Текст книги "Испанская империя. Мировое господство династии Габсбургов. 1500–1700 гг."

Если запрещение рабства и ослабление encomienda воспринимались Лас Касасом и его сторонниками как победа, то одновременно с этим они стали свидетелями удивительного успеха испанской короны в установлении своей власти на заморских территориях в обстоятельствах, которые часто были крайне неблагоприятными. Крупная наследственная аристократия в Новом Свете так и не возникла. Его обитателям не позволили создать кортесы или какие-то другие институты представительной власти, которые могли бы в один прекрасный день бросить вызов власти королей. Вместо этого чиновники испанской короны медленно, но верно расширяли свой контроль во всех сферах американской жизни, заставляя encomienderos и cabildos уступать им. Эти достижения были особенно поразительны на фоне мрачной действительности Кастилии XV века. В середине XV века короли Кастилии не могли править даже в собственной стране, а через сто лет они стали полновластными правителями огромной империи, находящейся за тысячи миль от них. Это изменение можно объяснить только огромными достижениями короны за прошедшие годы, а именно государственным строительством, осуществленным Фердинандом и Изабеллой.

Глава 3. Наведение порядка в Испании

«Новая монархия»

Конец XV и начало XVI века обычно описывают как период «новых монархий» – время, когда сильные решительные монархи, такие как Генрих VII Английский и Людовик XI Французский, консолидировали власть короны и отдавали свои силы созданию централизованного унитарного государства под властью короля. Если, как принято считать, Фердинанд и Изабелла действовали в том же ключе, то было бы естественно ожидать, что делом их жизни являлась централизация управления и обеспечение единства государства. Однако на практике государство, созданное Фердинандом и Изабеллой, так сильно отличалось от образца «новой монархии», что его следует либо полностью исключить из числа европейских «новых монархий», либо признать, что сама модель ошибочна.

Деятельность католических королей (титул, присвоенный Фердинанду и Изабелле папой Александром VI в 1494 году) заслуживает того, чтобы рассматриваться в контексте их собственных идеалов и намерений, а не в терминах теоретических характеристик ренессансного государства. В этих идеалах не так много (если не сказать ничего) нового. Фердинанд и Изабелла верили в королевское правосудие и справедливую монархию, способную защитить слабых и усмирить гордецов. Будучи высокого мнения о своих правах, они хорошо сознавали все многообразие своих обязанностей, в числе которых было уважение к правам других. Определенная им свыше задача состояла в том, чтобы восстановить порядок и эффективное управление в стране и своей монаршей властью создать общество, в котором каждый мог бы пользоваться правами, принадлежащими ему в силу его положения. Все мировоззрение Фердинанда и Изабеллы основывалось на этой концепции естественного согласия Богом данной королевской власти и подданных, пользующихся своими традиционными правами. Естественно, права и законы, которые их гарантировали, существенно отличались в Кастилии и в Арагоне, но факт объединения двух корон ни в коем случае не означал, что их законодательные и конституционные системы предполагалось унифицировать. Так, например, Изабелла продемонстрировала твердое нежелание допускать малейшее отклонение от кастильского права престолонаследия. По брачному контракту 1469 года личная власть Фердинанда в Кастилии была строго ограничена. Когда в 1474 году Изабелла взошла на престол, она объявила, что является reina propietaria – королевой-владетельницей Кастилии, несмотря на все старания своего супруга забрать власть себе на том основании, что женщина не может наследовать трон. В 1475 году постановили, что королевские документы должны быть озаглавлены «Дон Фердинанд и донья Изабелла Божьей милостью суверены Кастилии, Леона, Арагона, Сицилии…», но это не подразумевало никакого объединения различных территорий, как и то, что решение поставить герб Кастилии выше герба Арагона не означало никакого подчинения Арагона Кастилии. Каждое государство оставалось в своих границах, управлялось местными традиционными законами, и в 1504 году Изабелла подчеркнула это в своем завещании. Согласно условиям этого завещания, Фердинанд, в течение тридцати лет носивший титул короля Кастилии, лишался этого титула после смерти своей супруги, и корона Кастилии переходила к их дочери Хуане, которую Изабелла назначила своей преемницей как señora natural propietaria.

На дальнейшее развитие испанской монархии большое влияние оказала концепция патримониализма государства, которой придерживались и Фердинанд, и Изабелла. Сила этой партимониальной концепции ярко проявилась в том, как они решали две важнейшие проблемы: проблему юрисдикции над Америкой и вопрос политической реорганизации принципата Каталония. Оба этих вопроса следовало считать делами, касающимися всей Испании в целом, и рассматривать с этой точки зрения. Но на практике они рассматривались как отдельные проблемы Кастилии и Арагона, как если бы не было никакого объединения корон.

Несмотря на то что подданные Арагонской короны играли некоторую роль в открытии и колонизации Нового Света, формально Индии принадлежали не Испании, а короне Кастилии. Точные обстоятельства того, как это произошло, неясны, но, похоже, согласно булле Александра VI от 1493 года, Индии пожизненно передавались персонально Фердинанду и Изабелле с тем, чтобы после их смерти Америка стала владением христиан. Современные им хроникеры сообщают, что это Изабелла пожелала, чтобы в Америку разрешалось ехать только кастильцам, и в ее завещании подтверждалось, что, поскольку Канары и Америка были открыты «за счет моих королевств и их уроженцев, справедливо, что торговля и коммерция должны принадлежать уроженцам моих королевств, Кастилии и Леона». Несмотря на то что юридически эта фраза не содержит ограничений на поездку в Америку для жителей Арагонской короны, она ясно дает понять, что A Castilia y Leon Mundo nuevo dio Colon (Колумб дал новый мир Кастилии и Леону. – Пер.) и что арагонцев и каталонцев там не ждут (хотя сразу же после смерти Изабеллы арагонцам начали выдавать лицензии на эмиграцию с большей легкостью). Кастилия была решительно настроена не позволить, чтобы несметные сокровища Нового Света выскользнули у нее из рук, и обеспечила это в 1503 году, пожаловав порту Севильи монополию на торговлю с Америкой. Даже несмотря на то, что номинально арагонцы и каталонцы имели право принимать участие в колонизации Америки, на практике эксплуатация ее богатств оставалась исключительной прерогативой Кастилии.

Вполне возможно также, что условия жизни в Арагонской короне конца XV века сдерживали интерес ее обитателей к Новому Свету и что только Кастилия была готова воспользоваться возможностью, которую давали первооткрыватели. Так или иначе, очень прискорбно, что колонизация и последующая эксплуатация Нового Света не была предпринята кастильцами совместно с арагонцами. Тесный контакт в решении общей задачи колонизации мог сильно способствовать сближению двух народов и сломать барьеры, которые продолжали разделять теоретически единую Испанию.

Один из способов дальнейшего продвижения к обеспечению единства состоял в том, чтобы предоставить уроженцам полуострова равные возможности в получении благ от империи. Этот путь был закрыт. Но существовал и другой путь – создание единой административной и законодательной системы во всех частях самой Испании. Часто считается, что именно такими были намерения Фердинанда и Изабеллы в вопросе управления Арагонской короной. Естественно, что традиционный договорной характер установлений Арагона, Каталонии и Валенсии, их влиятельные кортесы и глубоко укорененные свободы раздражали правителя, привыкшего пользоваться большой личной властью в Кастилии. Например, в 1498 году Изабеллу так рассердило упрямство арагонских кортесов, что она заявила: «Было бы лучше укротить арагонцев силой оружия, чем терпеть высокомерие их кортесов». Однако эту вспышку гнева не стоит принимать за проявление королевской политики, и в любом случае персональная роль Изабеллы в управлении Арагонской короной была мала.

Каталонские историки традиционно были склонны считать, что Фердинанд не меньше своей супруги стремился уничтожить свободы в Арагонской короне и привести законодательную и политическую структуру левантийских стран в соответствие с кастильской. Утверждалось, что характерный для Кастилии взгляд повлиял на политику Фердинанда в отношении Арагонской короны, и в частности, что проведенная им реорганизация принципата Каталония после хаоса гражданской войны была искусно задумана, чтобы более мягким способом привести ее в соответствие с устройством Кастилии. Однако далеко не ясно, действительно ли Фердинанд имел такие намерения. Несмотря на то что он происходил из кастильской династии, по своему воспитанию и взглядам он являлся скорее каталонцем, чем кастильцем. Свой первый политический опыт он получил в Каталонии и Валенсии, и его библиотека хранила хроники и юридические труды, разъясняющие каталонско-арагонскую теорию договорного устройства государства. Было бы странно, если бы он не впитал из интеллектуального климата Каталонии XV века определенные политические идеалы правящего класса этого принципата. Какими бы ни были его представления о своем королевском предназначении, они совершенно необязательно несовместимы с искренним желанием принять и увековечить арагонский конституционализм, который он, как и его предшественники, поклялся сохранять.

Даже если Фердинанд намеревался ликвидировать традиционные свободы каталонцев, он едва ли был в состоянии это сделать. После смерти его отца в 1479 году он столкнулся с гигантской задачей положить конец долгому периоду гражданских распрей в Каталонии, а добиться этого он бы не смог без помощи умеренной части каталонцев, которые в обмен на поддержку непременно потребовали бы от Фердинанда гарантий сохранения своих традиционных свобод и законов. Именно это, помимо всего прочего, наверняка убедило Фердинанда в том, что реорганизация Каталонии должна проводиться исключительно умеренным и консервативным способом.

Самым большим новшеством при реорганизации Каталонии, проведенной Фердинандом, стало его аграрное установление. Его знаменитая Sentencia de Guadelupe от 1486 года явилась сбалансированным решением доселе неразрешимой проблемы отношений между крестьянами и их господами, более ста лет не дававшей покоя каталонской деревне. Крестьяне remenca, закрепленные за землей, получили свободу; «шесть дурных обычаев», исполнения которых требовали господа, были отменены в обмен на денежную компенсацию; и если юридически господа оставались конечными собственниками земли, реальными ее владельцами остались крестьяне, которые теперь могли уйти или отказаться от нее, не спрашивая позволения господина. Этой Sentencia было суждено стать сельской хартией Каталонии и оставаться ею в течение многих веков. Она обеспечила аграрную жизнь принципата твердым фундаментом и привела к появлению класса крестьян, которые стали собственниками во всем, кроме названия, и чье существование явилось новым и таким необходимым элементом социальной стабильности для измученной войной страны.

Работа Фердинанда по реорганизации касалась и институциональной жизни принципата. После множества проб и ошибок и в Generalitat, и в органы муниципального управления была внедрена система отбора на государственные должности, призванная уберечь эти институты от доминирования узких самовоспроизводящихся групп. Такие реформы уже сами по себе помогают понять, в каком направлении работал Фердинанд. Его план состоял не в том, чтобы отменить старые институты и заменить их новыми, а в том, чтобы просто заставить их работать должным образом. В силу убеждения или под влиянием обстоятельств он пришел к выводу, что единственным осуществимым решением проблем Каталонии было снова заставить средневековую конституционную систему принципата работать, как надо. В результате на сессии каталонских кортесов 1480–1481 годов он признал традиционную политическую систему принципата во всей ее полноте и увенчал ее знаменитой конституцией Observanca, где были специально прописаны конституционные ограничения королевской власти и порядок действий Generalitat в случае любого нарушения свобод королем или его чиновниками.

Тот факт, что Фердинанд восстановил мир в Каталонии, не создавая новых институтов, а вдохнув новую жизнь в традиционные, имел огромное значение для будущего. Вместо того чтобы использовать эту возможность для приведения княжества в большее соответствие с Кастилией, он предпочел увековечить конституционную систему, резко контрастировавшую с кастильской системой управления, которая становилась все более авторитарной. Если в Кастилии закладывался фундамент абсолютной королевской власти, то в Каталонии скрупулезно сохранялось прежнее средневековое государство, основанное на договоре. Вопрос о том, действительно ли такая форма правления лучше всего соответствовала потребностям новой эпохи, вероятно, не рассматривался. Печально, но история Каталонии XVI–XVII веков наглядно показала, что возрождение традиционных форм правления вовсе не гарантирует автоматически возрождения того духа, который наполнял их изначально. Но в общей атмосфере усталости, царившей в принципате в конце XV века, это было не очевидно. То, что в Каталонии наконец воцарился мир, стало источником глубокого удовлетворения. На время этого было достаточно, а о будущем никто не думал.

Возродив в Каталонии архаичную конституционную систему, Фердинанд тем самым отказался от возможности дальнейшего укрепления единства Испании путем введения административного и законодательного единообразия. Не было приложено никаких усилий для приведения Кастилии и Арагонской короны к большей гармонии. Вместо этого разобщенность двух корон оказалась усилена и увековечена. Если в Кастилии испанские короли XVI века во многих вопросах могли вести себя как абсолютные монархи, то в странах Арагонской короны они продолжали оставаться конституционными монархами. Если бы им понадобились деньги, они должны были собрать кортесы и присутствовать на заседаниях. Без согласия кортесов они не могли менять законы и вводить административные новшества. Для них было практически невозможно поднять войска Арагонской короны, не вступая в конфликт с местными законами и привилегиями, а их представители находились под постоянным ревнивым наблюдением защитников местных установлений.

Таким образом, если основными чертами ренессансного государства являлось введение административного единообразия и централизация власти в руках монарха, то Испанию Фердинанда и Изабеллы едва ли можно отнести к данному типу государства. Под управлением Фердинанда в Арагонской короне не произошло никаких институциональных изменений, и формально она оставалась территорией, где свобода действий короны была ограничена. Монархия в Арагонской короне осталась такой же, какой была всегда – ограниченной монархией. Точно так же не было сделано ни малейшей попытки административного слияния двух корон даже на самом высоком уровне, хотя определенные административные изменения в новых условиях неизбежно приходилось вносить. Поскольку проблемы Кастилии требовали так много внимания со стороны Фердинанда, отсутствие короля в Арагонской короне стало почти постоянным. Действительно, из тридцати семи лет своего царствования Фердинанд провел в Каталонии меньше четырех. Чтобы минимизировать последствия этого абсентеизма, постоянным атрибутом правления в Арагонской короне снова стал институт вице-королей, использовавшийся для управления каталонско-арагонской империей в Средние века. Отныне Каталония, Арагон и Валенсия управлялись каждая своим вице-королем. В то же время для обеспечения личного участия в делах своих арагонских владений король решил обновить еще один институт средневековой Арагонской короны – Curia Regis. Это совет средневековых арагонских королей был в 1494 году преобразован в Совет Арагона, возглавляемый вице-канцлером. Он состоял из Tesorero-General (главного казначея. – Пер.), которому полагалось быть уроженцем Арагонской короны, и пяти регентов, представлявших разные земли короны. Этот совет с самого начала расположился рядом с Consejo Real (Королевским советом. – Пер.), аналогичным советом, существовавшим в Кастилии, и сопровождал короля, поэтому большую часть времени находился на кастильской территории. И по своему составу, и по характеру деятельности совет служил естественным связующим звеном между королем и Арагонской короной, давая ему советы в том, какой политики следует придерживаться, и передавая его приказы вице-королям.

Такое решение проблемы управления Арагоном – решение, созданное специально для сохранения политической идентичности Арагонской короны, – сыграло важную роль в определении будущей структуры растущей Испанской империи. По своей природе оно допускало бесконечное расширение, поскольку одновременное назначение вице-короля и создание специального совета, обслуживающего короля, давало испанским монархам возможность, получая новые владения, не лишать их идентичности. Но, позволяя испанским королям присоединять новые владения с минимальным уроном для их национальных традиций и склонностей, это решение снижало шансы испанской монархии превратиться в унитарное государство. Вместо этого оно превращалось, скорее, в нечто напоминающее средневековую арагонскую империю – в совокупность слабо связанных между собой стран под властью общих суверенов. В этом жизненно важном аспекте Фердинанд Арагонский одержал серьезную победу над Изабеллой Кастильской.

Таким образом, новая Испания была не унитарным, а лоскутным государством, состоящим из ряда отдельных владений, управлявшихся согласно их собственным различающимся между собой законам. Испания Католических королей продолжала оставаться Кастилией и Арагоном, Каталонией и Валенсией. Более того, существующая законодательная и политическая структура этих государств оставалась в значительной степени прежней. Как и в других современных им государствах Западной Европы, их политическая организация представляла собой взаимосвязанные структуры, действующие на разных уровнях. На верхнем уровне находилась королевская власть, права которой зависели от государства и соответствовали его законам. На нижнем уровне находилась сеньориальная власть – власть феодалов над находившимися в их юрисдикции вассалами, составлявшими основную массу сельского населения. Между этими двумя уровнями располагался уровень автономных прав, действовавших в пределах владения князя, но осуществлявшихся такими уполномоченными органами, как, например, городские советы, действовавшие на основании хартий и привилегий, предоставленных им короной. Ни в один из этих трех уровней Фердинанд и Изабелла не внесли фундаментальных изменений. Они довольствовались уважением к существующему в государстве порядку, настаивая на полноте королевской власти, но всегда признавая, что существуют пределы, которых она не может преступать. Судя по всему, они целиком разделяли мнение современного им правоведа Паласиоса Рубиоса о том, что «королю доверено только управлять королевством, а не властвовать над ним, поскольку собственность и права государства являются общественными и не могут быть чьим-то частным владением».

Тем не менее практика управления Фердинанда и Изабеллы показала, что королевские права, даже в законных пределах, предоставляли достаточный простор для маневра. Например, если Фердинанд не мог получить постоянную королевскую власть над Кастилией, ему могло быть позволено осуществлять ее на основании личного разрешения супруги в течение всей ее жизни. Фердинанд был не тот человек, чтобы оставаться в подчиненном положении, и Изабелла, со своей стороны, начала чувствовать привязанность и уважение к своему мужу, что сделало естественным предоставление ему гораздо большей власти в Кастилии, чем это предполагалось изначально. Они установили между собой отношения делового партнерства, уникального в анналах монархий. Оба монарха подписывали королевские декреты; оба могли отправлять правосудие в Кастилии и делать это вдвоем, когда были вместе, или по отдельности, когда разлучались; и оба их изображения присутствовали на кастильских монетах. В действительности в некоторых аспектах Фердинанд пользовался большей властью, чем Изабелла, поскольку он являлся реальным правителем в Кастилии, тогда как она в Арагоне оставалась всего лишь супругой короля. Кроме того, в его ведении находились вопросы внешней политики. Однако попытки дифференцировать их власть и поставить одного выше другого были бы непродуктивны. Они шли в одной упряжке, дополняя друг друга, единые в своей решимости использовать всю полноту своей королевской власти, чтобы сделать свое королевство великим.

Естественно, они превозносили смысл своего предназначения – своих обязательств как правителей обеспечивать порядок и вершить правосудие – и стремились выйти за пределы законодательных ограничений, которые их окружали. Их единство оказалось сильнее, чем отсутствие единства их владений, и придавало смысл понятию Испания, как чему-то большему, чем просто Кастилия и Арагон. Осознание своего предназначения не только укрепляло верхний уровень их собственной королевской власти, но и скрепляло всю государственную структуру, несколько изменяя ее так, что, по крайней мере, в Кастилии они оставили после себя государство гораздо более управляемое на каждом уровне власти, чем то, которое получили. Как их современник Генрих VII Английский, они заложили фундамент нового государства не за счет введения новых институтов, а за счет оживления старых, заставив их служить своим целям и отстаивать власть королей перед всеми другими политическими структурами. Как и везде в Европе, «новая монархия» в Испании была, прежде всего, продолжением старой монархии, но измененной с учетом того, что смысл королевской власти и национальные цели стали совершенно другими.