Текст книги "Ночная музыка"

– А разве он мне покажет?

– Полагаю, что да.

– Большое вам спасибо. К сожалению, я совершенно не разбираюсь в подобных вещах. У меня раньше не было опыта… землевладения.

Они сидели в расслабляющей тишине, потягивая чай. Асад украдкой посматривал в ее сторону, пытаясь запомнить некоторые подробности, которых непременно будет от него требовать Генри. Одета весьма экстравагантно – правда, если не брать в расчет пальто, все в приглушенных коричневато-зеленоватых тонах, которые так любят местные дамы. Бледные тонкие руки. Асад без труда мог представить, как эти руки перебирают струны какого-нибудь волшебного инструмента. Длинные спутанные волосы, стянутые небрежным узлом, – полная противоположность аккуратному каре ее дочери. Глаза, которые она постоянно отводит; их опущенные уголки свидетельствуют о затаенной печали.

– Вот уж не ожидала такого увидеть, – нарушила она молчание.

– Вы о чем?

– О вашем магазине. У вас есть все, что я люблю. Пармская ветчина! Сладкий картофель… Мне казалось, в сельских магазинах, где сплошные ящики с яблоками да резиновый сыр, хозяйничают толстые женщины средних лет. А не высокие… – Она смутилась и замолчала.

– Чернокожие мужчины, – закончил он за нее. – На самом деле я сомалиец.

– А как вы здесь очутились? – Она покраснела, вероятно решив, что совершила бестактность. – Простите. За последнее время я совершенно отвыкла от светских бесед.

– Ничего страшного. Я приехал в Лондон в шестидесятых. Встретил Генри, своего партнера, и, как только появилась такая возможность, мы удрали из города. А здесь тихая, размеренная жизнь… Это очень полезно для моего здоровья. Астма, понимаете ли, – объяснил он.

– Да, здесь безусловно тихо.

– А как вы справляетесь, миссис Деланси? В таком-то огромном доме?

Он пошарил рукой под прилавком, достал жестяную коробку с печеньем и протянул посетительнице. Она не стала отказываться.

– Изабелла. Справляемся понемножку. Правда, медленно. Горячая вода и тепло, – слава богу, хоть это есть. У нас впереди еще столько дел, что голова кругом идет. У меня отложены кое-какие деньги, но я даже не представляла себе, во что мы ввязались. Во что я ввязалась, – поправилась она. – Последний раз, когда я была здесь, дом выглядел совсем по-другому.

Ему хотелось ей все объяснить, предупредить, что ее присутствие может быть неприятно не только местному лесничему и что остерегаться следует в первую очередь вовсе не человека с ружьем. Но она выглядела такой ранимой, такой беззащитной, и он решил не усугублять ее горести. Тем более что утверждать наверняка он ничего не мог.

– А ты так ничего и не заметил.

Мэтт оторвал взгляд от кружки с пивом и заглянул в чуть раскосые зеленые глаза Терезы. Она была так близко, что он чувствовал аромат ее духов, пробивавшийся сквозь запахи кухни и пива.

– Чего именно не заметил?

– Что во мне кое-что изменилось. – Она откинулась назад, положив руки с ярко накрашенными ногтями на стойку бара.

У игрового автомата неподалеку громко вопили двое парней в тренировочных костюмах.

– Ты сделала маникюр?

– Нет! – задорно блеснула она глазами.

На ней был фиолетовый кружевной бюстгальтер, который, когда она наклонялась, виднелся в глубоком декольте.

– Попробуй еще раз, – сказала она, и его взгляд заскользил по ее телу, в чем она, впрочем, и не сомневалась. – Ну что ты на меня пялишься?! – прикинулась она оскорбленной.

– А если мне хочется? – невозмутимо спросил Мэтт.

– Ну, давай же, – не сдавалась Тереза.

Мэтт отлично понимал, что вывел ее из себя. Тереза для него – точно открытая книга. Всегда была.

– Ты похудела.

– Ты мне льстишь.

– Новая губная помада.

– Не-а.

Он залпом осушил кружку:

– Ну, тогда не знаю. Все эти игры не по мне.

Их взгляды встретились. «Ой ли?» – говорили ее зеленые глаза, и он вспомнил, как неделей раньше она извивалась под тяжестью его тела в своей спальне. Мэтт почувствовал некоторое напряжение в паху и бросил взгляд на часы. Он обещал Лоре вернуться к семи тридцати.

– Мэтт!

Резко развернувшись, Мэтт увидел Байрона, взгромоздившегося на соседний табурет.

– Ну, ты как? По пивку? – спросил Мэтт. Байрон кивнул, и Мэтт махнул рукой Терезе. – «Стеллу», пожалуйста.

– Ты что, сдаешься? – надулась Тереза.

– Неужто нельзя дать человеку спокойно попить пива?! – рассердился Мэтт и, отвернувшись от Байрона, добавил: – Ладно, сдаюсь. Если честно, то я, грешным делом, и запамятовал, в чем был вопрос.

– Мои волосы, – объяснила она, оторвав руку от насоса. – Я сделала мелирование. Посмотри. – Тереза поставила кружку на стойку, наклонила голову и взъерошила волосы, показав ему осветленные пряди.

– Мило, – небрежно бросил Мэтт, а когда Тереза отошла, выкатил глаза на Байрона, словно желая посетовать на непредсказуемость женщин. – Все в порядке? – поинтересовался он.

– Неплохо, – сделав глоток пива, отозвался Байрон. – Я опрыскал загоны в низине. Пока не уверен в качестве почвы, но, по-моему, она вполне ничего. Может, это даже к лучшему, что ее не стали распахивать.

– Класс. Для меня это все пустой звук, но Лора будет довольна.

– А еще в лощину между рощей и тропой для наездников повадились олени. Я видел сегодня одного самца, а вчера еще нескольких. Ну, выстрелил пару раз, чтобы их спугнуть, но они непременно вернутся.

– Только этого нам не хватало. Они обглодают саженцы. Приглядывай за ними.

– Ваша новая соседка наорала на меня из-за того, что я, дескать, пугаю животных.

– Да неужели?

– Фактически обвинила меня, что я в нее целился. – Байрон явно чувствовал себя неловко. – Ну, я не знаю, может, она захочет раздуть скандал. Может, надо было ей сказать, что ружье помповое.

Мэтт буквально покатился с хохоту:

– Господи, благослови детей и зверей! А еще горожанок. Небось, хочет спасти всех наших Бэмби, не так ли? Грандиозно! – воскликнул Мэтт и, бросив взгляд в сторону направляющейся к ним Терезы, продолжил: – Когда в следующий раз увидишь ее, скажи, что мы организуем заказник специально для нее. Пусть живет себе на здоровье с кроликами и оленями со всей округи, а мы будем бросать ей птичек – ворон и скворцов, – чтобы не померла с голоду. Станет у нас Белоснежкой в натуре. – (Байрон натянуто улыбнулся, он явно не привык к таким шуткам.) – Я тебе вот что скажу. Мы потом еще обмозгуем условия твоей работы на меня на постоянной основе… Сдается мне, что на будущий год у нас будет куча возни с землей Поттисворта, и лишний работник точно не помешает. Ты, пожалуй, будешь вдвое здоровее моего парня. Понимаю, это дело не совсем для лесничего, но что скажешь?

Байрон покраснел, и Мэтт догадался, что его собеседник обеспокоен отсутствием работы гораздо сильнее, чем хочет показать. А с учетом той темной истории ему, Мэтту, это только на руку, ведь Байрон вряд ли станет загибать цену. Поттисворт наверняка платил ему сущие гроши.

– Это… было бы неплохо, – ответил Байрон.

Поймав взгляд Терезы, Мэтт беспечно подмигнул ей. Что ж, он позвонит Лоре и скажет, что задержится. Не пропадать же такому вечеру! Тем более что настроение у него было отличное.

7

Как вы сами, наверное, видите, здесь необходим косметический ремонт, но вы вкладываете деньги в то, что имеет большой потенциал. Район, насколько вам должно быть известно, становится все более востребованным. – Николас Трент ободряюще улыбнулся стоявшей рядом молодой женщине, которая задумчиво созерцала трещину, словно после разряда молнии, идущую по стене от оконной рамы. – Это можно заштукатурить, – поймав ее взгляд, добавил Николас. – Всего-навсего усадочная деформация. Ничего такого, чего не сможет устранить хороший мастер.

Сверившись с описанием, она что-то пробормотала своему спутнику. А затем спросила:

– А где третья спальня? Мы видели только две.

– Третья спальня. – Николас распахнул дверь и принялся шарить в поисках выключателя.

– И вы называете это спальней? – удивился спутник молодой женщины. – Здесь же нет окон.

Тут Николасу было нечем крыть. В прежние времена это можно было охарактеризовать как большой чулан.

– Совсем крошечная, – удивилась женщина.

– Да, комната экономичного размера, – согласился Николас. Площадь тускло освещенного помещения составляла примерно шесть футов на четыре, не больше. – Но если честно, мисс Блум, в домах этой категории недвижимости не часто встречается третья спальня. Обычно бывают только две. По-моему, очень даже удачный вариант, поскольку здесь можно поставить компьютер или устроить кабинет, где естественное освещение вовсе не обязательно. Ну что, перейдем к осмотру кухни?

Несмотря на скромные размеры квартиры, на показ оставшихся помещений у него ушло целых двадцать минут, в течение которых Николас Трент на все лады превозносил преимущества компактного жилья, хотя внутренний голос твердил ему совершенно обратное. Отвратительная квартира, хотелось сказать ему. Под окнами автомагистраль, внизу, на расстоянии лестничного пролета, – трубопровод, а в обоих концах улицы, где стоит дом, – по наркопритону. Наверняка дом медленно, но верно проседает, по стенам, не оклеенным виниловыми обоями, ползет сырость, и вообще в квартире нет изюминки. Она уродливая, плохо приспособленная для жизни, с отвратительной планировкой и в принципе не стоит даже трети запрашиваемой цены.

И тем не менее вариант отнюдь не безнадежный. Он знал, что уже к концу дня пара сделает встречное предложение, причем, скорее всего, их цена будет не настолько ниже исходной, чтобы сделать переговоры бессмысленными. Вот такие дела. Недвижимость, еще пять лет назад не стоившую ни гроша, теперь расхватывают, как горячие пирожки, люди, готовые брать в долг такие суммы, от которых у него кружилась голова.

Вы что, уже забыли о той трещине? – хотелось ему спросить. Вы разве не знаете, чем для вас чреват кредит под залог такой недвижимости?

– А у вас много желающих посмотреть квартиру? – спросил Николаса спутник молодой женщины.

– Сегодня днем еще двое, – небрежно выдал Николас стандартный ответ.

– Мы с вами свяжемся, – протянул ему руку молодой человек.

Николас пожал ее с чувством не свойственной ему благодарности. В наше время люди не часто обмениваются рукопожатиями, особенно с агентом по недвижимости.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Если эта квартира уйдет, мы подыщем вам что-нибудь получше. – Николас видел, что покупатель ему не верит. Он даже слегка нахмурился, словно пытаясь понять, не является ли это некой профессиональной уловкой. Вот что делает с риелторами наш бизнес, грустно подумал Николас. Превращает нас в подозрительных типов. – Я хочу сказать, что в любом случае решать вам.

– Мы с вами свяжемся, – повторил покупатель.

Николас выпустил молодых людей из квартиры и проводил их глазами. Они шли, опустив голову, явно представляя свою будущую жизнь в новом доме…

– Твоя жена звонила, – сообщила Шарлотта с набитым чем-то похожим на мюсли ртом. – Прости, бывшая жена, – жизнерадостно уточнила она, протягивая ему листок бумаги. – Не хотелось произносить это вслух. Звучит не слишком-то прилично.

Да уж, звучало действительно не слишком прилично. Отнюдь не то слово, которое человеку приятно слышать применительно к себе. Бывший муж. Облажавшийся муж. Человек, который облажался. Николас засунул листок в карман брюк.

В офисе вовсю кипела работа. Дерек, менеджер отдела жилой недвижимости, стоял, прислонившись к своему столу с телефоном в руке. Пол, агент по недвижимости, составлял новые инструкции для отдела продаж. Женщина средних лет, периодически чихая в носовой платок, беседовала с агентом по сдаче внаем. Николас закрыл за собой стеклянную дверь, и уличный шум мгновенно затих.

– Ой, и звонил какой-то Майк – хотел пригласить тебя на обед. Сказал, вы знакомы тысячу лет. Я сообщила про твою жену, так как он был не в курсе, а он велел передать, что ему очень жаль.

Николас сел за стол. На самоклеящемся листке для заметок было написано: «Пожалуйста, позвони миссис Барр. Она не слишком довольна последним отчетом».

– Какой-то Майк?

– Сказал, что живет в Норфолке. Там замечательно.

– А где именно в Норфолке?

– Ну, я не знаю. Везде, полагаю.

Покупатели отказались от Дрю-Хаус, уже готовому к продаже.

П-та, срочно позвони мистеру Хеннеси.

Он закрыл глаза.

Кевин Тирелл хочет перенести показ Арбор-роу, 46. Говорит, не хочет, чтобы посторонние мешали смотреть футбол.

Придется позвонить всем четверым покупателям, встречу с которыми он запланировал на этот вечер. Всем им дать отбой. Ну разве мы можем мешать Кевину смотреть футбол?

– Он говорил, будто был на твоей свадьбе. Звучит грандиозно, Ник. Ты никогда не рассказывал, что бракосочетание проходило в Доддингтон-Маноре.

– Николас, – сказал он. – Меня зовут Николас.

– Николас. Вот уж не знала, что твоя жена из такой богатой семьи. Прости, бывшая жена. Да ты, оказывается, темная лошадка. Наверняка в следующий раз скажешь нам, что живешь на Итон-сквер. – Ее хихиканье прервал телефонный звонок.

Итон-сквер. Когда-то он подумывал о том, чтобы купить там недвижимость. Это было в начале 1980-х, незадолго до последнего бума на рынке недвижимости, когда в Лондоне еще было полным-полно убогих домов, обветшавших за десятилетия сдачи внаем. Словом, мест, созревших для модернизации и роскошного высотного строительства. Он навсегда запомнил ту квартиру, несмотря на множество квартир, которые осмотрел как девелопер, потому что там был бальный зал. Апартаменты на Итон-сквер с настоящим бальным залом. Но тогда он отказался от проекта, поскольку счел его не слишком прибыльным.

Он был одержим воспоминаниями о домах, которые в свое время не купил, о прибылях, которые из-за недостатка смелости упустил.

Он вздохнул. Пора звонить миссис Барр. Вот уж точно несчастный кролик.

– Ник.

На его стол облокотился Дерек, и Николас положил трубку на место. У этого человека никакого понятия о личном пространстве. Он наклоняется к тебе так близко, что по одному запаху можно понять не только то, чем он завтракал, но и то, какой маркой порошка стирает белье. Николас сразу же натянул на лицо маску равнодушной готовности:

– Дерек.

– Звонили из головного офиса. Мы не выполняем план. Мы на двести восемьдесят тысяч фунтов отстаем по комиссионным от «Палмерс энд Грин». Что не есть хорошо. – (Николас ждал.) – Необходимо улучшить наши позиции в рейтинге. Даже «Тоттенхэм ист» нас опережает.

– При всем моем уважении, Дерек, должен заметить, что на этой неделе я заключил уже четыре сделки. – Николас старался говорить сдержанно. – Я бы сказал, что по любым меркам это очень даже неплохо.

– При нынешнем состоянии рынка такие сделки заключил бы даже одноногий слепоглухонемой. Ник, недвижимость уходит буквально из-под носа. Словно ей приделали ноги. Мы должны достичь большего, продавать более качественную недвижимость, увеличивать маржу. И активнее продавать. Ты вроде считаешься тут крупным дилером. Ну и когда ты начнешь оправдывать свою репутацию?

– Дерек, ты не хуже меня знаешь, что сорок процентов недвижимости, которой мы занимаемся, бывшие муниципальные дома. Поэтому и цена, и маржа будут другими.

– Интересно, и кто тогда получит оставшиеся шестьдесят процентов? «Джексонс»? «Тредуэлл Моррисон»? «ХоумCерч»? Вот кто. Мы должны зубами вырывать их долю на рынке, Ник, грести под себя всю эту недвижимость. Мы хотим, чтобы таблички «Харрингтон истейтс» разрастались в этом городе, как чертовы грибы. – Дерек трагически вскинул руки, продемонстрировав взмокшие подмышки. И вот так, с поднятыми руками, он обошел офис, точь-в-точь как воинственный павиан, подумал Николас. Затем Дерек вернулся и положил растопыренные ладони на стол: – Какие встречи у тебя назначены на сегодня?

Николас открыл ежедневник:

– Ну, мне еще надо разобраться с парочкой звонков, но показы Арбор-роу пока отложены.

– Угу. Шарлотта мне уже доложила. Знаешь что, Ник? Тебе не мешает выбраться на улицу. Наскрести новых клиентов.

– Я что-то не совсем тебя понимаю.

Дерек нашарил сзади себя стопку глянцевых бумажек:

– Тогда отправляйся распространять рекламные листовки. На перспективных улицах. Лорел-авеню, Арнольд-роуд, ну и там, возле школы. Я только-только получил их из печати. Посмотрим, может, хоть так удастся что-нибудь наварить. – И с этими словами он шлепнул бумажки на стол Николаса.

Николас увидел краешком глаза, что Пол усмехается в телефонную трубку.

– Ты что, хочешь, чтобы я просовывал листовки людям под дверь?!

– Ну, у Пола и Гэри дел невпроворот. А ты сам говорил, что у тебя на сегодня не назначено никаких встреч. Какой смысл платить какому-нибудь юнцу-стажеру, если он все равно выкинет половину листовок на помойку и преспокойненько свалит себе играть на бильярде? Нет, Ник. – Дерек похлопал Николаса по спине. – Ты человек основательный. И я могу быть уверен, что ты сделаешь работу на совесть. – Он направился было к своему столу, в очередной раз победно вскинув руки, но остановился и небрежно бросил: – Кстати, тебе вовсе не повредит скинуть парочку фунтов. Ты мне потом еще спасибо скажешь.

Если бы не вся эта история с рекламными листовками, оглядываясь назад, думал Николас, он вряд ли принял бы приглашение Майка Тодда на тот субботний обед. После ухода Дианы его светская жизнь практически сошла на нет, отчасти потому, что приглашения принимала Диана – она всегда была более общительной, – но в основном потому, что ему не хотелось рассказывать о своих изменившихся обстоятельствах людям из прошлой жизни. Он научился узнавать этот полный жалости взгляд, когда собеседник в конце концов понимал, как низко пал бедняга Николас. В глазах женщин сквозило нечто вроде сочувствия, они незаметно косились на его поредевшие волосы; в глазах мужчин он видел замешательство, желание поскорее отойти подальше, словно его невезение могло быть заразным.

Николас не хуже других понимал, что за эти четыре года, прошедшие после банкротства, он здорово сдал; многие еще помнили его костюм с Сэвил-роу, навороченную «ауди», удивительное обаяние. Стальной характер. Теперь же перед ними был уже не тот цветущий бизнесмен, привыкший отдыхать на Женевском озере или Мальдивах, а поседевший от стрессов потрепанный мужчина средних лет, который трудился переговорщиком в захудалом агентстве недвижимости в депрессивном районе города.

– Значит, все же решил принять приглашение? – спросила Шарлотта, когда он положил трубку. – Тебе не помешает немного развеяться.

Подбородок у нее был в шоколаде, но Николас сделал вид, что не заметил.

Ну вот, похоже, он сам себя загнал в угол, и теперь придется расплачиваться. Во время обеда он уж точно не сможет отвертеться и избежать вопросов о своей жизни. Ведь не будет ни музыки, ни экрана с движущейся картинкой – словом, ничего такого, что даст возможность просто помолчать. И уже проехав полпути по шоссе М2, он снова задался вопросом, зачем, ради всего святого, он согласился.

Но затем Николас вспомнил вечер четверга, убитый на хождение по загаженным улицам, унылый лязг почтовых ящиков, подозрительное подергивание посеревших тюлевых занавесок, лай рассвирепевших собак, когда он подсовывал под двери листовки. Дождь медленно, но верно пропитывал влагой его когда-то элегантный шерстяной костюм. Вот она, суровая правда о том, кем он стал в свои сорок девять лет и во что превратилась его жизнь. В бесконечную унылую череду разочарований и унижений.

Но в принципе Майк – именно то, что надо. Майк никогда не был настолько успешным, чтобы стать болезненным напоминанием о том, что он, Николас, когда-то имел и потерял. И Майк только однажды встречался с Дианой. Что весьма кстати. Николас со скрипом переключил передачу старенького «фольксвагена», стараясь не вспоминать о своей «ауди» с автоматической коробкой, и выехал на среднюю полосу.

Надо было очень сильно постараться, уже после сказал ему бухгалтер, чтобы так эффектно разориться, когда остальной рынок был на подъеме. Его разветвленная империя кредитования покупки жилья, девелопмента и аренды недвижимости рассыпалась, точно карточный домик. Он приобрел особняк с восемью спальнями в Хайгейте, за который внес невозвратный депозит, чтобы защитить объект от притязаний других риелторов, имевших на него виды. И тут внезапно сорвалась продажа уже построенного дома в Челси, и ему пришлось взять кредит для покрытия оставшейся части депозита. А потом провалились еще две сделки, причем именно тогда, когда операция с особняком в Хайгейте близилась к завершению. Тогда он взял кредит под залог двух объектов собственной недвижимости. Он до сих пор помнит те ночи, которые провел в своем офисе, считая и пересчитывая, пытаясь вывести баланс между исключительно процентными кредитами под залог недвижимости и банковскими ссудами. Все начало рушиться изнутри, издержки на уплату процентов оказались больше его собственного капитала. Просто невозможно поверить, как быстро некогда несокрушимая финансовая крепость превратилась в огромную финансовую дыру.

Это стоило ему собственного дома. Диана только-только закончила отделку детской для детей, которых у них не было. Он до сих пор помнит, как она откинула назад свою золотистую головку, когда он объяснил ей всю сложность своей финансовой ситуации, и сказала надменным тоном: «Николас, я на это не подписывалась. Я не подписывалась на банкротство». Если бы Николас тогда повнимательнее прислушался, то непременно услышал бы прощальные нотки в ее аристократическом, хорошо поставленном голосе.

Он удачно выкрутился, закрыв основные финансовые дыры. Буквально чудом избежал полного банкротства и за четыре года окончательно расплатился с крупными долгами. Иногда ему даже казалось, что он снова на коне. И, получив выписку с банковского счета с черной, а не с красной колонкой справа, не поверил своим глазам. Но как ни прискорбно, он напрочь потерял драйв: дома, машины, стиль жизни. Уважение. Потерял Диану. Что ж, люди и не с таким справлялись. Он повторял эту фразу как заклинание.

Поток транспорта стал менее интенсивным, а значит, пригороды сменились сельской местностью. Николас включил радио, хрипевшее и кашлявшее из-за сломанной антенны, и стал высматривать указатель с названием населенного пункта. В последний раз Николас был в гостях у Майка Тодда много лет назад. Как тогда гордо заметил Майк, он жил в настоящем доме фермера, просторном и внушительном, но с более высокими потолками. Что, однако, не помешало Николасу несколько раз стукнуться головой.

Не успел Николас проехать первый указатель на Литл-Бартон, как переполненный мочевой пузырь настойчиво дал о себе знать. Николас надеялся доехать до бензоколонки, но местность была совершенно дикой. Здесь не то что бензоколонку, даже паб вряд ли удастся отыскать. Еще две мили пути – и Николас понял, что больше не в силах терпеть. Тогда он свернул налево по узкой проселочной дороге. Раз уж нельзя найти нормальный туалет, то придется поискать хотя бы укромное место.

Правда, он тут же пожалел о своем решении. Остановиться он не мог, поскольку со встречным транспортом, появись он на дороге, будет не разминуться. И ему пришлось продолжать путь по рытвинам и ухабам, пока наконец, уже в лесной чаще, он не нашел более широкого места. Не выключая двигателя, он выпрыгнул из машины.

Нет ничего более приятного, чем облегчиться, после того как пришлось слишком долго терпеть. Николас отошел от дерева, у которого пристроился, проверил, не забрызгал ли туфли, и снова залез в машину. Похоже, придется пилить дальше, поскольку развернуться было практически невозможно. Он чертыхнулся, но все же поехал вперед, объезжая самые страшные колдобины и уговаривая себя, что рано или поздно его мучения закончатся. Ведь все дороги где-то заканчиваются.

Машина надрывно завыла, когда колесо попало в колею. Следующий раз, сказал себе Николас, придется наплевать на приличия и смотреть на вещи проще, как водители грузовиков.

– Впредь буду писать на колесо, – произнес он вслух.

Надо же, он уже сам с собой разговаривает. Интересно, это признак полной раскрепощенности или свидетельство того, что он уже дошел до ручки?

Тем временем Николас оказался на развилке; слева виднелись очертания белого фасада бывшего каретного сарая. А затем, когда его машину повело вправо, сквозь деревья он увидел зубчатый парапет и нелепый величественный фасад из красного кирпича и кремния. Николас ударил по тормозам и принялся во все глаза смотреть на дом, который, как он сразу понял, был явной архитектурной ошибкой. На редкость дурацкое здание, вероятно, постройки конца девятнадцатого века, так сказать, яркий образчик безвкусной роскоши, место которому на свалке истории архитектуры. Но зато какой вид! Дом этот, с трех сторон окруженный лесом, смотрел прямо на озеро. Заросшие лужайки и запущенная живая изгородь ничуть не скрывали эстетических достоинств классического ландшафта, его величия и красоты.

Вода в озере казалась неестественно неподвижной, в ней отражались рыхлые серые небеса, узкая зеленая полоса отделяла плавные изгибы берегов от леса. Прекрасного леса из древних дубов и сосен, верхушки которых, казалось, сливались с горизонтом, а далее начиналась лощина, цвета были приглушенными и слегка размытыми, как на полотнах импрессионистов. Словом, место одновременно и величественное, и уединенное, дикое и цивилизованное, на достаточном удалении от шоссе, но с вполне приличной подъездной дорожкой…

Николас вышел из машины, прислушался к отдаленному хлопанью крыльев казарок и шепоту ветра в ветвях деревьев. Пожалуй, самый впечатляющий объект недвижимости из всех, что он видел за последние годы. А дом, похоже, оставался в девственном состоянии не один десяток лет. Вряд ли он внесен в опись, подумал Николас. В нем не было абсолютно никакой симметрии, не было и конкретной отсылки к историческому периоду. Чудовищная мешанина из несовместимых стилей, породившая англо-мавританского ублюдка, о возрасте которого можно судить исключительно по степени его обветшалости. Но второго такого дома точно не встретишь: практически нетронутого и имеющего одновременно громадный потенциал.

Он подошел поближе, уже готовясь услышать злобный лай собаки или окрик разъяренного хозяина. Однако дом выглядел необитаемым, и появление Николаса оказалось замеченным разве что всполошившимися воробьями и воронами. На подъездной дорожке ни одной машины, значит хозяева отсутствуют, и Николас рискнул заглянуть в окно. Скудость обстановки придавала помещению нежилой вид. О присутствии человека говорили лишь возделанные поля вдалеке и аккуратно подстриженные живые изгороди.

Уже позже, оглядываясь назад, он так и не смог понять, что заставило его так поступить. Последние несколько лет он вел себя крайне осторожно, не ввязываясь в рискованные предприятия. И все же он подергал дверь, а когда та послушно подалась, Николас Трент решил не прислушиваться к голосу рассудка. Он даже не стал кричать: «Есть кто дома?!» Он вошел в переднюю. Осветительная арматура явно осталась еще с 1930-х годов, а бюро, которое он видел через открытую дверь, можно было отнести к 1940-м. Он прошел в комнату; похоже, это была гостиная, обставленная совсем недавно, о чем свидетельствовало кресло из «ИкеА», которое, впрочем, только усугубляло стойкое ощущение общей запущенности. Впечатление от остальных комнат, достаточно приятного размера, портили выщербленные стены, отсутствие плинтусов и въевшийся запах сырости. Белизну высоких потолков нарушали коричневые потеки. Оконные рамы прогнили, а в окнах не хватало стекол. С чего бы ты начал? – мысленно спросил Николас и, похоже, сам себя рассмешил этим вопросом. Потому что домов, подобных этому, практически не осталось. Они были взорваны или разобраны много лет тому назад спекулянтами типа него. Он осторожно поднялся по лестнице и направился в сторону открытой двери. Дверь вела в хозяйскую спальню, роскошную комнату с видом на озеро и большим эркером, из которого просматривалось все поместье. Николас подошел поближе и ахнул от восхищения. И даже то обстоятельство, что комната была насквозь пропитана никотином, не убавило его восторгов.

Николас Трент отнюдь не был меркантильным человеком, а после ухода жены у него вообще не осталось желаний. И все же сейчас, любуясь сказочным видом на озеро и прислушиваясь к завораживающей тишине дома, он не мог отделаться от мысли, что попал сюда не просто так.

И в этот момент он заметил чемоданы и разбросанную одежду. Книгу в бумажной обложке, щетку для волос. Выходит, здесь кто-то жил. И эти скромные предметы домашнего быта разрушили волшебные чары. Я в чужой спальне, подумал Николас. Почувствовав себя незваным гостем, он выскочил из комнаты, кубарем скатился по лестнице и выбежал во двор. И только оказавшись возле машины, он обернулся и на мгновение замер, чтобы запечатлеть в памяти увиденное.

Но видел он сейчас вовсе не полуразвалившийся нелепый дом. Он видел двенадцать первоклассных коттеджей с пятью спальнями, разбросанных по берегу озера. Он видел жилую застройку самой современной, можно сказать, авангардной архитектуры – место, где средний класс сможет найти спасение от городского шума, по достоинству оцененное журналом «Сельская жизнь». И вот впервые за пять лет перед Николасом Трентом забрезжило будущее.

– Расскажи мне об Испанском доме.

Небрежный тон давался Николасу с большим трудом, но у него не было выбора. Ведь никто лучше Майка Тодда, вот уже без малого тридцать лет работавшего риелтором в Бартоне, не знал истории этого объекта недвижимости.

Майк протянул Николасу бокал бренди. Они сидели, вытянув ноги, перед камином. Жена Майка, на удивление покладистая особа, предложила мужчинам немного расслабиться, пока она убирается на кухне, и тут же исчезла. И Николас понял, что больше не в силах сдерживаться.

Майк ответил ему вопросительным взглядом:

– Испанский дом? А с чего это вдруг ты им заинтересовался?

– Я свернул не в ту сторону и в результате попал на богом забытую проселочную дорогу. И меня взяло любопытство, кому принадлежит дом. Уж больно он странный на вид.

– Ты хочешь сказать, оскорбляет взор? Да уж, что там говорить, настоящая развалюха. – Майк приложился к бренди, затем задумчиво взболтал напиток в бокале.

Майк мнил себя знатоком алкоголя и в течение обеда на все лады расхваливал вино, по мнению Николаса вполне ординарное. И Николас испугался, что Майк вздумает прочесть ему лекцию о коньяке. Ведь он иногда бывает редкостным занудой.

– А он внесен в опись?

– Эта халабуда? Да нет, конечно. Когда описывали здешние дома, этот почему-то пропустили, слишком уж он далеко в лесу. Но за последние годы к нему практически не прикасались, – презрительно фыркнул Майк. – По правде говоря, место это имеет весьма занятную историю. Оно с незапамятных времен принадлежало семейству Поттисворт. Очень важное семейство в здешних краях, хотя их больше интересовало то, что вокруг: ну всякая там охота, стрельба и рыбалка, само собой. А старый Сэмюель Поттисворт вообще лет пятьдесят не занимался домом. Он обещал оставить его моему корешу Мэтту Маккарти. Мэтт с женой много лет ухаживали за старикашкой. Но в результате дом достался последнему здравствующему родственнику. Какой-то вдове, кажется.