Текст книги "Север и Юг. Великая сага. Книга 1"

Это был веселый, беззаботный вечер. Кадеты болтали обо всем подряд. Они обсудили проблему Орегона, поговорили об апрельском договоре, по которому Техасская республика вливалась в состав Союза, и о том, что демократы на партийном конвенте внезапно отвернулись от своего любимца ван Бюрена и в результате кандидатом в президенты был выбран Полк, открытый сторонник экспансии.

Те, кто ждал летних отпусков, обсуждали свои планы. Среди них был и Орри. А потом Джордж рассказал о своей недавней встрече с Бентом.

– Когда он говорил об американском Бонапарте, могу поклясться, то имел в виду себя. Но еще хуже другое: у меня сложилось стойкое впечатление, что он, не задумываясь, пошлет целый полк на смерть, если это послужит его целям. Даже ни на секунду не задумается. Он назвал солдат взаимозаменяемыми деталями.

Пикетт потянулся к камину за кастрюлей с длинной ручкой, в которой он разогревал остатки рагу:

– Позволю себе заметить, джентльмены, что кадет, о котором вы говорите, одержим идеей славы. И помоги Бог любому, кто встанет у него на пути, намеренно или случайно.

– Думаю, мы слишком серьезно его воспринимаем, – сказал худенький юноша из Миссури. – Он же просто болван. Клоун.

– Боюсь, это ты болван, если его недооцениваешь, – возразил Джордж.

– Да будет так! – воскликнул Орри. – Он опасен. Может быть, даже безумен. Держитесь от него подальше.

– И доедайте рагу, – добавил Пикетт.

Глава 6

Домой Орри плыл на каботажном пароходе. Когда он первый раз зашел в столовую, то чувствовал себя ужасно неловко в отпускном мундире, украшенном каким-то невероятным количеством штампованных позолоченных пуговиц, даже на обшлагах. Конечно, такая форма привлекала внимание. Впрочем, все смотрели на Орри вполне дружелюбно, кроме одного торговца из Коннектикута, который тут же не преминул проворчать что-то о напыщенной военной аристократии. Торговец полагал, что для надзора за Академией необходимо учредить общественный совет.

В Чарльстоне Орри решил не садиться на шлюп, а нанять лошадь, чтобы добраться домой по суше. Хотя это был и не такой быстрый путь, зато Орри мог вдоволь насладиться видами родных мест. Он не был здесь целых два года, и за это время, к своему удивлению, сумел пройти через множество испытаний, закаливших его волю и характер. Когда он думал об этом, у него поднималось настроение. Впереди был целый отпуск, и было бы еще прекраснее, если бы где-то его ждала девушка – та самая, единственная, которой он мог бы подарить традиционный кадетский знак любви: золотой вышитый веночек с готическими буквами «В. А. С. Ш.»,[3]3
  ^{Военная академия Соединенных Штатов.}


[Закрыть] украшавший черную бархатную ленточку на его фуражке.

Но такой девушки не было. И он уже начал свыкаться с мыслью, что так и не найдет ее за всю свою жизнь.

Не успел Орри выехать из города, как начался ливень. Он остановил лошадь, надел синий китель и покрепче натянул фуражку, чтобы козырек защищал глаза от воды, хотя, конечно, понимал, что все равно успеет вымокнуть до нитки. На плантации он надеялся встретить Купера и уже вместе с ним поехать в летний дом их семьи.

Справа поблескивала под дождем река. Слева темнели заросли карликовых пальм и дубов, сквозь редкие просветы иногда проглядывали болота. Плотный и влажный воздух был полон знакомых запахов и звуков.

По дороге ему встретились два негра, они везли тачку с продуктами в Чарльстон. Один сразу же достал разрешение и показал Орри, хотя тот ни о чем не спрашивал. Ни один раб не мог никуда поехать без письменного разрешения своего хозяина. В каждом округе полицейские патрули следили за дорогами и проверяли пропуска, хотя и не так тщательно, как хотелось бы некоторым плантаторам. Этой системе было уже много лет, и создавалась она для того, чтобы предотвратить большие скопления рабов, которые могли бы привести к бунту.

Орри ехал уже почти час, когда вдруг услышал испуганные голоса. Он поскакал в ту сторону, откуда они доносились, и вскоре увидел впереди красивую лакированную карету. Она лежала на боку справа от дороги.

Приглядевшись повнимательнее, он заметил, что дорога в том месте почти полностью размыта и для проезда осталась совсем узкая часть рядом с довольно крутой насыпью, на которую, должно быть, карета и налетела, когда пыталась преодолеть этот участок. Рядом лежали сломанные оглобли, но лошади нигде поблизости не было.

Рядом с перевернутой каретой стоял кучер. Он пытался дотянуться до верха и открыть дверцу. Испуганные голоса принадлежали женщинам, хотя самих дам Орри не видел. Зато видел с полдюжины саквояжей и сундуков, раскиданных по дороге. Один из них открылся, и что-то белое лежало теперь в вязкой дорожной грязи. Направляя лошадь вперед, Орри заметил, что все белые вещи щедро украшены кружевами. Пассажирки были явно не из бедного сословия.

Кучер заметил мундир Орри:

– Сэр, вы полицейский?

– Нет, но буду рад помочь.

– Похоже, у меня руки недостаточно длинные, чтобы открыть эту дверь.

– Дайте-ка я попробую.

Орри спрыгнул с лошади и вдруг заметил, как что-то длинное и тонкое быстро мелькнуло возле самой кареты и исчезло в одном из окошек. Если он не ошибся, то оно было оливкового цвета с темными полосками.

С этой минуты он действовал молниеносно. Подбежав к карете, он увидел, что она лежит прямо в болотистой луже. Значит, скорее всего, это действительно была та змея, о которой он подумал.

– Я заберусь, – сказал он кучеру.

Взобравшись наверх по оси заднего колеса, Орри встал на боковину кареты, заглянул внутрь – и увидел два огромных темных глаза. Даже несмотря на свое тщательно скрываемое волнение, он успел заметить, что женщина в коляске очень молода, бледна и невероятно хороша собой. Ее чернокожая спутница была гораздо старше.

– Сейчас мы вас вытащим, леди, – сказал Орри.

Он присел на корточки и дотянулся до ручки дверцы, стараясь принять как можно более беспечный вид, а сам внимательно осматривал карету внутри. Наконец он заметил ее, замершую в складках юбки девушки. Змея была сзади, поэтому пассажирки ее, к счастью, не видели.

По лицу Орри текли дождевые капли и пот.

– Леди, умоляю вас выслушать меня и держаться спокойно, что бы я ни сказал. – Его серьезный тон сразу привлек их внимание. – Пожалуйста, не делайте резких движений и вообще ничего не делайте, пока я не скажу. К вам в карету забралась змея…

Их глаза расширились. Негритянка хотела наклонить голову и посмотреть вниз, но Орри прошептал:

– Не надо! Не двигайтесь!

Женщины замерли, Орри тоже. Змея разинула рот, выставив ядовитые зубы и белую, как хлопок, внутреннюю часть пасти. С подбородка Орри упала капля воды… потом еще одна. Он ничего не слышал, кроме стука собственного сердца.

– Est-ce que le serpent est venimeux? – спросила девушка и, спохватившись, что говорит по-французски, добавила: – Это ядовитая змея?

– Очень, – чуть слышно ответил Орри. – Но они не нападают, если не чувствуют угрозы. Однако их легко напугать. Поэтому я и прошу вас не делать резких движений и не говорить громко. Если вы будете осторожны, все обойдется.

Он лгал. Или, по крайней мере, не говорил всей правды. К счастью, они не могли заглянуть в его душу и почувствовать его страх.

– Мы ничего в этом не понимаем, сэр, – с легкой виноватой улыбкой прошептала девушка. – Мы ведь горожанки.

И не из Каролины, понял Орри по ее выговору. Он не сводил глаз с мокасиновой змеи. Та снова закрыла пасть.

Внезапно черная женщина все-таки поддалась страху. Плечи ее задрожали. Прикусив нижнюю губу, она пыталась сдержать слезы, но не смогла.

– Успокойте ее, – прошептал Орри девушке. – Сделайте что-нибудь, чтобы она замолчала!

Девушка и сама была сильно напугана, но ей удалось справиться с собой и сохранять багоразумие. Медленно и очень осторожно она провела рукой, затянутой в перчатку, по рукаву своей спутницы. И, легонько сжав пальцы, едва слышно прошептала:

– Mère Sally, prière de se taire encore un moment. J’ai peur aussi. Mais si nous pourrons rester tranquilles une minute de plus, nous serons en sécurité. J’en suis sûre.[4]4
  ^{Мамушка Салли, пожалуйста, старайтесь не двигаться. Я тоже боюсь. Но если мы сохраним спокойствие хотя бы еще минуту, то будем в безопасности. Я в этом уверена} (фр.).


[Закрыть]

Негритянка кое-как совладала со своим ужасом. Медленно подняв левую руку, она коснулась светло-сиреневой перчатки девушки, как бы благодаря ее. Но ее движение оказалось слишком быстрым, а шорох ее блузки – слишком громким. И прежде чем Орри успел предупредить их об опасности, змея дернулась.

Девушка почувствовала ее на юбке и закричала. От охватившей его паники у Орри на какую-то долю секунды все поплыло перед глазами, но он тут же взял себя в руки и, схватившись за край окошка, всмотрелся вперед.

Змея исчезла. Очевидно, она провалилась в одно из окон, оказавшихся внизу, и в испуге уползла.

Орри ужасно расстроился. Весь план спасения был безнадежно испорчен. Однако путешественники с ним не согласились. Все трое пылко благодарили его, пока он помогал женщинам выбраться из кареты.

Сначала он помог негритянке, потом юной леди. Когда девушка встала на боковину кареты, Орри поддерживал ее за талию немного дольше, чем того требовалось. Очарованный ее белоснежной кожей, темными глазами, блестящими черными волосами и изумительной пышной грудью под модным дорожным костюмом, он просто ничего не мог с собой сделать. Девушка была примерно его возраста, и он мог бы поклясться, что никогда не встречал никого прекраснее ее.

– Не знаю даже, как нам благодарить вас за вашу доброту, – сказала она. В ее словах слышался невысказанный вопрос.

– Мэйн. Орри Мэйн.

– Вы военный?

– Пока нет. Учусь в Военной академии Вест-Пойнта. А сейчас еду домой в отпуск на два месяца.

– Вы живете где-то рядом?

– Да, немного дальше вверх по течению реки.

Орри спрыгнул вниз и помог девушке спуститься. Прикосновение ее пальцев в перчатке взволновало его. У нее было округлое лицо и пухлые губы с едва заметным намеком на чувственность, и эта неожиданная деталь лишь добавляла очарования ее облику, в котором безошибочно угадывалась изысканная утонченность. Орри неохотно отпустил ее руку.

– А меня зовут Мадлен Фабрей. Мы едем на плантацию, которая называется Резолют. Вы знаете это место?

Орри с трудом удержался от того, чтобы не нахмуриться.

– Да, знаю. Плантация Ламотта. Это недалеко, – произнес он.

– Мы приехали из Нового Орлеана: мамушка Салли, Вильфранш и я. Никто из нас не уезжал из дому больше чем на два дня. Боюсь, в Новом Орлеане люди ужасно провинциальны. Многие, пройдя от Оружейной площади до берега Миссисипи, сказали бы вам, что на всем континенте не на что посмотреть.

Конечно, она его поддразнивала, и он рассмеялся от души.

– Ну, в любом случае, – продолжала девушка, – Каролина для нас нечто совершенно новое. Мы надеялись добраться до Резолюта к обеду, но теперь, конечно, не успеем. Вынуждена признать, здешние дороги такие неровные. Вильфранш – прекрасный кучер, но здесь нам попалось уж слишком узкое место. Лошади вырвались из упряжи и умчались, карета перевернулась… – Она пожала плечами – непринужденно и выразительно. И одарила Орри удивительно теплой улыбкой. – К счастью, некий кавалер скакал мимо и спас нас.

Орри порозовел:

– Вы больше обязаны спокойствию той змеи, чем мне.

– Нет, мистер Мэйн, именно вас я должна благодарить. – Мадлен Фабрей порывисто коснулась его рукава. – Всегда…

На мгновение она заглянула ему в глаза. Потом, заметно покраснев, отдернула руку, и на ее лице отразилась досада.

Орри недоумевал. Ему показалось, что девушке самой хотелось дотронуться до него, но когда она это сделала, то тут же пожалела о своем поступке. Орри слышал, что женщины в Новом Орлеане обладают в высшей степени утонченными манерами, но ведь коснуться рукава мужчины в знак благодарности – это не такой уж страшный грех? Что же ее так раздосадовало?

Конечно, спросить он не осмелился. А если бы даже и осмелился, то ответа все равно бы не получил. В этой девушке чувствовалась какая-то закрытость, некий барьер, который прятал от мира ее мысли и чувства. За этим барьером и скрывался ответ на маленькую загадку: почему рука, коснувшаяся его, была тут же отдернута с удивлением и, возможно, даже с легким стыдом?

Но даже несмотря на этот флёр загадочности, Орри казалось, что он уже много узнал об очаровательной путешественнице, и за такое короткое время. Она была умна, аристократична, но, в отличие от многих дам своего круга, не так холодна и бесстрастна. Скорее наоборот – она проявляла свои чувства с милой непосредственностью, и эти пленительные свойства ее натуры привлекали даже больше, чем ее красота. На одно головокружительное мгновение Орри вдруг охватило чувство, что они нашли друг друга.

Романтический осел, подумал он уже через секунду. Вильфранш вежливо, но недвусмысленно намекнул на то, что хорошо бы продолжить путь. Орри откашлялся:

– В миле отсюда, на развилке, есть лавка. Там я найду для вас пару мулов и двух-трех негров, чтобы поставить вашу карету обратно на дорогу.

Он помог кучеру собрать рассыпавшийся багаж, хотя и делал это без особого рвения. Ему неприятно было думать, что эта милая молодая женщина едет в гости к владельцу Резолюта Джастину Ламотту, которого он отлично знал и недолюбливал.

Ламотт происходил из древнего гугенотского рода. Его предок прибыл в Каролину более чем на год раньше Чарльза де Мэйна. Поэтому Джастин, его брат Фрэнсис и вся их большая семья смотрели на Мэйнов сверху вниз, как, впрочем, и на всех остальных. Такому высокомерию ничуть не мешало то обстоятельство, что из-за плохого управления своей землей и весьма расточительного образа жизни Джастин почти совсем обнищал. При первом и даже при втором знакомстве он производил весьма приятное впечатление, многие даже считали его чрезвычайно обаятельным. Однако Орри знал его совсем с другой стороны.

Неудивительно, что ему так хотелось выяснить как можно больше о гостье этого человека. Передавая кучеру очередной перепачканный саквояж, он спросил Мадлен:

– Судя по вашему имени, вы француженка?

Она засмеялась:

– В Новом Орлеане почти у всех французские имена, потому что большинство местных жителей и особенно церковники упорно настаивают, что не могут ни произнести, ни запомнить что-либо другое. Вы же знаете, французы могут быть ужасными снобами.

– Да, знаю. В Каролине тоже есть французы. – Орри так и подмывало сказать что-нибудь нелестное о Джастине, но он сдержался. – Так откуда ваша семья?

– По отцовской линии наш род ведет свое начало из Германии. Мой прапрадед, Фабер, был одним из первых поселенцев на так называемом немецком побережье, это около двадцати пяти миль вверх по реке от Нового Орлеана. В той части света живет много немцев, но за последние сотни лет, по сути, не осталось ни одной немецкой фамилии. Баквайтер стал Бовалде, Кернер – Квирнелом. Я могу с десяток таких перемен назвать.

– Но теперь ваша семья живет в городе, а не на этом, как вы сказали, немецком побережье?

По лицу девушки промелькнула легкая тень.

– Только мой отец.

Она объяснила, что он держал сахарную факторию, как его отец и дед. Он хотел даже поехать с ней сюда, но не смог. Шесть месяцев назад у него случился удар.

Орри смахнул сухую грязь с последнего саквояжа, понимая, что дальше тянуть нельзя и пора уезжать.

– Надеюсь, вы отлично проведете время в Резолюте, мисс Фабрей, – произнес он, боясь сказать что-нибудь еще и в то же время сознавая, что другого случая может и не представиться. – Возможно… – добавил он, нервно теребя фуражку, – возможно, мы еще увидимся.

– Я была бы очень рада, мистер Мэйн, – ответила Мадлен и сдержанно кивнула, обращая на него серьезный взгляд темных глаз.

Орри был слишком взволнован, чтобы признать в этом обычную вежливость с ее стороны.

Помахав им рукой, он вскочил в седло и уехал. Восторженное настроение не покидало его всю дорогу до развилки, он даже напевал. Единственное, чего он никак не мог понять, так это почему такая милая и умная девушка, как Мадлен Фабрей, решила провести лето с высокомерными и пустыми Ламоттами. Возможно, их связывает какое-то кровное родство? Другого разумного объяснения он просто не находил.

Ну что ж, ради новой встречи с очаровательной Мадлен он даже готов быть полюбезнее с теми, кто ему неприятен. И он непременно навестит ее при первой же возможности. Ведь впереди у него целых полтора месяца отпуска – достаточно времени, чтобы поухаживать за молодой леди. Орри уже размечтался, как он преподнесет Мадлен вышитый веночек со своей фуражки, как в конце его отпуска они обменяются пылкими обещаниями писать друг другу…

Как странны порой повороты судьбы! Если бы унылый дождь не размыл ту часть дороги, они могли так никогда и не встретиться. А теперь его ждало счастье, и это новое чувство было невыразимо прекрасно.

Однако уже через пять минут после того, как Орри добрался до Монт-Роял, Купер спустил его с небес на землю.

– Фабрей, говоришь? Боюсь, ты забрел не на ту дорожку, братец. Фабрей – это фамилия девушки, на которой Джастин собирается жениться.

После ошеломленного молчания Орри воскликнул:

– Как такое возможно! Объясни мне!

Купер пожал плечами. Они сидели в столовой; за окном снова зарядил дождь, и в комнате было сумрачно. Парадная фуражка Орри так и лежала в углу, куда он весело зашвырнул ее, перед тем как обняться с братом. Купер налил им обоим по стаканчику лучшего отцовского кларета. Орри не сделал ни глотка.

– Понятия не имею, – сказал Купер, закидывая ноги на дорогой стол красного дерева. – Я ведь не доверенное лицо Джастина или Фрэнсиса.

– Просто поверить не могу, что такая девушка может выйти за Джастина. Ей ведь не больше двадцати. А он, наверное, лет на пятнадцать-двадцать старше ее. Как давно умерла его первая жена?

– Девять лет назад, кажется. Да какая разница? Брак явно устроил отец девушки. Такое часто случается. У Ламоттов прекрасная родословная, даже если в них уже много лет назад иссякли доброта и сострадание.

Впервые в жизни Орри проявил по-настоящему серьезный интерес к женщине. Кому-то его возмущенные возгласы и страдальческие бормотания могли показаться комичными, но только не Куперу. Хотя сам он никогда не испытывал подобных переживаний, а потому не мог в полной мере понять чувств Орри, однако ни секунды не сомневался в их искренности.

Он не спеша допил кларет и вернулся к чертежу мельницы, который изучал до появления брата. Орри возбужденно ходил по комнате, и на лице его отражалась мучительная боль. Вдруг он остановился возле Купера:

– Когда они венчаются?

– В ближайшую субботу. Кстати, мы тоже приглашены. Вся семья. Но, думаю, тебе не стоит идти.

– В субботу! Да почему же так скоро?

– Могу только догадываться. Мать Джастина предпочла бы подождать до осени, когда будет прохладнее. Но он уже достаточно взрослый, чтобы не согласиться с ней. Не знаю, в чем он больше заинтересован – в самой юной леди или в ее приданом. Если она такая хорошенькая, как ты говоришь, я вполне могу поверить в те разговоры, которые слышал. В округе говорят, что Джастин так же нетерпелив, как какой-нибудь из его призовых жеребцов… Эй, послушай, да прекрати ты метаться как безумец! Это же просто девушка.

Орри резко развернулся лицом к брату:

– Она не просто девушка! Мы с ней и говорили-то всего каких-то пять минут, но я… и она…

Он не знал, что сказать. А может, просто боялся показаться смешным из-за своей откровенности. Купер смотрел, как брат поднял лежавшую в углу фуражку и потрогал указательным пальцем золоченый веночек на ней.

А потом, не добавив ни слова, вышел из комнаты.

Купер вздохнул и потянулся к оставленному братом нетронутому стакану кларета. Ему вдруг тоже стало ужасно грустно.

* * *

На следующее утро братья оседлали коней и поскакали в Саммервилл. Когда они приехали, Орри все еще был так расстроен, что с трудом заставлял себя находить теплые слова для каждого члена семьи. Но Кларисса знала своих детей. Тем же вечером, после ужина, она отвела Купера в сторонку:

– Твой брат – плохой актер. Почему он так несчастен? Разве он не рад приехать домой?

– Конечно рад. Но вчера у реки, по дороге в Чарльстон, он встретил одну юную леди. Она его совершенно очаровала, а потом он узнал, что девушка предназначена для Джастина Ламотта.

– О Боже!.. Это та девушка, которую все называют креолкой?

– Наверное. А это так?

– Судя по имени, вполне возможно. Боже мой… – снова вздохнула Кларисса. – Да, это все усложняет. Я имею в виду приглашение на свадьбу. Твой отец отказался поехать, но вежливость требует, чтобы семья все же была представлена. И я надеялась, что вы с Орри поедете со мной.

Купер вполне понимал отцовскую антипатию к Ламоттам и разделял ее. Это были недалекие, подлые люди, которые ценили лошадей больше, чем людей, и постоянно ввязывались в ссоры, чтобы разрешить их незаконными дуэлями. Только из уважения к матери Купер ответил:

– Честно говоря, я предпочел бы не ездить, но поеду. А вот Орри мы не должны заставлять.

– Разумеется, ты прав, – согласилась Кларисса. – При таких обстоятельствах он наверняка не захочет там быть.

Однако на следующий день за ужином Орри, к их большому удивлению, заявил, что поедет с ними в субботу. Купер посчитал это жестом отчаяния, но промолчал. Тиллет велел Клариссе взять с собой и кузена Чарльза.

– Ему полезно будет посмотреть на приличных людей, которые умеют себя вести, – едко заметил он.

А Купер подумал, что беднягу Чарльза и так постоянно наказывают и это лишь один из способов.

В субботу установилась ясная, теплая погода с легким ветерком, который разгонял насекомых. Отъезд в Резолют задержался почти на час, потому что Кларисса была занята. Как раз перед рассветом одна из женщин, привезенных ими из Монт-Роял, надумала рожать.

Кларисса помогала при всех родах на плантации и вовсе не ожидала какой-то похвалы или просто признания ее усилий. Она всего лишь исполняла традиционный долг женщины своего положения. Когда придет время, Эштон и Бретт должны будут поступать точно так же.

Поездка в карете заняла полтора часа. Кузен Чарльз всю дорогу вертелся и жаловался. Кларисса нарядила его в красивый костюмчик с высоким воротником и шейным платком. Но к тому времени, когда они добрались до Резолюта, Чарльз, постоянно дергавший за платок, умудрился измять и его, и костюм.

Приехали они через сорок минут после окончания церковной службы. Венчание состоялось в крохотной отдельной молельне, на нем присутствовали только самые близкие родственники. А теперь прием набирал обороты. Гости болтали и смеялись под дубами и магнолиями на боковой лужайке, где были установлены четыре павильона из холста в желтую и белую полоску.

Плантация Ламотта напомнила Куперу некоторых чарльстонских шлюх, которые пытались скрыть причиненные временем разрушения под толстым слоем пудры и румян. На первый взгляд дом, стоящий на холме над рекой, выглядел огромным и внушительным. Потом вы начинали замечать, что деревянная обшивка покоробилась и повсюду проступает плесень. Кирпичная кладка в колоннах, поддерживающих заднюю веранду, во многих местах разрушилась, а ставни на окнах полусгнили от частой непогоды.

Но веселившаяся толпа, похоже, ни на что не обращала внимания. Подсчитав членов семьи, гостей и всех рабов, потребовавшихся для такого события, Купер решил, что на свадьбе Ламотта присутствует не меньше трехсот человек. Два акра земли сбоку от парадной аллеи были заставлены нарядными каретами и двуколками. В воздухе плыл запах жареного мяса – традиционного угощения на свадьбах в этих местах.

Заиграл оркестр, приглашенный из Чарльстона. Кузен Чарльз куда-то сбежал. Мрачный Орри искал взглядом невесту. Купер надеялся, что пунш подадут крепкий – только избыток спиртного мог сделать терпимым остаток этого дня.

– Вот она, – сказал вдруг Орри. – Мы должны выразить свое почтение и поздравить новобрачную, пока желающих не стало слишком много.

Кларисса и Купер согласились с ним. Они встали в очередь и вскоре уже приветствовали пастора, многочисленных Ламоттов и жениха с невестой.

Джастин Ламотт был статным, немного располневшим мужчиной с красноватым лицом и шелковистыми каштановыми волосами, очень похожими на крашеные. Поздравления Мэйнов он принял с очаровательной улыбкой, поблагодарив их положенными в таких случаях учтивыми фразами. Однако глаза его были холодны.

Купер внимательно рассматривал невесту. От ее красоты перехватывало дыхание. Неудивительно, что его брат влюбился в нее с первого взгляда. Джастин не заслуживал такой награды. Много ли знала эта девушка о человеке, за которого вышла замуж? Бедняжка, подумал Купер. Будет ужасно, если она только теперь узнает, что скрывается за обаятельной внешностью ее мужа.

Он нарочно встал в очередь первым, чтобы потом обернуться и посмотреть, как его брат будет держаться с Мадлен Ламотт. Купер от души надеялся, что Орри сумеет совладать со своими чувствами и не будет слишком сентиментален. Юноша был и без того несчастен, чтобы еще и оконфузиться на глазах у всех.

Однако Орри оказался безупречным джентльменом. Он на мгновение взял руку невесты, когда наклонялся к ней и традиционно касался губами ее щеки. Но когда он отступил назад, Купер увидел, как молодые люди обменялись взглядами. В глазах брата, как и в глазах Мадлен, он заметил печаль – мимолетную, но такую неутешную и такую искреннюю, отчего сразу становилось ясно: как бы им хотелось, чтобы все сложилось по-другому.

Устыдившись, слегка порозовевшая невеста отвела взгляд. Джастин приветствовал других гостей и ничего не заметил. А Купер, все думая о том, как смотрела Мадлен на его брата, сказал себе: «Надеюсь, найдется женщина, которая и на меня посмотрит так же до того, как я умру».

Они отошли в сторону от других желающих поздравить молодых. Куперу хотелось выразить сочувствие брату, но он не смог найти подходящих слов. К тому же Орри, скорее всего, обиделся бы. Поэтому Купер направился прямиком к столику, где наливали пунш. По пути он заметил, что кузен Чарльз забирается под один из праздничных столов. В руках у мальчика была огромная тарелка жареной баранины, а на лице – предвкушение счастья. Рубашка его, как обычно, торчала из-под ремня.

Увидев, что его матери уже подали еду, Купер оставил ее в компании трех почтенных дам, две из которых были кузинами Мэйнов, а третья принадлежала к огромной семье Смит. За полчаса Купер осушил четыре бокала пунша, но это ему не слишком помогло. Со всех сторон он слышал комплименты жениху и постоянно морщился от отвращения. Гости были любезны, однако любезность самого Купера не простиралась до лжи.

Вскоре он, к своему удивлению, обнаружил, что находится на площадке для танцев и отплясывает под ручку с добродушной тетушкой Бетси Булл. Купер любил танцевать польку, но тетя Бетси все испортила, заявив:

– Разве они не прекрасная пара? Она будет счастливейшей женщиной. Я не очень хорошо знаю Джастина, но он всегда производил на меня впечатление доброго и обаятельного человека.

– На свадьбе все мужчины кажутся ангелами.

Тетя Бетси шикнула на него:

– И как только такая нежная женщина, как ваша матушка, умудрилась воспитать такого циничного прохвоста? Думаю, дело тут не в Джастине. Смотрите, юноша, с таким поведением вы в рай не попадете.

Да не хочу я в рай, подумал Купер, я хочу вернуться к пуншу, как только смолкнет музыка.

– Спасибо за танец, тетя Бетси. Прошу прощения. – С этими словами он отвесил учтивый поклон и удалился.

А уже вскоре, с новой порцией выпивки в руке, прочел себе лекцию о том, что не следует проявлять свои чувства на людях. Ему было все равно, что подумают о нем окружающие, но он не хотел ставить в неловкое положение свою мать. Тем более из-за пустяков. И все же очень трудно было оставаться безучастным, когда речь шла о Джастине Ламотте. Этот человек претендовал на то, чтобы называться джентльменом, но не имел на это никакого права. С лошадьми он обращался лучше, чем с неграми. Ругань и открытая жестокость процветали в Резолюте с тех пор, как Джастин стал управлять плантацией после смерти отца.

Прошлым летом, после того как Джастин проиграл на скачках, один из его черных конюхов сделал что-то вызвавшее недовольство хозяина. Ярость Джастина никак не соответствовала случаю. Он приказал набить гвоздей в большую пустую бочку, а потом затолкал туда обидчика и спустил его с холма. После этого негр уже не мог работать и стал никому не нужен. Через месяц он покончил с собой.

Такие варварские наказания были большой редкостью в их краях и никогда не применялись в Монт-Роял. Купер считал, что именно жестокость Ламотта и была главной причиной того, что в Резолюте постоянно получали плохие урожаи и год за годом плантация все ближе подходила к банкротству.

Но даже если оставить в стороне вопросы морали, Купер видел в существующей издавна системе одну большую слабость. Сам факт удержания человека против его воли уже был наказанием. А если добавить к этому еще и физические расправы, то разве можно ожидать, что человек будет работать во всю силу? Много размышляя об этом, Купер пришел к выводу, что самая существенная разница между экономическими системами Севера и Юга вовсе не в противопоставлении промышленности сельскому хозяйству, а в заинтересованности. Свободные янки работали, чтобы жить лучше. Южные рабы работали, чтобы избежать наказания. И эта разница медленно разъедала Юг изнутри.

Но пытаться говорить об этом с Джастином Ламоттом… или Тиллетом Мэйном? Окончательно впав в уныние, Купер налил себе еще пунша.

* * *

Фрэнсис Ламотт был на три года старше брата. Он был превосходным наездником и почти неизменно побеждал Джастина и других соперников на средневековых турнирах, столь популярных на равнине. Когда он мчался во весь опор мимо рядов с подвешенными кольцами, все зрители замирали от ужаса, а он, разумеется, собирал на свое копье больше всего колец. Он также всегда участвовал в «ловле гусей» и девять раз из десяти был первым, кто сворачивал птице намазанную жиром шею прямо из седла.

Маленький и жилистый, Фрэнсис не обладал светским лоском своего брата. Когда они с Джастином, потягивая пунш, ненадолго отошли от гостей, по его лицу было видно, как он раздражен. В нескольких шагах от них Мадлен разговаривала с приходским священником.

– Не знаю, кто победит на осенних выборах, отец Виктор, – услышали братья, – но совершенно очевидно, что результат будет зависеть от решения об аннексии Техаса.

– А вам известно, что кое-кто из влиятельных южнокаролинцев сыграл ключевую роль в привлечении внимания к этому вопросу?

– Вы говорите о мистере Кэлхуне?

Отец Виктор кивнул. Кэлхун служил третьим секретарем штата при администрации Тайлера, переживавшей не лучшие времена. Получив назначение в начале этого года, он составил проект договора о присоединении, который и подписали в апреле независимая республика Техас и Соединенные Штаты.