Текст книги "Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг."

Джон Эллиот
Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг.

© Перевод, «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

Пролог

Полуостров, отделенный от Европы грядой Пиренейских гор, обособленный и далекий. Сухая пустынная бедная земля: 10 процентов – голые камни, 35 процентов – обедненные неплодородные почвы, 45 процентов – земли со средней урожайностью, 10 процентов – урожайные земли. Страна, разделенная изнутри высоким центральным плато, протянувшимся от Пиренеев до южного побережья. Ни естественного природного центра, ни простых удобных маршрутов. Непохожие друг на друга территории, совокупность разных народов, языков и культур – такой была и остается Испания.

Отсутствие природных достоинств, казалось бы, неоспоримое. И все же в последние годы XV – начале XVI века все изменилось внезапным и даже магическим способом. Испания, которая так долго считалась не более чем географическим названием, превратилась в исторический факт, и современники прекрасно осознали эту перемену. Макиавелли писал: «Теперь у нас есть Фердинанд, король Арагона и нынешний король Испании, которого, вероятно, не без основания можно назвать выдающимся правителем, поскольку из мелкого слабого царька он превратился в величайшего монарха во всем христианском мире». Дипломаты Фердинанда пользовались уважением, его армии внушали страх. А в Новом Свете конкистадоры создавали империю, которая не могла глубочайшим образом не изменить соотношение сил в Старом Свете. Через несколько десятилетий Испании суждено было превратиться в величайшую державу мира. За эти десятилетия ей предстояло стать хозяйкой Европы, колонизовать огромные заморские территории, создать систему власти для управления самой большой разбросанной по всему миру империей из всех существовавших на земле и породить совершенно особую цивилизацию, которая внесла уникальный вклад в культурную традицию Европы.

Понять, как все это произошло за такой короткий срок, стало непростой задачей нескольких поколений ученых, поскольку предстояло ответить на один из самых трудных комплексных вопросов истории: что может внезапно сделать общество таким динамичным, пробудить его энергию и наполнить этой энергией все аспекты жизни? Это, в свою очередь, предполагает следующий, не менее важный для Испании вопрос: как и почему то же самое общество утратило свое величие и творческий динамизм практически за столь же короткий срок, за какой ее и обрело? Действительно ли оказалось потеряно нечто жизненно важное, или сами первоначальные достижения были не более чем engaño – иллюзией, как стали считать испанцы XVII века?

Это парадоксы, ставившие в тупик предков, по сей день продолжают ставить в тупик потомков. Ни одна книга по истории Испании XVI–XVII веков – тем более такая небольшая, как эта, – не может надеяться разрешить их. Кроме того, если не считать одной-двух достаточно специальных областей, изучение испанской истории на несколько десятилетий отстает от изучения прошлого таких стран, как Англия и Франция, и подробные монографии по истории Испании Габсбургов, которые стояли бы на прочной научной основе, еще не написаны. Это означает, что перед любым исследователем этого периода встает выбор: либо писать повествовательное сочинение, склоняющееся к традиции политико-дипломатической истории, либо создавать более содержательный труд, в который пытаться включить последние исследования социальных и экономических процессов. Я выбрал второй путь, отчасти потому, что достойные повествования уже написаны, отчасти потому, что положение дел, как мне кажется, требует написания общего обзора, готового поднять некоторые вопросы, представляющиеся важными в свете интересов современной исторической науки. Как следствие, я не стал уделять много внимания внешней политике Испании, предпочитая обратить его на менее известные аспекты ее истории того времени. Кроме того, я очень мало говорю об интеллектуальных и культурных достижениях не потому, что считаю их не важными, а потому, что для подобающего освещения они требуют гораздо большего объема, чем я готов им предоставить, и который предоставлен им в других трудах. Все, что я пытался сделать в этой книге, – это написать историю Испании Габсбургов таким образом, чтобы сосредоточить внимание на определенных вопросах, представляющихся мне интересными и важными, и в то же время указать, как много еще нужно сделать, прежде чем мы сможем уверенно заявить, что нашли все ответы.

Глава 1. Объединение корон

Истоки объединения

Утром 19 октября 1469 года в одном из частных домов Вальядолида сочетались браком король Сицилии и наследник арагонского трона Фердинанд и наследница трона Кастилии Изабелла. События, предшествовавшие этой свадьбе, были, по меньшей мере, необычными. Восемнадцатилетняя принцесса, которой угрожал арестом ее родной брат Энрике IV Кастильский, была тайно вывезена из своего дома в Мадригале архиепископом Толедо и переправлена в Вальядолид, где в окружении своих сторонников она могла чувствовать себя в безопасности. Жених, годом младше ее, прибыл в Вальядолид всего за несколько дней до церемонии, проделав не менее захватывающее путешествие. В сопровождении горстки слуг, переодетых торговцами, он выехал из Сарагосы и под покровом ночи пересек враждебную страну, едва не погибнув от камня, брошенного дозорным с крепостной стены Бурго-де-Осма. Добравшись до Вальядолида, он впервые встретился со своей невестой 15 октября, за четыре дня до церемонии. Пара была настолько бедна, что ей пришлось брать в долг, чтобы оплатить свадебные расходы. Кроме того, поскольку молодые находились в достаточно близкой степени родства, запрещавшей брак, им потребовалось папское разрешение, которое вскоре удалось получить. Правда, позднее выяснилось, что документ был подделкой, состряпанной королем Арагона, епископом Толедо и самим Фердинандом.

Однако существовали определенные причины, оправдывавшие как этот обман, так и секретность всего предприятия. Слишком многие стремились воспрепятствовать этой свадьбе. Среди них Людовик XI Французский, видевший в объединении царствующих домов Кастилии и Арагона серьезную угрозу своей стране. Были враги и куда ближе. Многие могущественные кастильские гранды яростно противились брачному союзу, обещавшему укрепить королевскую власть в Кастилии. Надеясь низложить Изабеллу, они сплотились вокруг мнимой дочери Энрике IV Хуаны Бельтранехи, чьи притязания на трон незадолго до этого были отвергнуты в пользу его сестры Изабеллы. Несмотря на то что в сентябре 1468 года партия Изабеллы ценой мира вынудила Энрике признать ее своей наследницей вместо дочери, происхождение которой повсеместно ставилось под сомнение, он был человеком ненадежным, подверженным частым сменам настроения и способным отказаться от своего слова, тем более что на него оказывалось сильное давление. Принц и принцесса оказались достаточно мудрыми, чтобы воспользоваться первой же представившейся возможностью официально закрепить союз, который заметно упрочивал позицию Изабеллы в Кастилии.

Ни Фердинанд, ни Изабелла не были натурами опрометчивыми, и их брак стал результатом непростых решений, отчасти принятых за них, но с которыми они, в конце концов, согласились. В этом браке неизбежно присутствовала династическая логика, происходящая из времен намного более ранних, чем их появление на свет. Испания XV века была разделена на три христианских королевства: Кастилия, Португалия и Арагон. Великая средневековая династия арагонских королей прервалась в 1410 году со смертью Мартина I, и в 1412 году вопрос арагонского престолонаследия был решен с помощью «Компромисса в Каспе», отдавшего трон Арагона младшей ветви кастильской династии Трастамара. Таким образом, с момента воцарения Фердинанда I Антекера в 1412 году соседними королевствами Кастилией и Арагоном управляли представители ветвей одной и той же кастильской династии. Так почему бы этому браку по расчету в один прекрасный день не объединить эти ветви и не привести под власть одного монарха две из трех христианских частей Иберийского полуострова?

В течение нескольких десятилетий объединение Кастилии и Арагона было очевидно возможным, но не неизбежным развитием событий. В пользу такого объединения не существовало никаких неопровержимых экономических или исторических аргументов. Напротив, сильная взаимная неприязнь арагонцев и кастильцев делала любую перспективу подобного объединения малопривлекательной для обеих сторон, а фаворит кастильского королевского дома дон Альваро де Луна, являвшийся фактическим хозяином страны с 1420 по 1453 год, судя по всему, поддерживал кастильский национализм, усугублявшийся вмешательством арагонских инфантов во внутренние дела Кастилии.

Несмотря на антипатию, имелись определенные силы, старания которых при благоприятных условиях могли способствовать сближению двух царствующих домов. Уже само присутствие кастильской династии на арагонском троне многократно увеличило контакты между ними, особенно с тех пор, как арагонская ветвь династии Трастамара завладела крупными поместьями в Кастилии. Существовали также определенные интеллектуальные стремления к более тесному союзу. В Средние века слово Hispania обычно использовалось для обозначения Иберийского полуострова как географической единицы. Уроженец средневекового Арагона или Валенсии считал себя обитателем Испании с географической точки зрения, и моряки XV века, независимо от своей национальности, говорили о «возвращению в Испанию». Даже если лояльность в подавляющем большинстве случаев резервировалась для провинции происхождения, возрастающие контакты с внешним миром порождали у уроженцев полуострова ощущение того, что они испанцы, в отличие от англичан или французов. Наряду с географическим представлением в определенных ограниченных кругах существовало историческое представление, идущее от старой римской Hispania, представление того времени, когда Испания состояла всего из двух провинций: Hispania Citerior и Ulterior, объединенных под общей властью Рима. Эта концепция древней Hispania была особенно любима маленькой группой интеллектуалов, собравшихся вокруг выдающейся фигуры кардинала Маргарита, в последние годы канцлера отца Фердинанда Хуана II Арагонского. Таким образом, некоторые из этих приближенных к королевскому двору Арагона интеллектуалов лелеяли идею воссоздания испанского единст ва, объединения Hispania Citerior и Ulterior под одной короной.

Хотя арагонская ветвь династии Трастамара действительно приветствовала брачный союз активнее, чем кастильская, причину этого следует искать скорее в больших проблемах арагонских королей, чем в желании горстки интеллектуалов восстановить единство Hispania. Хуан II Арагонский (1458–1479) оказался перед лицом не только революции в Каталонии, но и экспансионистских амбиций Людовика XI Французского. Не имея в достатке собственных ресурсов для противостояния этим угрозам, он мог надеяться только на помощь Кастилии и самым надежным способом обеспечить ее был брачный союз. Следовательно, именно международная ситуация – окончание Столетней войны и последующее возобновление давления Франции на Пиренеи – сделала союз с Кастилией для арагонского короля и желанным, и необходимым, и реализация этого союза стала главной задачей дипломатии Хуана II.

Решающим периодом, который должен был определить будущее полуострова, стали месяцы с осени 1468 года, когда Энрике IV признал своей наследницей Изабеллу, до весны 1469 года. Признание Изабеллы сделало ее замужество вопросом международной повестки. Основных претендентов на ее руку было трое. Она могла выйти за Карла Валуа, сына Карла VII Французского, и, таким образом, вдохнуть новую жизнь в старый франко-кастильский союз. Могла – как хотел ее брат – выйти за Альфонсо V Португальского и связать судьбу Кастилии с ее западным соседом. И наконец, могла выйти за Фердинанда, сына и наследника Хуана II Арагонского, и формализовать союз Кастилии и Арагона, чего решительно добивался Хуан II. К январю 1469 года Изабелла сделала свой выбор: она выйдет за Фердинанда.

Решение Изабеллы имело исключительную важность, и очень жаль, что известно так мало о том, каким образом оно, в конце концов, было принято. На принцессу определенно оказывалось сильное давление, чтобы она выбрала своим мужем арагонца. При дворе Кастилии имелась сильная арагонская партия во главе с архиепископом Толедо. Агенты арагонского короля действовали весьма активно, подкупая кастильскую знать и побуждая ее содействовать целям их хозяина, а папского легата они склонили к тому, чтобы он использовал свое посредничество в пользу Фердинанда. Кроме того, влиятельные еврейские семьи, по-видимому, надеялись укрепить шаткое положение кастильского еврейства, способствуя браку Изабеллы с принцем, который сам считал, что его мать унаследовала частицу еврейской крови. Но Изабелла, несмотря на сильнейшее психологическое напряжение, оказалась женщиной сильной и решительной. Она сделала выбор, который и в личном, и в политическом плане казался ей наилучшим в данных обстоятельствах. Альфонсо Португальский был вдовцом и гораздо старше ее. Он не обладал ни одним из многих привлекательных свойств, повсеместно приписываемых Фердинанду. А с учетом того, что Хуан II и Фердинанд находились в положении, не позволявшем торговаться, она рассчитывала, что сможет диктовать свои условия при заключении сделки. Сама форма брачного договора, подписанного в Сервере 5 марта 1469 года, демонстрирует преобладающую силу ее позиции. Фердинанду полагалось жить в Кастилии и сражаться за дело принцессы, и это ясно указывало, что в управлении страной он будет занимать второе место. Условия были унизительными, но выигрыш казался Фердинанду таким большим, необходимым и неотложным, что об отказе не могло быть и речи.

Очень скоро мудрость выбора, сделанного Изабеллой, стала очевидной. Хитрый, решительный и энергичный Фердинанд должен был доказать свою верность продвижению интересов своей жены, а его отец Хуан II стал опорой молодой чете своим политическим опытом и прозорливостью. Изабелле, если она собиралась когда-либо преуспеть в получении своего сомнительного наследства, требовалась заручиться любой доступной помощью. Ее замужество форсировало борьбу за кастильский трон, длившуюся целых десять лет и завершившуюся открытой гражданской войной 1475–1479 годов. Весть о замужестве сестры не обрадовала брата Изабеллы Энрике IV, и Людовик XI склонил его отказаться от договоренности с Изабеллой, признав права Хуаны Бельтранехи, которую предполагалось выдать за француза. В такой деликатной ситуации потребовалась вся ловкость Фердинанда, и первые пять лет брака пришлось потратить на укрепление симпатий к Изабелле со стороны дворянства и горожан и тем временем попытаться уладить отношения с королем.

Когда 11 декабря 1474 года Энрике IV умер, Изабелла сразу же провозгласила себя королевой Кастилии. Но антиарагонская партия при кастильском дворе сговорилась с Альфонсо V Португальским, который теперь, после этой смерти, вычеркнувшей французского принца из числа претендентов на руку Хуаны Бельтранехи, видел в ней невесту для себя. В конце мая 1475 года Хуана под давлением своих сторонников потребовала себе трон. Португальские войска перешли границу Кастилии, и по всей стране вспыхнули мятежи против Изабеллы и Фердинанда. Последовавшая за этим борьба за престолонаследие стала настоящей гражданской войной, в которой Хуана получила поддержку нескольких городов Старой Кастилии, большинства городов Андалусии и Новой Кастилии и могла обратиться за помощью к португальским войскам. Поскольку, в конце концов, Изабелла одержала победу, историю этого периода писали ее приверженцы, следовавшие официальной версии, утверждавшей, что на самом деле Хуана не была дочерью импотента Энрике IV. Ее презрительно именовали народным прозвищем Бельтранеха, по имени предполагаемого отца Бельтрана де ла Куэва. Тем не менее не исключена вероятность, что она действительно была дочерью короля, и если так, то Изабелла одержала победу вопреки закону.

Однако война была большим, чем просто соперничество двух претенденток на кастильский престол, законность прав которых ставилась под сомнение. Ее исходу предстояло определить будущую политическую ориентацию Испании. Если бы победила Хуана, судьба Кастилии оказалась бы связанной с Португалией, и ее интересы, соответственно, переместились бы к атлантическому побережью. В случае победы Фердинанда и Изабеллы Испания представляла бы собой Кастилию и Арагон, и Кастилия оказалась бы неразрывно связанной со средиземноморскими интересами арагонца.

В течение открытой фазы войны, когда все еще висело на волоске, участие Фердинанда имело жизненно важное значение. Именно он взял на себя руководство партией Иза беллы и спланировал кампанию по восстановлению порядка и единства в Кастилии. Военные советники Фердинанда, привезенные из Арагона, обучали войска Изабеллы новым приемам ведения войны. Сам Фердинанд оказался искусным переговорщиком, способным договариваться с вельможами и городами о поддержке Изабеллы. Он уже заручился помощью трех самых могущественных семей на севере Кастилии – Энрикес, Мендоса и Альварес де Толедо (герцоги Альба), – с которыми состоял в родстве, а его личная энергия и изобретательность, похоже, обещали порядок и пе ремены к лучшему всем кастильцам, уставшим от гражданской войны. Все это постепенно обеспечило Изабелле преимущество, что она с благодарностью признавала. Кроме того, в ее пользу сыграла некомпетентность Альфонсо Португальского, чей престиж оказался сильно подмочен поражением в битве при Торо в 1476 году. Но дело продвигалось медленно, и только в 1479 году Кастилия, наконец, перешла под контроль Изабеллы. Ее триумф сопровождался заключением соперницы в монастырь. В начале того же года скончался Хуан II Арагонский. Теперь в Кастилии наступил мир, а Фердинанд унаследовал владения своего отца, и супруги стали суверенами одновременно и Кастилии, и Арагона. Испания, представлявшая собой Кастилию и Арагон, а не Кастилию и Португалию, стала свершившимся фактом.

Две короны

Династические амбиции и многолетние дипломатические интриги в конце концов реализовались в союзе двух из пяти основных частей Испании позднего Средневековья: Кастилии, Арагона, Португалии, Наварры и Гранады. Сам союз был чисто династическим – союзом не двух людей, а двух королевских домов. Если не считать того, что с этих пор Кастилия и Арагон имели общих монархов, теоретически не произошло никаких изменений ни в их статусе, ни в форме правления. Правда, в лице Фердинанда их внешняя политика, вероятнее всего, обрела единую линию, но в остальных аспектах каждый из монархов продолжал вести ту же жизнь, что и до объединения. Единственная разница заключалась в том, что теперь они стали не соперниками, а партнерами. Как писали члены городского совета Барселоны своим коллегам из Севильи: «Теперь… все мы братья».

Таким образом, уния двух корон рассматривалась как союз равных, каждый из которых сохранял свои институты и свой образ жизни. Однако под простой формулой свободной конфедерации лежали социальные, политические и экономические реалии, способные расстроить союз и направить историю народов по путям, совершенно отличным от тех, к которым склонялись их правители. В действительности Кастилия и Арагонская корона были странами с совершенно разной историей и характером и находились на совершенно разных стадиях исторического развития. Таким образом, их уния стала союзом разных по существу партнеров, и – что еще более важно – партнеров, заметно отличавшихся по размеру и силе.

После присоединения в 1492 году Гранады королевство Кастилия составляло около двух третей общей территории Иберийского полуострова. Его площадь превышала площадь Арагонской короны примерно в три раза, и население тоже было существенно больше. Определить численность населения сложно, поскольку цифры на конец XV века, особенно для Кастилии, далеки от достоверности. Возможно, в то время население Кастилии составляло от 5 до 6 миллионов человек, тогда как в Португалии и в Арагонской короне проживало не более одного миллиона. Некоторое представление об относительном количестве и плотности населения, относящееся, правда, скорее к концу, чем к началу XVI века, дает следующая таблица:

Возможно, самый удивительный факт, вытекающий из этих цифр, – это превышение плотности населения в Кастилии над плотностью в Арагоне. При пугающем безлюдье сельской местности в современной Кастилии трудно себе представить время, когда она была заселена гуще, чем любая другая часть Испании. Начиная с XVIII века самые густонаселенные районы полуострова располагались на периферии, но в XV–XVI веках это было не так. В то время больше людей проживало именно в центре, а не на периферии, и такое демографическое превосходство засушливых центральных районов могло стать одним из главных ключей к активной экспансии Кастилии конца Средних веков.

Однако было бы неправильно считать, что этот демографический перевес сам по себе обеспечивал ей политическое и военное превосходство, когда власти еще недоставало административных ресурсов и способов мобилизации населения для ведения войны. В Средние века Арагонская корона, несмотря на то что была меньше по площади и населению, демонстрировала несравнимо большую жизненную энергию, чем Кастилия, и победоносно следовала собственным курсом, которому предстояло существенно повлиять на будущую политическую эволюцию Испании. Истоки независимой истории Арагона и фундаментальные черты, которые так резко отличали его от Кастилии, следует искать в долгой борьбе средневековой Испании против ислама. Арабы вторглись на Иберийский полуостров в 711 году и за семь лет завоевали его. Историю средневековой Испании определила длительная, трудная и часто прерывавшаяся в своем продвижении реконкиста, начавшаяся с севера война христианских королевств за освобождение полуострова от неверных. Скорость и характер реконкисты сильно варьировались от одной части Испании к другой, и именно эти различия углубили и укрепили региональное разнообразие страны.

Величайшим периодом реконкисты стал XIII век, но он же был веком, когда решительно оформилось разделение христианской Испании. Если Кастилия и Леон под предводительством Фердинанда III вели наступление в направлении Андалусии, Португалия занималась отвоеванием своих южных провинций, а Каталония и Арагон, объединившиеся в 1137 году, завоевывали Валенсию и Балеарские острова. Результаты отвоевания тоже заметно отличались. В Андалусии Фердинанд III передавал большие территории вновь отвоеванных районов в руки представителей кастильской знати, помогавших ему в этом крестовом походе. Огромные размеры территории и трудности обработки больших площадей засушливой земли вынуждали его выделять для передачи военным орденам, церкви и знати большие участки. Такое деление на крупные участки имело серьезные социальные и экономические последствия. Андалусия сложилась как провинция больших латифундий, находившихся под контролем аристократов, и кастильская знать, обогатившаяся за счет этих новых источников дохода, стала достаточно сильной, чтобы оказывать почти неограниченное влияние на нацию, где буржуазные элементы, разбросанные по небольшим городам севера, были еще очень слабы. Вместе с тем в Валенсии корона могла осуществлять более тесный контроль над процессом колонизации и репопуляции. Здесь земля была поделена на участки гораздо меньшего размера, и поселенцы из Каталонии и Арагона создавали небольшие христианские общины среди арабского населения, поскольку в Валенсии, в отличие от Андалусии, большая часть мавров осталась на месте.

Начиная примерно с 1270 года реконкиста ослабела. Португалия, для которой путь на восток был заблокирован, повернула на запад к Атлантике. Кастилия, охваченная династическим кризисом и мятежами аристократов, занялась проблемами у себя дома. В то же время левантийские государства закончили свою работу по отвоеванию земель. Их короли наследовали один другому, и этот процесс не прерывался. Поэтому теперь они могли свободно обратить свое внимание к Средиземному морю.

Левантийские государства – Каталония, Арагон и Валенсия – объединились в то, что получило название Арагонская корона. В действительности это название вводило в заблуждение, поскольку королевство Арагон – сухая внутренняя область полуострова – было наименее важной частью федерации. Королевская династия имела каталонское происхождение, и именно Каталония с ее оживленным побережьем и энергичным населением играла доминирующую роль в заморской экспансии Арагонской короны. Успехи Каталонии были поразительны. Начиная с последних лет XIII и до конца XIV века эта страна, насчитывавшая менее полумиллиона жителей, завоевала и создала морскую империю и установила у себя дома и в своих средиземноморских владениях политическую систему, где были удачно сбалансированы свобода и порядок.

Каталонско-арагонская империя позднего Средневековья являлась преимущественно торговой и процветала в основном благодаря торговле текстилем. Барселона – место рождения знаменитого морского кодекса Llibre de Consolat, регулировавшего всю средиземноморскую торговлю, стала сердцем торговой системы, достигавшей пределов самого Леванта. В XIV веке каталонцы завоевали, но потом потеряли форпост в Греции, известный как герцогство Афинское. Они стали хозяевами Сардинии и Сицилии, которые, в конце концов, в 1409 году вошли в состав Арагонской короны. Барселона держала своих консулов во всех главных портах Средиземноморья, а каталонских купцов видели в Леванте и Северной Африке, в Александрии и Брюгге. Они соперничали с коммерсантами из Венеции и Генуи за торговлю специями с Востоком, находили рынки сбыта каталонского железа и, прежде всего, каталонского текстиля в Сицилии, Африке и на самом Иберийском полуострове.

Успех каталонско-арагонской торговли обеспечивал процветание городам Арагонской короны и способствовал единению городского патрициата. На практике эти люди и являлись настоящими хозяевами страны, поскольку, если не считать горстки крупнейших магнатов, арагонская знать была мелкопоместной и не могла сравниться с владевшей огромными поместьями знатью Кастилии. Доминировавшая в экономической жизни страны буржуазия сумела выковать как с помощью сотрудничества, так и в результате конфликтов с короной государственную систему, которая правильно отражала ее идеалы и стремления. В основе этой системы лежала идея договора. Между правителем и его подданными должно было существовать взаимное доверие и согласие, основанное на признании каждой из сторон договора своих обязанностей и пределов своей власти. Только так правящая верхушка могла успешно функционировать, а свободы ее подданных были должным образом защищены.

Философия, лежавшая в Средние века в основе каталонской политики и четко сформулированная в доктрине крупнейших каталонских правоведов, таких как Франсеск Эшименис, нашла свое практическое выражение в политических институтах, созданных в каталонско-арагонской федерации в период позднего Средневековья. Из традиционных институтов, чья власть возрастала с течением времени, самым важным являлись кортесы. Каталония, Арагон и Валенсия имели каждая свои собственные кортесы, собиравшиеся порознь, хотя в отдельных случаях они могли собираться в одном городе и проводить совместные заседания в качестве Cortes Generales под председательством короля. У разных кортесов имелись свои отличительные особенности. Так, кортесы Арагона состояли из четырех палат, а дворянское сословие делилось надвое: ricos-hombres (богатые люди. – Пер.) и caballeros (кабальеро) (знатные люди, рыцари. – Пер.). Вместе с тем в кортесах Каталонии и Валенсии были три традиционные палаты: знать, духовенство и горожане. Последние обеспечили себе представительство в XIII веке. Арагонские кортесы были уникальны еще и тем, что, по меньшей мере, теоретически для принятия решения требовали полно го единодушия в каждой палате. Сессии проводились регулярно (в Каталонии каждые три года), и по вопросам, касавшимся короля или королевства, палаты совещались раздельно, рассматривая жалобы, предлагая способы их устранения и определяя субсидии королю, но, что более важно, они обладали законодательной властью. Например, в Каталонии, где это право было завоевано в 1283 году, законы могли приниматься и отменяться только с обоюдного согласия короля и кортесов. Таким образом, в конце Средних веков кортесы представляли собой сильный и хорошо развитый институт, игравший неоспоримую роль в управлении страной.

Помимо этого, права и свободы подданных Арагонской короны были защищены другими уникальными по своему характеру институтами. В королевстве Арагон имелся институт Justicia (Юстиция. – Пер.), аналогов которого не существовало ни в одной другой стране Западной Европы. Назначаемый короной на должность Justicia арагонский дворянин должен был следить за тем, чтобы на законы и земли не покушались королевские чиновники или аристократы, и защищать подданных от любого произвола. Институт Justicia работал далеко не идеально, и в конце XV века стал практически наследственным, оставаясь за членами семьи Лануса, имевшей тесные связи с короной. Тем не менее с течением времени Justicia сделался исключительно влиятельной персоной в жизни Арагона и в определенной степени символом арагонской независимости.

В Каталонии и в Валенсии не было Justicia, но в этих странах в конце Средних веков имелся другой институт, выполнявший похожие функции, называвшийся на каталонском языке Generalitat, или Diputacio. В принципате Каталония он сформировался на основе комитетов, назначаемых кортесами для сбора субсидий, передаваемых королю, и приобрел окончательный вид и структуру во второй половине XIV века. Он стал постоянным комитетом кортесов, состоявшим из трех Diputats (депутатов. – Пер.) и трех Oidors (слушателей. – Пер.) по числу сословий, и назначался на три года. Первоначально Diputacio занимался решением финансовых задач. Его члены контролировали всю налоговую систему принципата и отвечали за выплату королю субсидий, одобренных кортесами. Субсидии выплачивали из фондов Generalitat, пополнявшихся преимущественно за счет сборов от экспорта и импорта, а также налога на текстиль под названием bolla. Но одновременно с этими финансовыми функциями у него были и другие еще более важные. Diputats были сторожевыми псами свобод Каталонии. Подобно арагонскому Justicia они следили за тем, чтобы слишком ревностные слуги короля не нарушали законов принципата, и отвечали за принятие надлежащих мер по устранению таких нарушений. Они являлись высшими представителями каталонского народа и действовали как выразители его интересов во всех конфликтах с короной, следили за исполнением «конституции» принципата и временами были во всем, кроме названия, его правительством.