Текст книги "Восемь мечей"

Глава пятая
След

– Добрый день, Морли, – невозмутимо произнес епископ. – Джентльмены, позвольте представить: Морли Стендиш, сын полковника Стендиша… Что случилось с вашими ботинками?

Морли Стендиш поднялся с земли, отряхивая колени. Серьезный, коренастый, лет тридцати пяти, он казался копией отца, хотя и превосходил полковника в интеллектуальном плане. Его лицо с крупными чертами было не лишено привлекательности, а пресловутые усики щеточкой свидетельствовали о целеустремленности. Одет он был в свободный темный пиджак и черный галстук, – видимо, таким образом он желал отдать дань уважения покойному отцу своей невесты. И это многое о нем говорило: правильный, не чуждый как религиозности, так и жизнелюбия, сочетавший в своем характере некоторую порывистость с чувством юмора.

– Да так, брякнул просто, – после недолгого молчания проговорил он. Донован никак не мог разобрать, злость или усмешка сверкнули в его глазах. Морли переводил взгляд с одного на другого. – С вами когда-нибудь так бывало? Кто-то подкрадывается к вам, а вы пугаетесь и выдаете первое, что пришло на ум.

Полуулыбка сползла с его лица.

– Мерч сказал мне, сэр, что и вы, и мой отец осведомлены о произошедшем. Плохо дело. Я отправил Бетти телеграмму, не хотел, чтобы она узнала обо всем из газет. Я уж было начал организовывать похороны. Но Мерч предположил, что вы пригласите людей из Скотленд-Ярда, так что до их приезда нам лучше не прикасаться к трупу. Эти господа… – он оглядел Донована и доктора Фелла, – если они из Скотленд-Ярда, то, надеюсь, быстро все тут осмотрят, и гробовщик приступит к делу.

Епископ кивнул. Ему явно пришлась по душе прагматичность Морли Стендиша.

– Это доктор Фелл, его направил нам в помощь мой… хм… хороший знакомый, старший инспектор. С ним наше расследование быстро продвинется…

Он как-то неуверенно кивнул в сторону доктора, который дружелюбно подмигнул Стендишу.

– А это мой сын, Хью, я вам о нем рассказывал. Командуйте, доктор. Не зайти ли нам в дом? Мистер Стендиш как раз сообщит нам все факты.

– Да-да, – сказал доктор Фелл и указал большим пальцем в сторону дома, – а тот самый камердинер, он сейчас где?

Стендиш настолько старательно скрывал свое удивление при взгляде на доктора, что это было заметно. Он полагал, что молодой специалист из Скотленд-Ярда – это Донован, и тот факт, что расследование будет вести доктор Фелл, сбил его с толку.

– Да, – ответил Морли. – Прошу, входите. Ахиль, повар, отказался здесь оставаться. Говорит, в доме завелись призраки. Но Сторер будет здесь столько, сколько потребуется.

– Нет нужды спешить, – благодушно отозвался доктор Фелл. Он кивнул в сторону лестницы, ведущей к боковому проходу на веранду. – Присядьте, мистер Стендиш. Отдохните. Вы курите?

– Конечно, если бы мы вошли в дом… – рассуждал епископ.

– Вздор, – ответил доктор Фелл. Он не без труда опустился на резную скамейку напротив и этим поставил точку в споре. Морли Стендиш тяжело плюхнулся на ступеньку и потянулся за трубкой. Какое-то время доктор Фелл помалкивал, колупая кирпичную стену концом своей трости и покряхтывая от усилий, вложенных в то, чтобы усесться. А затем произнес довольно бесцеремонно: – Как думаете, кто убил Деппинга, мистер Стендиш?

Услышав это необычное начало, епископ смиренно сложил руки на груди. Все это выглядело странно – доктор Фелл будто заседал в суде, большой, задумчивый, а на деревьях позади него щебетали птицы. Морли Стендиш взглянул на доктора, прищурившись.

– Думаю, тут и сомнений-то быть не может, – отозвался он. – Бандит, который навестил его, тот, с американским акцентом. – Он вопросительно нахмурился.

– Спинелли, – самодовольно вставил епископ.

– Бога ради, – свирепея, произнес доктор Фелл, – можете вы помолчать? Кажется, я здесь командую.

Морли Стендиш подпрыгнул на месте. Он явно был озадачен, если не сказать – потрясен.

– Вам и имя его известно? Что ж, припоминаю. Епископ Донован был прав. Если бы у нас только хватило ума послушать его, когда он сообщил нам о незнакомце, этого всего не произошло бы, – с горечью отозвался он. – Отец мой, конечно, достойный человек, и… – Он замолк в нерешительности. – А, не берите в голову. Но мы могли это предотвратить.

– Меня вот что интересует, – проговорил доктор Фелл, – какие следы его пребывания вы сегодня обнаружили? Я так понимаю, Спинелли еще не выследили?

– Я не особенно много знаю. Не виделся с Мерчем с полудня.

– Хм. Итак, мистер Стендиш, как вы думаете, зачем Спинелли было убивать вашего потенциального тестя? Что могло связывать судимого американского вымогателя с таким безобидным и ученым пожилым джентльменом, как мистер Деппинг?

Стендиш прикурил трубку и отбросил прочь спичку, перед тем как ответить. Его крупное лицо приняло еще более бесстрастное выражение.

– Зачем же вы, мистер… ой, то есть доктор Фелл, спрашиваете меня об этом? Я знаю не более, чем… ну, мой отец. Зачем вы спрашиваете меня?

– Мисс Деппинг вам, случайно, ничего о нем не рассказывала?

– Эх, – выдохнул Стендиш и вперился в доктора взглядом, – знаете, это довольно личный вопрос. Однако ответ прост. Бетти, мисс Деппинг, едва знала своего отца. И мать свою она не помнит. С семи или восьми лет она жила в Триестском монастыре. Потом ее отправили в один из этих суперстрогих французских частных пансионов. А когда ей исполнилось восемнадцать, ей, ну, осточертело это, она набралась смелости, вырвалась и сбежала… – Вдруг правильное выражение лица правильного Морли Стендиша сменилось на смущение, и он усмехнулся. – Сбежала, господи Исусе! Чертовка, а? – воскликнул он, обмахнул свои усики и хлопнул себя по колену. – А потом старый ублю… мистер Деппинг нанял ей компаньонку, такую учтивую тетушку, чтобы та жила с ней в Париже. За все это время она виделась с ним раз-два и обчелся. Но она писала ему письма в Лондон. Лет пять назад, когда ей было двадцать, он неожиданно объявился и сообщил, что собирается отойти от дел. Самое забавное, что, хоть он всегда переживал за нее и опасался, что она попадет в какую-нибудь историю, он никогда не предлагал ей жить с ним… – Посреди рассказа Стендиш вдруг передумал и затараторил: – Не передавайте этого никому, пожалуйста. Это единственное, о чем я осведомлен больше моего отца. Я все понимаю, но…

– Наводит на кое-какие мысли, доктор. – Губы епископа скривились. – Помнится, в семьдесят шестом в Риге было что-то подобное, а потом в Константинополе в девяносто пятом, а еще в девятьсот девятом в Сент-Луисе.

– Вам ведь кое-что известно, не так ли? – задорно спросил доктор Фелл, глядя прямо на Морли Стендиша. – Чем Деппинг занимался?

– Наверное, какой-то бизнес в Сити.

– Мм. Любопытно, – произнес доктор Фелл, нахмурившись. – Обычно если хотят представить кого-то уважаемым человеком и придать ему веса, то говорят, что у него бизнес в Сити. Отчего ж о нем здесь идет дурная слава?

Стендиш вдруг стал суетливо обороняться, точно как и его отец.

– Дурная слава? – переспросил он. – Что вы имеете в виду?

В воздухе повисла тишина. Доктор Фелл лишь покачал головой и затем благожелательно посмотрел на Стендиша. Какое-то время он молча глядел на него, склонив набок массивную голову.

– Уф, – сказал Морли Стендиш и откашлялся. – То есть почему вы думаете, что о нем шла какая-то дурная слава?

В его тоне звучал едва уловимый вызов, доктор кивнул:

– Что ж, как минимум один человек назвал его той еще занозой, и даже ваш долготерпеливый отец не стал возражать. Кроме того, вы сами отозвались о нем как о «старом ублю…». Так ведь?

– Я имел в виду вот что, – торопливо ответил Морли, словно защищаясь. – Однако к этому следует отнестись без предвзятости. Видите ли, единственное, из-за чего над ним посмеивались или недолюбливали его, так это из-за привычки приударять за девушками не старше моей сестры, хотя ему самому было уже далеко за шестьдесят. Может, у него были своеобразные представления о галантности, но вместе с этим он был такой весь из себя чопорный, такой педант, что это как-то к нему не шло. Казалось несколько, ну, непристойным.

Изложив свои соображения, будто затверженный урок, Стендиш прикусил мундштук и с некоторым вызовом поглядел на доктора Фелла.

– Старый распутник, значит? – ухмыльнулся доктор. – Он ведь никому на самом деле не причинял вреда, не так ли?

Стендиш расслабил свои напряженные губы.

– Спасибо, – произнес он, несколько успокоившись. – Я боялся, вы воспримете мои слова слишком серьезно. Вреда? Боже, нет, конечно, однако многих он раздражал… Особенно Хэнка Моргана. Самое смешное, что вы едва ли найдете кого-нибудь снисходительнее Хэнка. Хотя, думаю, бесила его прежде всего манера Деппинга разговаривать как зануда-математик. Тем утром, когда стало известно о его смерти, я, Хэнк, Мейделин и моя сестра Патрисия играли в дабл. Теннисные корты находятся неподалеку отсюда, мы узнали об убийстве, когда Сторер, взбежав по холму, вцепился в сетку и выпалил, что нашел труп Деппинга в кабинете. Хэнк сказал только: «Сожалею», даже не прерывая игры.

Доктор Фелл долго молчал. Солнце опускалось над рощей все ниже, и в его закатных лучах уродство гостевого домика сделалось еще более явным.

– К этому мы еще вернемся. – Фелл раздраженно махнул рукой. – Да. Думаю, нам бы лучше подняться и взглянуть на тело… Но сперва – о чем вы там говорили, когда мы только приехали? «Это мои ботинки»? Вы рассматривали… – Он указал концом своей трости на кирпичную дорожку неподалеку от ступенек.

Все это время, сознательно или нет, Морли Стендиш болтал ногой, свесив ее со ступеньки над пучком травы, растущим в глинистой почве. Теперь он подвинул ногу. И хмуро поднялся, большой и коренастый.

– След, – ответил он. – Должно быть, след от моего ботинка.

Епископ, на протяжении всей беседы пытавшийся украдкой заглянуть за ногу, которая все загораживала, встал наконец и склонился над следом. Он был довольно близко к краю дорожки, его носок был направлен на ступеньки, будто кто-то наступил мимо дорожки левой ногой. Отпечаток был четким и неглубоким, с втоптанным в него пучком травы, его оставил большой ботинок с квадратным носом, в районе каблука у него был размытый, но все же различимый рисунок, напоминающий восьмиконечную звезду. И внутри следа, и по его краям тянулись белесые отметины.

– Видите ли, – неловко объяснялся Стендиш, – прошлой ночью лило как из ведра, любой след смыло бы. А этот спасла близость к ступенькам… И не смотрите на меня. Это не мой след. Но вот как-то так.

Он повернулся и осторожно опустил ногу в контур следа.

– Умоляю вас, Морли, – проговорил епископ, – не повредите отпечаток. Вы бы отступили в другое место… Я собаку съел на следах, джентльмены. Хью! Подойди сюда, помоги мне с осмотром. Как же нам повезло! Глина, доктор, лучше всего запоминает отпечатки. А снег и песок, вопреки распространенному мнению, практически бессильны, как утверждает доктор Ханс Гросс. На песке, например, импульс силы у ноги удлиняет след на полдюйма или даже на целых два. Что касается его ширины… Отступите же, Морли, прошу. – Он огляделся вокруг, напряженно улыбаясь. – Нам определенно будет что предъявить инспектору, когда он вернется.

– О, так это Мерч его и обнаружил, – проговорил Стендиш, оставив тщетную попытку со всей осторожностью вступить точно в след. – Он сразу же нашел его. Они с Хэнком Морганом даже принесли гипс и сделали слепок. Я знал, что они обнаружили след, но пришел взглянуть на него только после обеда.

Епископ ахнул. Остановившись, он схватился за подбородок:

– Точно! Наверняка это дело рук Моргана. К несчастью. К большому несчастью.

– Вы совершенно правы, к несчастью! – согласился Морли; отчего-то в его голосе появились тревога и раздражение. – Вот, смотрите, как подходит. В округе я единственный человек с таким большим размером ноги. Кроме того, я даже знаю, какая именно это пара обуви… Клянусь, я не шатался здесь прошлой ночью, но след-то довольно свежий. Интересно, не считает ли Мерч, что?..

Голос доктора Фелла прозвучал так тихо, что Стендишу пришлось умолкнуть. Доктор приковылял к следу и близоруко взглянул на него.

– Каким же образом вы можете указать на конкретную пару? – спросил он.

– По форме каблука. Я выкинул эту пару… Видите ли, – стал объяснять Стендиш, сдвинув шляпу на затылок, – вы бы знали мою матушку. Она, разумеется, самая лучшая на свете, но иногда ее заносит. Она очень легко поддается внушению. Как только она услышит по радио про какое-нибудь новое блюдо, мы едим его до посинения. Узнает про новое лекарство от какой-нибудь болезни – и вдруг, по ее мнению, все домочадцы ею больны и нуждаются в дозе этого средства. Ну, – произнес Морли с задумчивой покорностью, – не так давно она прочитала статью в новомодном журнале, что-то вроде «Вы все еще под каблуком у сапожника?». Там писали про то, что можно запросто сэкономить кучу денег на резиновых набойках для каблуков. Мол, старый каблук изнашивается, и тогда ты прикрепляешь к нему резиновую набойку. Эта статья так ее впечатлила, что она послала в город за неимоверным количеством этих резиновых набоек. Они заполонили весь дом. Валялись просто на каждом шагу. Нельзя было даже шкафчик в ванной открыть без того, чтобы целая куча резиновых набоек высыпалась тебе на голову. Самым ужасным в них было то, что прибивать их нужно было самому, – представьте себе, чтобы британская семья выучилась такому полезному ремеслу. В итоге…

– Будьте добры, Морли, ближе к делу, – прервал его епископ.

– Я как раз собирался… В итоге, – обиженно продолжил Морли, – ты либо пробивал гвоздем подошву насквозь, так что ходить в этих ботинках было невозможно, либо набойка не держалась вовсе и не выдерживала обыкновенного спуска по лестнице. Ни до, ни после мой дражайший папенька так не ругался. Так что в конце концов мы восстали против всего этого. Я приказал Кеннингсу выкинуть ту единственную пару, которую я успел изуродовать… Вот и вся история, – подытожил он, указывая на отпечаток на земле. – Я бы узнал его где угодно – слишком большая набойка для таких ботинок. Я убежден, что кто-то теперь носит их. Но зачем?

Епископ ущипнул себя за нижнюю губу:

– А вот это, доктор, уже серьезно. Кажется, кто-то из Гранжа пытается подвести Морли под подозрение…

– Интересно, – крякнул доктор Фелл.

– Это ж и ежу понятно, – благожелательно продолжил епископ, – что этот след не принадлежит Морли. Наступите-ка сюда, Морли, прямо в глину позади отпечатка. А теперь пройдитесь, вот так. Видите разницу?

Повисло молчание. Морли осматривал свежеотпечатанный след.

– Ух ты, – присвистнул он, – вижу. Вы имеете в виду, мои следы слишком глубокие?

– Вот именно. Вы намного тяжелее того, кто оставил этот след, так что ваши следы глубже примерно на полдюйма. Улавливаете, доктор?

Казалось, доктор совершенно не следил за ходом беседы. В задумчивости он куда-то отошел, шляпа сдвинулась ему на лоб; он пристально осматривал гостевой дом.

– Боюсь, что вы упускаете кое-что чрезвычайно важное в отношении этого следа… Мистер Стендиш, когда вы в последний раз видели эти ботинки?

– Видел?.. О, где-то месяц назад. Когда отдавал их Кеннингсу.

– И что Кеннингс, кем бы он ни был, сделал с ними?

– Он старший лакей. Заведует матушкиным чуланом для всякой всячины… Он… – Морли щелкнул пальцами. – Вот что! Ставлю на то, что он бросил их в этот чулан. Это матушкина идея. Для дикарей. Если в доме есть что-то ненужное, оно отправляется в чулан для всякой всячины, и раз или два в год матушка перебирает его, намереваясь передать что-нибудь дикарям. Хотя где-то через полгода она находит применение любой вещичке, так что дикарям почти ничего не достается.

– И кто угодно может забраться в этот чулан?

– О да! Вообще-то, это комната, – Морли подмигнул епископу, – соседняя с той, кстати говоря, в которой полтергейст напал на викария.

Епископ и доктор Фелл переглянулись. Хью Донован уверялся все больше, что вся эта ахинея плетется с некой скверной целью.

– Пойдемте внутрь, – вдруг сказал Фелл и повернулся.

Они обошли дом и направились к входной двери. С заходом солнца запах сырости только усилился, а над крыльцом закружилась мошкара. Пыльно-красные шторы были задернуты на всем нижнем этаже. Окинув взглядом ряд окон, доктор Фелл ткнул тростью в кнопку звонка.

– Есть кое-что поинтереснее ботинок, полтергейстов и даже убийства. Деппинг – вот самая большая загадка. Хм. Подумать только! – Он постучал по каменной стене. – Человек, крайне требовательный в том, что касается одежды, литературы, манер. Гурман, который нанял себе повара, чтобы тот готовил ему идеальные блюда. И вот в таком доме он живет! Он тонкий ценитель вин и при этом запойный пьяница, заставляющий слугу сторожить его за дверью от любопытных глаз. Вдобавок ко всему он то предается ученым занятиям, то увивается за девицами, годящимися ему во внучки. Все это довольно скверно. В этом старом развратнике, который живет как отшельник, есть что-то безумное и нечестивое. О афинские архонты! Ничего общего с представлениями Хэдли о простом, незатейливом, обыкновенном дельце. Восьмерка мечей – это же послание… Да!

Кто-то внутри включил свет, и стеклянная панель на двери из красно-черных квадратов зловеще засветилась. Дверь отворил тощий человек с крючковатым носом и таким выражением лица, будто ему довелось быть свидетелем всего безумия этого мира, так что теперь ничто не могло бы его удивить.

– Да, сэр? – прогнусавил он так, словно говорил его нос.

– Мы из полиции, – ответил доктор Фелл, – проводите нас наверх. Вы ведь Сторер, да?

– Да, сэр, – согласился нос, – вы, вероятно, хотите взглянуть на труп. Прошу, проходите.

Вот теперь, когда они направлялись туда, Хью Донован ощутил тошноту, перспектива увидеть тело Деппинга вблизи вызывала у него отвращение. К тому же ему совершенно не нравился холл, по которому их вел Сторер. В нем не было ни одного окна, а в воздухе витал запах мебельного полироля, что было странно, поскольку ни один из деревянных предметов мебели не выглядел отполированным. Две электрические лампочки по-сиротски горели в люстре под высоким потолком. На полу и на лестнице лежал ковер, бывший когда-то желтого цвета, а некоторые двери были завешены траурно-черными портьерами. Одна из них занавешивала еще и переговорную трубку, торчащую из стены рядом с дверью; доктор Фелл осмотрел ее, перед тем как присоединиться к процессии, поднимающейся по лестнице.

Кабинет был первой комнатой на западной стороне дома. Казалось, Сторер подавил в себе порыв постучаться, прежде чем отворить дверь.

Помещение было просторным, с высокими потолками. Прямо напротив двери Донован заметил выход на балкон: там тоже, как и внизу, была стеклянная панель из красно-черных квадратов. С обеих сторон ее обрамляли окна, занавешенные черными бархатными шторами (сейчас они были раздвинуты), а впереди виднелась пузатая балконная решетка. Еще три окна располагались по правую руку в передней, обставленной в похожем стиле. Все окна были распахнуты.

Кроны деревьев перед гостевым домом были такими густыми, что в кабинет проникал лишь зеленоватый сумрачный свет, но этого было достаточно, чтобы разглядеть самое главное.

Хью Донован навсегда запомнил свое впечатление от первого столкновения с насильственной смертью. Он стоял напротив балконной двери, слева находился камин, сложенный из белого мрамора. В трех или четырех футах от него покойный доктор Септимус Деппинг лежал ничком на письменном столе, лицо его было отвернуто от вошедших, а спина обращена к камину. Тело вываливалось из низкого кожаного стула на колесиках. Ноги были вытянуты в противоположном направлении. Плечом он лежал на краю стола, правая рука безвольно свисала с него, а левая покоилась на столешнице. Покойный Деппинг был одет в старомодный смокинг и рубашку с поднятым воротником, вечерние брюки, черные носки и лакированные ботинки. Но более всего в глаза бросался его затылок. Редкие седые волосы были аккуратно причесаны. Когда-то на макушке была лысина, но теперь на ее месте чернела дыра от выстрела, сделанного в упор.

Еще более ужасающей картину делало пение птиц за окном – равнодушная малиновка разглядывала что-то, усевшись на балконную ограду.

Хью Донован тоже пытался перевести взгляд на что-нибудь другое. Даже его грозный отец стал более человечным, утратив былой хищный энтузиазм. Словно бутылочку со снадобьем, Хью попытался встряхнуть свой рассудок, ведь вскоре от него потребуют высказаться. Но он не мог себе представить, как можно было сохранять рассудительность при виде такой ужасающей картины. Он оглядел кабинет. Все стены были увешаны книжными полками, занимавшими даже пространство между окнами. Абсолютно все было подчеркнуто аккуратным. На небольшом столике стоял поднос, покрытый белым полотенцем, а рядом – серебряная ваза с еще не увядшими розами; к столику был придвинут стул.

Взгляд Донована двинулся дальше, огибая письменный стол. С другой стороны к нему было приставлено кожаное кресло, будто некто сидел в нем во время беседы. Кроме того, на столе стояла пепельница, но ни пепла, ни окурков в ней не было. Напротив стола – металлический картотечный шкаф, а также столик с пишущей машинкой и еще одной пепельницей. Над письменным столом горела яркая электрическая лампочка в скромном абажуре, которая, если не брать во внимание торшер в углу, была единственным источником света в комнате. На большой чистой столешнице стояла проволочная корзинка, а в ней – несколько рукописей с прикрепленными к ним голубыми, отпечатанными на машинке листами; а также стакан с перьями и цветными карандашами, чернильница, зажимы, скрепляющие несколько листов почтовых марок, и большая серебристая рамка с фотографией девушки. И наконец, на краю стола, практически вровень с креслом Деппинга и креслом того неизвестного, стоял подсвечник с полусожженной свечой.

Да… свет погас. Хью заметил другую свечу, стоящую на каминной полке. По одну сторону от камина находилась занавешенная дверь, а по другую – буфет, зажатый книжными полками. Однако взгляд Хью постоянно возвращался к дыре в черепе мертвеца, проделанной пулей; к методичности убийства, к карте, виднеющейся из-под пальцев мертвой левой руки.

Доктор Фелл двинулся первым. Он миновал дверной проем, тяжело ударяя тростью о ковер в противовес повисшей в комнате тишине. Кряхтя, он склонился над телом, и черный шнурок на его очках задел подсвечник. Потом, все так же склонясь, он медленно осмотрел комнату. Он казался обеспокоенным. Подойдя к окнам, он взглянул на землю под ними и коснулся каждой шторы. Его беспокойство явно нарастало.

– Почему, – вдруг спросил он, – почему все окна открыты?