Текст книги "Момент Макиавелли: Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция"

Гвиччардини был одним из таких авторов. Говоря о нем самом, о классе, представителем которого он являлся, и обо всем этом периоде, не следует думать, что историк находился в постоянной борьбе, которую флорентийская гражданская аристократия вела против Медичи, отрицая их право на власть. Вернувшись из Испании, где он был послом, Гвиччардини занимался юриспруденцией во Флоренции. С понятным для сторонника аристократии неодобрением он наблюдал, как Джулиано и Лоренцо были все менее и менее склонны делиться властью с кем-либо, кроме своих ближайших соратников. Одновременно со смертью Джулиано в 1516 году Гвиччардини принял от Льва X роль наместника в Модене и затем, при обоих понтификах из рода Медичи, занимался управлением и защитой папских территорий на севере Центральной Италии. Подобно Макиавелли и сторонникам аристократии, он был рад служить Медичи, но только в соответствии с собственными представлениями об этой роли. Во Флоренции важное значение имела принадлежность к гражданской аристократии – классическим «немногим», – которых Медичи должны были воспринимать как равных и как своих сограждан. Если бы Джулиано и Лоренцо вели себя иначе, Гвиччардини не стал бы работать с ними. Он с сожалением думал о будущем режима, неспособного наладить отношения с гражданской элитой. Будучи наместником, он представлял отсутствующего, но полновластного государя. Если воспользоваться выражением, которое в следующем столетии использовал Джеймс Харрингтон, его власть (empire) была провинциальной, а не внутренней. Было бы уместно предположить, что он управляет людьми, столь далекими от политической жизни, что гражданская жизнь им была не по силам, и единственной альтернативой – как позже сказал Макиавелли – служило подчинение власти монарха. Жизнь Гвиччардини в 1516–1527 годах дает богатый материал для сопоставления теории с практикой286286
  Ridolfi R. Life of Francesco Guicciardini (chap. VIII–XVI).


[Закрыть]. Служа монархии, он думал и писал о роли (ограниченной) аристократии в политии. Если бы он остался во Флоренции, то он бы непосредственно участвовал – как это и было после 1527 года – в решении дилеммы своего класса: настаивал бы на роли элиты при «пропорциональном равноправии» или согласился с ролью слуги и придворного того режима, который все больше походил на монархию, хотя его и нельзя было легитимировать во флорентийских терминах. Именно такой выбор и сопряженные с ним представления все чаще становились предметом размышлений сторонников аристократии с 1512 года.

Вскоре после возвращения из Испании, развивая мысли, высказанные в «Рассуждении в Логроньо» и в созданном им ранее историческом труде, Гвиччардини написал короткий трактат «Об управлении Флоренцией после восстановления власти Медичи в 1512 году»287287
  Guicciardini F. Del governo di Firenze dopo la restaurazione de’ Medici nel 1512 // Guicciardini F. Dialogo e discorsi del Reggimento di Firenze. P. 260–266; «Об управлении Флоренцией после реставрации Медичи в 1512 году». Это единственная группа текстов, в отношении которых мы не зависим от издания Альбертини.


[Закрыть]. Эта работа оборвана на полуслове и, возможно, не окончена, но ее язык имеет большое значение. Для начала посмотрим на риторическое вступление. Мы увидим знакомые фигуры рулевого и врача, но не обнаружим образа законодателя-повара. Объяснение тому косвенно приведено во втором абзаце: город – организм, состоящий из бесконечного многообразия отдельных людей, и случаи или трудности, которые могут возникнуть при управлении ими, так же бесконечны. Поэтому главная добродетель рулевого, врача и политика – осмотрительность, благоразумие, внимательность. Она помогает рулевому держаться курса и вести корабль в порт; врачам она нужна, чтобы понять природу заболевания и все его особенности, ведь без нее их предписания будут «несоразмерны» недугу и противны «характеру» пациента288288
  «Veggiano e’ prudenti ed esperti medici in nessuna cosa usare piú esatta diligenzia che in conoscere quale sia la natura del male, e capitulare un tratto le qualità e tutti li accidenti sua per resolversi poi con questo fondamento quale abbi a essere el reggimento dello infermo, di che sorte ed in che tempo si abbino a dare le medicine; perché non fermando bene questo punto, ordinerebbono spesse volte una dieta, darebbono medicine non proporzionate alla malattia, contrarie alla complessione ed essere dello infermo; donde ne seguirebbe la totale ruina e morte del loro ammalato» (Guicciardini F. Del governo di Firenze dopo la restaurazione de’ Medici nel 1512. P. 260–261); «Пусть же осмотрительные и знающие врачи помнят, что с наибольшим усердием нужно подходить к определению природы болезни и четко за один раз изложить все ее характеристики и проявления, чтобы на основе этого решить, каким должно быть лечение больного, какие и когда давать ему лекарства; потому что если не разобраться с этим как следует, то они во многих случаях пропишут диету и лекарства, не соответствующие болезни, противоположные состоянию больного, что привело бы к разрушительным последствиям и к смерти вверенного им больного». «Questa resoluzione se in cosa alcuna è laudabile e necessaria, bisogna sopra tutto in chi è principe e capo di governi di stati; poiché essendo una città uno capo [sic: corpo?] composto di infiniti uomini diversi di condizione, di appetiti e di ingegno, sono infiniti li accidenti, li umori, infinite le difficultà nel maneggiarli; e però è necessario in conoscerli a capitularli e pigliare lo ordine con che si abbino a governare, tanto piú cura e prudenzia quanto la materia è in sé piú difficile e quanto sono piú importanti li effetti che ne seguitano»; «Если для кого такая установка похвальна и полезна, так это прежде всего для государей и глав правительств; поскольку город – это тело, состоящее из огромного множества людей разного достатка, разных интересов и разного ума, бесконечно много в нем будет болезней и гуморов, и бесконечно много сложностей возникнет при лечении их; тем не менее нужно упорядочить знание о них и установить такие порядки, которые позволят управлять ими, и тем больше нужно внимания и осмотрительности, чем сложнее материя, и тем важнее окажутся вытекающие из этого последствия».


[Закрыть]. Здесь не стои´т вопрос о придании материи ее изначальной формы. Слово materia впервые возникает в связи со словом difficile; параллель с медициной подразумевает, что тело нездорово, а корабль бьется о волны. Если говорить о народном правлении, при котором многие, как и немногие, призваны к участию в политической жизни, то надлежало взять относительно хладнокровный тон и говорить о законодателе и его божественном даровании воздействовать одновременно на все части политического организма. Однако в этом discorso Гвиччардини ограничился точкой зрения ottimati и проблемой перестройки их отношений с Медичи. Поскольку они были лишь частью целостного организма – пусть наиболее благоразумной и опытной частью, – им не подобало влиять на качества целого сверх и помимо своего благоразумия и опыта. И если в своем предшествующем сочинении он мог подчеркивать законное честолюбие немногих и вклад, который их жажда чести могла внести в усовершенствование целого, то здесь акцент сделан скорее на осмотрительности. Хорошее лекарство может сохранить человеку жизнь, но плохое может его убить. Доброе правление способно гарантировать гражданскую сплоченность и согласие, дороже и уникальнее (singulare) которого нет ничего в человеческой жизни. От плохого же устройства следует ожидать ruina, destruzione, esterminio289289
  Гибель, разрушение, истребление (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть],290290
  «Perché del buono governo ne seguita la salute e conservazione di infiniti uomini, e del contrario ne resulta la ruina ed esterminio delle città, di che nella vita delli uomini nessuna cosa è piú preziosa e singulare che questa congregazione e consorzio civile. E come dallo essere uno infermo bene curato da’ medici o no, si può pigliare potente argumento della salute o morte sua, così interviene nel governo di uno stato, perché essendo retto prudentemente e proporzionatamente, si può crederne e sperarne buoni effetti; essendo retto altrimenti e governato male, che si può crederne altro che la ruina e destruzione sua?» (Ibid. P. 261); «Потому что от правильного управления зависит здоровье и выживание огромного числа людей, а его противоположность оборачивается гибелью и истреблением городов, из‐за чего нет ничего ценнее и уникальнее в жизни людей, чем эта гражданская сплоченность и согласие. И как на основе того, хорошо или плохо врачи лечат больного, можно сделать заключение о том, ждет ли его выздоровление или смерть, точно так же и мы можем сделать вывод и про управление государством: если им управляют благоразумно и в соответствии с его потребностями, то можно ожидать и надеяться, что это принесет хорошие результаты; если же все обстоит иначе и им управляют плохо, то чего можно ожидать, кроме как его гибели и разрушения?»


[Закрыть]. Даже в самóм аристотелевском контексте, который Гвиччардини может здесь привести, summum bonum немногим больше отсутствия summum malum291291
  Summun bonum – высшее благо, summum malum – высшее зло (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть].

Вскоре обнаруживаются и другие мотивы этой разочарованной интонации. Очевидно, на том основании, что город состоит из бесконечного многообразия настроений и условий, он утверждает: бессмысленно рассуждать о правлении абстрактно и обобщенно, надо принимать во внимание уникальный характер (natura) как народа, так и территории (luogo, sito), которыми предстоит управлять. Гвиччардини переходит к стандартной характеристике флорентийцев как народа, который в силу своей вторичной природы и исторических обстоятельств может существовать лишь в условиях свободы. Однако перед этим он формулирует ряд категорий, привлекающих внимание читателя и существенно влияющих на его дальнейшую аргументацию. Существует, пишет он, форма правления, во главе которой стоит монарх или signore naturale, имеется и другая, где власть того, кто правит, основана на насилии и узурпации; есть власть над городом, привыкшим подчиняться, и власть над городом, который привык управлять своими делами сам и властвовать над другими. Как мы увидим, те же категории выполняют важную организующую роль и в «Государе» Макиавелли (по-видимому, нет никаких свидетельств, что Гвиччардини и Макиавелли поддерживали какое-то общение в 1512–1513 годах, когда были написаны «Об управлении Флоренцией после восстановления власти Медичи в 1512 году» и «Государь»). Макиавелли использует эти понятия, чтобы выделить «нового государя» – узурпатора власти над городом – как идеальный тип и определить класс политических явлений, к которому этот тип относится. Напротив, Гвиччардини, заявив, что исчерпывающий анализ проблемы занял бы слишком много места, использует их лишь для того, чтобы определить характер и проблемы правления вновь пришедших к власти Медичи292292
  «…donde ne seguita che el parlare generalmente e con una medesima regola non basta, ma bisogna o parlare generalmente con tali distinzione che servino a tutti e’ casi, il che sarebbe di troppa lunghezza, overo ristrignersi a uno particulare solo, come farò io, che solo insisterò in queste cose che io giudicherei doversi fare per questi Medici, volendo tenere lo stato e governo della città di Firenze…» (Guicciardini F. Del governo di Firenze dopo la restaurazione de’ Medici nel 1512. P. 261); «…откуда следует, что рассуждать обо всем сразу, подходя ко всему одинаково, не получится; вместо этого нужно или рассматривать все сразу, делая необходимые для каждого случая различия, что заняло бы слишком много места, или же сузить предмет до одного частного случая, что я и сделаю, сосредоточившись лишь на том, что, по моему мнению, должны сделать эти Медичи, если они хотят остаться у власти в городе Флоренции…».


[Закрыть]. Разумеется, его интерпретация мотивирована тем, что он считал себя ближе к власти и к решению практических вопросов, в то время как Макиавелли сказать о себе подобное не мог. Однако Гвиччардини в итоге приходит к сравнению правления Медичи после 1434 года и после 1512-го. Он фиксирует повторение истории. Остается не вполне ясным, насколько вновь пришедшие к власти Медичи принадлежат к классу «новых государей» и на какие источники стабильности и законности они могут опираться.

Флоренция, продолжает он, издревле свободна и предназначена господствовать в Италии. Отчасти причиной тому служит ее географическое положение, но также характер ее жителей – неутомимого и легкого на подъем народа, занятого приобретением богатства и власти, поглощенного – что важнее всего – заботами об общественных делах. Главное в жизни Флоренции – существование большого числа граждан, привыкших требовать участия в политической жизни (participazione) и участвовать в ней. В результате в городе укоренилось предпочтение vivere libero e populare и отвращение к тому, чтобы быть обязанными своим политическим статусом отдельным представителям власти (particulari)293293
  «La città di Firenze da lunghissimi tempi in qua è stata in libertà; essi governata popularmente ed ha avuto imperio e signoria in molti luoghi di Toscana; ha avuto ne’ maneggi di Italia per el passato sempre piú reputazione e piú luogho tra li altri potentati, che non pareva convenirsi al dominio che ha; di che si può dare causa al sito dove la è posta, alla natura delli uomini che per essere inquieti hanno voluto travagliare, per essere industriosi lo hanno saputo fare, per essere suti danarosi hanno potuto fare. Queste condizioni hanno fatto che in Firenze e’ cittadini communemente appetiscono el vivere libero e populare, non vorrebbono ricognoscere da alcuno particulare el grado loro ed hanno esosa ogni grandezze o potenzia eccessiva di alcuno cittadino, ed è la inclinazione loro attendere e pensare alle cose delli stati e governi» (Ibid. P. 261–262; слово participazione впервые появляется на с. 263; см. прим. 2 на с. 214); «Флоренция издревле была свободным городом; ею управлял народ и она властвовала над многими тосканскими землями; в жизни Италии она в прошлом всегда играла более важную роль и занимала больше места, чем другие значимые государства, что казалось несоразмерным ее владениям; это может объясняться местом, где она находится, характером ее жителей, которые в силу своей неутомимости всегда хотели трудиться, в силу своей находчивости умели это делать правильно, в силу того, что разбогатели, смогли это сделать. Эти условия привели к тому, что граждане Флоренции единодушно предпочитают свободную жизнь и народное самоуправление, не хотят быть обязаны своим статусом никакому отдельному представителю власти и ненавидят любое превышение могущества и власти отдельного человека, и они от природы склонны думать о вопросах государства и управления».


[Закрыть]. Как мы знаем, здесь взгляды Гвиччардини неоднозначны. Хотя он полагал всеобщее участие в политической жизни предпосылкой свободы, на практике он настороженно относился к участию многих. Поэтому неудивительно, что, называя свободу древней и неотъемлемой принадлежностью флорентийского характера, он не считал ее ни священной, ни тем более законной или даже неизменной нормой. Время от времени ее могло не быть. Однако с 1494 года и с 1502‐го она превратилась в узаконенную норму благодаря Большому совету294294
  «E questo interviene piú oggi che mai, per essersi e’ cittadini nutriti ed avezzi del 1494 sino al 1512 a uno modo di governo popularissimo e liberissimo e nel quale parendo loro essere tutti equali, con piú difficultà si assettano a ricognoscere alcuno superiore, e massime vedendo uno solo tanto interamente assoluto arbitro e signore di ogni cosa» (Ibid. P. 262); «И сегодня это происходит яснее, чем когда-либо, потому что граждане с 1494 до 1512 года успели впитать и привыкнуть к народной и в высшей степени свободной форме правления, при которой все чувствовали себя равными; из‐за этого им теперь гораздо сложнее заставить себя признать кого-то над собой, тем более если это один человек, выступающий полноправным судьей и властителем во всех делах».


[Закрыть]. Именно наличие этого института сделало неизбежной разницу между прежней и нынешней властью Медичи. В 1434 году vivere populare не существовало; город был расколот на отдельные группировки, между главами которых шла борьба за власть. Когда Козимо де Медичи ее добился, казалось, что он получил ее не от popolo или universale295295
  Зд.: совокупность всех граждан (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть], а «от некоего мессера Ринальдо дельи Альбицци, некоего мессера Палла Строцци и других людей». Popolo, которому эти группировки отказывали в способности эффективно управлять, при Козимо не стал более политически активным. Однако, когда лидеры различных группировок потерпели поражение, народ почувствовал себя менее стесненным. Кроме того, Медичи старались не показывать, что контролируют все напрямую, а делили власть с узким кругом соратников, не обладавших равными с ними правами. Тем не менее они допускали определенную возможность participazione, так что даже Лоренцо Великолепный, наделенный (как все же подразумевал Гвиччардини) излишней властью над кругом своих ближайших сподвижников, приобрел ее постепенно и не за один год296296
  «Aggiugnevasi quello che importa assai, che la casa de’ Medici non successe a uno governo meramente populare, ma essendo la città divisa ed in mano di piú capi di fazione e fluttuata in simili modi lungo tempo… non parse che lo stato si togliessi allo universale, ma a’ capi di una altra parte; il che non dispiaceva alli uomini mediocri e populari, che con queste mutazioni non pareva diminuissono el grado loro ma piú tosto, per essere battuti e’ maggiori, miglioravano condizione. E cosí lo stato che nel 1434 venne in mano de’ Medici non parse tolto al populo, ma a uno messer Rinaldo degli Albizzi, a uno messer Palla Strozzi ed a altri simili particulari; ed anche e’ Medici non rimasono assolutamente padroni di ogni cosa ma con qualche compagno, li quali benché fussino inferiori a loro pure avevano qualche participazione [здесь это слово употреблено впервые]; donde la grandezza che venne in Lorenzo non fu a un tratto in casa sua, ma venne a poco a poco col corso di molti anni» (Guicciardini F. Del governo di Firenze dopo la restaurazione de’ Medici nel 1512. P. 262–263); «К этому добавлялся довольно важный момент: господство дома Медичи не пришло на смену народному правлению в чистом виде, но наступило в момент раздробленности, когда городом правили несколько предводителей враждующих группировок, и такая неопределенность длилась довольно долго… Это было похоже на отнятие власти не у совокупности всех граждан, а у постоянно сменявшихся предводителей; посредственные люди из народа были довольны, поскольку при таких изменениях их положение не ухудшалось, а, напротив, улучшалось из‐за падения тех, кто был у власти. И поэтому это выглядело так, что власть, которая в 1434 году оказалась в руках Медичи, была отобрана не у народа, а у мессера Ринальдо дельи Альбицци, у мессера Палла Строцци и у других отдельных представителей власти; да и сами Медичи не стали полновластными властителями всего, а делили власть с некоторыми сподвижниками, которые хоть и занимали подчиненное положение по отношению к ним, но принимали некоторое участие [здесь это слово употреблено впервые] в управлении; в связи с этим могущество, которым оказался наделен Лоренцо, было обретено его родом не сразу, а постепенно, по прошествии многих лет».


[Закрыть].

Однако в 1512 году ни одно из этих условий не сохранилось. На протяжении восемнадцати лет Большой совет обеспечивал широкие права участия в политической жизни большого числа граждан, которые не утратили к ней вкуса и от которых едва ли следовало этого ожидать. Медичи получили власть непосредственно от universale, захватив ее столь внезапно и резко, что последние не успели забыть опыт гражданской жизни. Имея множество врагов и мало друзей, члены вновь пришедшего к власти семейства вынуждены управлять напрямую и открыто, таким образом усугубляя разрыв между настоящим и недавним, еще не забытым прошлым297297
  «Oggi ogni cosa è diversa: a uno stato afatto populare e larghissimo è succeduta in uno momento la potenzia de’ Medici, e ridotta assolutamente la autorità e grandezza a uno; donde è nato che e lo stato si è tolto al populo ed a uno universale di una città, e questa mutazione si è fatta in una ora, e sanzo intervallo di tempo si è venuto da qual che era grato a’ piú, a quello che e’ piú avevono esoso. E però questa materia riesce per ogni conto piú difficile [ср. употребление этого слова в цитате в прим. 3 на с. 209] avendo per inimici uno numero grande di cittadini, e’ quali oggi si può dire non abbino nulla ed in quello stato avevono qualche participazione; né solo sono inimici loro e’ cittadini di questa sorte, ma ancora sono molti altri a chi dispiace questo governo, e’ quale per conoscere meglio la natura di questo male e la complessione di questo corpo, è da distinguerli in piú spezie» (Ibid. P. 263); «Сейчас все иначе: в один момент на смену по-настоящему народному и свободному государству пришла власть Медичи, все полномочия и могущество сосредоточились в одних руках; отсюда следует, что власть была отнята у народа, у совокупности граждан города, и это изменение произошло за один час, и без всякого перерыва положение вещей, которое нравилось большинству, превратилось в такое, которое большинству было ненавистно. Но эта ситуация становится тем более сложной [ср. употребление этого слова в цитате в прим. 3 на с. 209], что [у Медичи] было много врагов среди граждан, которые теперь, можно сказать, не имели ничего, а до этого участвовали в государственной жизни; к числу их врагов относятся не только такие граждане, но и многие другие, которым не нравится такая форма правления, а чтобы лучше понять природу этой болезни и состояние этого тела, нужно разделить их на несколько групп».


[Закрыть]. Многие и немногие, popolo и ottimati одинаково чужды власти, и, так как ее едва ли можно разделить со многими, основная проблема, которая стоит перед Медичи, – налаживание отношений с немногими.

В рассуждениях Гвиччардини сочетаются тезис о том, что к участию в политической жизни стремятся ради самого участия, и мысль, что нововведения и изменения опасны, ибо быстрые и внезапные перемены не оставляют людям времени на то, чтобы освоиться в новых обстоятельствах. Медичи первого поколения получили власть не из чьих-либо рук и приобретали ее постепенно. В 1494 году неожиданная революция повлекла за собой возможность всеобщего участия в политической жизни, которую другая революция в 1512 году так же внезапно устранила. Современных Медичи можно назвать «новыми государями» хотя бы в двух отношениях: перемена, снова поставившая их во главе города, была столь резкой, что никто не успел привыкнуть к их правлению, и уже по одной лишь этой причине они не могут править привычным образом. Вдобавок ситуация в городе радикально изменилась по сравнению с тем, что было до 1494 года: восемнадцать лет vivere populare привили universale вкус к участию в политической жизни – точнее, к ним вернулся естественный вкус к ней, который при Козимо и его наследниках оказался временно утрачен. Человеческая природа или по крайней мере социальные и политические наклонности людей поддаются изменению, но только две силы способны производить подобные изменения: с одной стороны, обычай и практика, действующие медленно, а с другой – участие в политической жизни, быстро рождающее последствия, противодействие которым требует некоторого времени.

Перемена сделала восстановленную власть Медичи непрочной: они нажили много врагов, которые едва ли могли свыкнуться с новым режимом и смириться с утратой participazione. Впрочем, необходимо различать категории, на которые можно подразделить этих врагов. Ненависть universale неизлечима – не столько потому, что она сильна, столько оттого, что для ее смягчения недостаточно восстановить Большой совет, уничтожив который Медичи пришли к власти. Враждебность различных групп из числа элиты – другое дело, и именно они прежде всего интересуют Гвиччардини. В относительно идеальном мире «Рассуждения в Логроньо» немногие, как мы помним, определялись как те, кто жаждет славы, стремление к которой делало их способными принести исключительную пользу res publica. Здесь же подход совершенно иной. Для начала Гвиччардини сбрасывает со счетов отдельные группы непримиримых: наследственных врагов семьи Медичи и тех, кому честолюбие и беспокойный характер не позволяют служить власти как таковой298298
  Guicciardini F. Del governo di Firenze dopo la restaurazione de’ Medici nel 1512. P. 263–264.


[Закрыть]. Затем дается точное определение ottimati: это люди, чье врожденное благородство или репутация (essere tenuti, avere fama), заслуженная ими благодаря достоинствам и рассудительности, вознесли их на вершину в 1494 году и, вероятно, обеспечили бы им положение элиты в любой системе правления. В целом едва ли следует их опасаться: ottimati, чьи рассудительность и мудрость позволяют им добиться положения в обществе, так или иначе выигрывают при любом правительстве и что-то теряют, когда оно переживает крах. Как несколькими годами позже более резко сформулировал Лодовико Аламанни: «Со стороны мудрых нечего бояться, потому что мудрецы никогда не вводят новшества»299299
  Albertini R. von. Das florentinische Staatsbeiwusstsein im Übergang von der Republik zum Parinzipat. S. 370: «Questa fantasia da’ vechi non si leverebbe mai, ma e’ sono savii et de’ savi non si de’ temere, perché non fanno mai novità»; «Эта мысль никогда не покинет стариков, но они мудры, а со стороны мудрых нечего бояться, потому что мудрецы никогда не вводят новшества».


[Закрыть]. Но поскольку не все люди мудры и даже мудрые могут ошибаться, когда затронуты их интересы, то Гвиччардини говорит, что не взялся бы предсказывать поведение большинства из них300300
  «…uomini adoperati da loro, e nondimeno che o per essere nobili e di parentado, o per essere tenuti buoni, o per avere fama di prudenti, ebbono condizione nello stato populare, e darebbe loro forse el cuore trovare luogo in ogni modo di vivere. Di costoro, perché hanno secondo li altri condizione ragionevole con questo stato, non è da temere che si mettessino a pericolo per travagliare lo stato… se gli hanno prudenzia o bontà doverrebbono desiderare che questo governo durassi. <…> Ma perché li uomini non sono tutti savi ed e’ piú si ingannano ne’ casi loro particulari, io non darei iudicio fermo dello animo di una grande parte di costoro» (Guicciardini F. Del governo di Firenze dopo la restaurazione de’ Medici nel 1512. P. 263–264); «…люди, на которых они опираются, и хотя они или будучи благородного происхождения, или же породнившись со знатью, или прослыв добрыми гражданами или же благоразумными, достигли какого-то положения в народном государстве, и возможно, у них бы хватило духу найти себе местечко при любой форме правления. От этих людей, поскольку они занимают, по сведениям, хорошее положение при нынешней власти, не стоит ждать, что они будут подвергаться опасности, чтобы чинить неприятности этой власти… Если они благоразумны и рассудительны, то им следовало бы желать, чтобы эта форма правления продлилась долго. <…> Но поскольку не все люди мудры, и большинство заблуждается в отдельных частных вопросах, я бы не стал с уверенностью предсказывать, каким будет расположение духа большинства из них».


[Закрыть].

Интонация, с какой он говорит об ottimati, явно изменилась. Вместо того чтобы подчеркивать их жажду славы и честолюбие, он рассуждает об их рассудительности или ее отсутствии. В конце концов, рассудительность – вторая добродетель гражданской аристократии; это умение действовать в настоящем, заглядывая вперед, исключительное понимание ситуации, какое отличает людей с уникальными способностями. Но главное не то, что Гвиччардини теперь обращает внимание на другую добродетель, а то, что изменились обстоятельства, определяющие роль ottimati. Честолюбие являлось добродетелью тех, кто принадлежал к элите в рамках vivere populare и открыто действовал на глазах у своих восхищенных, но критически настроенных сограждан. Однако теперь степень участия ottimati и universale в гражданской жизни снизилась, и вопрос, по сути, заключается в том, смогут ли первые занять лидирующие позиции под покровительством Медичи. Так как Медичи полностью взяли власть в свои руки, между ними и отстраненными от дел ottimati возникает конфликт. Учитывая, что к universale власть не вернется, они не обрадуются, если ottimati вновь получат ее. Поскольку имеет место нечто новое, происходит общий упадок безопасности; люди становятся друг другу врагами. Гвиччардини подчеркивает, что необходимость в рассудительности, а не в честолюбии – рассудительности, которая учит, какого курса держаться кораблю, – существует в том же контексте (и обусловлена им), что и характеристика элиты как группы, выделяющейся своим происхождением и репутацией, а это почти означало, что она есть дитя фортуны.

Далее он переходит к вопросу, решать который, что немаловажно, по его мнению, должны именно Медичи, а не ottimati. Какая тактика лучше всего подходит для восстановленного режима: расположить к себе universale, в распределении наград и должностей? Стараться максимально воспроизвести принцип, по которому они бы распределялись при народном правлении? Встать на защиту личной свободы против притеснения со стороны сильных? Или же, наоборот, подавить всякие проявления народной инициативы и править с опорой на узкий круг сторонников, для которых только и должны предназначаться все почести?301301
  Guicciardini F. Del governo di Firenze dopo la restaurazione de’ Medici nel 1512. P. 265.


[Закрыть] За первым вариантом стоит вопрос, могут ли мир, порядок и справедливость примирить многих с утратой participazione; за вторым – могут ли ottimati сохранить за собой статус элиты меньшей ценой, чем постоянная зависимость от правящей семьи. В оставшейся части этого discorso Гвиччардини перечисляет доводы в пользу первой стратегии. Для universale хорошее правительство не замена самоуправлению. Они предпочли бы не иметь никакого правительства, каким бы справедливым и непредубежденным оно ни было в распределении должностей: оно все равно не вернет им dolcezza302302
  Зд.: удовольствие (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть] от участия в Большом совете. Если прежнего влияния им предоставить нельзя, то следует подавить их устремления303303
  «Alleganne che el primo intento di chi regge e governi ha a essere di conservare sé e lo stato suo, ed avendo questo intento li bisogna tenere bassi e battuti quegli che li sono inimici e non si possono guadagnare per amici, e di questa sorte dicono essere non solo quelli che si sono scoperti particularmente inimici de’ Medici, ma in genere tutto lo universale della città, el quale non ha odio con loro per ingiurie e paure private, ne perché governino ingiustamente, ma solo perché avando gustata diciotto anni la dolcezza di quello vivere populare, vorrebbono ritornarvi ed ogni altra cosa dispiace loro. E però né co’ portamenti buoni, né col favorire la giustizia, né col distribuire largamente li onori e li utili si satisfaranno; anzi sempre desidereranno mutazione per ritornare a quello consiglio grande e travagliarsi nel governo ed amministrazione publica» (Ibid. P. 265–266); «Добавим, что первое устремление тех, кто находится у власти, должно заключаться в собственной сохранности и сохранении собственной власти, и, имея такую цель, они должны держать в подчинении своих врагов и не могут получить выгоды от друзей, и в этом положении оказались, по их собственным словам, не только те, кто выступает как открытый враг Медичи, но и все граждане города в целом: им Медичи ненавистны не из‐за личной вражды или страха и не потому, что те управляют несправедливо, но лишь из‐за того, что они за восемнадцать лет познали удовольствие народного самоуправления, хотели бы снова вернуть это положение, и все остальное их тяготит. И их не удовлетворить ни хорошим обращением, ни справедливым правосудием, ни щедрой раздачей почестей и наград; нет, они по-прежнему будут желать перемен, которые вернули бы им Большой совет и возможность участвовать в управлении государством».


[Закрыть]. Однако Медичи не могут сделать этого, если не привлекут на свою сторону группу преданных приверженцев. Сторонников следует искать среди честолюбцев, которым будут вверены обширные должностные полномочия, но таким образом, чтобы стало ясно: их полномочия зависят от Медичи и не устоят при их падении. Честолюбие вместе с личной заинтересованностью сделают этих людей ярыми адептами Медичи, а не равнодушными друзьями. Но здесь Гвиччардини прерывает трактат 1513 года словами, что он уже не согласен с этими аргументами304304
  «…le quali benché paino colorate, io nondimeno ne sono in diversa opinione» (Ibid. P. 266); «…хоть они и выглядят цветистыми, я тем не менее придерживаюсь иного мнения». На этом трактат оканчивается.


[Закрыть].

Вероятно, он полагал недостаточно благоразумным для ottimati принимать сторону Медичи, открыто враждуя с popolo, или недостаточно почетным – принимать настолько несвободные условия, как прямая зависимость своего положения от правящего семейства. Как он лично решал эту проблему, нам известно. Как теоретик он разрабатывал модель, на основании которой было трудно представить, как правление Медичи может утратить ту опасную новизну, которая стала причиной враждебного к ним отношения, и как аристократия сможет избежать выбора между зависимостью от Медичи и собственной гражданской свободой, но в сочетании с Большим советом. Среди современников Гвиччардини имелись те, кто готов был дать еще более беспощадный совет, чем тот, что он отверг. Один из них, Паоло Веттори, в 1512 году писал, обращаясь к кардиналу де Медичи, в меморандуме о его отъезде в Рим и избрании на папский престол: «Ваши предки, – говорил он главе семейства, – удерживали город умением (industria), а не силой; вы, однако же, должны держать его силой. Дело в том, что с 1502 года город управлялся очень хорошо, и память об этом всегда будет вам враждебна; у вас слишком много недругов, чтобы удерживать власть с помощью какой бы то ни было группы, которую вы могли бы сформировать в этих стенах. Но подчиненной городу провинцией – contado – управляли чрезвычайно скверно, и если вы вооружите ее и возьмете под свое непосредственное покровительство, через полгода бы будете в большей безопасности, чем если бы вас защищала целая армия испанцев»305305
  Albertini R. von. Das florentinische Staatsbeiwusstsein im Übergang von der Republik zum Parinzipat. S. 345: «Li antecessori vostri, cominciandosi da Cosimo e venendo infino a Piero, usorno in tenere questo Stato piú industria che forza. A voi è necessario usare piú forza che industria, perché voi ci avete piú nimici e manco ordine a saddisfarli. <…> Tenere appresso intelligentia drento, tenere le gente d’arme a vostro proposito; ma tutte queste forze non bastano, perché questa città è troppo grossa e ci sono troppi malcontenti… perché voi avete a intendere che li dieci anni passati la citta è stata benissimo, in modo che sempre la memoria di qual tempo vi farà guerra. Da l’altra parte, il contado e distretto vostro è stato malissimo, talmente che la città voi non ve la potete riguadagnare, ma sibene il contado. E se voi lo armate, e li armati intrattenete con il difenderli da’ rettori di fuori e da’ magistrati di dentro che li assassinono, e che voi in fatto diventiate loro patroni, e non passano sei mesi da oggi, che vi parrà essere piú securi in Firenze che se voi avessi un esercito di Spagnuoli a Prato in favore vostro»; «Ваши предки, начиная с Козимо и кончая Пьеро, удерживали город скорее искусностью, нежели силой. Вы же должны держать его скорее силой, чем искусностью, потому что у вас больше врагов и меньше средств, чтобы сделать их довольными. <…> Для ваших целей нужно обладать умом и окружить себя вооруженными людьми; но всей этой силы недостаточно, потому что этот город слишком велик и в нем слишком много недовольных… потому что вам необходимо учитывать, что в последние десять лет город управлялся очень хорошо, и память об этом всегда будет вам враждебна. С другой стороны, подчиненной городу сельской провинцией – contado – управляли чрезвычайно скверно, так что завоевать расположение города вы не можете, а провинции – да. И если вы вооружите ее жителей и поставите их защищать вас от правителей других земель и от городских магистратов, которые их истребляли, и возьмете этих людей под свое непосредственное покровительство, самое большее через полгода вы будете в большей безопасности во Флоренции, чем если бы вас защищала целая армия испанцев, базирующаяся в Прато».


[Закрыть]. То, что предлагал Веттори, было противоположно сформулированной Макиавелли стратегии организации гражданской милиции из contadini. Его мысль, разумеется, состояла в том, что, поскольку у contadini не было гражданских прав, они не выказывали желания защищать город от испанцев306306
  Мысль, которую, вероятно, сам Макиавелли никогда в своих произведениях не признавал.


[Закрыть], но были бы рады помочь Медичи подчинить себе город, который их эксплуатировал. Однако это не сделает их гражданами. Веттори предвидел черту, действительно присущую власти Медичи, когда после 1530 года развилась система герцогского правления и представителям contado, пусть они и не были вооружены, отдавалось предпочтение. Впрочем, к тому времени речь уже не шла о том, что Медичи правят как граждане среди других граждан.

Природа стоявшей перед аристократией дилеммы теперь была совершенно ясна. Она в достаточной мере ощущала свою исключительность и элитарность, чтобы приветствовать поражение Большого совета и перспективу поддержания governo stretto вместе с Медичи. В то же время аристократия беспокоилась о том, чтобы остаться гражданской, не зависящей ни от какого правителя и существующей в условиях равенства, в котором и Медичи могла отводиться лишь роль primus inter pares. Впрочем, и Гвиччардини, и Веттори – и не только они – отчетливо сознают, что, даже если это было возможно в обстановке 1434–1494 годов, то теперь все иначе: слишком многое изменилось с поражением Пьеро, с учреждением и ликвидацией Большого совета. В идеализации Лоренцо Великолепного явно чувствовалась ностальгия по тому периоду – за ней стоял миф о золотом веке, когда идеал государя как первого среди равных и принципата по образу правления императора Августа был реальностью. Острота флорентийской политической мысли отчетливо ощущается всякий раз, когда следует указание на то, что при Савонароле многие, как и немногие, располагали возможностью participazione и чувствуют ее недавнюю утрату. Поэтому, если предполагать, что ottimati старались подтолкнуть Медичи в нужном им направлении и добиться отношения к себе как к равным, то представители popolo, движимые ревнивой жаждой прав, которые никто не собирался им возвращать, должны были, в свою очередь, стремиться повлиять на Медичи. Popolo желал, чтобы они, с одной стороны, пошли на уступки ottimati, с другой – сделали ottimati настолько зависимыми от своей власти, что эти уступки не принесли бы тем практически ничего. С этой точки зрения, Гвиччардини можно отнести к тем, кто сомневается, смогут ли ottimati оставаться гражданской аристократией без гражданской свободы. Вот почему он склонялся (хотя все больше только теоретически) к форме восстановления participazione для многих, рисуя Медичи во главе города, управляемого скорее по венецианскому образцу. Веттори же говорит от лица тех, кто готов был обеспечить возвышение аристократии, при котором ее представители стали бы сподвижниками Медичи в рамках правления, не основанного на первенстве среди равных, даже если это означало полный отказ от попыток установить во Флоренции гражданское общество классического образца. Больше всего поражает, что оба они говорят о Медичи как о новаторах, чье правление является «новым» как в том смысле, что люди к нему не привыкли, так и в том, что оно есть результат изменившихся обстоятельств. Эта новация, под которой подразумевается не столько обретение многими возможности participazione в 1494 году, сколько ее потеря в 1512‐м, делает участие в гражданской жизни значительного числа людей затруднительным или даже невозможным. Поэтому либо следует восстановить прежние условия, либо город должен смириться с установлением новых, негражданских политических отношений.

В написанных в 1516 году работах мы видим схожие идеи. Необходимо отметить, что в этот момент содержание «Государя» Макиавелли могло стать известным в некоторых флорентийских кругах, хотя примерно тогда же он только завершил посвящение трактата Лоренцо де Медичи, герцогу Урбинскому. Посвящение было написано в контексте все усиливающейся болезни Джулиано, его смерти в марте 1516 года, возрастающей военной активности Лоренцо и завоевания им герцогства, титул правителя которого он теперь носил. Макиавелли имел в виду Медичи, когда писал свое исследование о «новых государях», и думал об их роли во флорентийской политике, а не о приобретении новых владений и территорий в Центральной Италии. В связи с этим интересно, что параллели с его идеями особенно очевидны в работе Гвиччардини о том, «как обеспечить правление дому Медичи»307307
  Guicciardini F. Del modo di assicurare lo stato alla casa de’ Medici // Guicciardini F. Dialogo e discorsi del Reggimento di Firenze. P. 267–281.


[Закрыть], написанной как анализ ситуации после трех лет понтификата Льва Х. Избрание этого папы, по словам Гвиччардини, удивительным образом укрепило власть семейства во Флоренции. Главным же его последствием оказалось то, что родичи папы перестали заботиться об упрочении своего положения в родном городе в погоне за властью над другими частями Италии. Опрометчивость подобной политики очевидна. В таких местах, как Урбино, их власть нова, и негодование, вызванное ее захватом, еще живо. Само их правление настолько зависит от продолжительности жизни и срока папства одного человека308308
  «…possono, vivente el pontefice, valersi assai della opportunità e potenzia di qui a acquistare stati e colorire e’ loro disegni; morto el pontefice, chi non vede quanto importerà questo braccio a mantenersi quello che aranno acquistato? Gli altri stati da loro medesimi saranno difficili anzi difficillimi a conservarli, perché saranno nuovi, aranno tutti opposizione potentissime o di vicini potenti o di chi vi pretenderà su diritto, o di pessime disposizione di populi; in questo, adattandocisi bene drento, non sarà difficile el mantenercisi, perché el governare loro questo stato non offende né toglie a persona se non a’ cittadini medesimi, a quali satisfare, come di sotto si dirà, non è difficile» (Ibid. P. 269); «…могут, пока жив папа, успешно воспользоваться возможностью захватить новые владения и довести до конца начатое; но после смерти папы – это ясно любому – чего будет стоить нынешняя власть, как она сможет удержать завоеванное? Им будет сложно, невероятно сложно удержать власть над другими землями, потому что там все изменится, все они будут оказывать сильнейшее сопротивление при поддержке могущественных соседей либо законных претендентов на власть или же путем народного восстания; здесь же, если приспособиться изнутри, будет несложно удержать власть, потому что, управляя этим государством, вы ничего не отнимаете ни у кого, кроме самих его граждан, а их сделать довольными, как будет подробнее сказано ниже, несложно».


[Закрыть], что Гвиччардини проводит параллель, очевидную для всех, кто читал «Государя», – параллель с Чезаре Борджиа, чья власть строилась на папстве его отца и рухнула со смертью последнего. Что еще более примечательно, он переходит к рассмотрению примера Франческо Сфорца, завоевавшего власть в Милане, жители которого давно привыкли к правлению семьи Висконти. Благодаря женитьбе на внебрачной дочери последнего герцога Висконти Сфорца сумел предстать в роли их законного наследника309309
  «…abbiamo lo esemplo del Valentino e la ragione ci è manifesta; perché privati acquistare stati grandi è cosa ardua ma molto piú ardua conservarli, per infinite difficultà che si tira drieto uno principato nuovo, massime in uno principe nuovo. Riuscì solo a Francesco Sforza el conservarsi nello stato di Milano ma vi concorsono molti cagione. <…> Aggiunsesi che trovò uno stato che, benché avessi goduto libertà, era solito a essere signoreggiato da altri, ed a chi era tanto disforme la libertà quanto e disforme a’ populi liberi la servitù; tutte condizioni da fare facilità grandissima a conservare, e che rare volte si abattono a chi acquista nuovi domini, e’ quali el piú delle volte si tolgono a’ populi liberi o a’ signori naturali. Lui piú tosto si può dire che occupassi una eredità vacante, che togliessi nulla di quello di altri; anzi parve a qual populo avere beneficio grande che li pigliassi, vedendosi per quello modo trarre di bocca a’ viniziani, di chi naturalmente erano mimicissimi» (Guicciardini F. Del modo di assicurare lo stato alla casa de’ Medici. P. 270–271); «…перед нами пример Валентина и здравый смысл налицо; ведь захват крупных государств – трудная задача для одного человека, но еще труднее удержать власть над ними, из‐за бесконечного множества сложностей, связанных с правлением новым государством, особенно для нового [= не наследного] государя. Лишь Франческо Сфорца удалось сохранить власть над Миланом, но это стало возможным благодаря стечению ряда обстоятельств. <…> Нужно добавить, что он пришел править государством, которое, хоть и было какое-то время свободным, привыкло иметь правителя, и ему была чужда свобода настолько же, насколько свободным народам чуждо подчинение; все эти условия сильно упрощают задачу сохранить власть, и те, кто захватывает новые владения, в них оказывается очень редко, ведь чаще всего завоевывают свободные народы или захватывают власть у законных правителей. А он, можно сказать, вступил во владение наследством в отсутствие наследников, ничего не отнимая у других; напротив, тот народ, похоже, был рад, что переходит под его власть и благодаря этому избегает господства венецианцев, своих заклятых врагов». Нетрудно поверить, что когда Гвиччардини писал этот фрагмент, он был знаком с текстом «Государя».


[Закрыть]. Но Медичи не являются наследными правителями Урбино, где их власть сродни власти Борджиа. Хотя во Флоренции их тоже нельзя назвать signori naturali, но там их власть узаконена за счет принадлежности к категории граждан, чье превосходство утверждалось civilmente e privatamente310310
  В гражданском и частном порядке (итал.). – Прим. ред.


[Закрыть],311311
  «…benché gli abbino uno papa, e’ non sono però signori naturali, anzi cittadini e discesi di padri che vissino benché fussino grandi, sempre civilmente e privatamente» (Ibid. P. 270); «…хоть папа и относится к их роду, они не являются естественными правителями, но гражданами и потомками людей, [завоевавшими репутацию благодаря заслугам] в общественной и частной жизни, несмотря на высокое положение».


[Закрыть]. Подобно тому как мудрые рулевые и мореплаватели пользуются штилем, дабы осмотреть корабельные мачты и снасти, так и они должны использовать годы жизни Льва Х, чтобы укрепить во Флоренции свою власть на единственном основании, благодаря которому она может его пережить. Этим основанием являются, конечно, гражданские отношения в городе – и интересно, как аналогия с рулевым почти на полуслове переходит в аналогию с врачом, лечащим больного, состояние которого можно улучшить, пусть сам недуг полностью исцелить и нельзя312312
  «E se bene la grandezza del papato non lascia conoscere questo danno, non è ragione sufficiente a sprezzarlo perché le qualità de’ tempi e felicità si mutono, ed è debole cosa essere tutto fondato in sulla vita di uno uomo solo, quale quando morissi, se vedrebbono li effetti di questi disordini. <…> E però come e’ marinai prudenti quando sono in porto o in bonaccia rassettano el loro legno e tutti li instrumenti di quello per potere resistere alla futura tempesta, così chi ha in mano el timone di questo stato doverrebbe in tanto ocio e commodità rassettare e disporre bene tutte le membre di questo corpo, per potere in ogni accidente che venissi, valersi di tutto el nervo e virtù sua. Il che certo chi considerassi bene le cause e le origine di questi mali, non doverrebbe diffidarsi di potere sanza difficultà grande condurre questo ammalato se non in ottima, almeno in buona disposizione» (Ibid. P. 268); «И хотя величие папства не дает осознать этот ущерб, это не должно стать причиной им пренебрегать, поскольку счастливые времена сменяются несчастливыми, и основывать все на жизни одного-единственного человека – признак слабости, ведь когда он умрет, станут заметны последствия этих беспорядков. <…> Как благоразумные моряки в порту или в штиль приводят в порядок свое судно и все инструменты, необходимые для противостояния буре, так и тому, кто стоит у руля этого государства, в такой спокойный и приятный период следовало бы привести в порядок все части этого тела, чтобы в будущем в любой неблагоприятной ситуации использовать все силы этого тела. Несомненно, тот, кто внимательно изучит все причины этих болезней, должен без особого труда смочь если не полностью вылечить этого больного, то хотя бы сильно улучшить его состояние».


[Закрыть].

Болезнь, о которой идет речь, – та же, о которой Гвиччардини писал в 1513 году: склонность Медичи полагать, что они должны открыто взять все дела в свои руки, никому не доверять, но видеть во всех потенциальных соперников и быстро обуздывать тех, чье соперничество грозит стать реальным313313
  Ibid. P. 272–273.


[Закрыть]. Гвиччардини очевидно: власть Медичи опирается на столь узкую группу, что становится все более непрочной. Это тем более печально, что для такого недоверия особых причин нет. У аристократии, утверждает он, теперь нет другого выхода, кроме как поддерживать Медичи. Она в такой степени потворствовала разрушению Большого совета в 1512 году и в такой степени стала с ним ассоциироваться, что народ приписывает ей содействие восстановлению Медичи у власти. Невозможно вернуться к обстановке 1494 года, когда Медичи были высланы из города. Ottimati заняли лидерские позиции в установившемся режиме. Сейчас любое народное восстание привело бы к утрате ими статуса элиты (как Гвиччардини увидит в 1529–1530 годах)314314
  «…e nondimeno era uno zucchero a petto a quello che diventerebbe se si facessi nuova mutazione, perché a iudicio mio, della larghezza che era allora a quella che si introdurrebbe sarebbe tanta differenzia quanta è dalla strettezza che è oggi a quella che era a tempo di Lorenzo. Cosi causerebbono e’ sospetti, la rabbia e la ignoranzia degli uomini in chi verrebbe lo stato; ne sia alcuno che pensi che la fussi mutazione simile a quella del 94, dove li amici de’ Medici, che erano el fiore della città, furono conservati e doppo pochi mesi messi insieme con li altri in participazione del governo. Oggi sarebbe pericoloso non si facessi crudelmente… porterebbe pericolo di esilio, di perdita di beni e simili ruine…» (Ibid. P. 275); «…и тем не менее это была сладкая участь по сравнению с той, что наступит, если снова произойдут перемены, потому что, на мой взгляд, между былой щедростью и той, что будет тогда, такая же разница, как между сегодняшними притеснениями и теми, что были во времена Лоренцо. Это может привести к подозрениям, гневу и неосведомленности людей, к которым может перейти власть; никто из них не допускает мысли, что эта перемена будет подобна 94 году, когда друзья Медичи, цвет городской элиты, остались [во Флоренции] и через несколько месяцев были допущены к управлению государством наравне с другими. Сейчас было бы опасно проявить недостаточную жестокость… это может оказаться опасно изгнанием, потерей имущества и прочими невзгодами…».


[Закрыть]. Поэтому ottimati не представляли никакой опасности для правящей семьи, которая могла бы с выгодой для себя искать их дружбы, обеспечить себе таким образом свободу действий и укрепить свои позиции, заручившись их помощью, советом и преданностью.

В своем трактате Гвиччардини, по-видимому, более обычного отождествляет себя с группой, для которой пишет: постоянно употребляется форма первого лица множественного числа, и здесь явно слышна нота отчаяния. Можно задаться вопросом: не разрушают ли его доводы претензию аристократов на отношение к ним как к равным в самой ее основе, оставляя на их долю лишь почтительность и зависимость? Существует еще одно discorso, датируемое более поздним, 1516 годом, и посвященное укреплению власти Медичи. Сочинитель рассуждения защищает еще более радикальную и хитрую политику, чем даже та, что была предложена Паоло Веттори. Его автор, Лодовико Аламанни315315
  Discorso di Lodovico Alamanni sopra il fermare lo stato di Firenze nella devozione de’ Medici // Albertini R. von. Das florentinische Staatsbeiwusstsein im Übergang von der Republik zum Parinzipat. S. 362–371. «Речь Лодовико Аламанни о том, как поддержать во флорентийском государстве преданность дому Медичи» – такое название дал тексту Роберто Ридольфи. О жизненном пути Аламанни и о том, что его не следует смешивать с Луиджи, его братом-республиканцем, см.: Ibid. S. 43–45. См. также: Guidi G. La teoria delle ‘tre ambizioni’ nel pensiero politico fiorentino del primo Cinquecento // Il pensiero politico. Vol. 5 (1972). P. 241–259. Английский перевод этого трактата можно найти в издании: Social and Economic Foundations of the Italian Renaissance. New York, 1969. P. 214–220.


[Закрыть], согласен с Гвиччардини в том, что непрочность положения Лоренцо в Италии, зависящего от жизни Льва Х, делает тем более необходимым укрепление постоянной власти Медичи во Флоренции316316
  Discorso di Lodovico Alamanni sopra il fermare lo stato di Firenze nella devozione de’ Medici. S. 363.


[Закрыть]. Однако Аламанни кардинально расходится с Гвиччардини во взглядах на то, как можно этого добиться. Он разделяет мнение, что широко распространенное среди граждан желание участвовать в управлении городом постоянно затрудняет удержание власти в руках небольшого числа людей, но заявляет, что знает, как превратить это стремление во что-либо иное. Этой цели нельзя достичь террором: если насилие будет неразборчивым, то неизбежно приведет к уничтожению не только врагов, но и друзей, а если прицельным, то репрессии следовало отложить до тех пор, пока враги не выдадут себя. Не поможет здесь и высылка граждан, которые объединятся в группы непримиримых заговорщиков, равно как и убийство людей без суда, которое еще больше осложнит отношения и запятнает репутацию правителя. Римские запреты были возможны лишь потому, что за пределами Рима не существовало другого центра власти, а Агафокл, правитель Сиракуз, и Оливеротто да Фермо были такими отчаянными преступниками, что их едва ли волновали последствия их поступков317317
  Ibid. S. 366–368.


[Закрыть]. Аламанни был знаком с Макиавелли, и его слова наводят на мысль, что он читал «Государя», где Агафокл и Оливеротто фигурируют исключительно как злоумышленники. Впрочем, его мысль идет в направлении, которое нельзя назвать близким ни к концепции Макиавелли, ни к теории Гвиччардини. Аламанни, как и все остальные, знал, что в 1434–1494 годах Медичи правили, сформировав группу граждан, обязанных им своей должностью и положением и в выполнении своих общественных функций послушных их желаниям. Как приверженцы власти аристократии, так и сторонники республики в своих размышлениях исходили из следующего утверждения: даже если до 1494 года эта практика не приводила к нестабильности, возобновить ее в изменившихся условиях 1512 года невозможно. Аламанни весьма пространно оспаривал эту точку зрения318318
  «…so che molti altri sono che contradicono col dire che per essere e’ tempi et le conditioni diverse, bisogna pensare ad diversi modi, perché quegli medesimi non servirebbono. Ma io dico che d’alhora in qua le difficultà son bene multiplícate, ma non già variate o cresciute. Et per quelle che son vechie et consuete, sono optime e’ vechi modi di Lorenzo vechio; et per queste che di novo ce si conoscono, sono ancora de’ remedii promptissimi et sicuri, in modo che cosí sia facile il tenere hora questo stato come se fussi alhora il tener quello. Et quando bene ad alcuni paressi il contrario, e’ quali affirmassino quelli tempi havere piú vantaggio che questi, alleghino quel che voglino, che a tucto responderá la ragione» (Ibid. S. 368); «…знаю, что многие другие не согласны с мнением, что поскольку изменились времена и положение вещей, то нужно и действовать по-другому, потому что старые методы не принесли бы успеха. Но я утверждаю, что с тех пор сложности хоть и умножились, но не изменились и не выросли. И раз это старые и хорошо знакомые сложности, то старые методы старого Лоренцо отлично подходят; и опять-таки, поскольку они хорошо известны, то это надежные и быстрые средства, с помощью которых будет просто держать в порядке нынешнее государство, как это было просто с тогдашним. И хотя некоторые придерживаются противоположной точки зрения и говорят, что те времена были благоприятнее нынешних, пусть они ссылаются на кого им угодно, ибо разум расставит все по местам».


[Закрыть], приводя доводы, кульминацией которых стало отрицание им тезиса Савонаролы и Гвиччардини, что пристрастие флорентийцев к гражданскому participazione неискоренимо.

В гражданском коллективе, утверждал он, переходя на знакомый язык319319
  «Diranno ancora che a tempo di Lorenzo non era stato un Consiglio grande come è questo, che tanto aliena dallo stato le menti de’ cittadini: et io dico che questa difficultà non è si grande che la non si medichi agevolmente, perché infra e’ cittadini fiorentini sono di tre sorte di animi…» (Discorso di Lodovico Alamanni sopra il fermare lo stato di Firenze nella devozione de’ Medici. S. 368–369); «Они также скажут, что во времена Лоренцо не существовало такого Большого совета, как сейчас, и что он отдаляет умы граждан от государства, а я говорю, что это не такая большая сложность, чтобы ее нельзя было без труда вылечить, потому что среди флорентийских граждан можно выделить три душевных склада…».


[Закрыть], есть три уровня честолюбия. Некоторые честолюбивы настолько, что хотят участвовать в высших правительственных советах; другие стремятся лишь принимать почести и звания; честолюбие же третьих сводится к желанию, чтобы их оставили в покое и не мешали им заниматься личными делами. Третьи, разумеется, были многими по Аристотелю, и нетрудно увидеть, как ограниченность, накладываемая аристотелевской социологией знания на их политическое мышление, могла использоваться для сведения их participazione почти к нулю. Аламанни не затруднялся с ответом на вопрос, как Медичи могут найти подход к третьей и второй группе. Именно в отношении третьей группы – благородной и честолюбивой элиты, описанной Гвиччардини в «Рассуждении в Логроньо», – он в рамках языка своей эпохи проявил оригинальность как политический мыслитель. Люди являются такими, какие они есть, соглашался он со множеством своих предшественников, благодаря привычкам, ставшим их второй натурой. По достижении определенного возраста или этапа природу уже нельзя изменить никакими обыкновенными средствами. Среди самых честолюбивых флорентийцев есть немолодые люди, настолько приученные добиваться положения в обществе посредством участия в гражданской жизни, что они никогда не смогут примириться с режимом, который отнимет у них возможность открытой конкуренции и безграничных наград. Другое дело – люди помоложе. Существует альтернативная форма политической культуры, которую можно использовать, дабы отвлечь их от гражданской деятельности (civilità). Это – стремление к славе alli costumi cortesani320320
  «Ma e’ sono avezzi in una certa loro asineria piú presto che libertà, che in Fiorenza non degnano di fare reverenda a qualunche, bene la meritassi, si non a’ suoi magistrati, et a quegli per forza et con fatica. Et per questo sono tanto alieni da’ modi delle corte, che io credo che pochi altri sieno tanto; non dimeno, quando sono di fuori, non fanno cosí. Credo proceda da questo che nel principio dovea parere loro cosa troppo disadacta il cavarsi quel loro cappuccio; et questa loro infingardagine si ridusse in consuetudine, et di consuetudine in natura; et per quel che io lo credo, è che quando e’ sono fuor della loro terra et di quello habito, manco par loro fatica assai el conversare co’ principi. Questa fantasia da’ vechi non si leverebbe mai, ma e’ sono savii et de’ savi non si de’ [sic] temere, perché non fanno mai novità. E’ giovani facilmente si divezzarebbono da questa civilità et assuefarebbonsi alli costumi cortesani, se’l principe volessi» (Ibid. S. 370); «Но они привыкли не к свободе, а скорее к непочтительной манере, ведь во Флоренции не снисходят до вежливого обращения ни с кем, кто его заслуживает, за исключением разве только своих магистратов, да и в этом случае выходит вынужденная и натянутая вежливость. И по этой причине они далеки от придворных манер, как мало кто еще; тем не менее за пределами своего города они так себя не ведут. Думаю, что дело вот в чем: сначала они считали, что снять этот свой капюшон в знак почтения – это слишком большое неудобство, потом эта их бесцеремонность со временем превратилась в привычку, а привычка в саму их природу; и поэтому я думаю, что, когда они оказываются за пределами своего города и одеваются иначе, им не слишком и трудно вести беседу с государями. Эта мысль никогда не покинет стариков, но они мудры, а со стороны мудрых нечего бояться, потому что мудрецы никогда ничего не меняют. А молодые легко отвыкли бы от этой гражданской деятельности и свыклись бы с придворным образом жизни, если бы государь этого захотел».


[Закрыть], придворной жизни, не менее почетной и – как могут подтвердить ее поклонники – не менее свободной, чем жизнь гражданская. Кастильоне в своей классической работе о придворной сфере, оконченной в 1518 году, избрал местом действия Урбино, цель устремлений Лоренцо, и сделал Джулиано одним из участников своего диалога. Образ жизни молодого аристократа связан со служением своему государю. Аламанни сухо и без свойственного Кастильоне рвения перечислил его особенности: близость к правителю, служба в его гвардии, выполнение дипломатических поручений в интересах государя, более строгая форма одежды, подчеркивающая отличие от гражданской аристократии (здесь интерес Гвиччардини к законодательству против роскоши был спародирован и повернут против него). С помощью указанных отличий умный правитель может привлечь к себе молодых людей, заранее опровергнуть упрек в том, что их жизнь несвободна, и менять их привычки, ценности и характер, пока конфликт между властью и participazione не лишится всякого смысла321321
  «Ultra questo, quel che piú è da stimare, gli divezzerà da quella civilità che gli aliena sì da’ suoi costumi; perciò che a quegli che per Sua Ex.tia piglieranno la cappa et lasciaranno el cappuccio, interverrà come se si facessino frati, perché renuntiaranno alla republica et faranno professione all’ordine suo et mai piú poi potranno pretendere al grado civile o alla benivolentia del populo: et per questo tucta la loro ambizione si volgerà ad guadagnarsi el favore de Sua Ex.tia… Et correndo li anni, di mano in mano, se si terrà il medesimo ordine di eleggere et di chiamare ad sé quegli giovani che verranno su, e quali hora sono fanciulli, rimettendo al governo della città quegli che hora son giovani et alhora saranno vechi, allevati nondimeno nella sua scuola, ne nascerà che nella città nostra non si saprà vivere senza un principe che gl’intractenga dove hora pare tucto il contrario» (Discorso di Lodovico Alamanni sopra il fermare lo stato di Firenze nella devozione de’ Medici. S. 370–371); «Помимо этого, что ценнее всего, их заставят отвыкнуть от той гражданской деятельности, которая их отдаляет от их образа жизни; поэтому с теми, кто ради Вашего Сиятельства наденет плащ и снимет капюшон, произойдет то же, что с теми, кто стал монахом, потому что они отрекутся от республики и будут служить вам, и больше никогда они не смогут претендовать на гражданскую должность или на народную любовь: и поэтому все их честолюбие будет направлено на то, чтобы завоевать благосклонность Вашего Сиятельства… И постепенно, по прошествии лет, если вы сохраните тот же порядок, выбирая и призывая к себе молодых людей, которые сейчас дети, а к тому времени вырастут, и будете обратно отправлять управлять городом тех, кто сейчас молод, а к тому времени состарится, получив воспитание в вашем окружении, тогда в нашем городе больше не смогут жить без государя, который будет заботиться о подданных, в то время как сейчас ситуация представляется ровно противоположной».


[Закрыть]. Великое герцогство Тосканское, основанное другим Козимо де Медичи через двадцать лет после того, как Аламанни писал эти строки, строилось именно на такой политической культуре, прав ли он был или нет в своих прогнозах относительно того, как вытеснение гражданского идеала придворным повлияет на характер флорентийцев.