, она не выглядит как человек, способный к такой болтовне. Я так и не решил, что нужно сделать. Сейчас я покраснею, и тогда самым разумным будет выпрыгнуть в окно. Как незаметно проверить, легко ли оно открывается?

– Привет, – спокойно сказала она.

О, нет, она со мной заговорила. А выглядела так, словно ни в коем случае делать этого не собирается.

Я почти готов был сказать что-то в ответ, но она срезала меня своим вопросом.

– Высматриваешь, кого бы подцепить? – спросила девушка.

Я не знал, что ответить, только выкатывал, что есть сил, глаза.

– Ну, подцепить. На одну ночь, или как это бывает на вечеринках? – повторила она вопрос.

Неужели она из тех девушек, которые пытаются с первых слов поразить своей откровенностью, оригинальностью, в общем, показать себя как можно более необычной и интересной? Задают странные вопросы, делают выводы о тебе, для которых нет ни одной посылки? Такие разговоры пугают своей непредсказуемостью и тем, что набор оригинальных заготовок быстро заканчивается.

Я начал долго и мучительно разъяснять свою, только что сформировавшуюся, позицию, но девушка прервала меня как раз в тот момент, когда логика рассуждений приказала долго жить.

– А что нужно тебе?

Я не понимал. Было несколько версий, в том числе: она на самом деле пришла, по ее меткому выражению, "подцепить" парня; она хочет смутить меня, просто так, потому что ей нравится так делать; она не очень хорошо воспитана; она пьяна; она относится к типу, который я уже описал, и теперь пытается удивить меня своими откровенными вопросами, заинтересовать и вовлечь в какие-нибудь непонятные, недолгие и трагичные отношения.

Мне не нравился ни одна из них, равно как ни одна не казалась правдоподобной. Это интуиция, в которую я не верю, подала голос. Она, как правило, не докучала мне, но и не мирилась до конца с моим нежеланием ей доверять. Но если уж я пришел на вечеринку и разговариваю с незнакомым человеком, то терять мне уже нечего.

– Это важно? Или пустая болтовня? – я пошел напролом.

Девушка слегка нахмурилась.

– Нельзя отвечать вопросом на вопрос. И уж тем более нельзя отвечать двумя вопросами на один.

У меня над головой непрерывно пополнялся счетчик растерянности, как счетчик жизней в видео-игре. Она так странно это произнесла, как будто специально меня злила. Действительно, отвечать вопросом на вопрос – показатель не лучших манер, о чем я сразу не подумал. Но указывать на это – еще хуже. Я пытался придать себе уверенный и спокойный вид, не глядя ловя соломинку. Непростая задача, но я справился, однако быстро понял, что с соломинкой во рту моя речь больше будет похожа на чавканье. Да и сдалась она мне? Стакан пришлось отставить подальше.

– Ответ "нельзя отвечать вопросом на вопрос" на вопрос, заданный в ответ на вопрос, сам по себе является…

Является уходом от ответа? Да, безусловно, как и вопрос, заданный в ответ на вопрос. Отчего мне кажется, что я сейчас совсем не о том думаю? Момент был упущен, и надо хотя бы не сильно ударить в грязь лицом, шлепнуться не в самую глубокую и не самую вонючую лужу.

– Где-то там должна была быть точка.

– Не исключено. Но так что же тебе нужно?

Да что она делает? Надо подышать, успокоиться. Незаметно сделать это не получилось, я только набирал в щеки воздух и издавал странные пыхтящие звуки. Как паровозик, только не тот "паровозик, который смог". Это смешно – бояться признаться незнакомому человеку в причинах, которые привели тебя в скопище людей, которым нечем больше занять вечер, чем стоять и обсуждать то, что и так всем известно. Я улыбнулся. На самом деле, ничего смешного, улыбка тут явно ни к чему. Пришлось ее экстренно убрать.

– Друг, наверное, – выдохнул я. Сердце сумасшедше заколотилось.

– Ищешь на вечеринках друзей? Или все-таки девушку? – не сдавалась моя соседка.

Нет, не ищу, даже сегодня, если быть честным – не ищу. Обычно все наоборот: друзья, приходящие со мной на вечеринки, находили более сговорчивых и веселых товарищей. Так себе были друзья, пожалуй. С девушками то же самое. В один прекрасный момент слышишь ее хорошо знакомые вздохи из туалета или спальни, и голос одного из "так себе друзей". Так было дважды. С тех пор я завязал с друзьями, вечеринкам и девушками.

– В основном теряю на вечеринках друзей. И девушек, – подытожил я невеселые мысли.

Девушка не успела ответить: из ее сумки заиграла тихая мелодия. Девушка торопливо достала телефон и взглянула на монитор. Увиденное ей не слишком понравилось.

– Здравствуйте, миссис Андерсен.

Девушка надолго замолчала, слушая, что говорит некая миссис Андерсен. Несмотря на музыку вокруг, я различал резкие, визгливые искры, летящие из динамика.

– Да, помню. Нет, вчера я тоже помнила об этом. Да, конечно. Доброй ночи, миссис Андерсен.

Моя соседка глубоко и шумно задышала, все еще сжимая в руке телефон, да так, что побелели костяшки пальцев.

– Сегодня тем же развлекаешься – раздаешь друзей и девушек? – повернулась она ко мне, как ни в чем ни бывало.

Я не выдержал и улыбнулся, представив, как это могло бы выглядеть.

Добрый день, леди и джентльмены. Предлагаю вашему вниманию нескольких друзей мужского пола и прекрасную девушку. Друзья, уровень верности средний, чувство юмора – ниже среднего, но не раздражает. Хорошо адаптируются к незнакомой среде, к посторонним дружелюбны. В быту практически бесполезны. Девушка, внешние данные – выше среднего, прекрасно адаптируется, быстро располагает к себе окружающих. Оставляю их здесь, прошу, пользуйтесь.

Гадкие мысли. Не от того ли, что я все-таки немного зол на этих людей?

– Нет, они закончились, – сказал я, и признание далось мне неожиданно легко.

– Тогда что ты здесь делаешь?

Непробиваемая леди.

– Хочу увидеть, как происходят знакомства. Может быть, научусь чему-то.

– Я сейчас, – сказала соседка и спрыгнула с подоконника.

– Устроишь мастер-класс по новым знакомствам? – спросил я.

– Вроде того, – нехотя ответила она и отправилась к компании у противоположной стены. Со стороны казалось, что эти люди ей давно знакомы. Через несколько минут девушка вернулась.

– Что скажешь? Я подхожу на роль наглядного пособия?

Не понимаю, что она имеет в виду.

– Не знаю, я ничего не слышал.

– А я почти ничего и не сказала. Просто постояла рядом и пару раз поддакнула, как старая знакомая. И спросила, где туалет, – сообщила она, стыдливо отвернувшись.

Пожалуй, она провалила показательные выступления.

– Так ты никого никогда не "подцепишь".

– О, я знаю, – отмахнулась она.

– Тогда зачем ты это сделала?

– Чтобы показать, как это легко.

– А это было легко? – удивился я.

Девушка вздохнула.

Плохой, очень плохой вопрос, я не имел права использовать ее же прием. Но если мне действительно было интересно, зачем она это сделала, как иначе я мог это выяснить?

– Не важно, мне пора. Майк все равно не пришел.

Она вновь спрыгнула с подоконника и уже успела накинуть на плечо ремень сумки. Я испытывал облегчение от одной только мысли, что она сейчас уйдет, но при этом чувствовал себя виноватым и не хотел, чтобы она, кем бы ни была, уходила на такой ноте.

– Кто он, Майк?

– Друг.

– То же самое, – вздохнул я, отчего-то ни капли не сомневаясь в том, что этот тот же Майк.

– Что?

Девушка уже сделала шаг к выходу, но остановилась.

– Меня тоже позвал сюда друг и тоже не пришел. И его тоже зовут Майк.

Девушка развернулась в мою сторону.

– Такой высокий, носит огромные вытянутые майки? – осторожно спросила она.

– Да, он самый. Наверное, он всех этих людей так сюда заманил.

– Значит, это ловушка, нас перетравят и продадут на органы, – уверенно сообщила она.

Я отвернулся, чтобы взять свой стакан колы и сообразить, как лучше попрощаться. Мое движение заняло всего мгновение, но спустя это мгновение девушки уже не было рядом. Она исчезла также тихо, как и появилась.

Первое, что пришло в голову – догнать ее, чтобы…Чтобы что? И я остался на месте.

На полпути меня настигла неприятная мысль. Майк, чертов сводник! Не исключено, что он все это подстроил, подговорил эту любительницу водолазок познакомиться со мной. Мысль саднила, как свезенная коленка, и я почти задыхался от возмущения.

***

Семь утра очередного дня. Каждый день – это семь утра очередного дня очередной недели очередного месяца очередного года. Будний или выходной, солнечный или пасмурный – все одно. Когда потеплеет, когда станет больше света, когда будет больше времени – все это отговорки, я их не признаю, как и любую человеческую слабость. Оттого мне так тошно наблюдать за тем, во что я превратился.

Лишь один день недели был особенным, даже не весь день, а один важный момент – пятница, восемь вечера, когда приходила Робин. Прекрасная квартира, в которой я сейчас живу, принадлежала не так давно, всего три года назад, ее родителям. Я называю ее не иначе как "дом". Светлый, просторный. Я влюбился в него, как только увидел, пусть для меня одного он и великоват: я один, вещей у меня не много. С возрастом я не приобрел ничего, в том числе страсти к накопительству.

На втором этаже до их пор есть комната, которую я не использую. Это старая комната Робин – она приходит туда каждую пятницу в восемь вечера и остается на пару часов, а то и до самого утра. Я не знаю, что она там делает, и выяснять не намерен – это глубоко личное дело, если через несколько месяцев после продажи дома она пришла ко мне с такой просьбой.

Я прекрасно помню тот день: пятница, восемь вечера. В дверь постучали, хотя имелся работающий звонок. Ко мне редко наведывались гости, в основной своей массе это были почтальоны, курьеры и религиозные фанатики. В такой день и час делать им тут было нечего. К тому же, если пришли по срочному делу, в дверь обычно звонят, настойчиво и долго.

Я открыл. На пороге стояла Робин, я ее узнал, разумеется. Тонкая, как соломинка, она даже пошатывалась на ветру. Рыжие кудри сбились на одну сторону, превратив голову в колышущийся огонек. Она была так смущена, что слова давались с трудом.

– Добрый вечер, мистер Махоуни. Вы, наверное, меня помните – я продала Вам эту квартиру не так давно, – выпалила она и резко замолчала.

– Здравствуй, Робин. Разумеется, я помню, – одобрительно улыбнулся я, хотя ее визит очень меня насторожил.

– Можно мне войти? Очень нужно с Вами поговорить, если Вы не заняты, конечно. Нет, не в том порядке, подождите, не отвечайте! – затараторила она и вцепилась руками в волосы. Те несколько раз, когда я видел ее в связи с покупкой квартиры, она вела себя сдержанно и отстраненно. Тогда я в эти игры не поверил, и не ошибся.

– Сперва, мистер Махоуни, не найдется ли у Вас минутки, чтобы поговорить со мной?

– Да, Робин, найдется.

– Не будете ли Вы против со мной поговорить?

– Если бы я был против, у меня не нашлось бы минутки, – улыбнулся я. – Конечно, проходи.

– О, Вы предвосхитили мой вопрос, – растерялась она.

– Какой же?

– Вопрос…можно ли мне войти? – смутилась Робин.

– Тогда я предвосхищу также вопросы: можно ли тебе повесить пальто вон на ту вешалку и не угощу ли я тебя чашечкой чая.

– Я не собиралась об этом спрашивать, – поспешила заверить меня Робин.

– Нет, я настаиваю. Проходи, располагайся. Я заварю чай и выслушаю тебя.

Робин повесила пальто туда, куда я показал, и прошла на кухню. Она оглядывалась так, словно не узнавала свое прежнее жилище. Ей понравился мягкий стул у высокого барного стола: видимо, когда сидишь на таком, можно болтать ногами. Я проверил после ее ухода – действительно, болтать ногами очень приятно.

– Как твои дела, Робин?

– Хорошо, мистер Махоуни.

– Ты нашла квартиру?

– Да, не беспокойтесь, мне есть, где жить. И работа у меня есть. Все хорошо, в общем и в частности. А как Ваши дела? Я случайно узнала, что Вы художник. Выставляетесь где-нибудь?

– Прекрасно, прекрасно. Я был художником, у себя, в Штатах, но это в прошлом, я больше не пишу картин. Вдохновения нет, знаешь, так бывает.

– Да, так бывает, – грустно согласилась она.

Я заварил Робин ромашковый чай, сел напротив и приготовился слушать.

– Так что же привело тебя сюда, дорогая?

Робин дернулась, словно успела позабыть, зачем пришла.

– Да. Я не ненормальная и не преследую Вас, не подумайте. Так получилось, что несколько раз…то есть, почти каждый день после того, как Вы купили эту квартиру, я прогуливалась под Вашими окнами. Я заметила, что Вы никогда вечерами не зажигаете свет в маленькой спальне на втором этаже, – она покраснела, как редис.

– И подолгу ты прогуливаешься под этими окнами?

Робин долго, не моргая, смотрела мне в глаза. Я боялся, что она сейчас расплачется – нет ничего непонятнее рыдающей женщины. Но ее глаза остались сухими.

– Подолгу, – сообщила она. – И я пришла, чтобы спросить: заняли ли Вы уже эту комнату.

– Ты хочешь снять комнату здесь? – не понял я.

– Нет, не совсем, но если понадобится, то да. Я хотела бы попросить Вас позволить мне иногда приходить сюда и проводить некоторое время в той комнате. Можете расценивать это как аренду, как угодно, но мне очень это нужно.

Я не знал, что ответить. Я попытался оценить странность возможного положения вещей, но, как ни крутил, странности не обнаружил.

– Тебе очень тяжело расстаться с этим местом?

Она ничего не ответила, только медленно моргнула. Это было и так ясно, а я полез с глупыми вопросами. Повисло молчание, одно из самых тягостных в моей жизни.

– Думаю, ты можешь приходить сюда иногда. Я не занял твою комнату, и пока там все остается таким, каким было при тебе. Ни о какой аренде и речи быть не может. Можешь начать хоть сегодня.

– Тогда по пятницам, в восемь?

– Да, Робин, по пятницам, в восемь. Буду рад тебя видеть.

– Спасибо, огромное спасибо, мистер Махоуни! Можно, я пойду?

Я кивнул. Робин сорвалась с места и в несколько широких шагов добралась до своей комнаты.

Она не стала рассыпаться в благодарностях, предлагать деньги или помощь по дому: как знала, что это поставит меня в неудобное положение. Не тем, что будет проводить время у меня в доме, а именно благодарностями и всяческими предложениями. Во-первых, я ничего особенного не сделал, во-вторых, если и сделал, то это помощь, а помощь – не товар.

Так началось наше странное взаимодействие, продолжающееся до сих пор. Робин приходит каждую пятницу. Иногда мы разговариваем, иногда она приносит кексы. В те дни, когда она задерживается до утра, я нахожу на столе завтрак. Увидев это впервые, проплакал добрый час. Я был один – от того, что слишком поздно вспомнил, как нужны близкие люди. И мне очень давно никто не готовил завтраки, вот уже лет пятьдесят.

***

Майк не уследил за своим длинным языком и проболтался, что знает ту девушку. Её звали Робин.

Это все, что мне дозволено знать. Подговорить девушку познакомиться со мной и исчезнуть, кормить недомолвками, подогревая интерес, – в стиле Майка.

То, что она ушла, ничего не значило – я не мог и предположить, на что Майк готов пойти ради воплощения очередной своей гениальной затеи, и тем более не мог предположить, в чем на самом деле она заключалась.

Майк – один из тех людей, которые, узнав, что вы считаете его другом, а если вы хоть где-то обмолвились об этом, он точно узнает, – получают безлимитный доступ в вашу жизнь. Менее агрессивная, но более въедливая версия "Кабельщика".

Я понимаю, хоть и с неким ужасом, что Майк именно такой. При этом он гораздо лучше большинства друзей, которые у меня были. И, тем не менее, он бывает настолько несносным, что ставит свою тонкую шеенку под удар.

– Очевидно же, что ты попросил Робин познакомиться со мной, все сходится.

Майк полез в бутылку, походя затолкав в нее и меня.

– Так тебе не нужна моя помощь? – холодно спросил он.

– Мне просто не нужна помощь…в такой форме, от кого бы то ни было, – завелся я.

Молчание. Раздутые ноздри, презрительный взгляд, театральная поза – в этом весь Майк.

– Ты уверен? – медленно и угрожающе процедил он.

– Да, я уверен. Но это не значит, что мне не нужен друг. Я хочу общаться со своим другом, мне не нужно подсовывать кого-то еще, – объяснял я, со стыдом понимая, что попросту оправдываюсь вместо того, чтобы поставить Майка на место.

Майка мои слова только распалили.

– Давай я кое-что тебе расскажу. Ты утверждаешь, что не способен общаться с людьми, ты не можешь общаться с людьми, не хочешь общаться с людьми и бла-бла, что ты там обычно говоришь. Будь твоя воля, ты безвылазно сидел бы дома, не вступая в переговоры иначе как по почте. Я считаю это лицемерием, поэтому пытаюсь тебя растрясти, но, видимо, ты готов сидеть дома жалеть себя, пока не превратишься в растение. Я хочу помочь, но ты ведешь себя как идиот. Я – помогаю, ты – идиот.

Майк говорил непривычно жестко, яростно жестикулируя и непрестанно тыкая в меня пальцем, и я почти во всем был с ним согласен, кроме главного.

– А ты не задавался вопросом, нужно ли мне это? Что, если моя жизнь меня полностью устраивает? Даже не так: что, если только такая жизнь меня устраивает?

– Устраивает? Тогда скажи мне, что ты счастлив, и я со спокойным сердцем отвалю, – прибавил громкости Майк.

– Еще как счастлив! – огрызнулся я.

– Ты трус, чувак, а трусы не бывают счастливы. Ты носишься со своими страхами, думаешь о них днем и ночью, каждый день, без выходных и перерывов на обед. Это не только эгоизм, но и порядочное свинство по отношению к самому себе. Хочешь быть одиноким, злобным и несчастным? Валяй! А я умываю руки.

– Да что с тобой сегодня? Чего ты взъелся?!

Майк хотел что-то ответить, но только зарычал с досадой, которой хватило бы и на сотню, и, не глядя на меня, ушел.

Майк был зол на меня, остервенело зол. Должно быть, он действительно подговорил Робин со мной познакомиться, и то, что она ушла, могло значить одно: я отвратительно себя вел. Либо она сама подошла ко мне, но сбежала, и это могло значить одно: я отвратительно…

Я сел и надавил ладонями на глаза. Майк прав, тысячу раз прав. Я трус. Я столько себе обещаю, но сдаюсь, оказываясь за порогом квартиры. Стараюсь быть незаметным, не смотрю ни на кого, чтобы со мной было как можно меньше поводов заговорить. Я жалок и слаб. Но разве я делаю что-то плохое? Нет. Нежелание выходить из зоны комфорта не является тем, что заслуживает порицания. Я могу жить так, как хочу, я имею на это право. Но так ли на самом деле выглядит моя зона комфорта, так ли я хочу жить? У меня не было ответа. Я хотел, чтобы все было иначе, часами мечтал об этом, и, чем дольше мечтал, тем сильнее страшился.

Тяжелые мысли приковали меня к месту. Я прогонял через сознание все самое плохое, что только мог о себе вспомнить, и не мог остановиться и только больше ненавидел себя.

Нужно почитать что-нибудь на этот счет, какую-нибудь психологическую дребедень. Майк рассказывал, что неподалеку есть хороший книжный магазин. Майк, чтоб его…

На полке у входной двери, под ключами, я обнаружил записку. "Робин" – было написано на ней. И номер телефона.

Очевидно, что Майк навязывает нас друг другу, и это было отвратительно. Я скомкал записку и положил в карман, к массе ничего не значащих бумажек – чеков и билетов, надеясь однажды выбросить ее вместе с остальными, чтобы она сама зацепилась за весь этот хлам.

Особо не раздумывая, я отправился в книжный. Мне стало очень горько от того, что мое собственное мнение на мой собственный счет не имело надо мной никакой власти. Еще хуже – я не имел определенного мнения на свой счет.

Я шел, интуитивно сворачивая то вправо, то влево, и скоро вышел к крошечной книжной лавке на углу трехэтажного дома, затянутого плющом. Именно это я и ожидал увидеть.

Характерная для меня предусмотрительность: на случай, если мне предложат помощь, я заранее приготовил ответ. Так куда спокойнее заходить в незнакомое место.

Дверь легко распахнулась, и колокольчик над ней отозвался приветливым звоном. Я, однако, воспринял его как сущее зло, обращающее внимание посетителей на вновь вошедшего.

Женщина весьма преклонных лет за прилавком на мгновение подняла на меня глаза, не фокусируя взгляд, и вновь занялась своими делами; мужчина в дальнем углу был увлечен поисками, энергично вытаскивал книгу за книгой, бормоча что-то себе под нос. Кроме них в магазине был всего один посетитель. У одной из полок, в профиль ко мне, стояла девушка. Лицо ее было закрыто рыжими кудрями, так что я видел только кончик носа, но это несомненно была она. Тоненькая, взлохмаченная, укутанная в водолазку. Робин.

Книжные полки поплыли, от лица отхлынула кровь. Вот и доказательство. У Майка был на нас долгосрочный план. У Майка и Робин был план. А я ощущал себя лабораторной крысой. Куда же он побежит?

Нужно было убираться, пока она меня не заметила, если это уже не произошло, если она не притворяется и не тянет время, наслаждаясь моим замешательством. Нужно было незаметно отступить, но ноги не слушались. Я вздохнул, чтобы собраться с силами, и сделал это с таким свистом, словно у меня было пробито легкое.

Я резко развернулся, чуть не запнувшись за собственные ноги, выскочил из магазина и скрылся за ближайшим углом. В голове стучало: все подстроено, все подстроено, все подстроено! Не исключено, что это эксперимент претендующего на оригинальность режиссера, и все наши якобы случайные встречи сняты на скрытую камеру. Я видел нечто подобное в кино и даже вспомнил бы, в каком, если бы не "интересные" факты, которыми весь сеанс отвлекал меня Майк.

«Майк!!!» – хотел закричать я, упасть на колени, расставив руки, запрокинув голову, но ничего подобного, разумеется, не сделал и не сделаю никогда.

Спустя час я оказался в глубине Феникс парка, где нашел наиболее безлюдное место и упал на траву. Я дрожал, как загнанный кролик. Только кролик боится смерти, его можно понять, а чего боюсь я? Вряд ли Майк и Робин сговорились, чтобы убить меня, расчленить и рассовать по банкам останки, а потом, в старости, смотреть на них и с нежностью вспоминать своего чудаковатого знакомого.

Лежать на траве оказалось очень удобно, лучше даже, чем в собственной постели. Я давно не испытывал чувства, которому положено возникать, когда вечером, уставший, ложишься спать, или утром в выходной день наслаждаешься тем, что можно подольше поваляться в кровати – того самого чувства, когда перестаешь чувствовать абсолютно расслабленное и довольное тело.

Я лежал и думал, бесконечно долго, о том, что же происходит. Я копался в прошлом, возвращался в детство, но не находил причин быть таким, какой я сейчас. Не так, наверное: я был таким всегда. Совсем не хотел общаться с окружающими. Сначала не хотел, а теперь – не умею.

Не хотел и все тут, безо всяких причин, как не хочу до сих пор. У меня были друзья: школьные, университетские, но нас кроме учебы ничто не объединяло, поэтому мы быстро позабыли друг о друге. Никто не в обиде.

Я легко сошелся с Майком: он неплохо натренировался на своих многочисленных друзьях и приятелях. Майк был приветлив, открыт и не назойлив во всем, что не касалось кинематографа и решения чужих проблем. И, к несчастью, он был прав – нельзя в каждом встречном видеть врага. Правда, только если ты Майк и окружаешь себя людьми, в которых уверен. Но это только догадки. Возможно, Майк все время врет, или ему попросту все равно. Или, и этот вариант кажется мне все менее и менее фантастическим, Майк – пришелец, посланный на Землю изучить местную неразумную фауну.

Вот почему я расставался с девушками, появлявшимися в моей жизни. Не из-за того, что они были пришельцами. Все они были жутко скрытными в самых простых вещах, знание которых нисколько не изменило бы мое к ним отношение. Привычка постоянно врать превращала их в пародию на человека – неплохую, но напрочь лишенную главного – человечности.

И даже после того, как застаешь их с поличным с собственным так называемым "другом" в позе, затрудняющей непринужденную беседу, они продолжали врать. "Да что ты несешь, я тебя даже не слушаю!" – вспылил я, когда в последний раз проходил курс неудачных отношений. Стоит ли рассказывать, каким количеством отборной грязи я был полит, и что отмываться от нее пришлось в одиночку.

***

Суббота, раннее утро. Я проснулась резко, словно ужаленная. Мне снилась злополучная вечеринка и этот парень. Отчего-то у него были очень тонкие и длинные руки и пальцы и огромная голова, формой напоминающая перевернутую каплю. Я с досадой вспомнила, что нам обоим знаком Майк, что означало повышенный риск встречи – случайной или нет, одной или нескольких…знать не желаю ничего о затеях Майка на мой счет.

Поразмыслив, я заключила, что Майк никак не мог устроить наше знакомство, хотя мое глупое поведение предвидеть было несложно. Никогда не считала себя хорошим собеседником и действительно не была им, а на той вечеринке, ко всему прочему, старалась вести себя как можно неприветливее. Но он все равно со мной разговаривал, как и многие другие – такое случалось постоянно. Не понимаю, зачем люди со мной разговаривают. Я бы сама с собой не общалась, если бы могла, но внутренний голос, к сожалению, нельзя изолировать. Можно заткнуть его, навязав глупую песенку, но тогда уже к середине дня хочется отрубить себе голову.

Я отвлеклась. Нужно найти упражнения на концентрацию внимания, если будет время. Но с таким расшатанным вниманием его никогда не будет. Очередной замкнутый круг, у меня их много, как колец у женщины падаунг, только гордиться нечем.

Вчерашний вечер запоздало смущал меня. Если эти двое, то есть Майк и мой новый, пока безымянный, знакомый (хотя «эти двое» звучит более презрительно, и это важно, даже если они меня никак не могут сейчас услышать), что-то задумали, придется принимать крайние меры. Какие именно, я еще не знаю, но они непременно должны быть крайними.

Временами, ведя долгие разговоры ни с кем, я представляю, как мои мысли складываются в осязаемые строчки. Временами, когда это происходит, я понимаю, что любая моя мысль сопровождается множеством уточнений и еще большим множеством «но», вынесенными в скобки или даже в сноски. Временами это меня раздражает, и я начинаю рисовать таблицы, которые всегда оказываются слишком велики, чтобы долго держать их в голове.

– Аааааалллоооооо, – недовольно протянул Майк.

– Привет.

– Привет, детка.

– Это Робин, – зачем-то уточнила я.

– А это Майк, – весело сообщил он. Я невольно улыбнулась.

– Ты называешь меня "деткой", только если хочешь сообщить что-то неприятное или о чем-то попросить.

– Раньше это было так, но перед тобой новый Майк! Новый Майк решил называть тебя так всегда и не просить пожертвовать свою почку.

– Я скажу тебе, наверное, что против "детки".

– Так скажешь или нет?

– Я не хочу, чтобы ты меня так называл. Заявляю свое категорическое "нет".

– Окей, не буду. Что-то случилось?

– Вчера была вечеринка у Кевина…

– Здорово, как прошло?

– …и ты не пришел.

– А, это…у меня появилась срочная работенка, – после чуть более долгой паузы, чем положена человеку кристальной честности, сказал Майк.