Текст книги "Клятва. История любви"

– Да.

– Теперь вы уверены.

Мелани прислонилась головой к холодной двери кладовки.

– Не звоните больше, – сказала она. – Оставьте меня в покое.

– Послушайте, – настаивал голос, – у меня есть кое-что принадлежащее Эмили. Можете передать ей, когда увидите?

Мелани подняла лицо.

– Что у вас есть? – спросила она.

– Просто скажите ей, – произнес голос, и на том конце повесили трубку.

Доктор Файнстайн, нахмурившись, открыл дверь в смежную комнату.

– Крис, знаешь, нельзя вот так врываться сюда, – строго сказал он. – Если у тебя проблема, позвони. Единственное, почему я сейчас свободен, – это потому, что другой мой пациент болен.

Крис даже не дослушал до конца. Он протиснулся в кабинет мимо психиатра.

– Я не собирался этого делать, – пробормотал он.

– Прошу прощения?

Крис поднял искаженное от муки лицо:

– Я не собирался этого делать.

Доктор Файнстайн закрыл дверь кабинета и сел напротив Криса:

– Ты взвинчен. Подождем, когда ты успокоишься. – Он терпеливо ждал, пока Крис не сделает несколько глубоких вдохов, потом сел в свое кресло. – Расскажи, что случилось.

– Сегодня в школе устроили вечер, посвященный памяти Эмили. – Крис потер костяшками пальцев глаза, которые сильно чесались от остатков хлорки и подступающих слез. – Вечер был совершенно дурацкий, с этими цветами и… прочим.

– Это тебя и расстроило?

– Нет, – ответил Крис. – Меня заставили подняться на сцену и что-то сказать. И все смотрели на меня, как будто я знаю, как все исправить и что сказать. Поскольку я оказался там и собирался сделать то же, что Эмили, я должен был объяснить, почему мы решили покончить с собой. – Он фыркнул. – Как на какой-нибудь долбаной встрече анонимных алкоголиков. «Привет, меня зовут Крис, и я хотел покончить с собой».

– Может быть, таким способом они хотели сказать тебе, что ты для них важен.

– Ну конечно, – усмехнулся Крис. – Почти все парни на собрании стреляли шариками из бумаги.

– Что произошло еще?

Крис наклонил голову:

– Они хотели, чтобы я посвятил Эмили что-то вроде хвалебной речи. Я открыл рот и… – Он поднял глаза на врача. – И раскололся.

– Раскололся?

– Я засмеялся. Чуть не лопнул от смеха.

– Крис, ты испытал огромный стресс, – сказал доктор Файнстайн. – Уверен, когда люди…

– Вы не понимаете?! – взорвался Крис. – Я смеялся. Это была пародия на похороны, и я рассмеялся.

Доктор Файнстайн подался вперед:

– Иногда очень сильные эмоции накладываются друг на друга. Ты был…

– Подавлен. Расстроен. Убит горем. – Крис встал, начал ходить по кабинету. – Выбирайте. Подавлен ли я смертью Эмили? Чувствую это каждую чертову минуту, с каждым вздохом. Но все считают меня чокнутым, в шаге от того, чтобы вскрыть себе вены. Все думают, я жду подходящей возможности, чтобы вновь попытаться убить себя. Вся школа так думает. Наверное, они ждали, что я сломаюсь прямо на сцене. И моя мать так думает. И даже вы так думаете, верно? – Крис в возбуждении глянул на врача и сделал шаг вперед. – Я не собираюсь себя убивать. У меня нет суицидальных наклонностей. И никогда не было.

– И даже в тот вечер?

– Да, – тихо ответил Крис. – Даже в тот вечер.

Доктор Файнстайн медленно кивнул:

– Почему же в больнице ты сказал, что собирался покончить с собой?

Крис побледнел:

– Потому что я потерял сознание, а когда очнулся, надо мной стояли копы с револьвером. – Он закрыл глаза. – Я испугался, поэтому сказал первое, что имело смысл.

– Если ты не собирался покончить с собой, то зачем у тебя был револьвер?

Крис в изнеможении опустился на пол:

– Я принес его для Эмили. Это она хотела покончить с собой. И я подумал… – Он уронил голову и с усилием продолжил: – Я думал, что смогу остановить ее. Думал, что смогу отговорить ее заранее. – Он поднял на доктора Файнстайна блестящие глаза. – Мне надоело притворяться, – прошептал он. – Я поехал туда не для того, чтобы покончить с собой. Я поехал, чтобы спасти ее. – По его щекам потекли безудержные слезы. – Правда, – рыдал Крис, – я ее не спас.

Большое жюри присяжных, заседавшее в верховном суде округа Графтон, в течение дня слушало изложенные помощником генерального прокурора штата С. Барретт Дилейни свидетельства против Кристофера Харта в связи с убийством Эмили Голд. Они выслушали объяснения судмедэксперта относительно времени и наступления смерти жертвы, траектории пули через ее голову. Они выслушали дежурного офицера из управления полиции Бейнбриджа, описавшего сцену преступления, которую он обнаружил. Они наблюдали, как детектив-сержант Энн-Мари Марроне поясняет баллистическую экспертизу. Они слышали, как помощник генерального прокурора спросила детектива, какой процент убийств совершается преступниками, знакомыми с их жертвами, и детектив ответила, что девяносто процентов.

Как в большей части слушаний Большого жюри, обвиняемый не только не присутствовал, но и пребывал в счастливом неведении о том, что ради него созвали суд.

В 15:46 С. Барретт Дилейни был вручен запечатанный конверт, внутри которого находилась бумага, предъявляющая Кристоферу Харту обвинение в убийстве первой степени.

– Алло! Можно поговорить с Эмили?

Мелани замерла:

– Кто это?

Ответ последовал не сразу:

– Подруга.

– Ее здесь нет. – Судорожно сглотнув, Мелани вцепилась в трубку. – Она умерла.

– О-о! – Женщина на том конце была явно ошарашена. – О-о!

– Кто это? – повторила Мелани.

– Донна. Из «Золотой лихорадки». Ювелирный магазин на углу Мейн-стрит и Картер-стрит. – Женщина откашлялась. – Эмили заказала кое-что у нас. Все готово.

Мелани схватила ключи от машины.

– Сейчас приеду, – сказала она.

Путь занял меньше десяти минут. Мелани припарковалась прямо напротив ювелирного магазина и вошла. В витринах мерцали бриллианты, на синем бархате лежали витые золотые ожерелья. Женщина, стоящая спиной к Мелани, занималась чем-то на кассе, потом повернулась с ослепительной улыбкой, померкшей при виде Мелани с ее неприбранными волосами и одетой не по сезону.

– Я мать Эмили, – сказала Мелани.

– Конечно. – Донна пристально смотрела на Мелани секунд пять, пока не пришла в себя. – Я очень вам сочувствую… Ваша дочь заказала это не так давно. Здесь гравировка. – Она открыла крышку, чтобы показать мужские наручные часы.

«Крису, – прочла Мелани. – Навеки. Люблю. Эм». Мелани положила часы обратно на атласную подушечку и взяла чек заказа. В нижней части была записка для персонала. «Подарок – это сюрприз. Когда будете звонить, просто попросите Эмили. Не давайте никакой информации». Что объясняет все эти уловки, подумала Мелани. Но зачем было держать это в тайне?

Потом Мелани увидела цену.

– Пятьсот долларов?! – воскликнула она.

– Это золото пятьсот восемьдесят третьей пробы, – поспешила пояснить женщина.

– Ей было семнадцать! – сказала Мелани. – Конечно, она хотела сохранить это в тайне. Если бы ее отец или я обнаружили, что она потратила столько денег, мы заставили бы ее отказаться от покупки!

Донне было явно не по себе.

– Часы полностью оплачены, – словно оправдываясь, сказала она. – Может быть, вы захотите отдать этот подарок человеку, о котором думала ваша дочь.

Потом Мелани поняла. Наверное, это предназначалось в подарок Крису на день рождения – что-то особенное на восемнадцать лет. На это Эмили потратила весь свой летний заработок.

Мелани взяла коробку и отнесла ее в машину. Усевшись, она уставилась в лобовое стекло, видя перед глазами невероятно странное послание. Навеки.

Она недоумевала, зачем Эмили заказала часы на день рождения Криса, если, как он говорил, они собирались перед тем покончить с собой.

Мелани взялась за ручку двери, когда зазвонил телефон. Она бросилась в дом, какой-то частичкой себя надеясь, что звонит ювелир Донна, чтобы сказать, что произошла ошибка, что это были другой Крис и другая Эмили, и…

– Алло?

– Миссис Голд? Это Барри Дилейни из офиса генерального прокурора. Я говорила с вами на прошлой неделе.

– Да, – ответила Мелани, опуская часы на прилавок. – Я помню.

– Я подумала, вы захотите узнать, что сегодня Большое жюри предъявило Кристоферу Харту обвинение в убийстве первой степени.

Мелани почувствовала, как у нее подгибаются колени. Она соскользнула на пол, неловко раскинув ноги.

– Понятно. Он… Будет слушание?

– Завтра, – сказала Барри Дилейни. – В здании суда округа Графтон.

Мелани нацарапала название в блокноте, куда заносила список продуктов. Она слышала, что прокурор говорит, но была не в состоянии понять еще хотя бы слово. Она бесшумно положила трубку на рычаг.

Ее взгляд упал на подарочный футляр. Очень осторожно она вынула часы из атласного ложа и потерла большим пальцем циферблат. Сегодня был день рождения Криса. Она знала эту дату не хуже, чем дату рождения Эмили.

Мелани представила себе Гас, Джеймса и даже Кейт за их большим столом из дикой вишни. Они сидят, но разговор не ладится. Она представила себе, как Крис встает и наклоняется над тортом с мерцающими свечами, свет которых смягчает его черты. В других обстоятельствах Мелани, Майкл и Эмили, конечно, были бы приглашены.

Мелани сильно сдавила часы так, что они врезались в ладонь, и почувствовала, как в ней нарастает безудержная ярость, которая, не затрагивая души, будет в дальнейшем поддерживать ее.

Все должно быть идеально.

Гас отошла от стола, потом вновь приблизилась, чтобы поправить салфетки. Хрустальные бокалы стоят на изготовку, на блюде спиралью свернулись кусочки ветчины. Красивый фарфор, обычно зимующий в буфете, за исключением Дня благодарения и Рождества, выставлен во всей красе. Гас вышла из столовой, чтобы позвать всех к столу. Она пыталась убедить себя, что они не празднуют наступление еще одного года жизни человека, пожелавшего помешать именно этому.

– Хорошо! – прокричала она. – Обед готов!

Джеймс, Крис и Кейт пришли из семейной гостиной, где смотрели ранние новости. Кейт жестикулировала, рассказывая о воздушном шаре размером с «шевроле», наполненном гелием и выпущенном в воздух с посланием. Это была часть школьного научного проекта.

– Он, может быть, долетит до Китая! – с восторгом заявила она. – Или до Австралии.

– Он не пролетит даже и квартала, – пробурчал Крис.

– Пролетит! – прокричала Кейт, но потом закрыла рот и опустила глаза.

Крис перевел взгляд с сестры на родителей и с шумом плюхнулся в кресло.

– Ну как? – спросила Гас. – Разве не здорово?

– Посмотрите на этот торт, – сказал Джеймс. – Кокосовый крем с сахарной глазурью?

– С начинкой из клубники, – кивнула Гас.

– Правда? – спросил Крис, заинтригованный помимо воли. – Ты испекла его для меня?

– Не каждый день, – сказала она, – человеку исполняется восемнадцать. – Она глянула на ветчину и морковь, на пирог со сладким картофелем. – По сути дела, – добавила она, – в честь этого события предлагаю начать с торта.

Глаза Криса засияли.

– Ты молодец, мама! – похвалил он.

Гас взяла коробок спичек, лежащий рядом с блюдом, и зажгла девятнадцать свечей – одну лишнюю на удачу. Ей пришлось зажечь три спички сразу, и, когда она закончила, спички догорели почти до конца.

– С днем рождения тебя! – запела Гас, но никто не подхватил, и она стояла, уперев руки в бока и хмурясь. – Если хотите есть, придется спеть.

При этих словах Джеймс и Кейт тоже запели. Крис взял вилку, собираясь отведать торта, не дожидаясь, пока Гас отрежет первый кусок.

– Теперь, когда тебе исполнилось восемнадцать, ты чувствуешь себя по-другому? – спросила Кейт.

– О да, – отшутился Крис. – Чувствую, как надвигается артрит.

– Очень смешно. Я хотела сказать, чувствуешь себя более умным? Взрослым?

Крис пожал плечами:

– Теперь меня могут призвать на воинскую службу. Это единственное отличие.

Гас открыла рот, собираясь сказать: мол, сейчас, слава богу, войны нет, – но поняла, что это не так. Мы сами подчас придумываем себе битвы. Тот факт, что американские войска не участвовали в войне, не означал, что Крис не сражался.

– Что ж, – начал Джеймс, потянувшись за вторым куском торта, – хотелось бы мне, чтобы Крису каждый день исполнялось восемнадцать.

– Вот-вот, – подхватила Гас, и Крис с улыбкой наклонил голову.

Но тут позвонили в дверь.

– Я открою, – бросив салфетку на стол, сказала Гас.

Когда она дошла до двери, позвонили снова. Гас распахнула дверь, и фонарь на крыльце осветил двоих полицейских.

– Добрый вечер, – поздоровался тот, что повыше. – Кристофер Харт дома?

– Ну да, – ответила Гас, – но мы только что сели…

Офицер протянул ей лист бумаги:

– У нас ордер на его арест.

– Джеймс… – судорожно вздохнув, выдавила Гас из себя.

Появился ее муж, взял ордер из рук полицейского и стал читать.

– На каком основании? – лаконично спросил он.

– Он обвиняется в убийстве первой степени, сэр.

Полицейский протиснулся мимо Гас к освещенной столовой.

– Джеймс, сделай что-нибудь! – попросила Гас.

Джеймс схватил ее за плечи.

– Позвони Макафи, – сказал он, бросаясь в столовую. – Крис! – прокричал он. – Не говори ничего. Не говори ни слова.

Гас кивнула, но звонить не стала. Она пошла вслед за Джеймсом в столовую, где царила суматоха. Кейт плакала, сидя за столом. Криса стащили со стула. Один полицейский завел ему руки за спину и надевал наручники, другой зачитывал его права. У Криса были огромные глаза и белое как мел лицо. На нижней губе подрагивал кусочек сахарной глазури.

Придерживая Криса за локти, полицейские стали выводить его из дома. Крис спотыкался как слепой, в замешательстве наморщив брови, обводя комнату невидящим взглядом. На пороге столовой, где стояла Гас, полицейские задержались, ожидая, когда она отойдет. В этот краткий момент Крис посмотрел на нее в упор.

– Мамочка! – прошептал он, и его увели.

Она попыталась дотронуться до него, но они шли слишком быстро. Ее рука, повиснув в воздухе, сжалась в кулак, который она поднесла к губам. Она слышала, как Джеймс носится по дому, сам названивает Макафи. Она слышала, как в другой комнате Кейт захлебывается от рыданий. Но все это перекрывал голос восемнадцатилетнего Криса, ласково называющего ее мамочкой – наверное, впервые за последние десять лет.

Часть вторая. Соседская девочка

И что такое ложь, в конце концов?

Замаскированная правда.

Лорд Байрон. Дон Жуан

Нет иного спасения от признания, помимо самоубийства, а самоубийство и есть признание.

Дэниел Уэбстер

Сейчас

Конец ноября 1997 года

Криса трясло на заднем сиденье полицейской машины, в которой обогреватели были включены на полную мощность. Чтобы наручники не врезались в спину, ему приходилось сидеть боком. Крис изо всех сил пытался взять себя в руки, но все равно дрожал.

– Ты там в порядке? – спросил тот офицер, который не вел машину.

– Да, – ответил Крис надтреснутым голосом.

Он не был в порядке. И даже нисколько не в порядке. За всю жизнь он так сильно не боялся.

По машине разливался запах кофе. Радио болтало что-то на непонятном для Криса диалекте, и на миг это показалось ему вполне логичным: если весь его мир распался на части, то ничего удивительного нет в том, что он больше не способен говорить на этом языке. Крис немного подвинулся на сиденье, стараясь не обмочиться. Это все ошибка. Куда бы его ни отвезли, отец и тот адвокат встретятся с ним, и Джордан Макафи произнесет речь Перри Мейсона, и все поймут, что они ошиблись. Завтра он проснется и посмеется над этим.

Вдруг автомобиль свернул налево, и Крис увидел мелькнувший за окном свет. Он совершенно потерял нить времени и направления, но в тот момент понял, что они подъехали к полицейскому участку Бейнбриджа.

– Пошли, – открыв заднюю дверь, сказал высокий полицейский.

Крис рванулся к краю сиденья, пытаясь сохранить равновесие с заведенными за спину руками. Выставив одну ногу на дорогу, Крис с трудом выбрался из машины и приземлился плашмя на лицо.

Полицейский приподнял его за наручники и бесцеремонно потащил к зданию участка. Криса подвели к задней двери, которую он раньше не замечал. Офицер позвонил по интеркому, после чего дверь с жужжанием открылась. Крис оказался перед стойкой, за которой сидел сержант с заспанными глазами. Пока задавали вопросы по поводу фамилии, возраста и адреса, Крису разрешили сидеть, и он старался отвечать вежливо – на всякий случай, – чтобы заработать поощрительные очки за хорошее поведение. Потом приведший его полицейский поставил его к стене и заставил держать табличку с номером на ней и датой, совсем как в телефильмах. Крис поворачивался налево и направо, когда вспыхивала камера.

По команде Крис вывернул карманы и вытянул вперед руки для снятия отпечатков – двадцать один отдельный отпечаток – комплект для местной полиции, полиции штата и ФБР. Потом офицер протер ему руки влажной салфеткой, забрал его ботинки, куртку и ремень и позвонил по рации, чтобы открыли камеру три.

– Сейчас приедет шериф, – сказал он Крису.

– Шериф? – вновь задрожав, спросил Крис. – Зачем?

– Тебе нельзя оставаться здесь на ночь, – объяснил полицейский. – Он доставит тебя в тюрьму округа Графтон.

– В тюрьму? – прошептал Крис.

Его отправляют в тюрьму? Так просто?

Он замер на месте, фактически останавливая полицейского, шедшего рядом.

– Я никуда не могу ехать, – сказал Крис. – Сюда приедет мой адвокат.

Полицейский рассмеялся:

– Неужели? – и подтолкнул Криса вперед.

Камера шесть на пять футов размещалась в цокольном этаже полицейского участка. По сути дела, Крис видел ее раньше, когда был скаутом-новичком и они совершали экскурсию в учреждения общественной безопасности Бейнбриджа. В камере были раковина и унитаз из нержавеющей стали и койка. Вместо двери – решетка, видеокамера направлена внутрь. Полицейский пошарил под матрасом – «жучки»? оружие? – затем снял с Криса наручники и подтолкнул внутрь.

– Есть хочешь? – спросил он. – Пить?

Крис заморгал от удивления, услышав, что коп заботится о его насущных потребностях. Он не был голоден, но его мутило от всего происходящего. Он покачал головой, стараясь отключиться от лязга запираемой решетки. Подождав, пока полицейский не уйдет, Крис встал и помочился. Ему хотелось сказать этим копам, что он не убивал Эмили Голд. Однако отец велел ему молчать, и это предостережение пробилось даже сквозь толщу страха, окутывающего Криса.

Он подумал о праздничном торте, который испекла мама, о свечках, прогоревших до крема, о нетронутом куске торта у него на тарелке, с клубничной начинкой, яркой, как след крови.

Он провел пальцами по шершавой стене из пенобетона и стал ждать.

Для Джордана Макафи не было лучшего занятия, чем скользить сверху вниз по телу женщины.

Шурша простынями, он прокладывал путь губами и руками, словно собираясь составить карту какой-то местности.

– О да, – бормотала она, запуская пальцы в его густые черные волосы. – О господи!

Ее голос становился громким. Неприятно громким. Он погладил ее по животу.

– Тише, – пробормотал он ей в бедро. – Помнишь?

– Разве, – пролепетала она, – я смогу… когда-нибудь… забыть!

Она схватила его голову и прижала к себе, но в тот же момент он отодвинулся и хлопнул ее ладонью по губам. Приняв это за игру, она укусила его.

– Черт! – ругнулся он, скатываясь с нее.

Он искоса глянул на эту роскошную рассерженную женщину. Джордан покачал головой, чувствуя, что возбуждение проходит. Обычно он лучше угадывал такие вещи. Он потер укушенную ладонь, решив, что никогда больше не станет выходить в свет с подругой помощника юриста, а если и станет, то за обедом не будет много пить, чтобы не приглашать к себе домой.

– Послушай, – сказал он, пытаясь приветливо улыбнуться, – я говорил тебе, почему…

Женщина – Сандра – легла на него, впившись в его рот губами, потом отодвинулась и провела пальцем по своей нижней губе:

– Мне нравится, чтобы парень был такой же на вкус, как и я.

Джордан опять ощутил эрекцию. Может быть, вечер на этом не закончится.

Зазвонил телефон, и Сандра смахнула его с прикроватного столика. Ругнувшись, Джордан нагнулся за трубкой, но женщина схватила его за руку.

– Оставь, – прошептала она.

– Не могу, – ответил Джордан, отодвигаясь от нее и опуская ноги на пол. – Макафи слушает, – произнес он в трубку. Моментально посерьезнев, он молча выслушал собеседника, механически взял со столика ручку и блокнот и записал то, что ему сообщили. – Не волнуйтесь, – спокойно сказал он. – Мы об этом позаботимся. Да. Мы встретимся с вами там.

Он повесил трубку и с львиной грацией поднялся на ноги, плавно влезая в брюки, валявшиеся около двери ванной.

– Извини, что так получилось, – застегивая молнию на брюках, сказал Джордан, – но мне надо идти.

У Сандры отвисла челюсть.

– Вот просто так?

Джордан пожал плечами:

– Это служба, и кто-то обязан ее выполнять. – Он бросил взгляд на лежащую в его постели женщину. – Тебе… гм… необязательно меня дожидаться, – добавил он.

– А что, если я захочу? – спросила Сандра.

Джордан повернулся к ней спиной:

– Это может затянуться надолго. – Засунув руки в карманы, он бросил на нее прощальный взгляд. – Я позвоню тебе.

– Не позвонишь, – бодро не согласилась Сандра.

Мелькнув голым телом, она встала с кровати, исчезла в ванной и заперла дверь.

Покачав головой, Джордан неслышно вошел в кухню. Потоптавшись на месте, он поискал глазами листок бумаги для записки. Неожиданно кухня осветилась, и Джордан оказался лицом к лицу со своим тринадцатилетним сыном.

– Что ты здесь делаешь?

– Слушаю то, что мне не следует, – пожав плечами, ответил Томас.

– Ты должен был давно спать, – нахмурился Джордан. – Уже поздно, а завтра в школу.

– Сейчас только полдевятого, – возразил Томас.

Брови Джордана взлетели. Неужели правда? Сколько же он выпил за обедом?

– Значит, ты вышел подышать? – с усмешкой сказал Томас.

– Мне больше нравилось, когда ты был маленьким, – ухмыльнулся Джордан.

– В то время я мог нечаянно напи́сать на стену ванной. По-моему, теперешний мой возраст намного лучше.

Джордан сомневался. Он растил Томаса один. Когда сыну было четыре года, Дебора решила, что ее не устраивают материнство и брак с целеустремленным юристом. Она пришла в его офис с ребенком, документами о разводе и билетом в Неаполь в одну сторону. Последнее, что он о ней слышал, – это то, что она живет на левом берегу Сены в Париже с художником вдвое старше себя.

Томас смотрел, как отец жадно пьет из кувшина вчерашний холодный кофе.

– Это же противно. Хотя, может быть, не так противно, как приводить домой…

– Довольно, – сказал Джордан. – Не надо было. О’кей? Ты прав, а я не прав.

– Да ну? – широко улыбнулся Томас. – Может быть, запечатлеть этот исторический момент на видео?

Джордан поставил кувшин обратно в кофемашину и затянул узел на галстуке.

– Мне позвонил клиент. Я должен ехать. – Он надел пиджак, висевший на стуле, и повернулся к сыну. – Если понадоблюсь, звони не на пейджер, а мне в офис – я просматриваю голосовую почту.

– Ты мне не понадобишься, – заявил Томас, потом махнул в сторону отцовской спальни. – Может, мне пойти поздороваться?

– Лучше тащи-ка свою задницу к себе в комнату, – с улыбкой ответил Джордан и, чувствуя на себе восхищенный взгляд сына, быстро вышел за дверь.

Гас перегнулась через сиденье, доверху застегивая куртку сидевшей сзади Кейт.

– Тебе тепло? – спросила она.

Еще не оправившись от мысли о том, что ее брата уволокли в полицию, Кейт кивнула. Она подождет в машине, пока Гас, Джеймс и адвокат будут обсуждать ситуацию. Не лучший выход, но единственный. Кейт было двенадцать, и родители не хотели оставлять ее вечером одну, а кого бы могла позвать Гас? Ее родители жили во Флориде, у родителей Джеймса мог случиться сердечный приступ при одном только упоминании об этом скандале. Мелани – единственная близкая подруга, которой было удобно позвонить в последнюю минуту, но та считала, что Крис убил ее дитя.

Желая оградить дочь от всего этого, Гас прислушивалась к настойчивому внутреннему голосу, который увещевал ее держать Кейт как можно ближе к себе. «У тебя, по сути дела, остался один ребенок, – говорил этот голос. – Не выпускай ее из виду».

Гас потянулась к дочери и погладила ее по волосам.

– Мы скоро вернемся, – сказала она. – Когда я уйду, запри двери.

– Я знаю, – ответила Кейт.

– И будь умницей.

А Крис не был. Эта мысль проскочила между Гас и Кейт – такая ужасная, предательская, – и они отпрянули друг от друга, боясь не только высказать ее вслух, но и признаться, что она пришла им в голову.

Гас и Джеймс Харт топтались в небольшом конусе света, падающем от фонаря над входом в полицейский участок, словно немыслимо и даже рискованно было перешагнуть порог без стража порядка, идущего следом. Переходя улицу, Джордан приветственно поднял руку, вспомнив старое изречение о том, что люди, долго живущие вместе, становятся похожими друг на друга. Харты не были похожи чертами лица, но их роднила необычайная горячая устремленность во взоре.

– Джеймс… – пожав руку доктору, сказал Джордан. – Гас… – Он глянул на дверь участка. – Вы уже были там?

– Нет, – ответила Гас. – Мы ждали вас.

Джордан хотел было проводить их в приемную, но потом передумал. Предстоящий разговор лучше было провести приватно. Как бывший прокурор, он знал, что и у стен в полицейском участке есть уши. Он плотнее запахнул на себе пальто и попросил Хартов рассказать о том, что произошло.

Гас сообщила об аресте во время обеда. Пока она говорила, Джеймс стоял немного в стороне, словно пришел отдать дань архитектуре, а не защитить сына. Джордан слушал Гас, но внимательно присматривался к ее мужу.

– Значит, – закончила Гас, потирая от холода руки, – вы можете поговорить с кем-нибудь, чтобы его отпустили, да?

– Фактически не могу. Криса продержат ночь до предъявления обвинения, которое, вероятнее всего, состоится утром в суде округа Графтон.

– Ему придется целую ночь пробыть здесь, в камере?

– Ну нет, – ответил Джордан. – Полиция Бейнбриджа не рассчитана на содержание в камере. Его переведут в тюрьму округа Графтон.

Джеймс отвернулся.

– Что мы можем сделать? – прошептала Гас.

– Мало что, – признался Джордан. – Сейчас я пойду и поговорю с Крисом, а утром подъеду в суд, когда его вызовут для предъявления обвинения.

– А что произойдет потом?

– Вероятно, генеральный прокурор выдвинет обвинение против Криса. Мы выдвинем заявление о его невиновности. Я попытаюсь добиться освобождения под залог, но это может оказаться затруднительно, учитывая серьезность обвинения.

– Вы хотите сказать, – откликнулась Гас дрожащим от негодования голосом, – что мой сын, не сделавший ничего дурного, должен провести ночь в тюрьме или даже больше – и вы ничего не можете сделать, чтобы не допустить этого?

– Ваш сын, может быть, и не сделал ничего дурного, – мягко произнес Джордан, – однако полиция не верит его истории о двойном суициде.

Джеймс откашлялся.

– А вы? – спросил он.

Джордан взглянул на родителей Криса – мать на грани обморока, отец явно озадачен и смущен – и решился сказать им правду.

– Это звучит… удобно.

Как Джордан и ожидал, Джеймс отвернулся, а Гас пришла в ярость.

– Ну что ж, – фыркнула она, – если вы не хотите отнестись к этому с душой, мы найдем кого-то еще.

– Я не обязан верить вашему сыну, – возразил Джордан. – Моя работа состоит в том, чтобы вызволить его. – Он посмотрел в глаза Гас. – Я могу это сделать, – тихо произнес он.

Гас долго, не отрываясь, смотрела на него, и Джордану показалось, что она копошится у него в мыслях, отделяя зерна от плевел.

– Я хочу немедленно увидеться с Крисом, – потребовала она.

– Это невозможно. Только во время пересменков, то есть через несколько часов. Я передам ему то, что вы хотите сказать.

Джордан открыл перед ней дверь участка, потом хотел войти сам, когда его остановил Джеймс Харт:

– Можно кое-что спросить? – (Джордан кивнул.) – Конфиденциально? – (Джордан вновь кивнул, но более медленно.) – Дело в том, – осторожно начал Джеймс, – что это была моя пушка. – Он глубоко вдохнул. – Я не говорю о том, что случилось, а чего не случилось. Я говорю лишь, что полиция знает, что кольт появился из моего ружейного шкафа. – (Джордан насупил брови.) – Значит, это делает меня соучастником?

– Убийства? – переспросил Джордан и покачал головой. – Вы не положили туда револьвер с тем умыслом, чтобы Крис застрелил из него кого-то.

Джеймс медленно выдохнул.

– Я не говорю, что Крис использовал его, чтобы кого-то застрелить, – уточнил он.

– Да. Я понимаю.

И он вошел вслед за Джеймсом в полицейский участок Бейнбриджа.

Услышав шаги, Крис поднялся и прижался лицом к маленькому пластиковому окошку камеры.

– Пришел адвокат, – сказал полицейский, и неожиданно по ту сторону решетки возник Джордан Макафи.

Он сел на стул, принесенный полицейским, и достал из кейса блокнот с отрывными листами.

– Ты что-нибудь говорил? – отрывисто спросил Джордан.

– Что говорил? – переспросил Крис.

– Что-то копам, дежурному сержанту. Хоть что-то?

Крис покачал головой:

– Только то, что вы приедете.

Джордан заметно расслабился:

– Ладно. Это хорошо. – Он проследил за взглядом Криса в сторону видеокамеры, направленной на его камеру. – Они не станут записывать. Не станут прослушивать. Это основные права заключенного.

– Заключенного, – повторил Крис, пытаясь говорить беспечным тоном, не жалуясь, но голос у него дрожал. – Я могу уже поехать домой?

– Нет. Самое главное – никому ничего не говори. Скоро сюда приедет шериф и отвезет тебя в окружную тюрьму Графтона. Тебя там разместят. Делай то, что тебе скажут, это всего лишь несколько часов. Утром я приеду туда, и мы поедем в суд, где тебе предъявят обвинение.

– Я не хочу ехать в тюрьму, – побледнев, сказал Крис.

– У тебя нет выбора. Тебе придется ждать предъявления обвинения, и прокурор решила, что ты будешь ждать всю ночь. Потому что это Графтон. – Джордан посмотрел на Криса в упор. – Она сделала это, чтобы хорошенько тебя припугнуть. Она хочет, чтобы ты трясся, увидев завтра в суде ее лицо. – (Кивнув, Крис проглотил ком.) – Тебя обвиняют в убийстве первой степени.

– Я этого не делал, – прервал его Крис.

– Я не хочу знать, делал или не делал, – ровно произнес Джордан. – Для меня это не имеет значения. Я все равно намерен защищать тебя.

– Я этого не делал, – повторил Крис.

– Отлично, – невозмутимо откликнулся Джордан. – Завтра прокурор предложит, чтобы тебя не освобождали под залог, что вполне вероятно исходя из серьезности обвинения.

– То есть меня могут оставить в тюрьме? – (Джордан кивнул.) – Надолго?

Что-то в голосе Криса задело Джордана за живое. Наклонив голову, он вдруг увидел, как встревоженное лицо его клиента на глазах меняется, и вот он уже смотрит на юного Томаса, который спрашивает, когда снова увидит маму. В тоне этого голоса слышалось осознание парнем того, что он перестал быть неуязвимым, осознание того, как медленно может тянуться время.

– На столько, на сколько потребуется, – ответил адвокат.