Текст книги "Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире"

Джон Гроган
Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире

Памяти моего отца Ричарда Фрэнка Грогэна, его добрая душа оживает на каждой странице этой книги.

John Grogan

MARLEY AND ME: LIFE

AND LOVE WITH THE WORLD’S WORST DOG

Copyright © 2005 by John Grogan

© Яковлев Д. П., перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство «Э», 2018

Предисловие
Идеальная собака

Летом 1967 года, когда мне исполнилось десять лет, папа наконец согласился купить собаку. Мы сели в наш универсал и отправились на ферму, расположенную на окраине Мичигана, которая принадлежала одной грубоватой женщине и ее престарелой матери. Здесь можно было купить только один товар – собак: любого возраста, размера и темперамента. Всех питомцев объединяли две черты: во-первых, это были полукровки с неизвестной или сомнительной родословной, и, во-вторых, любую собаку запросто отдавали в хорошие руки. Мы приехали к хозяевам этих дворняжек.

– Главное, сынок, не спеши с выбором, – сказал отец. – Пройдут годы, и ты будешь вспоминать свое сегодняшнее решение.

Я сразу решил, что стареющих собак по доброте душевной возьмет кто-нибудь другой, и без всяких колебаний устремился к клетке со щенками.

– Если хочешь взять храбрую собаку, – советовал папа, – попробуй пошуметь и посмотри, кто из щенков не испугается.

Я вцепился в решетку, прикованную цепью к клетке, и дернул ее. Раздался громкий лязг, и примерно дюжина щенков попятилась, наступая друг другу на голову, превратившись в один большой клубок пушистого меха. Только один из них, золотистый, с белым пятном на груди, не испугался: он подпрыгнул и начал радостно лизать мои пальцы через прутья клетки. Это была любовь с первого взгляда.

Я привез его домой в картонной коробке и назвал Шоном. Это была одна из тех собак, кто отстаивает доброе имя четвероногих. Он быстро выучил все команды и отличался хорошим поведением. Я мог уронить на пол хлебную корку, и он не притронулся бы к ней без моего разрешения. Он подбегал, когда его звали, и оставался на месте, если давали такую команду. По вечерам мы спокойно выпускали гулять его одного, зная, что он сделает свои дела и сразу вернется. Мы могли оставить его дома без присмотра, не волнуясь, что он поранится и что-то разобьет, хотя редко так поступали. Он бегал за машинами, но при этом не лаял, и гулял рядом со мной без поводка. Шон мог нырять в нашем озере и доставать со дна камни, иногда такие крупные, что они застревали у него в пасти. Больше всего ему нравились семейные путешествия на машине, когда я сажал его на заднее сиденье рядом с собой. Тогда он мог часами любоваться видами из окошка. Думаю, особенно эффектно смотрелся такой трюк: он тянул мой велосипед, словно санки, вызывая всеобщую зависть у моих друзей. И при этом пес никогда не подвергал меня опасности.

Он всегда был рядом – и когда я в первый (и последний) раз закурил, и когда поцеловал свою первую девушку. Он сидел на переднем сиденье Corvair – эту машину я тайком позаимствовал у старшего брата, чтобы впервые в жизни оказаться за рулем.

Шон был энергичным, но дисциплинированным псом, нежным и спокойным одновременно. Он был настолько хорошо воспитан, что перед тем, как присесть и сделать свои дела, он скромно забегал за куст, и оттуда торчала только его макушка. Благодаря его чистоплотности по нашей лужайке можно было ходить босиком.

Если на выходные к нам приезжали родственники, то они покидали нас полные решимости обзавестись собакой – до такой степени им нравился Шон, или Святой Шон, как я начал называть его. Пес стал нашей домашней достопримечательностью, подарком судьбы. Мы не могли поверить, что нам досталось такое сокровище. Он не обладал завидной родословной и был одной из множества никому не нужных собак. Но по какой-то счастливой, невероятной случайности он стал желанным другом. Я вошел в его жизнь, а он – в мою, подарив мне детство, о котором мечтает любой ребенок.

Эта любовь длилась почти четырнадцать лет. Когда Шон умер, я уже не был тем маленьким мальчиком, что в один из летних дней принес его домой. Я вырос. Окончил колледж и начал работать, разъезжая по делам по всему штату. Когда я стал жить отдельно, Святой Шон остался в доме родителей; его место было там. Однажды мне позвонили родители и сообщили трагическую новость. К тому времени они уже вышли на пенсию. Позднее мама призналась: «За пятьдесят лет совместной жизни я всего дважды видела твоего отца в слезах. В первый раз это случилось, когда твоя сестра Мэри Энн родилась мертвой, а во второй раз – когда умер Шон».

Святой Шон моего детства. Мой идеальный пес. Во всяком случае, таким он остался в моей памяти навсегда. Именно Шон установил высокую планку, по которой я оценивал всех следующих своих собак.

Глава 1
Третий член семьи

Мы были молодыми и влюбленными. В те первые безоблачные дни семейной жизни мы веселились от души, и каждый день был радостным и счастливым. Мы не могли жить друг без друга.

Итак, со дня нашей свадьбы прошло пятнадцать месяцев, и однажды, январским вечером 1991 года мы с женой после ужина отправились на почту, чтобы ответить на рекламное объявление в газете Palm Beach Post. Я не вполне отдавал себе отчет зачем. За несколько недель до этого, проснувшись с первыми лучами солнца, я обнаружил, что лежу один. Я встал и увидел Дженни, которая сидела в халате на веранде нашего домика за стеклянным столом. Она внимательно просматривала газету с ручкой в руке.

В этом занятии не было ничего необычного. Palm Beach Post – не просто местная газета, это источник половины нашего семейного бюджета. Дженни и я работали в газетах: она писала статьи для рубрики «Акцент» в Palm Beach Post, а я был корреспондентом Sun-Sentinel, конкурирующего издания Южной Флориды, редакция которой находилась в часе езды в Форт-Лодердейле. Каждое утро мы изучали прессу и просматривали свои статьи, обсуждая личный вклад каждого в конкурентную борьбу. Мы старательно обводили и подчеркивали целые абзацы, а потом подшивали номера.

Но в то утро Дженни интересовали не новости, а специальные колонки. Я заметил, что она торопливо отмечает объявления в рубрике «Домашние животные. Собаки».

– О, – сказал я нежным голосом молодого мужа, – ты ничего не хочешь мне сказать?

Она не ответила.

– Джен-Джен?

– Все дело в растении, – ответила она наконец, и в ее голосе прозвучало отчаяние.

– В растении? – переспросил я.

– Немое растение, которое завяло из-за нас.

Из-за нас? Я не стал уточнять, но замечу: речь шла о растении, которое я купил, а она погубила. Однажды вечером я принес домой прекрасную большую диффенбахию с изумрудными листьями и кремовыми прожилками, чем сильно удивил Дженни. «По какому поводу?» – спросила она, а поскольку повода не было, я воскликнул: «Черт возьми, ну разве не прекрасна жизнь женатого человека?!»

На Дженни произвели впечатление и мой жест, и цветок. В знак благодарности она обняла меня и поцеловала в губы. А затем сознательно и хладнокровно, как маньяк, начала уничтожать мой подарок. Нет, она не стремилась погубить его, но своим уходом довела бедное растение до гибели. Дженни понятия не имела, как обращаться с растениями: она полагала, что все живое нуждается в воде. Поэтому начала ежедневно заливать диффенбахию, совершенно забыв о том, что растению требуется еще и кислород.

– Ты не перестараешься? – предостерег я ее.

– Конечно, нет, – ответила она, выливая в горшок очередную бутылку воды.

Чем больше растение чахло, тем обильнее она его поливала, пока оно печально не склонилось к земле. Как-то раз я заметил увядающий стебель и подумал:

«Да, тому, кто верит в плохие приметы, сегодня было бы чем поживиться».

Сейчас Дженни вспомнила этот случай, мысленно проделав невероятный скачок от погибшего растения к домашним животным. Погубить растение, завести щенка. Да, в этом определенно кроется некий смысл.

Я внимательно посмотрел на разложенную перед ней газету и заметил одно объявление, по-видимому, особенно заинтересовавшее ее, потому что возле него она нарисовала три крупные красные звездочки: «Щенки лабрадора желтого окраса. Чистокровные, имеют клубный сертификат. Различные оттенки. Родители живут в доме».

– Итак, – начал я, – не могла бы ты еще раз объяснить мне, какая связь между растениями и домашними животными?

– Знаешь, – сказала она, оторвавшись от газеты, – я очень старалась, и что из этого вышло? Я не способна позаботиться даже о дурацком комнатном растении. Это ужасно сложно! А ведь единственное, что от меня требовалось, – просто поливать эту чертову диффенбахию.

Затем последовал логический вывод:

– Если я не могу обращаться даже с растением, как можно доверить мне ребенка? – У нее было такое лицо, будто она вот-вот расплачется.

Озабоченность будущим Ребенком, так я назвал это состояние, стала навязчивой идеей Дженни, и с каждым днем проблема принимала все более крупные размеры. Дженни окончила университет за несколько месяцев до нашей встречи в редакции маленькой газеты в западном Мичигане, и взрослая жизнь маячила где-то за горизонтом. И для меня, и для нее это была первая серьезная работа после получения диплома. Мы питались пиццей, пили много пива, и сам факт того, что однажды откажемся от фастфуда, представлялся нам абсурдом.

Время летело быстро. Мы едва начали встречаться, как оказались в противоположных концах Восточного побережья – я поступил на курсы повышения квалификации и был вынужден переехать. Сначала мы жили в часе езды друг от друга. Затем – в трех. Потом – в восьми, наконец – в двадцати четырех. К тому времени, когда мы закрепились в Южной Флориде и поженились, Дженни стояла на пороге своего тридцатилетия. У всех ее подруг уже были дети, вдобавок ее организм начал посылать странные сигналы. Они свидетельствовали о том, что возможность иметь детей, казавшаяся нам такой очевидной, начинает исчезать.

Я подошел к ней сзади, обнял за плечи и поцеловал в макушку.

– Не волнуйся, – сказал я. Должен признать, она правильно поставила вопрос. Никому из нас раньше не приходилось всерьез ухаживать за живым существом. Конечно, в наших семьях жили домашние животные, но это не в счет: мы-то знали, что родители всегда о них позаботятся. Мы оба мечтали когда-нибудь завести детей, но был ли хотя бы один из нас готов к этому шагу? Дети казались чем-то… страшным. Они выглядели такими беспомощными и хрупкими, словно стеклянные елочные игрушки.

Дженни попыталась улыбнуться.

– Я подумала, что завести собаку – это отличный способ потренироваться, – ответила она.

* * *

Пока мы в темноте ехали на северо-запад, туда, где окраины Вест-Палм-Бич сменяются длинными рядами загородных домов, я обдумывал решение завести щенка. Несомненно, это была огромная ответственность, если учесть, что мы оба целый день проводили на работе. Тем не менее оба осознавали, что нас ожидает, поскольку выросли в семьях, где жили собаки, которых просто обожали. У меня был Святой Шон, а у Дженни – сеттер Святой Винни, домашний любимец. Все самые светлые воспоминания о детстве у нас обоих неразрывно связаны с этими собаками. Мы вместе гуляли, плавали, играли, попадали в разные передряги. Если бы Дженни требовалась собака исключительно ради получения материнских навыков, я бы попытался сменить тему разговора и, возможно, что-нибудь подарил ей, чтобы она не переживала. Но поскольку мы хотели в будущем завести ребенка, то были убеждены, что семья наша не будет полной без собаки, лежащей на коврике у двери. Когда мы начали встречаться (то есть задолго до того, как мысль родить ребенка пришла нам в голову), мы часами могли рассказывать про своих питомцев. Мы говорили, как скучаем по ним и ждем не дождемся, когда у нас появятся уверенность в завтрашнем дне и свой дом, в котором можно завести собаку.

Теперь у нас было и то и другое. Мы жили в городе и в ближайшее время не собирались никуда переезжать. У нас была крыша над головой – дом, который мы считали своим.

Это был прекрасный домик на чудесном маленьком огороженном участке площадью в тысячу квадратных метров, что идеально подошло бы для собаки. Его местоположение тоже полностью отвечало нашему желанию: симпатичный маленький городок, всего лишь в полутора кварталах от Берегового канала, который отделяет Вест-Палм-Бич от особняков Палм-Бич. Наша улица Черчилль-роуд заканчивалась зеленым парком, протянувшимся вдоль побережья на несколько километров. Асфальтированная дорожка, проложенная у береговой линии, отлично подходила для бега по утрам и катания на велосипеде и роликовых коньках. Но прежде всего – для прогулки с собакой.

Наш дом построили в 1950 году, и он в полной мере отражал очарование Флориды: камин, оштукатуренные стены, огромные окна, пропускающие много света, и балконные двери, ведущие в наше самое любимое место – застекленную веранду на задней стороне дома. Наш двор напоминал уютную бухту, затерявшуюся где-то в тропических широтах, где по берегам растут пальмы, авокадо и яркие цветы. Над нашим зеленым участком, словно башня, возвышалось раскидистое манговое дерево, и каждое лето с него падали зрелые плоды с таким звуком, будто кто-то спрыгнул с крыши. Часто, лежа в кровати, мы слышали этот глухой стук о землю: бум! бум! бум!

Мы приобрели этот домик с двумя спальнями и ванной комнатой сразу же после медового месяца и тотчас приступили к ремонту.

Прежние его владельцы, почтовый служащий-пенсионер и его жена, несомненно, отдавали предпочтение зеленой гамме. Так были выкрашены фасад здания, и внутренние стены, и ставни, и входная дверь, а на окнах висели зеленые шторы. Ковровое покрытие, которое бывшие хозяева заказали перед продажей дома, чтобы придать ему товарный вид, тоже было зеленого цвета. Однако этот оттенок не был ни жизнерадостным зеленым с желтоватым отливом, ни холодноватым изумрудным, ни даже лаймовым. Нет, он напоминал цвет рвоты после несварения, только с примесью хаки. В общем, сильно смахивало на военную казарму.

В первый же вечер, проведенный в новом доме, мы отодрали новый зеленый ковролин и выбросили его на улицу. Под ним оказался пол из дубовых досок в отличном состоянии. Складывалось впечатление, что по нему вообще не ступала нога человека. Мы тщательно отциклевали его и покрыли лаком для придания блеска. После этого мы решили потратить большую часть двухнедельной зарплаты на покупку персидского ковра ручной работы и расстелили его в гостиной перед камином. Со временем мы перекрасили все зеленые поверхности и заменили все зеленые вещи – барак почтового служащего постепенно превращался в наш дом.

Казалось, мы наводили порядок с единственной целью: чтобы здесь поселился огромный четвероногий жилец с острыми когтями и большими клыками, с довольно скромным знанием английского, который готов перевернуть здесь все вверх дном.

* * *

– Притормози, дружок, иначе мы пропустим нужный дом, – ворчала Дженни. – Он где-то здесь.

Мы ехали в непроглядной тьме по дну бывшего болота. После окончания Второй мировой войны его осушили, а затем этот участок заселили жители пригородов, которые ценили пасторальную идиллию.

Дженни оказалась права: вскоре фары осветили почтовый ящик с номером дома, который мы искали. Я свернул на гравийную дорожку, которая вела к большому деревянному дому с прудиком и стоящему позади небольшому сараю. У входа нас встретили женщина средних лет по имени Лори и невозмутимого вида крупный палевый лабрадор.

– Это Лили, наша счастливая мама, – сказала Лори после того, как мы представились. Мы заметили, что спустя пять недель после родов живот Лили по-прежнему был раздут, а соски набухли. В знак уважения мы с Дженни присели на корточки, и Лили радостно завиляла хвостом. Она выглядела именно так, как нам представлялась самка лабрадора: добрая, преданная, спокойная и необыкновенно красивая.

– А где же папа? – спросил я.

– О! – воскликнула Лори, замявшись на долю секунды. – Вы о малыше Сэмми? Он где-то здесь, – и быстро добавила: – Думаю, вам не терпится посмотреть щенков.

Она провела нас через кухню в подсобное помещение, переоборудованное под собачью детскую. На полу были расстелены газеты, а в углу стояла коробка с низкими бортиками, обернутая старыми полотенцами. Но мы почти не обратили на это внимания. Да и как можно смотреть на что-то иное, кроме девяти крошечных палевых щенков? Они то и дело натыкались друг на друга, громко возмущаясь приходом гостей. Дженни затаила дыхание.

– О боже, – наконец выдохнула она, – кажется, никогда не видела ничего очаровательнее.

Мы уселись на пол и позволили щенкам полазить по нам, пока счастливая Лили суетилась вокруг них, виляя хвостом и обнюхивая по очереди каждого своего отпрыска, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. Когда я согласился приехать сюда, мы с Дженни договорились: ограничимся просмотром щенков, но не будем спешить с покупкой. «Это же первое объявление, по которому мы позвонили, – убеждал я. – Давай не будем торопиться с решением». Однако уже через минуту стало ясно, что битва мной проиграна. Не осталось и тени сомнения, что, прежде чем наступит рассвет, один из малышей станет нашим.

С одной стороны, Лори была, что называется, нелегальным заводчиком. К выбору чистокровной собаки мы отнеслись как полные чайники, хотя и прочитали на эту тему пособия и знали, что нужно избегать так называемых конвейерных щенков, на разведении которых обычно наживаются заводчики. В отличие от машин у породистых щенков могут проявиться серьезные наследственные заболевания – от дисплазии тазобедренного сустава до слепоты в раннем возрасте из-за близкородственного скрещивания.

С другой стороны, Лори казалась человеком увлеченным. В ней скорее чувствовалась любовь к породистым собакам, нежели стремление к наживе. Она владела всего одной парой лабрадоров, причем сука и кобель в родстве не состояли, что Лори подтвердила документально. Выводок Лили, который мы видели, был вторым и последним, и теперь ей было суждено провести остаток жизни, наслаждаясь простыми радостями деревенской жизни. Поскольку оба родителя вроде бы имелись, покупатель мог лично убедиться в происхождении щенков, хотя кобеля нам так и не показали.

Выводок состоял из пяти девочек (на четырех из них уже поступили заказы) и четырех мальчиков. Лори просила 400 долларов за последнюю девочку и 375 долларов за мальчика. Одного щенка, казалось, особенно взволновало наше с Дженни появление. Он был самым бестолковым в помете и затеял кувыркаться у нас на коленях, карабкался вверх по одежде, лизал нам лица. Он грыз нам ногти удивительно острыми для такого малыша зубами и топтался вокруг на желтовато-коричневых лапах, непропорционально широких для щенка.

– Этого я отдам за три с половиной сотни, – предложила хозяйка.

Дженни хлебом не корми, только предложи скидку. Она приносила домой уйму бесполезных вещей только потому, что ее привлекала цена и появлялась возможность сэкономить. «Знаю, ты не играешь в гольф, – однажды заявила она, достав из машины набор подержанных клюшек, – но ты не поверишь, как дешево они мне обошлись». Вот и теперь я заметил блеск в ее глазах.

– Ах, дорогой, – сладко проговорила она, – давай возьмем этого щеночка!

Что ж, вынужден признать, щенок действительно был очаровательный и игривый. Пока я оценивал ситуацию, шалун едва не перегрыз ремешок на моих часах.

– Надо проверить его реакцию, – сказал я. Прежде не раз рассказывал Дженни, как мы выбрали Святого Шона. Я был совсем маленьким, и отец подсказал мне, что нужно сделать какое-нибудь резкое движение или пошуметь, чтобы отличить робкого щенка от храброго. В ответ Дженни, окруженная пушистыми комочками, закатила глаза, тем самым давая понять: поведение членов семьи Грогэн, мягко говоря, казалось ей странным.

– Серьезно, – настаивал я. – Этот способ работает.

Я повернулся спиной к щенкам, а затем внезапно сделал резкий выпад в их сторону, топнул ногой и крикнул: «Эй!» Комочки не прореагировали на странное движение незнакомца, и лишь один из них выпрыгнул вперед, чтобы грудью встретить опасность. Это был тот самый Щенок-со-Скидкой. Он с энтузиазмом набросился на меня, запутался между щиколотками и яростно атаковал мои шнурки, решив, что перед ним опасные враги, с которыми нужно расправиться.

– Похоже, это знак судьбы, – сказала Дженни.

– Думаешь? – спросил я, подняв щенка с пола и удерживая его одной рукой возле лица.

Я внимательно осмотрел его мордочку. Он в ответ уставился на меня трогательными карими глазками и слегка тяпнул за нос. Я передал щенка Дженни, и он повторил свое приветствие.

– Похоже, мы ему понравились, – заметил я.

Мы сделали свой выбор и выписали Лори чек на 350 долларов. Она сказала, что через три недели Щенок-со-Скидкой подрастет, и тогда его можно будет отлучить от матери и забрать.

Мы поблагодарили хозяйку, напоследок погладили Лили и попрощались.

По дороге к машине я обнял Дженни за плечи и притянул к себе.

– Ты готова в это поверить?! – воскликнул я. – Мы почти завели собаку!

– Вот бы поскорее привезти щенка домой, – ответила она.

Едва мы приблизились к машине, как услышали шум со стороны леса. Кто-то пробирался сквозь кусты, и это существо тяжело дышало. Такие звуки хороши для фильма ужасов. Мы замерли, всматриваясь в темноту. Звук становился все громче, его источник явно приближался. Мгновение спустя в полосе света возник желтый силуэт, который двинулся в нашу сторону. Очень крупное желтое животное. Когда оно пробежало мимо, казалось, даже не обратив на нас никакого внимания, мы поняли, что это гигантский лабрадор. И он ничем не напоминал милую Лили, с которой мы ласкались в доме. Этот пес насквозь промок, лапы и живот были покрыты грязью, язык свешивался из пасти, а с губ капала пена. Взглянув в его глаза на долю секунды, я увидел в них странный, почти безумный, но в то же время радостный блеск, словно пес только что столкнулся с привидением, и эта встреча его позабавила.

В следующий миг зверь с грохотом исчез, скрывшись за домом. Дженни облегченно вздохнула.

– Внутренний голос подсказывает мне, – произнес я, ощутив приступ подступившей тошноты, – только что мы видели папу.