Текст книги "Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы"

Екатерина приняла эль с благодарной улыбкой и пожала плечами.

– Я пришла в покои дофина в обычное время, но ужин не подают, пока не готов дофин, а это зависит от того, когда он соизволит встать с постели. Сегодня же он решил не вставать до темноты. Я устала ждать и ушла. Вот почему я голодна. Мне жаль его придворных, им часами приходится дожидаться еды, а затем их могут продержать за столом до поздней ночи, пока подается блюдо за блюдом. Дофин настаивает на длительных банкетах каждый день, и у него, конечно же, имеется вино. Еще он пьет какое-то жуткое пойло, которое делают в Нормандии из яблок. Не знаю, как оно называется, но пахнет омерзительно.

– К-хм… – Жан-Мишель боязливо кашлянул, но страсть делиться знаниями пересилила застенчивость. – Я пробовал его в руанских тавернах. Его называют аквавитом, водой жизни. Правда, на следующий день чувствуешь себя так, словно выпил воды смерти.

– Возможно, именно поэтому мой брат остается в постели столь долго, – с милой гримаской заявила Екатерина. – Он слишком много пьет. Утверждает, что способен управлять Францией в одиночку, но не представляю, когда он занимается делами, если спит до заката.

– К-хм… – снова кашлянул Жан-Мишель и, набравшись смелости, решился, наконец, занять свое место. – Его высочество рассылает гонцов глубокой ночью. Мы держим лошадей наготове, чтобы предоставить их в любое время. Гонцы прибывают постоянно. Послания, которые доставляют среди ночи, будут прочитаны, но курьеру, прибывшему в полдень, приходится ждать до полуночи.

– Он превращает ночь в день, – кивнула Екатерина. – Будем надеяться, что он сможет обернуть и страну к лучшему, как обещает. Жан-Мишель, что об этом думают твои приятели-возчики?

Мой муж залился краской смущения.

– Что ж, ваше высочество…

– Да разве болтовня кучки олухов чего-нибудь стоит, ваше высочество? – поспешно вмешалась я, предупреждая прямолинейный ответ мужа. – В наши дни каждый, кто управляет телегой, считает, что и страной сумеет управлять!

Жан-Мишель бросил на меня обиженный взгляд.

– Если хотите правду, все думают, что война неизбежна, – выпалил он.

– С кем? – спросила Екатерина. – С англичанами?

– Да, ваше высочество, – решительно кивнул Жан-Мишель. – Вчера прискакал вестник из Булони и поведал, что в Английском проливе замечены караваны судов, идущие в Англию. Король Генрих купил их на верфях Зеландии. Нетрудно догадаться, зачем.

– Тогда почему Луи отослал принцев? Ведь он будет в них нуждаться, когда захочет поднять армию.

Видя лестный интерес Екатерины, Жан-Мишель стал весьма красноречив:

– Некоторые утверждают, что он слеп к английской угрозе и считает короля Генриха собакой, которая лает, да не кусает. Дофин решил, что король Генрих не осмелится противостоять мощи Франции, а поэтому на Англию можно не обращать внимания, опасность военного вторжения рассеется сама по себе.

Екатерина напряженно подалась вперед.

– Если так думают некоторые, что же думают остальные?

Муж облизал губы, не решаясь отвечать правдиво, но затем поддался порыву.

– Похоже, дофин больше опасается безжалостного честолюбия герцога Бургундского и надеется заключить союз с королем Генрихом. На этой неделе двор покинули важные вельможи – секретарь короля и его духовник, архиепископ Буржский. Они не из тех, кто оставляет свои посты без веской причины. Я помогал снаряжать их обоз; они направлялись в Англию.

– Да, об этом я не знала. – Екатерина нахмурилась и взглянула на меня. – Неудивительно, что дофин настаивает на моем пребывании в Париже. В отсутствие невесты брачный союз не заключить. – Она отпила глоток эля и с вызовом вздернула подбородок. – Что ж, если я так важна для планов брата, мог бы вылезти из постели и накормить меня ужином!

Если бы не сплетни конюхов, пересказанные моим мужем, Екатерина никогда не узнала бы, что ей опять суждено стать приманкой в дипломатических переговорах. Впрочем, несколько недель спустя Жан-Мишель сообщил, что тайное посольство вернулось ни с чем, так же тихо, как и убыло.

С приходом летней жары в Париже постепенно нарастало недовольство, однако за городскими стенами шаткое перемирие между двумя главными соперниками принесло свои плоды. Избавленные от армий орлеанистов и бургиньонов, постоянно рыскавших по Иль-де-Франс в поисках продовольствия, крестьяне вырастили хороший урожай. Жан-Мишель рассказывал о полях золотистой пшеницы и садах, стонущих под тяжестью фруктов. Впервые за долгое время я перестала беспокоиться, когда он уезжал за продовольствием.

К осени, когда урожай собрали в амбары, пошел слух, что король Генрих с двенадцатитысячной армией пересек Ла-Манш на своих новых кораблях и встал в устье Сены. Крепость порта Гарфлёр окружили войска с аркебузами и осадными орудиями. Екатерина узнала об этом из отчета герольда, за ужином в покоях дофина. Вместо немедленного призыва к оружию Людовик велел принести еще один бочонок аквавита и громко хлопал в ладоши, слушая песенку шута о стае английских обезьян.

– Луи говорит, что Гарфлёр хорошо вооружен, обеспечен продовольствием и легко выдержит любой штурм, – рассказывала принцесса, когда я помогала ей переодеться ко сну. – Он считает осаду развлечением и пообещал двадцать экю тому, кто привезет самый забавный рассказ о ней. Мой драгоценный братец утверждает, что англичан ведет развратный бабуин, которому все это скоро надоест и он отправится восвояси. – Екатерина гневно топнула ногой. – А ведь всего несколько недель назад Луи посылал к королю Генриху архиепископа – заключать мир и договариваться о свадьбе!

* * *

Сентябрь принес резкое изменение в погоде. Дождь лил целыми днями. Вопреки самодовольному хвастовству дофина англичане взяли Гарфлёр.

– Аквавит, вода жизни! – восклицала Екатерина в отчаянии. – Ее следует переименовать в «воду безумия».

Находясь под влиянием этого напитка, Луи проигнорировал сообщения о том, что кровавый понос, который разорил английскую армию, уничтожил и защитников осажденного порта. Голодающие солдаты французского гарнизона, изможденные и обескураженные отсутствием королевской поддержки, сдались на милость победителей.

Париж захлопнул ворота, как только поползли слухи, что английские корабли идут вверх по Сене. Герольды и гонцы поскакали во всех направлениях, неся вассалам королевский призыв к оружию. В Париже царило смятение. Гражданских ополченцев вооружили, и дофин с коннетаблем д'Альбре повели спешно собранные силы из города в сторону Пикардии, к месту сбора войск. Я постоянно беспокоилась о Жан-Мишеле, потому что королевские возчики доставляли армии оружие и провиант через земли, по которым английский король вел свои войска походом, называемым солдатами «шевоше»,[9]9
  Шевоше (фр. chevauchée, «прогулка верхом») – опустошительные рейды английских войск по французской территории во время Столетней войны.


[Закрыть] грабя селения и сея хаос.

Как всегда в трудные времена, расцвела торговля индульгенциями, реликвиями и амулетами. В одну из наших редких вылазок в центр Парижа мы с Алисией купили для Жан-Мишеля медальон святого Христофора, надеясь, что покровитель путешественников и странников убережет его от опасностей в пути. Медальон был сделан не из драгоценного металла, но мы выбрали его, потому что в отливке был небольшой изъян: казалось, что святой Христофор улыбается. За ужином Люк сказал, что святой похож на Жан-Мишеля. Я решила, что блеск цепочки на шее привлечет воров, поэтому во время краткого ночного отдыха мужа зашила медальон в подкладку его кожаного дублета, выбрав местечко поближе к сердцу.

– Конечно, теперь мы обязаны напасть на английские войска! – раздраженно восклицала Екатерина. – Нельзя позволять англичанам безнаказанно опустошать Нормандию. В ближайшее время мы наверняка услышим о начале военных действий.

Мы все были разочарованы отсутствием новостей, ибо во дворце не осталось никого из знатных вельмож, к которым могли явиться герольды. Королева по-прежнему находилась в Мелёне, а в начале октября короля усадили на пони и увезли в Руан, представлять королевскую власть в военном совете. В салоне Екатерины говорили только о рыцарях да о сражениях. Королевских возчиков, приезжавших во дворец, расспрашивали обо всем, что они видели. Однажды октябрьским вечером Жан-Мишель, уставший и промокший насквозь, вернулся домой. Едва он переоделся в сухую одежду, как весть о его прибытии дошла до Екатерины, и та послала к нам Агнессу де Бланьи.

– Принцесса предлагает вам местечко у огня и легкий ужин. Ей, как и всем нам, очень хочется услышать новости, – умоляла она Жан-Мишеля.

Герцогиню Бонну хватил бы удар от одной только мысли о конюхе, входящем в личный салон Екатерины. Но Бонна находилась в Блуа, а Екатерина не обращала внимания на дворцовый этикет. Жан-Мишель, привыкший соблюдать правила поведения, долго не решался принять приглашение. Наконец он все-таки зашел в салон, дивясь на богатую обстановку, украдкой обтер обшарпанные носки башмаков о шоссы[10]10
  Шоссы – средневековая мужская одежда, штаны-чулки.


[Закрыть] и неловко присел на краешек табурета у камина. Екатерина не без умысла велела мне налить ему большую чашу вина. Жан-Мишель наполовину осушил ее содержимое, закусил пирогом с олениной. Хмельной напиток и сытная еда заставили моего мужа забыть о смущении, и он уверенно начал рассказ.

– Меня прислали за королевскими штандартами, – поведал Жан-Мишель. – Дофин беспокоится, что бойцы, которые совсем недавно воюют вместе, не смогут разобрать, кто друг, а кто враг. Он распорядился, чтобы на штандарт каждого командира французской армии добавили французскую лилию.

– Точно ли будет битва? – нетерпеливо перебила Екатерина. – Как велики силы дофина?

Жан-Мишель почесал в затылке.

– Не могу сказать, ваше высочество. Хоть я и езжу от лагеря к лагерю, всех не вижу. Вдобавок, когда я привез стрелы в лагерь д'Альбре, туда как раз примчался герольд Артуа. Он предупредил коннетабля, что, если тот передвинет войска ближе к фламандской границе, герцог Бургундский расценит это как акт агрессии против его владений и отреагирует соответствующим образом. Армия герцога, готовая к бою, стоит между войсками дофина и англичанами, и еще неизвестно, к какой стороне он примкнет.

– Герцог Бургундский, как обычно, верен самому себе, – язвительно заключила Екатерина. Она, как и я, все еще вздрагивала при одном только упоминании этого имени, хотя дьявол-герцог не ступал в Париж уже более семи лет. – А как велика английская армия, Жан-Мишель?

– Англичане оставили гарнизон в Гарфлёре и отправили несколько тысяч больных и раненых обратно в Англию. По слухам, с королем Генрихом осталось около восьми тысяч человек, – ответил Жан-Мишель и допил остатки вина. – Против французской армии это ничто.

– Возможно, Генрих полагает, что дофин не сумеет собрать воедино всю мощь Франции, – сказала Екатерина. – Видит бог, мы все в этом сомневаемся!

– Говорят, англичане надеялись сделать быстрый бросок к Кале, грабя селения по пути, но коннетабль перекрыл мосты на реке Сомме. Теперь, если только герцог Бургундский не переметнется на сторону Англии, короля Генриха поймают, как ли́са в капкан. Наши солдаты уверены, что ко дню святого Криспина его либо убьют, либо в плен возьмут.

Екатерину очень заинтересовало это предсказание.

– Возможно, пленного привезут в Париж, – проговорила она медленно, – и мы увидим короля Генриха. Подумать только, его прочили мне в мужья! Говорят, он красив, но суров. Интересно, он когда-нибудь улыбается? Метта, налей Жан-Мишелю еще вина, – велела принцесса и добавила: – А когда дофин поведет войска в бой?

С некоторым трепетом я налила еще вина. Чаша была большая, а напиток – крепче, чем привык Жан-Мишель. Мой муж раскраснелся, язык у него начал заплетаться.

– Не раньше, чем я привезу королевские штандарты, – величественно заявил он и сделал большой глоток. – Один оруженосец сказал мне, что по правилам рыцарства королю Генриху было разрешено пересечь Сомму, чтобы обе стороны встретились в Пикардии, на твердой земле. Хотя после проливных дождей… твердая земля…

Екатерина возмущенно фыркнула.

– Ему позволили пересечь Сомму? Но это война, а не рыцарский турнир! Надо было воспользоваться преимуществом и напасть на англичан, когда они пересекали реку.

– О, с преимуществом у нас полный порядок, – усмехнулся Жан-Мишель. Вся его почтительность растворилась в винных парах. – У короля Генриха всего пять сотен рыцарей. Большинство его людей – простые лучники, у них даже сапог нет. Именно поэтому мы зовем их обезьянами, ведь они сражаются босиком, и кожаная куртка – единственный их доспех. Они станут кормом для собак после первой же нашей кавалерийской атаки. Резня, вот что там будет! Равнины Пикардии пропитаются английской кровью!

Рассказ становился слишком грубым, и мне пришлось вежливо напомнить Жан-Мишелю, что ему рано вставать. Мой муж неохотно отвесил поклон и попрощался с Екатериной, а я отвела его наверх, уложила в постель и вернулась в салон.

Присутствующие оживленно переговаривались. Щеки Екатерины порозовели, глаза возбужденно сверкали. Я украдкой бросила взгляд на бутыль, но вина в ней оставалось столько же, сколько было до моего ухода. Рассказ Жан-Мишеля о предстоящих сражениях, по-видимому, затронул в принцессе воинственную жилку.

– Как бы я хотела увидеть битву! – воскликнула она. – Представьте себе это зрелище: французские рыцари выстроились ряд за рядом, их броня сверкает, лошади бьют копытами, герольды носятся между командирами, а над ними развеваются орифламмы!

Увы, романтические фантазии не имеют ничего общего с кровавой действительностью боя. По правде говоря, я и сама знала только то, что во время войны поднимаются цены на еду, однако не верила ни в скачущих коней, ни в реющие стяги, рисуемые воображением Екатерины. Сразу же после отъезда мужа я зажгла свечу перед образом святого Христофора, чтобы укрепить силу медальона. Путешествуя по делам короля, Жан-Мишель и прежде рисковал нарваться на грабителей, но никогда еще он не отправлялся на поле битвы.

11

На протяжении многих лет последние дни октября давались мне тяжело. Безусловно, в годовщину рождения и смерти моего первенца я горевала по нему, и каждый день рождения Екатерины, пока она была у монахинь Пуасси, повергал меня в еще большее уныние. В день, когда ей исполнилось четырнадцать, я радовалась тому, что могу праздновать вместе с ней.

Оглядываясь на события того памятного дня, кажется невероятным, что принцессе исполнялось только четырнадцать. Я вспоминала себя в том же возрасте, когда считала себя такой взрослой и готовой к романтике острых ощущений, которой требовал мой горячий нрав. Теперь-то я, конечно, понимала, что была еще почти ребенком, когда поддалась зову юношеской страсти, ответив на горячие поцелуи и нетерпеливые объятия Жан-Мишеля. Напротив, Екатерина до недавнего времени жила под бдительным оком целомудренных монахинь, а теперь страдала от запретов и строгих правил, регулирующих жизнь принцессы. Королевский двор следил за каждым шагом Екатерины. С самого своего возвращения в Сен-Поль она находилась в центре политических планов и кризисов, так что ей не довелось насладиться ни детскими играми, ни невинными забавами юности. Даже пококетничать было не с кем, потому что все молодые кавалеры и пажи отправились на войну. Я очень надеялась, что в этот день рождения Катрин сможет предаться беззаботному веселью.

Пир проходил в зале королевского особняка, украшенном разноцветными лентами и гирляндами из осенних листьев. Королеве Изабо отправили приглашение, но гонец привез ответ, что приехать она не сможет. У родной матери не нашлось ни теплых слов, ни подарка в день рождения дочери. Впрочем, мою возлюбленную госпожу это нисколько не удивило.

– Она мной недовольна, – равнодушно заметила Екатерина. – Я не бросилась к ней в Мелён, поэтому она считает, что я встала на сторону Луи. Вряд ли он сообщил ей, что не позволяет мне покидать Париж.

Похоже, Екатерина была рада отсутствию королевы и верила рассказам Луи о причастности матери к делам герцога Бургундского.

Королевских поваров и бо́льшую часть дворцовых припасов отослали к войскам, поэтому праздничное меню было сравнительно простым. Однако главное блюдо получилось воистину великолепным. Никто не заметил, что в королевском парке стало на одного павлина меньше; жареный и повторно покрытый перьями, он превратился в роскошное угощение. Поскольку ни один праздничный стол не обходился без искусно изготовленного марципана, я обратилась к отцовскому приятелю-кондитеру, и он сотворил для Екатерины великолепный десерт. В ее честь менестрель написал и исполнил балладу, где говорилось о юной принцессе, прославившейся красотой и благонравием, которая отвергла дюжину благородных женихов ради любви скромного оруженосца, оказавшегося переодетым принцем. Катрин пришла в восторг от песни и наградила юного красавца певца туго набитым кошельком. Юноша отвесил принцессе изящный поклон и сверкнул белоснежными зубами. Екатерина украдкой переглянулась с фрейлинами, скрыв девичий смешок за ладошкой.

Знатные гости на торжестве отсутствовали, поэтому нашлось место для прислуги, пусть и в дальнем конце стола. Я сидела рядом со своими детьми и с удовольствием смотрела на молочную дочь, блиставшую юной девичьей красой. В известной балладе, которую до сих пор поют трубадуры, говорится о том, как королева Изабо, в бытность свою безвестной баварской принцессой, привела семнадцатилетнего короля Франции в такой восторг, что тот потребовал устроить свадьбу через неделю после их знакомства. Глядя на Катрин, легко можно было представить себе повторение той истории.

На праздник Екатерина надела бледно-голубое платье, шитое серебром. Головным убором служил причудливый конус из золотой сетки, недавно вошедший в моду у придворных дам. Вуаль, украшенная крошечными хрустальными звездами, сверкала, как морские брызги в солнечном свете. За день до праздника я осторожно выщипала Катрин волосы надо лбом, чтобы подчеркнуть нежный овал лица и высокие скулы. Когда похвалы балладе стихли, процессия ливрейных пажей, слишком юных, чтобы идти воевать, внесла удивительной красоты лакомство, изображавшее колесо святой Екатерины – что же еще? – стоящее в языках марципанового пламени.

Однако прежде чем сладкий шедевр завершил обход зала, гул разговоров внезапно стих. Под резной каменной аркой входа появился королевский гонец в грязной кольчуге и обтрепанном сюрко. Он устало приблизился к королевскому столу, преклонил колени и, дождавшись наступления полной тишины, заговорил осипшим от истощения голосом:

– Его светлость принц Людовик, дофин Вьеннский и герцог Гиеньский, шлет приветствие любимой сестре Екатерине, дочери короля Франции. Мне велено оповестить вас о том, что два дня назад, в день святого Криспина, подданные Франции вступили в бой с англичанами в месте под названием Азенкур.

Лицо Екатерины побледнело, сжатые руки взлетели к груди, но принцесса не вымолвила ни слова. Шум за столом утих.

– С прискорбием сообщаю о катастрофическом поражении Франции, – произнес герольд выспренне, дрожащим от волнения голосом. – Многие знатные лорды погибли, многие изранены. Вы должны подготовиться к большой скорби и долгому трауру.

Гонец замолчал.

Екатерина медленно встала, вцепившись пальцами в край стола так, что побелели костяшки.

– Вы – герольд Монжуа, мессир? – спросила она. – Увы, мне трудно определить, герб на вашем сюрко разорван. Я признательна вам за исполнение ужасного долга. Мы благодарим бога за спасение жизни дофина. А можете ли вы назвать имена погибших?

– К сожалению, я не знаю, ваше высочество, – сокрушенно отозвался гонец. – Список готовится, но понадобится не одна неделя. Убитых очень много… – Его голос сорвался. Изможденный герольд с трудом устоял на ногах.

– Мессир, я вижу, вы устали. – Екатерина жестом подозвала к себе лакеев. – Накормите его и отведите отдохнуть. – Она вновь повернулась к герольду: – Когда вы оправитесь, мессир, я хотела бы услышать подробности этих страшных событий.

Он молча кивнул. Слуги подхватили его под руки и вывели из зала. Присутствующие горестно зашептались, но стоило Екатерине заговорить, как шум моментально утих.

– Мы не можем долее предаваться веселью. Праздник окончен. Нам следует помолиться за Францию и за души погибших. Бог да помилует всех нас.

Я безотчетно прижала к себе Алисию и Люка. Принцесса направилась к выходу. Ее праздничный наряд, украшенный серебряными бубенцами, внезапно показался трагически легкомысленным.

– А как же отец? – испуганно спросил Люк. – Вдруг он тоже участвовал в сражении?

– Откуда нам знать? – ответила я слабым голосом, снедаемая тем же страхом. – Как сказала принцесса, остается только молиться.

Тихо переговариваясь, гости покинули пиршественный зал и угрюмо двинулись к огромным дверям. Внезапно ливрейный паж тронул меня за локоть, и я вздрогнула от неожиданности.

– Ты нужна принцессе, – прошептал он. – Мне приказано проводить тебя к ней.

Я в замешательстве огляделась, охваченная непреодолимым желанием молиться с моими испуганными детьми о безопасности Жан-Мишеля, но, как и прежде, преданность Екатерине одержала верх. Я неохотно кивнула и взяла за руки Алисию и Люка.

– Ступайте в церковь и молитесь за отца, потом ждите меня в нашей комнате. Я приду, как только смогу.

Паж провел меня к внушительным двойным дверям в личные покои королевы. При нашем приближении два ливрейных стража распахнули створку, однако паж остановился у порога, озадаченно наморщив лоб.

– Принцесса сказала, что дофину необходимо утешение. Ты знаешь, что принести, – вполголоса произнес он.

Мне стало ясно, что принц Людовик находится во дворце, не может или не желает появляться на публике и что его мучает голод и жажда – как всегда в тяжелые времена.

– Неси пироги и окорок с праздничного стола, – велела я пажу. – Ах да, и побольше рейнского из погреба королевы. Где дофин?

– С принцессой. Проходи.

Мы прошли по коридору к резной двери, из-за которой доносились монотонные причитания дофина:

– Ох, почему меня там не было?! Господь всемогущий, почему?!

– Немедленно принеси вино, – сказала я пажу. – Скорей! Анжуйское. Бургундского он пить не станет. Беги!

Фрейлины Екатерины стояли у двери, ломая руки и перешептываясь.

– Дофин нас отослал, – встревоженно поведала мне Агнесса де Бланьи. – Принцесса Екатерина осталась с ним наедине, а он в ужасном состоянии. Что делать?

– Ничего, – решительно ответила я. – Если дофин вас прогнал, тут уж ничего не поделаешь. Я сама отнесу ему еду и вино.

Вопли Луи смолкли.

– Почему тебя там не было? – еле слышно спросила Екатерина. – Ты генерал-капитан Франции. Кто возглавил армию?

– Коннетабль! – вскричал Людовик. – Он обещал решительную победу. Уверил меня, что мое присутствие необязательно для разгрома горстки англичан. Ха!

– А теперь он что говорит? Как он объясняет поражение столь многих таким малым числом? – презрительно осведомилась Екатерина.

– Ничего он не говорит! Его убили! – с мукой в голосе вскричал дофин. – В первой же атаке. Коннетабля втоптали в грязь вместе с тысячами французских рыцарей. Я прискакал на поле боя, как только пришло известие. Ужасное зрелище! – В бессильном отчаянии Людовик затопал ногами.

– Луи, присядь, отдохни, – взмолилась Екатерина. – Ты измучен до предела.

– До отдыха ли, когда цвет Франции гниет на вспаханном поле! – От яростного топота содрогнулись толстые дубовые половицы. – Род Бар уничтожен – погиб и герцог, и оба его сына. Убиты Алансон, Брабант, Невер…

– Братья герцога Бургундского! – ахнула Екатерина. – Боже мой! А сам герцог?

– Его не было, – буркнул дофин. – Он находился всего в нескольких милях от поля боя, обещал прийти, но так и не явился.

– Вот неожиданность! Хорош Иоанн Бесстрашный! – презрительно воскликнула принцесса. – А Карл Орлеанский?

– Взят в плен, как и Бурбон, и многие другие. По крайней мере, они живы, их выкупят. Половину французских пленных по приказу Генриха Английского предали мечу – вопреки законам рыцарства! Почему он это сделал? Мы ведь позволили ему пересечь Сомму! Он просто чудовище… Господи, сколько народу погибло… Жаль, что я не погиб вместе с ними!

В этом вопле слышался голос робкого испуганного мальчугана, которого в дни деспотичного правления мадам Лабонн наказывали, запирая в сундук. Судьба оказалась жестока к Луи – он остался все тем же боязливым ребенком.

– Слава богу, что ты уцелел! – воскликнула Екатерина. – Франция нуждается в тебе больше, чем когда бы то ни было.

Тут у дверей возник паж с бутылью вина и блюдом закусок с покинутого пиршественного стола. Я забрала у него снедь и велела фрейлинам открыть мне дверь, полная решимости защитить Катрин от непредсказуемого нрава Людовика.

Луи обернулся на шум, готовый излить свою ярость на незваного посетителя, но взгляд его упал на содержимое блюда.

– Ах, еда! – воскликнул он, схватил кусок мясного пирога и вгрызся в него.

– Пресвятая Богородица! Тебе самому не противно? – поразилась Екатерина.

– Да как ты смеешь?! – Людовик фыркнул, плюясь крошками. – Я должен поесть! Как еще мне заполнить эту сосущую пустоту внутри? Тебе, Катрин, этого не понять. – Он с издевкой ухмыльнулся, продолжая жевать. – Ты не осознаешь, что вина за этот разгром и за эти смерти лежит на тебе!

– На мне? – переспросила Катрин, с удивлением глядя на брата. – Боже милостивый! Почему?

– Потому что ты ведьма! Ты его приворожила! – прокричал Луи, хватая кубок с вином.

Комната освещалась лишь догорающим в камине огнем и светом единственной свечи на буфете. Я сдержала возглас изумления, поставила еду и вино рядом со свечой и, крадучись, отступила в темный угол. Гневная вспышка дофина напомнила мне о том, что он – сын безумного. Похоже, Катрин тоже опасалась, что ее брат лишился рассудка. О моем присутствии он явно забыл.

– Ты имеешь представление о том, что красота делает с мужчинами? – проговорил Луи, жадно прихлебывая вино. – Нечестивый распутник Генрих Монмут вторгся во Францию, отчаянно вожделея твоей девственной плоти, – и десять тысяч французов лишились жизней… у твоих ног!

– Десять тысяч… Боже мой… – прошептала побледневшая Катрин.

Я решила, что дофин в своем отчаянии преувеличил число погибших.

– Это ужасно. Однако ты ошибаешься, Луи! – храбро продолжила Екатерина. – Король Генрих вожделеет не меня, а Францию. Я – не земля, которую он хочет, я жертвенный агнец, привязанный к этой земле. Ты не принял участия в сражении и остался в живых, чтобы вывести нас из этого хаоса. Без тебя власть приберет к рукам его пройдошество герцог Бургундский! Его мотивы избежать сражения очевидны! Он бережет свое войско, чтобы двинуться на Париж.

– Что ж! – Луи удивленно взглянул на Екатерину. Ярость на его лице сменилась невольным уважением. – Похоже, ты не просто хорошенькая ведьмочка, – протянул он. – Но кое-чего ты все-таки не знаешь. Наша очаровательная матушка уже послала за герцогом Бургундским, обещая ему триумфальную встречу в Париже и место у своей правой руки. Мои люди перехватили ее посланника, и я приказал запереть все городские ворота.

Услышав это, Екатерина испуганно перекрестилась.

– Святая Мария! Я никогда не пойму нашу мать! Но кто будет охранять вход в город? – спросила она. – Если коннетабль убит и армия рассеяна, какие силы ты призовешь, чтобы удерживать Париж?

– Я послал за графом д’Арманьяком. Он уже на пути из Гаскони.

– Так, значит, он тоже пропустил сражение? – раздраженно фыркнула Екатерина. – Ему нельзя доверять, Луи. Во всяком случае, не больше, чем герцогу Бургундскому.

– У меня нет выбора, – пробормотал дофин, осушая свой кубок. – Мне нужны люди. У д’Арманьяка они есть. Король нуждается в защите, и д’Арманьяк ее мне предоставит. Приходится выбирать между разбойником и дьяволом. По-моему, разбойник предпочтительнее.

– А ты уверен, что он придет? – скептически спросила Екатерина. – Он не привел свое войско в Пикардию на битву с англичанами. По-твоему, он приведет солдат в Париж, чтобы остановить герцога Бургундского?

– Да, потому что я обещал в награду сделать его коннетаблем Франции, – ответил Луи.

– Что ж, это заставит его поторопиться. А как насчет короля Генриха? Разве английская армия не двинется на Париж?

– Тут нам повезло. – Дофин подлил себе вина и негодующе воскликнул: – У чертова Монмута так мало людей, что ему остается только одно – спешно отступать к Кале. Боже милостивый, как ему удалось выиграть битву?

– А где наш король? – встревоженно спросила Екатерина, оставив без внимания восклицание принца. – Лишь бы отец не попал в лапы герцога Бургундского!

– Его паланкин двигался за мной, с эскортом из пятисот бойцов. Они вот-вот прибудут во дворец. О сражении король не знает. Известие о нашем поражении разобьет ему сердце.

– Несомненно, – мрачно отозвалась Катрин. – Мое сердце оно разбило.

* * *

Мне еще долго не удавалось вернуться к своим детям, помолиться с ними и утешить. Дофин допил вино и наконец-то удалился, а Екатерина, стойко державшаяся в присутствии брата, утратила напускную храбрость и разрыдалась, заливая слезами лиф праздничного платья.

– Я… н-не хотела плакать… п-перед б-братом… – всхлипывала она, горестно скорчившись на табурете. – Но… ох, Метта… сколько с-смертей! Десять тысяч! Какой ужас! Зачем все это? Мне так больно, словно клинком проткнули…

Я позвала фрейлин, и мы проводили рыдающую принцессу в опочивальню. Но, как выяснилось, не одно лишь горе вызвало боль. Екатерина отказалась от ужина и посетила скорбную мессу в королевской часовне, а затем позволила мне помочь ей переодеться ко сну. Мы сняли платье и обе сразу заметили кровь на сорочке.

– Пресвятая Богородица! – прошептала она, в ужасе глядя на кровавые пятна. – Метта! Должно быть, меня изнутри грызут демоны! Луи сказал, что я – причина войны. Это мне наказание!

– Нет, нет, ваше высочество! – Я порывисто обняла принцессу, ругая себя за то, что не предупредила ее о неизбежном этапе взросления. Мне не следовало упускать из виду, что ни монашки, ни ее мать сделать этого не могли. – Вы становитесь женщиной. Все женщины страдают от кровотечений с каждым циклом луны. Это проклятие Евы.

– Проклятие Евы? Так я околдована?

– Нет, ваше высочество, нет! Я объясню, но сначала принесу салфетку, чтобы не запачкать простыни.

Принеся означенный предмет, я рассказала, как сумела, о божьем наказании для Евы за то, что та дала Адаму откусить от плода Древа познания. Но даже в своем отчаянии по поводу бойни при Азенкуре принцесса усомнилась в правдивости библейской легенды.

– Неужели это правда? Бог наложил проклятие на женщин с тем, чтобы они расплачивались за грех Евы?

– Так толкует церковь, – кивнула я.

– Монахини нас этому не учили, – недоверчиво заметила принцесса. – Разве Пресвятая Дева страдала от проклятия Евы?