Текст книги "Молчание между нами"

Глава 22

Тия врывается в комнату, пылая праведным гневом, хватает Джоша и стаскивает с кровати. Или, может быть, он сам упал от шока? Мне трудно что-то разглядеть. Тия намного ниже Джоша, но ярость придает ей сил. На пороге стоит Марк с нечитаемым выражением на лице. Он смотрит на происходящее взглядом Моны Лизы. Смотрит на меня.

За спиной у него я замечаю нерешительно застывшую Аву со стаканом воды в руках.

– Ты что творишь, Джош?! – Тия проносится по комнате, как торнадо. Подбирает с пола мои ботинки – я даже не помню, когда их сняла. Потом забирается на кровать, закидывает мою руку себе на плечи и поднимает меня на ноги. Марк подходит и крепко обхватывает меня за пояс, чтобы я не упала. Я заливаюсь краской.

– Мэйдэй, да от тебя разит. Сколько ты успела выпить? – бормочет Тия себе под нос. Потом резко разворачивается к Джошу. – Я СЕРЬЕЗНО, ДЖОШ! КАК ТЫ ПОСМЕЛ?!

– Я пытался ей помочь, Тия! – Раскрасневшийся Джош сжимает кулаки.

– Скорее пытался забраться ей в штаны! Как будто ей и без этого мало проблем!

– Да блин, Тия, ты все не так поняла! Я бы ни за что…

– Что я не так поняла, Джош? Ты не обжимался у себя в комнате с девочкой, которая так напилась, что наутро ничего не вспомнит?

Джош открывает рот, потом снова закрывает. Смотрит на меня.

– Что, язык проглотил? – Тия делает шаг, испепеляя Джоша взглядом. – Я так и думала.

– Хватит, Тия. Идем отсюда. – Марк остужает ее гнев, обрывает новую тираду. На Джоша он даже не смотрит.

Моя голова весит целую тонну. И как мне удается удерживать ее на весу день за днем? Наверное, у меня шейные мышцы как у Геракла. Я укладываю голову Марку под плечо и там и оставляю. Мы проходим мимо Авы, и до меня доносится ее голос:

– Я ее искала, но нигде не могла найти…

– Спасибо, что позвала меня, Ава, – отвечает Тия.

Потом она оборачивается и говорит Джошу:

– Все в курсе, что ты к ней неровно дышишь, но так поступать нельзя. Если бы она хотела с тобой замутить, это случилось бы иначе.

Я укладываюсь на заднее сиденье машины и закрываю глаза. Марк и Тия не проронили ни слова с тех пор, как мы ушли с вечеринки. Я погружаюсь в полудрему, мое дыхание замедляется. Я слышу, как Марк оборачивается ко мне, но не открываю глаза.

– Тебе следовало пойти вместе с ней, – сухо говорит он Тие.

– Она не хотела. Сказала, что скоро вернется, – напряженно отвечает она. – Ты мог бы пойти за ней, когда увидел, что она зашла в дом.

– С каких пор ты слушаешь, что люди говорят спьяну?

– Тогда она еще не была пьяна. Она выпила всего один стакан, – оправдывается Тия.

– Ты же знаешь, ей много не надо.

– Ну так почему ты ее не остановил, когда она снова начала пить?

– Я этого не видел. – Марк утирает пот со лба.

– Селеста говорит, она выпила еще два стакана.

Я издаю невольный стон. Имя Селесты заставляет меня забыть, что я притворяюсь спящей.

– Даже во сне реагирует на это имя, – бурчит Тия.

– Два стакана? Господи. Тия, ты повела себя безответственно. Нужно было за ней присматривать.

– Безответственно? Это не я уговорила ее поехать на вечеринку. – В ее негромком голосе проскальзывают опасные нотки.

Я самую малость приоткрываю глаза. Марк и Тия напряжены и смотрят прямо перед собой. Какое-то время они оба молчат.

– Я совершил ошибку, – наконец произносит Марк. Он ведет машину по петляющей дороге, крепко сжимая руль.

– Поначалу все было нормально, – говорит Тия. Раскаяние Марка притушило ее гнев. – Она казалась такой счастливой, совсем как раньше. Не знаю, что пошло не так. Она танцевала от всей души, а потом вдруг испарилась.

Марк включает поворотник.

– Она стояла на краю веранды, но я не заметил, как она вернулась к бочке с пивом.

– На нее это совсем не похоже. Мне и в голову не могло прийти, что она будет с… ну, с этим.

Марк колеблется, а потом спрашивает:

– Он ей нравится?

Тия смотрит на Марка, будто не верит своим ушам.

– Нет, – твердо говорит она.

Марк погружается в свои мысли. Посреди Секвойя-Парк он вдруг резко тормозит. ЧУХ! ЧУХ! ЧУХ! Машину озаряют красные огни шлагбаума, и несколько мгновений спустя мимо проносится поезд. Я всем телом ощущаю стук колес, будто крошечные землетрясения, разрывающие меня на части.

Шлагбаум поднимается, и машина подскакивает, переезжая через рельсы. Мы разом выдыхаем, все втроем.

– Прости, что рассердилась, – шепчет Тия. – Я так перепугалась, когда мы не могли найти Мэй. Я подумала, вдруг она пошла к железной дороге?..

– Знаю, сестренка. Я тоже испугался. – Марк сжимает ее руку.

– Раньше она ни за что не стала бы так напиваться. И никогда не пошла бы к нему в комнату… Это на нее не похоже.

– Знаю. – Марк вздыхает. – Я знаю.

– Я так за нее волнуюсь.

– И я.

У меня перехватывает дыхание. Мне отчаянно хочется выбраться из машины. Я никогда не хотела стать человеком, о котором все волнуются, о котором перешептываются за спиной. Я никогда не хотела быть обузой.

Марк протягивает руку и берет Тию за ухо. Для них это универсальный жест. Они дергают друг друга за уши, когда злятся. Когда играют. Когда выражают привязанность.

Меня пронзает зависть. Я обхватываю колени руками.

Мне так не хватает старшего брата.

Глава 23

Как самочувствие?

Голова болит

А так нормально

Спасибо, что подвезли

Ни за что не прощу Джоша

Почему?

В смысле – почему?

Он тебя облапал

Да нет

Он пытался помочь

А в постель к нему ты упала случайно?

Сомневаюсь

Он мог бы помочь тебе иначе

Тебе можно прямо в лицо признаться в вечной любви

И ты не поймешь намека

Ну, знаешь ли…

Когда тебе каждый день признаются в вечной любви

Перестаешь обращать внимание

Но я серьезно

Он хотел помочь мне добраться до дома

Как скажешь

Все равно не прощу

Ладно

Папе расскажешь?

Нииии за что

И без этого проблем хватает

Оно того не стоит

Ты того стоишь

Люблю тебя

Представляю, как мистер Чэнь гоняется за Джошем

С бейсбольной битой

Заткнись

Глава 24

Мы с родителями проскальзываем в спортзал и садимся поближе к выходу. Все вокруг переговариваются, ищут свободные места, и на нас почти никто не обращает внимания. Мама укуталась в бесформенное коричневое пальто, напоминающее бумажный пакет. Можно подумать, нас ждет лютый мороз. Папа выбрал более подходящую для конца сентября одежду – штаны цвета хаки и синюю рубашку с короткими рукавами. Он берет маму за руку, и та крепко сжимает его руку в ответ. Они будто стараются слиться со стеной. Папа держит в поле зрения весь спортзал и дверь, через которую в случае чего можно будет быстро сбежать. Такова уж сила привычки.

Тия жестом привлекает мое внимание и показывает на свой телефон. Хочет что-то мне написать.

Поверить не могу, что твои родители пришли.

Скажи, что я очень рада их видеть!

Я показываю им сообщение и тыкаю пальцем в Тию, сидящую на другом конце зала. Тия машет им рукой и улыбается до ушей. Уголок маминого рта чуть приподнимается. Я не помню, когда в последний раз это видела. Тия – настоящая волшебница.

Мимо торопливо проходит миз Мэттьюс, высокая белая женщина, обожающая спортивную одежду. Раньше она преподавала Дэнни математику и была куратором нашего класса. Заметив нас, она останавливается и берет моих родителей за руки:

– Я так рада вас видеть.

Мама с папой встают с застывшими фарфоровыми улыбками на лицах. Миз Мэттьюс убегает, чтобы разобраться с какой-то технической неполадкой.

Все начинают перешептываться, когда в спортзал входят Джош и его отец, Натаниэль Макинтайр, известный венчурный инвестор. Как говорит Марк, мистер Макинтайр определяет судьбы людей. Его решения о том, в какие стартапы инвестировать, оказывают влияние на развитие технологий по всему миру. Или что-то вроде того. Он не то чтобы звезда мирового уровня, но в нашем городе его знают все.

Джош окидывает помещение быстрым взглядом. Женщина, одетая в струящуюся блузку и юбку-карандаш, указывает на три свободных места рядом с собой, и Джош с отцом идут к ней. Они садятся всего в паре рядов перед семьей Тии. Мистер Макинтайр что-то шепчет на ухо Джошу, и они оба посмеиваются. Потом рядом с ними садится Ава. Выходит, женщина в юбке – это ее мама? Ничего себе. Она похудела килограммов на пятнадцать с тех пор, как я видела ее в последний раз.

Говорят, когда Ава была в восьмом классе, ее родители развелись из-за того, что отец завел любовницу. В то время мы уже толком не общались, поэтому до меня донеслись только слухи – я никогда не спрашивала об этом саму Аву. Мистер Макинтайр наклоняется и дружелюбно с ними здоровается. Потом смеется в ответ на что-то, что говорит ему Ава.

Джош ерзает на месте, потом замечает меня. Я отвожу взгляд. В прошлом году на уроке английского миз Перес задала нам написать сочинение. Темой был портрет работы Пикассо. Что, по-нашему, происходит на картине? Что хотел сказать художник? В то время я понятия не имела, что написать. Я видела только странное, перемешанное лицо. Сейчас, думая о Джоше, я сама ощущаю себя таким портретом. Я как мешанина разных эмоций, выплеснувшихся на холст: здесь – фрагмент смущения, тут – мазок благодарности, и все это на фоне глубочайшей растерянности.

В спортзал незаметно входят Селеста с родителями и садятся рядом с нами в тот самый момент, когда миз Мэттьюс и другие кураторы старших классов открывают собрание. Мое сердце екает при виде Селесты. Она, как всегда, выглядит безупречно – даже в легинсах и теплой кофте. Я киваю в знак приветствия.

– Проверка, проверка, – говорит миз Мэттьюс, и ее микрофон издает оглушительный визг. – Ой! Простите! Спасибо всем, кто пришел сегодня на наше собрание для учеников одиннадцатого класса. Меня зовут миз Мэттьюс, я главный куратор одиннадцатиклассников. Поприветствуйте также моих коллег-кураторов: миз Дэниелс, миз Чинь и мистера Гонсалеса. Давайте перейдем к делу.

Миз Мэттьюс включает проектор, и на портативном экране вспыхивает слайд.

– Одиннадцатый класс – тяжелое время для школьников. Вот-вот придет время подавать заявления в колледжи, нужно думать о средних баллах, а тут еще и экзамены на носу: по программам углубленного изучения, вступительные и все прочие…

Она переключается на следующий слайд.

– Мы устраиваем эти собрания, чтобы помочь школьникам подготовиться к новому учебному году. Сразу скажу, будет непросто. Вы и без меня знаете, какие высокие требования предъявляет к ученикам старшая школа Секвойя-Парк. Мы все хотим, чтобы наши дети преуспели в жизни…

Бла-бла-бла… Я наслушалась этой болтовни еще в начальной школе. Нам все время твердят, что нужно хорошо учиться, иначе не поступишь в хороший вуз и будешь жить на улице. Учителя, конечно, формулируют эту мысль иначе (в отличие от некоторых родителей), но мы прекрасно понимаем, что они имеют в виду. Эта мысль преследует нас по пятам. Я бросаю взгляд влево и вижу, как Селеста, склонив голову, чирикает что-то карандашом в блокноте с обложкой в горошек, который она всюду носит с собой. Ну еще бы, кому, как не ей, писать конспект на этом собрании.

Селеста замечает мой скептический взгляд и смущенно улыбается. Она приподнимает блокнот, чтобы показать мне. На странице нарисован идеальный портрет миз Мэттьюс с микрофоном. Я вскидываю брови от удивления. Селеста перелистывает страницу, показывает мне смешной набросок храпящего мужчины и тыкает пальцем в левую половину спортзала. Я замечаю папу Алана Джонсона – он запрокинул голову и так широко раскрыл рот, что туда поместился бы целый стакан. Бедняга Алан одновременно пытается его растолкать и спрятать свое лицо, красное, как помидор. Мы с Селестой беззвучно смеемся.

Я протягиваю руку, и она без возражений отдает мне блокнот. Его страницы заполнены множеством самых разных рисунков: удивительно реалистичные цветы, абстрактные завитушки, пухленькие животные, ученики в классе, случайные прохожие с мороженым, летящие драконы, стиральная машина. Я говорю Селесте одними губами: «Потрясающе!». Она улыбается.

Я вновь начинаю прислушиваться к происходящему, когда миз Мэттьюс передает микрофон миз Дэниелс. Ее широкая улыбка отлично сочетается с розовым платьем-батик и повязкой на волосах. Она начинает:

– Как уже отметила миз Мэттьюс, в последние годы мы наблюдаем значительный рост уровня тревожности, стресса и депрессии среди наших учеников. Из-за этого мы уже понесли трагические, невосполнимые потери. Сегодня мы хотим поговорить не только об успеваемости, но также о психическом и социально-эмоциональном благополучии подрастающего поколения.

Вот так сюрприз. Я-то ждала еще одну презентацию о подготовке к колледжу. Миз Дэниелс объясняет правила дискуссии, похожие на те, которые мы соблюдаем на ее уроках. Мы садимся лицом к лицу с родителями. Ученикам и родителям дается по две минуты, чтобы ответить на вопросы. Перебивать запрещается.

Первый вопрос для учеников: чем вы больше всего гордитесь?

Даже прийти в школу в одном нижнем белье было бы менее неловко. Я изо всех сил пытаюсь вспомнить что-то подходящее. В первом классе я нашла на обочине брошенного бельчонка и три часа подряд ревела, пока мама не согласилась отвезти меня (вместе с бельчонком в коробке) в центр охраны дикой природы. Я почти наверняка спасла детенышу жизнь, но мама была недовольна лишней тратой времени. В восьмом классе меня наградили титулом «Лучшая собеседница». Но, когда я показала маме фотоальбом с подписями, она лишь сказала:

– Какая разница, хорошая ты собеседница или нет? Мэйю исы. Кань[19]19
  Это неважно. Смотри.


[Закрыть]. – Она показала на фотографию Селесты, которой достался титул «Самая целеустремленная». – Вот это другое дело. Почему ты не на ее месте?

В прошлом году миз Перес отправила мой рассказ на литературный конкурс, где он занял третье место. Маме я даже говорить об этом не стала, но Дэнни еще целый месяц называл меня Максин Хун Кингстон и давал прочитать мой рассказ всем друзьям.

Дзынь! Миз Дэниелс подает сигнал – время вышло. Я так и не придумала, что сказать.

– Молодцы! – говорит миз Дэниелс, глядя прямо на меня. – Что ж, родители, теперь ваша очередь. Ответьте на вопрос: чем вы особенно гордитесь в ваших детях? Время… пошло!

Папа откашливается в кулак, мама ерзает на месте. Все родители вокруг нас исторгают из себя похвалу сплошным водопадом. У некоторых моих одноклассников на глазах наворачиваются слезы.

Мама пристально меня разглядывает. То ли я дар свыше, то ли у меня по лбу ползет таракан – по ее выражению лица не понять.

– Мэйбелин, почему ты без куртки? На улице холодно, – говорит она.

Я закусываю губу и бросаю взгляд на Селесту. Она хмурится, опустив глаза в пол. На другом конце помещения Тия тоже выглядит нерадостно. Наверное, родители снова ругают ее за чрезмерную любовь к пению. В этом году они не пустили ее на пробы в школьный мюзикл – не хотели, чтобы она отвлекалась от учебы. Я достаю телефон, чтобы отправить ей сообщение, а мама тем временем продолжает:

– Ни бянь шоу лэ. Ни чи бугоу ма?[20]20
  Ты похудела. Слишком мало ешь?


[Закрыть]

Ну да. Я похудела, я недостаточно ем. Еда кажется мне безвкусной, особенно полуфабрикаты, которые я ем на ужин. Мы с папой вместе размораживаем себе еду в микроволновке, когда он возвращается с работы по вечерам. Мамину порцию я всегда стараюсь разложить на тарелке посимпатичней. Я где-то читала, что красивая еда пробуждает аппетит и кажется вкусней. Но маме это не помогает. Как и я, она почти ничего не ест.

Мама встает, невнятно что-то бормочет и выходит из спортзала. Какой уж там водопад – она даже ручейка не смогла из себя выдавить. Если мама мной и гордится, то где-то в самой недосягаемой глубине души.

Папа трогает меня за колено и говорит:

– Она старается как может, Йем. Поверь мне.

Я сжимаю губы:

– Неужели так сложно назвать хоть одну причину, по которой она мной гордится, па?

– Знаешь, когда я был особенно тобой горд? – спрашивает он, и я мотаю головой. – Когда тебе было три, а Дэнни – пять.

– Ты последний раз гордился мной, когда мне было три года?

– Да нет конечно же. Просто послушай меня. – Я отвечаю кислым взглядом, и он продолжает. – Я смотрел, как вы играете на детской площадке. Ты каталась с горки, а Дэнни захотел покачаться на качелях. Но в последний момент мальчишка постарше его оттолкнул и занял последние свободные качели. Дэнни заплакал, а ты в мгновение ока слетела со своей горки, подбежала и спихнула этого мальчика с качелей с криком: «Это для моего братика!»

Папа посмеивается, а я потрясенно на него гляжу.

– Серьезно?

– Ты все время что-то такое выкидывала.

– Да?

Он смеется и хлопает меня по колену:

– Ты была самой заботливой сестренкой в мире.

Я медленно обдумываю услышанное. Папа берет меня за руку:

– Йем, Дэнни всегда тебя поддерживал, но и ты поддерживала его. Он в тебе нуждался.

– Не так сильно, как я нуждалась в нем.

– Ты делала его сильнее. А он – тебя.

Я смаргиваю подступившие слезы.

– Значит, я не справилась. Не сделала его достаточно сильным.

Папа берет меня за руки и говорит надломленным голосом:

– Йем, посмотри на меня. Ты не виновата.

Я сижу, уперев взгляд в свои желтые кроссовки. Мы с папой несколько минут проводим в молчании, пропуская новые вопросы миз Дэниелс мимо ушей. Наконец я смотрю на него и спрашиваю:

– Он все-таки смог покачаться?

Папа хлопает в ладоши и улыбается:

– Конечно! Ты об этом позаботилась.

Нас прерывает визг микрофона. Им успел завладеть поднявшийся на ноги мистер Макинтайр.

– При всем уважении, – начинает он тоном, в котором не слышно ни капли уважения, – с меня хватит этих телячьих нежностей. Давайте перейдем к делу и обсудим настоящую причину этого так называемого роста тревожности.

Аудитория ловит каждое его слово. Мама возвращается и вновь занимает свое место; ее глаза припухли и покраснели. Мистер Макинтайр продолжает:

– Если ученики нервничают и впадают в депрессию, то уж явно не из-за того, что я не умею говорить с собственным сыном. Детям приходится сложно из-за всех этих азиатов в наших школах.

Что за…

Ярость, угольки которой всегда тлеют в моей груди, вспыхивает ярким пламенем.

В кармане вибрирует телефон. Я на ощупь его заглушаю. Тия сердито что-то печатает. Учителя застывают в шоке, на их лицах написано изумление. Женщина в юбке и некоторые другие родители кивают в знак согласия. Ава опускает взгляд и прячет лицо в ладонях. Джош замирает, глядя куда-то в стену.

Мистер Макинтайр и не думает заканчивать.

– Родители-азиаты столько требуют от своих детей. Их ничего не волнует, кроме хороших оценок и престижных вузов. Они не занимаются спортом. Они ни с кем не общаются. Они роботы, а не люди. Они так сильно давят на своих детей, что не оставляют нашим детям ни единого шанса. Неудивительно, что тех одолевает стресс и тревожность.

Миз Мэттьюс забирает у него микрофон.

– Ну же, мистер Макинтайр, не стоит…

– Он прав! – выкрикивает кто-то с другого конца зала. – Наши дети не могут соревноваться с азиатами. Из-за этого нам придется переехать. Здесь слишком высокая конкуренция.

– Т-тише, миз Чемберс… – запинается миз Мэттьюс. Она напоминает мне тряпичную куколку, которую вот-вот отшвырнет в сторону разбушевавшийся бык. Родители вокруг кивают все с большим энтузиазмом.

Ава пораженно смотрит на свою маму, которая поднимается и заявляет:

– Родители-азиаты заставляют своих детей посещать занятия китайским в пятницу вечером. В пятницу! Они все играют на фортепиано и занимаются дополнительно по выходным и на каникулах. Я слышала, что одной китаянке в этом классе уже предложили стажировку в Google. Подумать только! Из-за родителей-азиатов нам всем становится хуже. Давайте уже признаем это. – Она кладет руку на плечо мистеру Макинтайру и улыбается ему. Он сжимает ее ладонь и улыбается в ответ. – Спасибо, что не побоялся сказать правду, Нейт.

Кто-то начинает хлопать. Дядя и тетя У опускают головы. Селеста смотрит на происходящее ледяным взглядом. У Тии, кажется, вот-вот пойдет дым из ушей.

Мистер Макинтайр снова встает.

– Давайте поговорим об этих «трагических потерях». Все знают, что вы имеете в виду самоубийства. За последние полтора года в Секвойя-Парк с собой покончили уже пятеро учеников. Раньше такого никогда не случалось. Это началось, когда к нам стали приезжать азиаты. В прошлом году какой-то мальчик-азиат бросился под поезд, получив приглашение в Принстон. Только вдумайтесь! Что такого наговорили ему родители? Как этих людей мог не устроить Принстон?

Джош стремительно бледнеет. Он отчаянно смотрит на меня, и я прожигаю его взглядом в ответ. Его папа продолжает:

– Все так озабочены политкорректностью, но я не боюсь сказать прямо: настоящая проблема – это азиаты. Я уверен, большинство из вас со мной согласятся.

Пламя злости пожирает меня изнутри. Я готова вскочить с места и врезать мистеру Макинтайру.

Потом я замечаю лица родителей.

Хрупкая маска, под которой они скрывали свои истинные чувства, рассыпалась под напором обвинений. Кажется, мама с папой вот-вот упадут прямо на бетонный пол.

Нужно увести их отсюда.

Я поднимаю родителей на ноги и чуть не падаю, когда они оба опираются на меня. Мы медленно бредем к выходу, провожаемые взглядами всей аудитории. Шаг за шагом.

Как он смеет так говорить о моих родителях, о моем брате? Мама едва нашла в себе силы встать с постели. Как она оправится от такого? Я содрогаюсь от злости, которая полыхает во мне все ярче. Но сейчас я не могу о ней думать. Мне нужно отвести родителей домой. Я сдерживаю это жгучее пламя… Пока что.