Текст книги "Правила жизни от Фридриха Ницше"

Джон Армстронг
Правила жизни от Фридриха Ницше

Посвящается Луке и Рафу – в надежде на то, что когда-нибудь они найдут эти правила полезными

John Armstrong

LIFE LESSONS FROM NIETZSCHE

Copyright © John Armstrong, 2013

Thescholloflife.com

© Новикова Т. О., перевод на русский язык, 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Книги Фридриха Ницше

• «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего»

• «Несвоевременные размышления: Давид Штраус в роли исповедника и писателя»

• «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов»

• «К генеалогии морали. Полемическое сочинение»

• «Несвоевременные размышления: о пользе и вреде истории для жизни»

• «Несвоевременные размышления: Рихард Вагнер в Байрейте»

• «Несвоевременные размышления: Шопенгауэр как воспитатель»

• «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм»

• «Казус Вагнер»

• «Веселая наука»

• «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом»

• «Утренняя заря, или Мысли о моральных предрассудках»

Вступление

Фридрих Ницше (1844–1900) был одним из самых смелых и амбициозных мыслителей XIX века. Он почувствовал, что ценности, доминирующие в современном обществе, являются препятствиями к хорошей жизни, – и начал собственную революцию, с тем чтобы все изменить. Особенно яростно он атаковал все то, что считал ханжеством, и смело менял наши ожидания: к примеру, писал о том, что жалость не всегда хороша, а одиночество полезно для человека. Он любил риск и не боялся шокировать.

Ницше родился в глубоко религиозной семье – его дед, отец и дядя были пасторами. Он прекрасно учился в школе и университете, добившись особых успехов в греческом. Репутация его в глазах преподавателей была настолько высока, что в 24 года он стал профессором классической филологии в Базельском университете.

В двадцать лет Ницше утратил веру, придя к заключению о том, что нет убедительных доказательств существования Бога. Со временем его отношение к христианству стало абсолютно враждебным. Впрочем, его раздражали практически все аспекты германской культуры в современном ему состоянии. Хотя Ницше был очень застенчив и не уверен в себе, ему было свойственно вмешиваться в жизни других людей – и помогать удовлетворять их глубинные духовные потребности.

Покончив с академической карьерой, Ницше сдружился с ярчайшим представителем германской культуры – композитором Рихардом Вагнером. Вагнер стремился изменить культурную жизнь Европы, и в душе Ницше бушевали те же чувства. Ему было тесно в тщательно продуманных жестких рамках академической жизни.

В 1870 году, когда Ницше было двадцать шесть лет, недавно объединившаяся и стремительно развивающаяся Германия одержала победу в войне с Францией. Юноша не мог участвовать в войне – он был лишь санитаром. Под стратегическим руководством Бисмарка Германия вступила в период абсолютной уверенности и коллективной гордости. Все это сильно беспокоило Ницше – его неприятие, подавленность и презрение к окружающим разбивались об очевидные материальные и политические триумфы. Трудно найти единомышленников, когда критикуешь людей, которые сами себя считают абсолютно успешными.

В 1879 году, проработав несколько лет в университете Базеля, Ницше оставил свой пост и стал жить на небольшую пенсию, выделенную университетом. Здоровье его пошатнулось. Много времени он проводил в Италии и Швейцарии. Тихо и одиноко жил в небольших городах. Ницше порвал отношения с Вагнером, увидев в своем былом наставнике симптомы духовной болезни.

Какое-то время Ницше думал о браке и семейной жизни, но отношения с женщинами заканчивались жестоким предательством. Неудовлетворенной осталась и жажда идеальной дружбы. Но он никогда не отказывался от того, чего хотел, только потому, что не мог добиться этого.

Несмотря на одиночество, Ницше всегда считал, что брак может быть прекрасен. Он был убежден, что власть и слава – это большая честь, открывающая безграничные возможности. И это несмотря на то, что ни славы, ни власти у него никогда не было! Превыше всего Ницше ценил хорошее здоровье – основной элемент счастливой жизни, но при этом сам постоянно болел. Верил в ценность жизни активной, хотя сам проводил свои годы в маленьких домиках, обложившись книгами. Он подчеркивал значимость сильных, здоровых инстинктов, которые полагал более важными, чем собственные специальные знания, полученные в результате учебы.

Ницше часто жил в одиночестве, тяжело болел, не имел денег. И все же ему удалось написать ряд книг, которые сделали его одним из отцов-основателей философии. Но современники не обратили внимания на его труды, и отсутствие интереса с их стороны глубоко уязвляло философа. И все же ему удалось «преодолеть» (один из любимых терминов Ницше) это чувство. Он не сдался, а направил невероятную энергию и силу интеллекта на разработку идей, которые на протяжении долгого времени были интересны только для него самого.

В 1889 году Ницше жил в Турине. Стояла прекрасная золотая осень. Он часто ходил в оперный театр слушать «Кармен» Бизе. И однажды увидел, как возница избивает свою лошадь. Он бросился к несчастной лошади с криком: «Я понимаю! Я понимаю!» – и потерял сознание.

Всю оставшуюся жизнь Ницше пребывал в состоянии душевной болезни. Его отправили в Германию к сестре, которую он не любил и которой не доверял. Она сделала из него «пророка» – Ницше отрастил длинную седую бороду и носил белую тогу. Элизабет вместе с мужем отредактировали книги Ницше, чтобы они соответствовали духу германского национализма и прославлению военной машины, тем самым полностью исказив намерения самого философа. Он не принимал никаких групп. Он всегда проповедовал укрепление силы и мудрости отдельной личности.

В конце августа 1900 года Ницше заболел пневмонией и умер от инсульта.

Попытавшись сделать невозможное и подвести итог собственной жизни одной фразой, Ницше сказал, что ему хотелось «переоценить все ценности». Поразительная фраза! Но что она означает?

Ницше считал, что главное в жизни – это ценности. Что вы любите? Что считаете важным? Что для вас приоритет? К чему вы относитесь серьезно, а что отбрасываете в силу незначительности? При этом важно не то, что вы говорите или в чем стараетесь себя убедить. Важны лишь поведение, привычки и выбор. Человек может говорить, что ему важна глобальная справедливость, но в повседневной жизни эта категория не занимает центрального места. Ценности должны жить бок о бок с человеком – и определять каждую сферу его существования.

Ницше считал, что люди, среди которых он жил, имели ложные ценности. Их заботили ложные факторы по ложным причинам.

Но каковы же истинные ценности? В своих книгах Ницше дает нам множество уроков, показывая, какими они должны быть и что нужно ценить превыше всего. Другими словами, он дает нам урок жизни.

1
Как обрести себя

Иногда мы страшно не нравимся сами себе. Мы стремимся стать лучше, но не до конца уверены в том, что это значит.

Ницше всегда с симпатией относился к подобным стремлениям. Он не упрекает нас ни за то, что мы считаем плюсы своей жизни и всегда помним, что она могла сложиться гораздо хуже, ни за то, что порой кажемся себе настоящими счастливцами и с оптимизмом смотрим в будущее. Он всего лишь советует поинтересоваться тем, что происходит, когда мы не удовлетворены собой. Именно это кажется ему признаком психологического здоровья. Он хочет, чтобы мы научились понимать эту неудовлетворенность, относиться к ней серьезно – и что-то делать в этой связи.

Как же мы можем стать лучше? Первые шаги могут быть следующими: зарабатывать больше денег, добиваться высоких результатов, найти любимую работу, переехать в хороший дом, найти выход из не приносящих удовлетворения отношений, завести новых друзей, получить ученую степень. Это очень хорошие цели, но они носят внешний характер и связаны с определенными действиями. А что можно сделать с самим собой – с тем, кто мы есть на самом деле? И почему мы над этим не задумываемся? Почему не становимся теми, кем хотим стать? Может быть, мы слишком ленивы?

Этот вопрос Ницше задает в статье «Шопенгауэр как воспитатель».

«Путешественника, который побывал в разных странах, спросили, какое качество свойственно людям во всем мире. Он ответил: «Все люди склонны к лени». Многие полагают, что правильнее было бы сказать: «Все люди боятся». Они прячутся за «манеры» и «мнения».

В сущности, каждый человек знает, что он уникален, что подобный ему может появиться на этой земле всего лишь раз. Никакой редчайший случай не сможет во второй раз объединить это поразительное и чудесное разнообразие, которым является он сам.

Человек знает это, но скрывает, как какую-то постыдную тайну. Почему? Из страха перед соседом, который ищет лишь традиционных условностей и сам прячется за них.

Но что же заставляет человека бояться соседа, мыслить и действовать стадно и не искать собственной радости?

В очень редких случаях – скромность. Но чаще всего – это инертность, привычка к легкости и простоте. Другими словами, это та самая «склонность к лени», о которой говорил путешественник. Он был прав: люди больше ленивы, чем боязливы. Их главный страх – это трудности, с которыми связана бескомпромиссная честность и обнаженность слов и действий.

Только художники ненавидят это ленивое скитание в позаимствованных у других манерах и ложных мнениях. Они раскрывают эту постыдную тайну нечистой совести: скрытую истину, заключающуюся в том, что каждый человек – это уникальное чудо.

Художники показывают нам человека, каков он есть, в каждом малом движении его мышц. И более того, аналитически отталкиваясь от его индивидуальности, они показывают человека как прекрасный и интересный объект: новое, невероятное явление (как всякое творение природы), которое никогда не станет скучным.

Если великий мыслитель презирает людей, то только в силу их лени. Они кажутся ему осколками и мелочами, не достойными общения.

Человеку, который не хочет оставаться в общей массе, достаточно только перестать «стремиться к легкости». Он должен последовать голосу своей совести, который буквально кричит: «Будь самим собой! То, как ты ведешь себя, что думаешь и чего желаешь прямо сейчас, – это не ты!».

Каждая юная душа днем и ночью слышит этот крик и трепещет от него. Душа чувствует ту долю счастья, которая суждена ей вечностью – если только она сумеет его достичь. Но невозможно обрести истинное счастье, пока душа скована цепями Предвзятости и Страха.

И сколь безутешной и бессмысленной становится жизнь без этого освобождения! В природе нет более одинокого и никому не нужного существа, чем человек, который оторвался от своего истинного гения и просто бесцельно слоняется по жизни.

Не стоит нападать на такого человека или даже критиковать его. Он подобен пустой скорлупе без ядра, раскрашенной и сгнившей ткани, привидению-пугалу, не способному внушить ни страха, ни жалости.

Ленивец «убивает время». Но эпоха, которая ищет спасения в общественном мнении – то есть в личной лени, – действительно должна быть «убита» – раз и навсегда.

Я хочу сказать, что эпоха эта будет вычеркнута из истинной Истории Освобождения жизни. Будущие поколения испытают глубочайшее отвращение, изучая период, в котором власть находилась в руках неких подобий людей, проецируемых на экран общественного мнения. Поэтому потомкам наша эпоха может показаться самой темной и самой неизвестной страницей истории – и самой нечеловечной.

Я шел по новым улицам наших городов и думал, как через сто лет и следа не останется от всех этих ужасных домов, возведенных этими людьми с их общественным мнением. И мнения этих каменщиков рухнут вместе с этими домами.

Но сколько же надежд должен питать тот, кто не чувствует себя гражданином этой эпохи! Если бы он был гражданином, то вынужден был бы служить делу «убийства своего времени» и должен был бы – как гражданин – исчезнуть вместе с ним. Но тот, кто не чувствует себя гражданином этой эпохи, может, наоборот, вдыхать во́время новую, лучшую жизнь и сам жить этой жизнью.

Но даже если будущее не сулит нам никакой надежды, то сам прекрасный факт нашего существования в настоящий момент времени сильнее всего поощряет нас жить по собственным меркам и правилам. Необъяснимо, что мы должны жить только сегодня, хотя могли бы существовать в бесконечном времени.

У нас нет ничего, кроме малого отрезка («сегодня») этой бесконечности. Мы должны понять, зачем существуем. Мы должны дать себе отчет в собственном бытии и стать истинными кормчими своего существования и не допустить, чтобы оно было случайным или бессмысленным.

Человек должен смело, бесстрашно решать загадку [жизни]; особенно потому, что, как бы ни обернулись события, он все равно ее потеряет.

Зачем быть привязанным к своему клочку земли, своему занятию? К чему прислушиваться к тому, что говорит сосед? Какой провинциализм – подчиняться взглядам, которые за пару сотен миль от нас уже необязательны. Восток и запад – это лишь черты, которые кто-то проводит, чтобы одурачить таких трусов, как мы. «Я попытаюсь достичь свободы», – говорит юная душа. Но она не добьется этого только потому, что две нации ненавидят друг друга и воюют между собой, потому что две части света разделены океаном, потому что в мире господствует религия, которой две тысячи лет назад вовсе не существовало. «Это не я», – говорит душа. Никто не может построить мост, по которому ты должен перейти реку жизни – только ты сам. Да, есть бесчисленные тропы, мосты и полубоги, которые с радостью возьмут на себя эту задачу, но для этого тебе придется поступиться собственным «я». Придется отдать «я» в залог, а потом потерять безвозвратно.

«Есть только один путь, по которому не может пройти никто, кроме тебя. Не спрашивай, куда он ведет. Иди вперед. Кто изрек эту истину: «Человек никогда не поднимается выше, чем в те моменты, когда он не знает, куда приведет его путь»?»

Как же мы можем снова «обрести себя»? Как человеку «познать себя»? Он есть существо темное и туманное. Если у зайца есть семь шкур, то человек может сбросить с себя семьдесят семь кож и все еще не будет способен сказать: «Вот он, истинный я, больше нет оболочек».

И такое копание в собственном «я», такое прямое и насильственное нисхождение в пучину собственного бытия есть процесс сложный и опасный. Вы с легкостью можете причинить себе такой вред, что ни один врач не исцелит вас. А главное в следующем: зачем все это, если все свидетельствует о нашей сути – наша дружба и вражда, наш взгляд и приветствие, наша память и забывчивость, наши книги и письма?

Вот наилучший способ: пусть взрослеющая душа взглянет на жизнь, задавшись вопросом: «Что я по-настоящему люблю? Что влечет меня вверх? Что владеет мной и дает мне счастье?»

Поставь перед собой то, что ты почитаешь. Может быть, само существование и порядок этого откроет тебе закон – основополагающий закон твоего собственного «я».

Сравни все это. Подумай, как каждый из этих предметов дополняет, расширяет и возвышает другой, как они образуют лестницу, по которой ты постоянно карабкаешься, чтобы обрести свое истинное «я».

Твое истинное «я» скрывается не в глубинах твоей души, но парит на бесконечной высоте над тобой – или, по крайней мере, над тем, что ты обычно считаешь собой».

«Несвоевременные размышления: Шопенгауэр как воспитатель», 1874

Подводя итог, Ницше дает определение воспитания:

«Истинное воспитание – это освобождение. Оно выпалывает все сорняки, выметает весь мусор и червей, которые нападают на нежные побеги растения. Истинное воспитание – это свет, тепло и нежный дождь».

«Несвоевременные размышления: Шопенгауэр как воспитатель», 1874

Как же нам найти то, что находится «неизмеримо высоко» над собою? Один из способов – изучать жизнь тех, кем мы восхищаемся. Такие люди в некотором роде представляют собой тех, кем мы хотим стать. Мы восхищаемся не только их великими достижениями – как у великих спортсменов, известных исследователей или успешных предпринимателей. Нас восхищает образ их бытия, их отношение к жизни. Это привлекает и увлекает нас – и способствует нашему развитию.

Наибольшее впечатление на Ницше производил великий немецкий поэт (а еще и драматург, государственный деятель, путешественник, любовник, коллекционер, дипломат, писатель…) Гете:

«Гете – явление не германское, но европейское: грандиозная попытка преодолеть восемнадцатый век [собственную эпоху Гете] через возвращение к природе, через восхождение к естественности Ренессанса. Это попытка самопреодоления самой эпохи. – Он носил в себе сильнейшие ее инстинкты: сентиментальность, идолизацию природы, антиисторическое, идеалистическое, нереальное и революционное (последнее есть лишь форма нереального). Он призывал на помощь историю, естественные науки, античность, равно и Спинозу, прежде всего практическую деятельность; он окружил себя замкнутыми горизонтами; он не освобождался от жизни, но входил в нее; ничто не могло напугать его, и он брал, сколько возможно, на себя, сверх себя, в себя. К чему он стремился, так это к цельности; он боролся с рознью разума, чувственности, чувства, воли… он дисциплинировал себя в нечто цельное, он создал себя…

…Гете создал сильного, высокообразованного, во всех отношениях физически ловкого, держащего самого себя в узде и почитающего самого себя человека, который может отважиться разрешить себе всю полноту и все богатство естественности, который достаточно силен для этой свободы; человека обладающего терпимостью, не из слабости, а из силы, так как он умеет использовать к своей пользе даже то, от чего погибла бы средняя натура; человека, для которого нет более ничего запретного, кроме слабости, называется ли она пороком или добродетелью…

Такой освобожденный дух с радостным и доверчивым фатализмом пребывает среди Вселенной, веруя, что отвергать следует лишь индивидуальное, а все остальное искупается и утверждается, – он не отрицает более…»

«Сумерки идолов, или Как философствуют молотом», 1889

Человек, которым вы восхищаетесь, стоит «выше» вас – и вызывает восхищение, а порой и зависть.

Ницше не просто смотрит на своего героя с безмолвным восхищением и преклонением. Он хочет постичь тайну Гете. Он хочет понять, как этот замечательный человек стал именно таким. И в этом заключен самый важный вопрос: как добиться впечатляющих достижений? Недостаточно просто смотреть. Мы сами хотим стать достойными восхищения.

«Поклонение гению из тщеславия. Так как мы высокого мнения о самих себе, но вовсе не ожидаем, что могли бы написать хотя бы подготовительный эскиз к картине Рафаэля или сцену, подобную сценам из драмы Шекспира, то мы убеждаем себя, что способность к этому есть нечто необыкновенное и прекрасное, нечто совершенно исключительное, или, если мы религиозны, некая высшая благодать. Так наше тщеславие и себялюбие развивает поклонение гению. И поклонение это не причиняет боли только в том случае, если мы воспринимаем его чем-то далеким, недостижимым, как чудо (даже Гете, которому чужда была зависть, назвал Шекспира своей «звездой далекой высоты»; причем можно вспомнить о стихе: «die Sterne, die begehrt man nicht»).

Но если оставить в стороне эти измышления нашего тщеславия, то деятельность гения не будет существенно отличаться от деятельности механика-изобретателя, астронома, историка или мастера тактики. Все эти занятия можно объяснить, если представить людей, мышление которых направлено в одну сторону; которые употребляют все как материал; которые постоянно внимательно изучают свою внутреннюю жизнь и жизнь других людей; которые везде видят образцы для подражания и стимулы для разума; которые неустанно сочетают и используют эти средства.

Гений действует точно так же. Он сначала учится класть камни, потом строить из них; он всегда ищет материал и постоянно обрабатывает его. Каждая человеческая деятельность поразительно сложна, а не только деятельность гения; но никакая деятельность не есть «чудо».

Откуда же тогда берется убеждение в том, что только художник, оратор или философ обладают гением? Что только у них есть «интуиция» (в силу чего им приписываются некие волшебные очки, с помощью которых они смотрят прямо в «суть» вещей)? Очевидно, что люди говорят о гении только там, где действия мощного интеллекта для них наиболее приемлемы, и где, с другой стороны, им не хочется испытывать зависть. Назвать кого-нибудь «божественным» – все равно что сказать: «В этом нам не нужно состязаться». Более того: все полное и совершенное вызывает восхищение, а то, что еще только делается, недооценивается. Глядя на произведение искусства, никто не может увидеть того, как оно создавалось; и в этом его преимущество, так как наблюдение за процессом создания охлаждает восторг».

«Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов», 1878

Но «охлаждение» – это хорошо, поскольку оно приближает нас к ощущению, что мы тоже в состоянии стремиться к величию, но вовсе не посредством некоего великого достижения, как нам казалось раньше, а сосредоточением всех усилий, повышением уровня мастерства, постепенным накоплением полезных знаний, отделением зерен от плевел, практикой и неустанным повторением.

Как это ни парадоксально, Ницше предостерегал: подобное понимание опасно и неприятно. Если величия можно достичь, то мы должны за него бороться. Великие дела перестают быть «божественными», перестают быть недостижимо далекими.

По сути, Ницше говорит нам следующее: все, чего мы мечтаем добиться и достичь (какими хотим стать), вполне достижимо и возможно. Но путь к достижению каждой такой цели не прост. На этом пути нас ждут страдания, недовольство самими собой, разочарования, зависть и подавленность. Ницше говорит, что все хорошее рождается только через боль. Нельзя рассчитывать на случайную удачу. Глядя со стороны на тех, кем восхищаемся, то есть на успешных людей, мы видим, чего можно добиться. Но при этом редко доводится наблюдать весь путь, который приводит к желанной цели. Мы не знаем о бессонных ночах, страхах, неуверенности. Но подобное знание удивительным образом утешительно. Оно помогает нам понять, что страдание – это вовсе не признак неспособности стать лучше, а неотъемлемая часть процесса становления такими, какими мы хотим – и должны! – быть.