Текст книги "Огонь, гори!"

Глава 4
Женщина на лестнице

Да, Маргарет Ренфру была красива. Точнее, почти красива. Жгучая брюнетка с очень белой кожей. Взору Чевиота предстала одна из полдюжины дамских причесок, модных в этом сезоне. Густые блестящие локоны мисс Ренфру вились до ушей; посередине головы волосы разделял пробор. Кожа у дамы была изумительно белая; лишь на щеках проглядывал легкий румянец. Из-под прямых черных бровей смотрели живые темно-серые глаза. А если нос с широкими ноздрями и был чуть длинноват, то этот недостаток искупали безупречной формы подбородок и рот с темно-алыми блестящими губами.

Маргарет Ренфру изогнула губы в подобии улыбки. Она спускалась по лестнице с прямой спиной, держась рукой в белой перчатке за перила. Лиф ее белого платья, узкого в талии и с широкой юбкой, как у Флоры, был расшит ярко-красными розами.

Да, Маргарет Ренфру была почти красавицей; кроме того, в ней угадывалась сильная личность. Однако – Чевиот никак не мог понять, в чем тут дело, – было в ней что-то, внушавшее ужас или даже отвращение…

Дойдя до подножия лестницы, Маргарет Ренфру вновь заговорила:

– Ах, леди Дрейтон! – И она присела перед Флорой в глубоком книксене.

Даже Чевиот понял, что книксен слишком уж глубок. Преувеличенно, вызывающе глубок. Флора, обернувшись, холодно кивнула.

Вблизи оказалось, что платье на мисс Ренфру старое, заштопанное, хотя и старательно вычищенное. Однако держалась женщина вызывающе, как будто гордясь своей бедностью.

– Простите мою смелость, – обратилась она к Чевиоту, – но я представлюсь сама. Я видела вас в парке – вы катались верхом; я осведомлена о ваших достижениях, сэр. Я Маргарет Ренфру.

На сей раз книксен был настоящим. Живые глаза под прямыми черными бровями изучили Чевиота и составили о нем благоприятное мнение. Но в следующую секунду они остекленели и сделались непроницаемыми.

Чевиот поклонился в ответ.

Слово «достижения» наполнило его душу ужасом. Он вспомнил фразу, прочитанную полковником Роуэном: «Отличный стрелок, борец и фехтовальщик».

В доказательство того, что он был лучшим стрелком из револьвера в лондонской полиции, у него имелся серебряный кубок. Однако еще неизвестно, как он обходится с гладкоствольным оружием, которое заряжается с дула и пули для которого редко отливаются по одному шаблону. О рукопашном бое Чевиот понятия не имел, за исключением нескольких приемов дзюдо. А что касается фехтования… вряд ли он способен отличить рапиру от сабли. Не важно, не важно!

– Ваш покорный слуга, мисс Ренфру. Я тоже имел удовольствие видеть вас, – солгал Чевиот, стараясь держаться как можно непринужденнее. – Насколько я понял, вы родственница леди Корк?

Маргарет Ренфру повысила голос.

– Родственница? Увы! Я всего лишь дочь одной из ее старых подруг. Меня можно назвать бедной родственницей, да и то с натяжкой, я живу щедротами ее милости, сэр.

– В качестве компаньонки, несомненно.

– Что такое «компаньонка»? – вдруг с чрезвычайным любопытством поинтересовалась мисс Ренфру. – Никогда не слышала такого слова! Вы непременно должны как-нибудь растолковать мне его.

Расшитый розами лиф платья то вздымался, то опадал. Будь она проклята! Почему она держится так странно? Почему у нее такой загадочный вид? Она явно демонстрирует ложное смирение; в ней угадывается смесь стыда и гордости. Мисс Ренфру отвела глаза и посмотрела на мистера Хенли.

– Этот… джентльмен, – она тряхнула густыми локонами, – сказал, что вас следует принимать как уполномоченное лицо полковника Роуэна. Отлично, так тому и быть! Прошу вас, следуйте за мной.

Мисс Ренфру круто развернулась, отчего пышная юбка взметнулись веером. Тут послышался шум, и вестибюль наполнился народом.

Из малой гостиной высыпали с полдюжины молодых людей во фраках, и с ними – молодой гвардейский офицер в алом мундире, с жидкими черными усиками-перышками и баками. Все они распространяли вокруг себя аромат бренди и пунша. Из-за тесных фраков, зауженных черных брюк и белейших рубашек-жабо они казались поразительно тонкими, длинными и смахивали на карикатуры.

Впрочем, карикатурами они нисколько не являлись.

– Джек, старина! – послышался незнакомый Чевиоту радостный голос, и почти тут же его руку стиснул в дружеской хватке румяный молодой человек не старше двадцати одного – двадцати двух лет. Курносый нос незнакомца, его широкий рот и подернутые дымкой глаза были заключены в рамку светло-каштановых волос и баков, похожих на баки мистера Ричарда Мейна.

– Фредди! – с нескрываемой радостью воскликнула Флора и протянула молодому человеку левую руку.

– Флора! Оч-чень рад! – вскричал молодой человек и склонился над ее рукой, что-то страстно промычал над нею, поцеловал перчатку, пошатываясь, выпрямился и проговорил: – Господи помилуй! Сколько же прошло? Две недели? Да, не меньше! Ей-богу, я вас обоих уже две недели не видел! – Он ткнул в сторону Чевиота пальцем и расхохотался. – Вот хитрец, ну и хитрец! Не важно. Я т-тебе завидую. Кстати, – он показал рукой наверх, – танцуешь?

– Не сейчас, Фредди. – Чевиот с трудом назвал незнакомого юнца по имени. – Вообще-то я…

«Вообще-то, – подумал он про себя, – если начать задаваться вопросом, кто я и что со мной происходит, я на верном пути к сумасшедшему дому».

К счастью – или к сожалению, – Чевиот отбросил прочь болезненные мысли. Молодой гвардейский офицер с одним капитанским эполетом и красными лампасами на узких черных панталонах вскинул голову и вмешался в разговор.

– В са-амом деле! – томно просюсюкал он высоким, скучающим тоном. – Потанцевать, что ли?

Томный офицер был строен, но притом высок и крепок. Внезапно схватив одного из своих товарищей за кружевное жабо, он оттолкнул его с пути и двинулся вперед.

Чевиот следил за его приближением, волосы у него на голове зашевелились. Он расправил плечи и перевел дух. Гвардейский офицер, который не собирался менять курс ради кого бы то ни было, врезался прямо в него на полном ходу – и тут же отскочил, словно наткнулся на скалу.

Фредди завопил от восторга. Гвардейский офицер не обрадовался.

– В чем дело? – протянул он тем же скучающим тоном. – Смотрите, куда идете, приятель! Кстати, кто вы такой?

Чевиот не удостоил его ответом.

Маргарет Ренфру, успевшая подняться на один пролет, бросала на Чевиота косые взгляды. Он обратился к ней:

– Будьте добры, мисс Ренфру, покажите дорогу.

– Я с вами разговариваю, приятель! – рявкнул гвардейский офицер, хватая Чевиота за левую руку.

– А я с вами не разговариваю, – ответил Чевиот, выворачиваясь и сбрасывая руку приставалы. – Думаю, в этом нет необходимости.

Длинное лицо капитана Хогбена под черными усиками-перышками и баками сделалось алым, как его мундир. Потом он побледнел, как смерть.

– Господи! – прошептал он, начиная стаскивать перчатку с правой руки. – Господи!

Четверо друзей тут же с хохотом и криками накинулись на него и потащили наверх; капитан брыкался и вырывался.

– Держи себя в руках, Хогбен!

– Ты ведь не вызовешь на дуэль лучшего стрелка в городе? Куда тебе!

– Хогбен, тебя ждет Изабелла! Она сохнет по тебе, гуляка! Клубок подвыпивших друзей ударился о стену рядом с мисс Ренфру; та в ярости отшатнулась. Молодые люди заковыляли дальше, вверх по лестнице. Чевиот поймал на себе долгий злобный взгляд гвардейского офицера; черные волосы его развевались, лицо склонилось над перилами.

– Я тебе это припомню, – пригрозил он.

Молодой человек по имени Фредди, приятельски подмигнув Флоре и Чевиоту, с трудом побрел следом. Фалды фраков молодых людей развевались и хлопали, когда они с радостными возгласами и улюлюканьем гнались за своей жертвой. Миг – и они скрылись из вида.

Маргарет Ренфру дернула плечом.

– Молокососы, – равнодушно проговорила она. – Какие они скучные! Нет, мне подавайте человека постарше и поопытнее!

Теперь она не смотрела на Чевиота. Ее взгляд, загадочный и непостижимый, был направлен куда-то поверх его плеча.

Наконец она развернулась и начала осторожно подниматься по лестнице.

Если Флора и сердилась, то никак не показала своего гнева. Чевиот чувствовал исходящие от нее смущение, неуверенность, даже страх.

– Ты терпеть не можешь добрых советов, – тихо произнесла она. – Но прошу тебя, будь осторожен в одном.

– В чем?

– Умоляю, не ссорься с капитаном Хогбеном.

– Вот как?

– Не дразни его и не шути с ним… Всем известно, что он нечестно играет. Отчего-то мне кажется, что он принесет тебе горе.

– Как ты меня пугаешь!

– Джек!

– Я сказал только: «Как ты меня пугаешь».

Флора стиснула руки в меховой муфте.

– И еще… ты был не слишком-то радушен с бедным Фредди Деббитом.

Чевиот остановился, дойдя почти до верхней ступеньки, и снова приложил ладони ко лбу. Его голос звучал чуточку громче, чем голос Флоры:

– Флора, сколько раз можно просить у тебя прощения? Сегодня я просто не в себе.

– Думаешь, я ничего не заметила? Ведь я только и стараюсь тебе помочь! – Она снова замолчала, смутившись. Казалось, ее мысли унеслись куда-то далеко. – У Фредди, бедняжки, нет ни гроша за душой, хоть он и сын лорда Лоустоффа. Но он обожает тебя; за это я его и люблю. Пусть он обижает леди Корк, когда вышучивает ее и сочиняет о ней небылицы…

– Небылицы? Что за небылицы?

– Да так, фантазии. О ворах – раз уж тебя так беспокоит ее проклятый птичий корм.

– Флора, что такое? Ну-ка рассказывай!

– Фредди уверяет всех, будто какой-то злоумышленник хочет украсть любимого попугая леди Корк, который курит сигары. А еще Фредди говорит, что он бы не стал утруждать себя, взламывая замок ее шкатулки; он просто унес бы ее с собой.

– Вот оно как! – Чевиот прищелкнул пальцами. – Вот, значит, как!

Они дошли до верхней площадки и оказались в просторной, ярко освещенной галерее. Чевиот отвлекся от разговора и принялся с интересом озираться по сторонам.

Галерея была оформлена в китайском стиле, бывшем в моде сорок лет назад; в 1829 же году обстановка выглядела чуточку старомодной. Стенные панели, покрытые черным лаком и расписанные золотыми драконами, сверкали при свете масляных ламп под кружевными шелковыми абажурами на фарфоровых, полых ножках. Лампы стояли на маленьких низких столиках черного тика. В простенках между столиками с обеих сторон располагались резные тиковые стулья.

Оглянувшись, Чевиот увидел, что слева, сзади от него, находятся закрытые двойные двери, выкрашенные яркой оранжевой краской и расписанные золотыми узорами. За ними, очевидно, была бальная зала; оттуда доносились гул голосов и бренчание настраиваемых скрипок.

Все остальные двери здесь были также оранжевые с золотом. Они отчетливо выделялись на фоне черных лакированных стен. Вторые двойные двери находились в противоположном конце галереи. Справа, довольно далеко друг от друга, в галерею выходили еще две одинарные двери, расписанные так же. Тусклый ковер испещрили грязные следы.

– Мистер Чевиот!

Но Чевиот разглядывал птичьи клетки.

– Мистер Чевиот! – снова позвала его мисс Ренфру, останавливаясь у двойных дверей в конце галереи.

Клеток было восемь. Они свисали с потолка над тиковыми стульями – по четыре с каждой стороны. В каждой клетке сидела канарейка; все птички беспокойно метались по клеткам, некоторые возбужденно чирикали. Позолоченные клетки были очень большими. На это Чевиот и надеялся.

Протянув руку, он вытащил из одной клетки фарфоровую, довольно вместительную мисочку с кормом. Клетка закачалась; канарейка громко пискнула и забила крылышками. Осторожно ставя на место кормушку, он краем глаза следил за мисс Ренфру; та судорожно стиснула руки.

– Довольно невежливо с вашей стороны заставлять ждать леди Корк! – крикнула она.

– Мисс Ренфру, – неожиданно звонким голосом вмешалась Флора, – я уверена, леди Корк не станет возражать, если я еще на секунду задержу мистера Чевиота.

– Вы ведь обычно так и поступаете, верно? И все же… Именно сейчас?

– Да, особенно сейчас.

– Знаете ли, у леди Корк дело чрезвычайной важности!

– Не спорю с вами, – любезно согласилась Флора. – Но у меня тоже. Минута, не больше, идет?

Собираясь возразить, Чевиот повернулся к Флоре и так и застыл на месте. Он впервые видел ее при свете.

Она оказалась выше, чем он представлял; фигура у нее была стройнее и пышнее. Возможно, в карете она показалась ему скорее маленькой из-за тихого голоса и изящных рук. Сейчас же он увидел, какая у нее гладкая кожа, каким ярким румянцем залились ее щеки. На губах играла соблазнительная улыбка. От ее вида у него захватило дух.

В ту же секунду двойные двери за спиной мисс Ренфру, очевидно ведущие в будуар леди Корк, открылись и тихо закрылись.

Из будуара выскользнула смуглая девушка восемнадцати-девятнадцати лет. Кружевной чепец закрывал уши; длинный фартук также был отделан кружевом. Она была хорошенькой, с лучистыми карими глазами, которые часто кажутся черными и всегда выразительны.

Увидев Маргарет Ренфру, девушка пробормотала:

– Прошу прощения, мисс! – Она заспешила к лестнице. По пути присела в книксене перед Флорой, бросив на нее взгляд, исполненный искреннего обожания.

– Мистер Чевиот! – позвала мисс Ренфру. – Не пора ли, в конце концов?…

– Мадам! – перебил ее чей-то важный голос.

Чевиот совсем позабыл о мистере Хенли, который поднялся наверх следом за ними, но искренне обрадовался тому, что приземистый коротышка тоже здесь.

– С вашего позволения, мадам, – продолжал старший клерк, обращаясь к мисс Ренфру и ковыляя к ней, – я возьму на себя смелость и войду первым. Мистер Чевиот не заставит себя ждать. Обещаю.

– Как хотите!

Маргарет Ренфру открыла одну половинку дверей и вошла. Метнув на Чевиота и Флору быстрый умоляющий взгляд из-за рыжеватых бакенбардов, мистер Хенли вошел следом и закрыл за собой дверь. Они остались одни в цветистой, разукрашенной галерее.

– В чем дело? – осведомился Чевиот. – Что ты собиралась мне сказать?

Флора вскинула голову, пожала плечами и отвела взгляд.

– Надеюсь… – прошептала она, – если я не слишком многого прошу, ты можешь уделить мне один, всего один танец?

– Танец? И все?

– Все?! – повторила Флора, округляя глаза. – Все?!

– Я не могу, Флора! Я на службе.

Он произнес эти слова с выражением, дававшим понять, что не может ей противиться, и она прекрасно это поняла. Именно поэтому сердце ее растаяло, и она не стала настаивать на своем.

– Да, – проговорила она, криво улыбнувшись, – полагаю, твое ужасное полицейское дело должно идти в первую очередь. Как бы там ни было, следующий танец – вальс; некоторые до сих пор находят его неприличным. Ну и ладно! В таком случае я посижу здесь. – И Флора тут же грациозно и томно опустилась на резной стул. – Подожду, пока ты не освободишься.

– Тебе нельзя ждать здесь!

– Почему? Я не посмею войти в бальную залу; еще решат, что я явилась без кавалера! Почему мне нельзя здесь ждать?

– Потому что… да не знаю я! Просто нельзя, и все! – Чудовищным усилием Чевиот взял себя в руки. – В общем… если ты хочешь мне помочь…

Флора с готовностью подалась ему навстречу:

– Да, да! Сделаю все, что хочешь!

– Та темноглазая девушка в кружевном чепце, которая только что прошла мимо… Я верно решил, что она горничная леди Корк? Как ты ее называла – Соланж?

– Да, но зачем?…

– Вот что я от тебя хочу. – И Чевиот наскоро объяснил, в чем дело.

Флора вскочила.

– Ах, я все сделаю! – воскликнула она, кусая губы. – Хотя мне как-то… неприятно!

– Но почему? Что тут неприятного?

– Не важно. – Ее глаза, темно-синие и сияющие при свете ламп, встретились с его глазами. – Ты ведь что-то ищешь? И по-твоему, что-то подозрительное?

– Да.

– Что ты ищешь? Кого подозреваешь?

– Не могу сказать, пока не могу. Я еще не уверен, что напал на нужный след. Я должен навестить драконшу-хозяйку, а времени у нас мало. – В памяти всплыл накрытый внизу холодный ужин. – Флора! Скажи, леди Корк всегда присоединяется к гостям за ужином?

– Да, конечно. Всегда!

– В какое время здесь ужинают?

– Разумеется, в полночь! – Она как-то странно посмотрела на него. – Потом, как тебе, конечно, известно, танцы продолжаются до часу или до двух часов ночи. Мы… как я говорила, ужасно опоздали. Мне даже не дали программы танцев; по-моему, это верх неприличия. Который сейчас час?

Механически, не думая, Чевиот вытянул левую руку и закатал рукав, чтобы посмотреть на наручные часы. Но никаких часов на руке не оказалось. Флора наградила его очередным удивленным взглядом.

Тогда он сунул руку в левый жилетный карман. Там лежал тяжелый золотой репетир. Как он ни старался, крышка не открывалась.

– Джек! – ужаснулась Флора. – Неужели ты не в состоянии открыть собственные часы?

Если бы не ее присутствие, он никогда не допустил бы такой оплошности. Чевиот нажал на стерженек; крышка отскочила.

– Без двадцати пяти минут полночь, – произнес он и откашлялся.

– О боже! – молитвенно прошептала Флора, затем, тяжело дыша, сказала: – Сначала я думала, что ты шутишь. Ты ведь не… нет, невозможно… после всего, что ты обещал!…

И она упорхнула по тусклому ковру, между черными лакированными стенами и золотыми драконами, к той лестнице, по которой спустилась Соланж.

– Флора! Что я сделал?

Ответа не последовало. Красавицы след простыл.

Чевиот с щелчком закрыл часы, ощутив тяжесть цепочки и печаток, когда засовывал их в карман. На лбу у него выступила испарина.

Как бы он хотел разгадать, что кроется за каждым словом, произнесенным в этом доме. Чевиот ощущал множество подводных течений, хотя не был в состоянии их истолковать. Возможно, его скоро унесет мощным отливом. И все же…

– Не выйдет! – произнес он вслух и, расправив плечи, громко постучал в двойные двери. Он не мог предугадать того, что через двадцать минут здесь произойдет убийство, вызванное отчасти его собственными словами и поступками.

Глава 5
Убийство в ритме вальса

– Входите! – отрывисто крикнули из-за двери. Чевиот повернул ручку и толкнул одну из створок.

Его встретил такой отталкивающий, такой нечеловеческий скрипучий смех – «Ха-ха-ха!» – что на секунду он подумал, будто так смеяться может лишь старуха, сидящая у камина напротив и сжимающая палку с изогнутым набалдашником.

Леди Корк оказалась низкорослой – не толстой, а скорее полноватой, почти без шеи. Из-под белого чепца с оборками, стоящими почти вертикально, выбивались сивые космы. Платье на леди Корк также было белое. И все же, невзирая на возраст, она сохранила белизну кожи. На лице, отмеченном печатью былой красоты, сверкали маленькие глазки. Они хитро и выжидательно уставились на Чевиота.

– Так, так… Закройте дверь! – громко приказала старуха. Чевиот исполнил приказание.

С противоположной стороны камина, словно любимая компаньонка, устроился на деревянной жердочке крупный красно-зеленый попугай ара. Попугай сидел не в клетке; он был привязан к жердочке за тонкую цепочку, накинутую на лапку. Попугай склонил набок голову с розовато-лилово-белым хохолком и тоже хитро сощурил один глаз. Потом распушил перья, застучал когтями по жердочке, как гость, который вытирает ноги о дверной коврик, и, запрокинув клюв, залился тем нечеловеческим скрипучим хохотом, который Чевиот уже слышал.

У Чевиота по спине побежали мурашки.

– Полагаю, леди Корк?

– Полагаете? Господи, помилуй! Разве вы этого не знаете?

– Я сотрудник полиции, леди Корк…

– Что-о?! Что такое «сотрудник полиции»?

– И пришел, чтобы задать вам несколько…

– Ну и дела! – возмутилась леди Корк. – Ну и манеры у сына Джорджа Чевиота! Ни одного комплимента! Ни слова о том, как хорошо я выгляжу для моих лет! Да, нечего сказать, ну и нравы у современной молодежи!

Чевиот взял себя в руки и постарался сдержаться.

Пусть леди Корк окружают шаткие столики, полочки с черепаховой инкрустацией, плетеные стулья и фарфоровые вазы. Пусть розовые стены увешаны картинами, миниатюрами в золоченых и серебряных рамах, руки старых мастеров. Да и сама леди Корк явный представитель восемнадцатого столетия – даже от ее тяжелого белого платья веет стариной. Пусть так. Ему все равно необходимо не только найти к ней подход, но и подобрать нужные для этого слова!

– Я не одинок, мадам, – улыбнулся Чевиот. – Вот, например, помнится мне, покойный доктор Сэм Джонсон при первой встрече тоже не осыпал вас изысканными комплиментами!

Леди Корк раскрыла от изумления рот.

– Да, я читал, что он назвал вас «дурочкой»; однако он же назвал вас «очаровательной»; а немного погодя очень изящно извинился за «дурочку». Позвольте же, мадам, предложить вам и комплимент, и извинение при первой встрече, а не при второй!

Последовала пауза. Леди Корк была потрясена. Она смерила гостя пристальным взглядом – и вдруг, словно опомнившись, заговорила. Тон ее уже был совершенно иным.

– Какое удовольствие для меня, сэр, – пропела она с истинным достоинством великосветской дамы, – принимать джентльмена, который иногда посвящает свой досуг чтению книг, а не картам и не костям. Ваш комплимент тем ценнее, что он запоздал – вы, словно колдун, извлекли его из рукава!

– Умоляю, мадам, не называйте меня колдуном! Наоборот, я готов процитировать строки мистера Босуэлла: «Я призываю к высшим силам, дабы хранили меня».

– Маг! – вскричала леди Корк. – Чародей!

«О боже! – в отчаянии подумал Чевиот. – Ну и посмешище же я из себя строю!»

Положение казалось еще безнадежнее из-за того, что Маргарет Ренфру, прислонившаяся к мраморному камину, наблюдала за ним с иронической улыбкой.

Мистер Хенли устроился в некотором отдалении, как и пристало клерку; он приготовил перья, хотя писать пока было нечего. Однако тактика Чевиота оказалась верной.

– Мой милый юноша, – радушно обратилась к нему леди Корк, – садитесь! Прошу вас, садитесь! Да садитесь же, голубчик! – Лицо ее просияло и оттого стало вдруг живым и выразительным, как у юной девушки. Она указала костылем на стул конского волоса с широкой спинкой, стоявший рядом с насестом попугая.

Птица, злобно оживившись, царапала когтями жердочку и издавала булькающие звуки. Чевиот разглядывал попугая с такой же неприязнью, с какой тот разглядывал его.

– Фу, как не стыдно бояться! – насмешливо произнесла леди Корк. – Он не налетит на вас, бедняжка, после того, как я приказала приковать его к цепочке. За всю жизнь он совершил всего одно преступление. Хотите узнать какое?

– Рад буду послушать.

– Он пытался ухватить короля за чулок. Но то был мелкий проступок, а не преступление, – сурово уточнила леди Корк. – А преступление он совершил, когда сбежал, отхватив кусок ноги леди Дарлингтон.

Никто не улыбнулся, хотя хозяйка, казалось, ждала одобрения. Очевидно, собственные слова напомнили леди Корк о поручении Чевиота. Хотя приземистая плотная фигура в кресле дышала неизъяснимым достоинством, выражение лица леди Корк было нерешительным; Чевиот догадался, что старухе сильно не по себе.

– Хм… Полагаю, вам рассказали о нашем… пустячном дельце?

Чевиот сел.

– Дело может оказаться не таким пустячным, как вам кажется, – отозвался он.

По комнате словно бы пробежал холодок. Леди Корк принялась ворошить костылем угли на каминной решетке.

– Я знаю все, – продолжал Чевиот, – кроме того, откуда украли корм. Может быть, из кухни? Из кладовой? Из буфетной?

– Нет, нет, нет! – вскричала леди Корк, поднимая голову. К сожалению, в будуаре не было ни одной клетки. – Как бишь его? Да вы знаете. Из таких плошек, в какие насыпают корм в клетках.

– Да. Так я и думал. Но мы должны убедиться наверняка и не гадать. Мадам, сколько клеток с птицами имеется в доме?

– В моей спальне живут четыре попугая. – Леди Корк показала на дверь в стене справа. Значит, спальня имеет второй выход, в галерею. – Четыре попугая! – повторила она с нажимом. – И еще шесть клеток; там птички все разные, но все заморские, чудесные; они живут в столовой рядом с моей спальней. И восемь канареек – да вы, должно быть, видели их в коридоре. Вот и все.

Она еще дважды стукнула костылем. Значит, птицы содержатся почти во всех комнатах на этаже; только в бальной зале их не было.

– Сэр! – послышался сзади свистящий шепот мистера Хенли. – Хотите, чтобы я записывал?

Чевиот решительно кивнул. Однако леди Корк показалось, что кивнул он исключительно ей.

– Кормушки, насколько я понимаю… м-м… обкрадывали дважды?

– Точно! Первый раз во вторник, то есть три ночи назад, и еще раз в четверг, то есть вчера вечером. Как корова языком слизнула – ни семечки на полу; да вдобавок среди ночи.

– Спасибо, мадам. Значит, ограбили все восемнадцать птичьих клеток?

– Нет, нет, нет, нет! – Леди Корк изумленно покачала головой. – Всего пять. Четыре во вторник, в самой моей спальне, пока я спала. И одну клетку с канарейкой вчера – в коридоре. Вы скажете – немного. Но я просто сама не своя. Господи, воля твоя, как я рассердилась!

– Тетя Мария!… – встрепенулась мисс Ренфру, словно желая возразить.

– Помолчи, милочка!

Чевиот оставался невозмутимым.

– Позвольте спросить, мадам. За клетками ухаживает – то есть чистит их и так далее – один человек?

Леди Корк с довольным и гордым видом кивнула, тряхнув белым кружевным чепцом.

– Спросить позволю… и да, ухаживает. Да! Джабило.

– Прошу прощения, кто?

– Джабило! Черный мальчик, – объяснила леди Корк, поднимая руку фута на четыре над полом. – Мой личный слуга; для него сшили особую зеленую ливрею и шапочку с черными перьями. Провалиться мне на месте, ни у леди Холланд, ни у леди Чарлевилль ничего подобного нет.

– Охотно верю, мадам. Полагаю, вы не храните в доме денег?

– Денег? Денег?! Долой богатеев! – крикнула богатая леди Корк, убежденная сторонница вигов, и стукнула костылем по столу. – Если они проведут билль о реформе, я на радостях вывешу в окнах флаги! Помяните мое слово, вывешу!

– А драгоценности? Можно ли, мадам, взглянуть на ваш сейф?

Леди Корк, несмотря на свои восемьдесят четыре года, не колебалась ни секунды.

Поднявшись с кресла, она быстро засеменила по комнате, на ходу вытаскивая из-за корсажа цепочку, на которой висело два ключа.

Отперев деревянный шкафчик, она открыла дверцу и сняла с полки шкатулку черного дерева – сравнительно небольшую, окованную железом. Леди Корк подняла шкатулку и водрузила ее на шкафчик, сдвинув на край синюю вазу.

Чевиот подошел.

Старуха отперла шкатулку и откинула крышку.

– Вот! – объявила она и поспешила назад, в кресло, как будто умывая руки после неприятной работы.

– Примите мою почтительную благодарность, мадам.

До сих пор в комнате не было слышно ни звука, если не считать скрипа пера мистера Хенли. Иногда, если он слишком глубоко макал перо в чернильницу, слышался стук. Леди Корк не обращала на него никакого внимания. Но Маргарет Ренфру время от времени взглядывала на старшего клерка, встряхивая густыми локонами. Перо остановилось.

Чевиот слышал, как у него в кармане тикают часы. Время, время, время!

Шкатулка не была прочной; у нее даже не было плотной подкладки. Если не считать тиары и нескольких браслетов, в ней находились мелкие украшения, хотя и усыпанные драгоценными рубинами, изумрудами и бриллиантами. В шкатулке хранились кольца, подвески, крохотные часики; Чевиот все пересчитал, выкладывая каждую вещь на шкафчик.

Наконец тишину нарушили звуки вальса, донесшиеся из бальной залы.

Он никогда не поверил бы, что скрипки и арфа могут производить столько шума или что вальс в ритме «раз-два-три» можно исполнять в таком быстром темпе. Танцоры закружились под музыку с радостными возгласами. Чевиот живо представил, как они носятся по натертому до зеркального блеска полу, то приседая, то кружась.

Послышался тихий настойчивый стук. Кто-то стучался в двойные двери, ведущие из коридора.

– Простите, – вежливо поклонился Чевиот.

Он поспешил к дверям по толстому ковру и приоткрыл створку всего на несколько дюймов.

За дверью стояла Флора. Она – случайно или умышленно – не смотрела на него и протягивала ему – отчего-то левой рукой – свернутый трубкой лист бумаги.

Взяв записку, Чевиот закрыл дверь и вернулся к шкафчику. Драгоценные камни причудливо переливались в тусклом свете, бросая отсветы на розовые стены, увешанные картинами. Развернув записку, он, не торопясь, ее прочитал.

– Что? – спросила леди Корк со своего места. – Что еще? Поскольку мистер Хенли с трудом ворочал шеей над тугим воротничком, Чевиот сделал ему знак, чтобы тот продолжал стенографировать, а сам, улыбаясь, намеренно не спеша направился к своему стулу.

– Леди Корк, – сказал он, – я насчитал в шкатулке тридцать пять предметов. А если верить моим сведениям, их должно было быть сорок. Где еще пять?

– Ну, если вы об этом… – Старая леди замолчала.

– Говорите, мадам! – пылко и убедительно попросил Чевиот: в прошлой жизни ему нередко удавалось воззвать к разуму свидетелей. – Разве не лучше рассказать всю правду?

Громкая музыка на мгновение стала еще громче и вдруг оборвалась.

– Кто дал вам записку?

– Не важно, мадам. А важно то, что недостающие пять вещиц украдены. Ведь так?

– Ха-ха-ха! – проскрипел попугай, затем заплясал, затрясся и захлопал крыльями.

Краем глаза Чевиот заметил, как вдруг выпрямилась и застыла в неестественной позе Маргарет Ренфру. Ее блестящие красные губы (помада?) приоткрылись, словно бы в изумлении.

– Вы обвиняете меня, – громко, но без выражения спросила леди Корк, – в том, что я украла собственные побрякушки?

– Не украли, мадам. Просто спрятали.

– Так болтал Фредди Деббит!…

– Да. Видимо, Фредди Деббит много чего наболтал. Среди прочего – не сомневаюсь, что он подражал вашей манере говорить и вашим жестам, – он утверждал, будто вор унесет весь ваш сейф целиком. По нашему опыту, леди Корк…

– Чьему опыту?

– …женщины инстинктивно стремятся спрятать ценные вещи и держать их под рукой, если считают, что им угрожает опасность – и особенно в том случае, если предметы навевают воспоминания о прошлом. – Чевиот по-прежнему говорил тихо, ласково, убедительно. – Трудно придумать лучшее место, чтобы спрятать кольца, броши, да любые мелкие ювелирные изделия, – продолжал он, – чем кормушка в птичьей клетке. Отдаю должное вашему уму. Кто заподозрит? А если заподозрит, попытка вытащить ночью кормушку из клетки вызовет шум и сразу выдаст вора. Итак, вы спрятали в птичьи клетки самые ценные вещицы. Я правильно говорю?

– Да! – подтвердила леди Корк.

Ее доконали слова «навевают воспоминания о прошлом». Она повернула короткую шею и уставилась в огонь. Из-под морщинистых век вытекли две слезы и побежали по щекам.

– Остались от мужа, – поведала она, обращаясь к камину и слегка задыхаясь. – Да! И еще от одного человека… он умер шестьдесят лет назад.

От громкой музыки разболелась голова.

– Позвольте вам напомнить, – тихо произнес Чевиот, – что те драгоценности украли. И вор до сих пор не найден.

Леди Корк кивнула, не глядя на него.

– Тетя Мария! – вмешалась мисс Ренфру голосом, исполненным глубокого сострадания. – Вора найдут. Не бойтесь. Кстати, скоро полночь. Должно быть, гостям уже предложили поужинать. Позвольте мне уйти?