Текст книги "Первый всадник"

Глава 2

СРОЧНО

ТЕКСТ ДОНЕСЕНИЯ 98 СЕУЛ 008070 СЕКРЕТНО

ИНФ. ЦРУВ-04 ДЕС-01 ИНР-02

СТРАНИЦА 01

ОТ: ПОСОЛЬСТВО США В СЕУЛЕ

КОМУ: ЦРУ ЛЭНГЛИ СРОЧНО 8030

РУМО ВАШИНГТОН,

ПОДШИТО: АПНБ/РОК

ТЕМА: ПЕРЕБЕЖЧИК – КАН ЁН ПУ

ИСТ: СЕУЛ

1. ЗАСЕКРЕТИТЬ ВЕСЬ ТЕКСТ ТЧК

2. АПНБ СООБЩАЕТ 01-29-98 В 04:00 ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ США ЗАДЕРЖАЛИ ГРАЖДАНИНА КНДР КАНА ЁН ПУ ТЧК КАН УТВЕРЖДАЕТ ЗПТ ВОШЕЛ ИЗ ДЗ 01-28-98 ДВАДЦАТИ СЕМИ МИЛЯХ ЗАПАДУ САННЁННИ ТЧК

3. ПЕРЕБЕЖЧИК ВЕТЕРИНАР И «МЕДИЦИНСКИЙ РАБОТНИК» ТЧК ИНВАЛИД БЕЗ ОДНОЙ НОГИ ТЧК УТВЕРЖДАЕТ ЗПТ ПЕРЕШЕЛ ГРАНИЦУ ПОСЛЕ ВОЕННОГО ИНЦИДЕНТА ЧХУЧХОННИ ТЧК

4. АПНБ ПРИСВОИЛ ПОЛУЧЕННЫМ СВЕДЕНИЯМ НУЛЕВУЮ СТЕПЕНЬ ДОСТОВЕРНОСТИ ТЧК ИСТОЧНИК «ДРЕЗИНА» (ПХЕНЬЯН) НЕ ПОДТВЕРЖДАЕТ ВОЕННОЙ АКТИВНОСТИ ТЧК

5. КАН ПРИЗНАН ПЕРЕБЕЖЧИКОМ ИЗ МАТЕРИАЛЬНЫХ СООБРАЖЕНИЙ ТЧК

6. РЕКОМЕНДАЦИИ: ДЕЙСТВИЯ ПРЕДПРИНИМАТЬ НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ (СУБЪЕКТ ПОДЛЕЖИТ ЗАСЕЛЕНИЮ ЗАВЕРШЕНИИ БРИФИНГА ОТНОСИТЕЛЬНО ПЕРЕХОДА ДЗ) ТЧК

Тейлор Фитч, бывший репортер (прикрытие, конечно, но разве статьи кто-то другой пишет?) ослабил галстук и откинулся в кресле. В третий раз перечитав донесение, он в третий раз скривился над аббревиатурами. Интересно, сколько человек знает, что АПНБ – это «южнокорейское ЦРУ», Агентство планирования национальной безопасности? И, если на то пошло, всем ли известно, что КНДР расшифровывается как Корейская Народно-Демократическая Республика (то бишь «коммунисты, страшные и ужасные»)?

Да почти никому! И не только среди простых людей. В управлении тоже.

Фитч почесал бороду и задумался: не стоит ли ее покрасить? Со времен колледжа она изрядно поседела, как и волосы на висках. Не слишком-то красиво. Точнее сказать, совсем некрасиво. Хотя, надо признать, это сущая ерунда по сравнению с дряблым брюшком на месте некогда поджарого живота. Надо бы походить в фитнес-клуб. Или...

Или уделить больше внимания работе. Сбрось он даже пятьдесят фунтов, донесение никуда не денется. Надо что-то делать.

Например, передать его в архив. Шлепнуть печатью, и конец заботам! Вряд ли перебежчик – как бишь его там? – важное лицо. Если в Сеуле не профукали к чертям разведку, то этот Кан даже в корейской партии не состоит. Обыкновенный медработник, причем деревенский.

Чхучхонни. Что за дыра?

Фитч повернулся к стене, на которой висела огромная военная карта Северной Кореи с алфавитным списком городов, сел и деревень, а также координатами каждого населенного пункта с точностью до секунды.

Внизу простиралась демилитаризованная зона – извилистая зеленая линия вдоль тридцать восьмой параллели. Прямо над ней красными булавочками была размечена расстановка северокорейской пехоты и артиллерии – военно-морские и авиационные базы обозначались синими и белыми кнопками.

Чхучхонни обнаружилась в секторе К-7, в предгорьях хребта Масиннён, в ста тридцати километрах от демилитаризованной зоны, у черта на рогах, в самом что ни на есть захолустье. Вот только...

Что-то там произошло. А может, и не произошло. Ни источник в Пхеньяне, ни сам Фитч не получали сведений ни о каком «инциденте». Хотя это еще ничего не значит. Северная Корея вам не Канзас занюханный. Там бывает такое, о чем потом не только в самой Корее ни слуху ни духу, но даже и за ее пределами. А сейчас доподлинно известно, что Кан рисковал жизнью, лишь бы перебраться на юг. Возможно, его подтолкнул голод. Но зачем тогда врать? Зачем сочинять какой-то «инцидент», если перебежчиков все равно не депортируют?

Значит, что-то все-таки произошло. Но что? В донесении ни слова – можно не объяснять почему: Сеул не заинтересовался, Сеулу лень возиться.

В половине случаев такие якобы сверхсекретные, сверхважные донесения переправляются как есть, без дополнительной проверки. Ими ровным счетом никто не занимается. Чаще всего их вообще отсылают не глядя, чтобы не отвлекаться от вояжа по борделям.

Фитч повернул кресло обратно к столу, притянул к себе клавиатуру и на скорую руку составил запрос, который, если опустить пол-листа бюрократических формальностей, гласил:

ЧТО ЗА «ИНЦИДЕНТ»?

Затем он зашифровал текст, распечатал и отправил в Сеул факсом. Этот раздувшийся от сознания собственной незаменимости красный аппарат важно восседал у окна на пьедестале, как бюст Натана Хейла[1]1
  Натан Хейл – национальный герой США, солдат, повешенный англичанами в войну за независимость. Стал символом разведки США. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

Наутро на столе лежала расшифровка ответа. ДЕТРОЙТ (так любил величать себя «Сеул») сообщал, что, по утверждению Кана, несколько дней назад деревня Чхучхонни была полностью уничтожена. По его словам, это сделали с помощью бомбы, сброшенной с самолета, предварительно заблокировав деревню армейскими кордонами. Кроме Кана, никто не выжил, развалины Чхучхонни сровняли с землей бульдозерами.

ИСТОЧНИК УТВЕРЖДАЕТ ЗПТ ЧХУЧХОННИ БЫЛА ЭПИДЕМИЯ ЗПТ ВЫЗВАННАЯ НЕИЗВЕСТНОЙ ИСПАНСКОЙ ЖЕНЩИНОЙ ТЧК ИНЦИДЕНТ ПРЕДВАРЯЛ ВИЗИТ СПЕЦИАЛИСТА ПХЕНЬЯНСКОГО ИНСТИТУТА ИНФЕКЦИОННЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ ТЧК

Откуда там взялась испанская женщина?! Это же Северная Корея, а не курорт какой-нибудь!.. Кстати, им-то откуда знать, кого винить в эпидемии?

В конце ДЕТРОЙТ предупреждал, что никакого подтверждения предоставленным данным нет – и это от источника, который и без того надежным не назовешь!

ДЕТРОЙТ, разумеется, прав. Россказни корейца отдают палатой для буйных. И все же... Несколько звонков не повредят. Просто на всякий случай.

Всего-то и нужно раздобыть фотографии Чхучхонни (или того, что от нее осталось).

Задача не из трудных.

Во-первых, есть Национальная разведывательная служба, на которую ЦРУ ежегодно спускает шесть миллиардов долларов. Она специализируется на снимках с высоким разрешением – с разведывательных спутников. К сожалению, НРС требует запроса по установленной форме, то есть с уникальным криптографическим ключом, который присваивают специальным исследовательским программам.

Ни под какую программу, понятное дело, Чхучхонни не подпадает, а значит, ключа нет. Фитч действует по собственной инициативе, а начальство нечасто это приветствует.

К счастью, с Пентагоном договориться куда проще, а нужные снимки наверняка отыщутся и в картографической службе. В конце концов, КС США – единственный военный источник снимков из космоса. Во многом ее архив даже превосходит НРС, которая слишком много внимания в ущерб всему остальному уделяет потенциальным целям: атомным электростанциям и расстановке войск. Интересы КС простираются куда дальше.

В ведении КС, помимо отслеживания потенциальных целей, находится как непосредственно картография в трех измерениях, так и смещение береговых линий, перемены в климате и сельскохозяйственное развитие всех материков.

Как раз на это Фитч и надеялся. Он набрал телефонный номер и сообщил бодрой дамочке, что ему «до зарезу нужны „картинки“».

– Значит, вы позвонили куда надо. Какие именно «картинки»?

– Северная Корея.

Дамочка издала невнятный звук.

– Это значит «да»?

– Еще не знаю. Корея, знаете ли, немаленькая.

Фитч резко повернулся, нашел на карте координаты Чхучхонни и сообщил их.

– Какое-нибудь определенное время?

– Да. Нужен снимок недельной давности и еще один, снятый, скажем, месяц назад.

– До и после?

– Именно так.

– Ну что ж... я поищу, но если это глухомань... Какое нужно разрешение?

– Все равно какое, – ответил Фитч. – Если можно отличить площадь от рисового поля, то для меня сойдет.

– Тогда нет проблем, – встрепенулась дамочка. – Между прочим, это и в Интернете несложно найти.

– Я к нему не подключен, – ответил Фитч.

– Так подключитесь!

– Нельзя. Если я подключусь, с меня три шкуры сдерут.

– Почему?

– Вопрос безопасности. У нас ни один компьютер не подключен к сети.

– Хорошо, но на всякий случай наш адрес: вэ-вэ-вэ точка ка-эс точка ком. Запомнили?

– Запомнил, – буркнул Фитч. – Знаете, без Интернета он мне нужен, как собаке пятая нога.

Фотографии доставили тем же вечером. Их принес пентагонский курьер в ту самую минуту, когда Фитч уже натянул пальто и рылся по карманам в поисках ключа. Разорвав конверт, он вытащил пару снимков тридцать на сорок пять. Первый, сделанный со спутника, показывал участок шириной приблизительно в три километра. На нем четко виднелись домики в окружении незасеянных полей и предгорья хребта Масиннён. На обороте были от руки проставлены время и координаты:

13:07:23 13/1/97 38 41° 16' СШ, 126 54° 08' ВД

На обороте второй фотографии стояла печать, гласившая, что снимок сделан в рамках авиационной разведывательной программы, криптографический ключ которой тщательно вымарала чья-то заботливая рука. Датой съемки значилось двадцать восьмое января девяносто восьмого года, координаты – те же. Хотя фотография была сделана под другим углом, сомнений в том, что на ней, не оставалось.

На ней было поле. Ровное поле, припорошенное снегом.

Сердце Фитча бешено застучало. Он снова проверил, совпадают ли координаты, хотя, собственно, и не требовалось. Через оба снимка по диагонали шло одно и то же двухрядное шоссе. Господи, что еще за фокусы?! Вот перед вами деревня, смотрите внимательно, не отвлекайтесь... вуаля!

Что на фотографиях, было предельно ясно. Не менее ясно было и другое. Львиная доля славы достанется первому, кто обратил на это внимание, то есть Фитчу. Медаль, возможно, и не дадут, зато благодарность от начальства, считай, обеспечена.

Именно поэтому, стоя на пороге с неоспоримым доказательством гибели целой деревни, Фитч не смог сдержать улыбку.

Полный текст допроса, которому подвергли Кана, пришел только через двое суток. Впрочем, он оказался на корейском: двадцать шесть страниц абракадабры сопровождались пространным извинением ДЕТРОЙТА, все переводчики которого были «на задании». Фитч надеялся раздать копии текста всем, кто вошел в «рабочую группу по вопросу Чхучхонни» (название казалось Фитчу громковатым, но его мнения никто не спросил). Пришлось пригласить Гарри Ину, наполовину японца, который, кроме японского, бегло владел корейским и еще несколькими азиатскими языками.

В рабочую группу вошло пять человек. Не считая самого Фитча и Гарри Ину, в работу включились также Жанин Вассерман, опытный следователь, – она только что вернулась с задания в Сеуле, – Аллен Вурис, талантливый аналитик, большую часть жизни проработавший в Национальном центре расшифровки снимков, и Джордж Каралекис, врач, сотрудник научно-технического отдела.

Фитч провел собравшихся в небольшой конференц-зал, который ему предоставили на все утро, раздал копии снимков из КС и поинтересовался у Гарри Ину, когда тот сделает полный перевод допроса.

– Его можно взять домой? Фитч покачал головой.

– Значит, ко вторнику, – пожал плечами переводчик.

– Хорошо. Пролистайте пока и перескажете нам, что там еще интересного.

Ину кивнул и погрузился в чтение.

Когда все расселись, Фитч объяснил причину созыва рабочей группы. История Кана, перебежчика, казалась бы полным бредом, если бы не фотографии. Итак, по неизвестной причине армия Северной Кореи уничтожила на собственной территории целую деревню. Если верить переписи населения тридцатилетней давности, погибло больше ста человек.

– Не вижу трупов, – заявил Вурис, вглядевшись в снимок через тонкие стеклышки бифокальных очков. – Здесь только кучи мусора.

– Кан мог ошибиться, – кивнул Фитч. – Возможно, выжил еще кто-то.

– Или даже все, – вставила Жанин Вассерман, высокая грузная женщина под сорок, со скрипучим голосом и пронзительными голубыми глазами, в непомерно дорогом костюме. По управлению ходили слухи о ее огромном состоянии и родственных связях не то с Ротшильдами, не то с Гуггенхеймами, в общем, со старинным богатейшим родом.

Фитч поднял на нее глаза:

– Почему вы так думаете?

– В Северной Корее не в первый раз переселяют людей. Такие инсценировки там тоже не редкость.

Подумав, Фитч согласился:

– Возможно, их действительно перевезли, потому что земля понадобилась под что-то другое. Но... наш единственный источник – это Кан. А он утверждает обратное.

– Раз уж вы сами заговорили... – вмешался Каралекис, – что именно утверждает ваш мистер Кан? Кому могла понадобиться бойня?

Фитч обернулся к Ину и вопросительно приподнял брови. Ину кашлянул и придвинулся к столу, не отрывая глаз от бумаг.

– Он утверждает – я изложу вкратце, – что в деревне началась эпидемия. Умерло много людей.

– Там написано, что за эпидемия? – перебил Каралекис. Ину покачал головой и перевернул страницу.

– Нет. Кан говорит, что никогда не видел таких симптомов. Фонтанирующая рвота, обильная геморрагия – изо рта, носа, глаз... Господи! Вы только послушайте: некоторые перед смертью синели. Они становились ярко-синего цвета!

Каралекис кивнул в такт своим мыслям, ничуть не удивившись.

– Разве такое бывает? – спросил Ину. – Синели перед смертью?

– Случается, – пожал плечами Каралекис. – Научное название – цианоз.

– Вы знаете, что это? – обернулся к нему Фитч. – Объясните, пожалуйста, поподробнее.

Каралекис закатил глаза.

– Цианоз возникает от чего угодно.

Фитч и Ину недоверчиво на него посмотрели. Наконец Фитч произнес:

– Нет, не бывает. При простуде я такого не видел. И при геморрое тоже.

– Я не это хотел сказать, – рассмеялся Каралекис. – Видите ли, я не представляю, насколько можно полагаться на ваш источник, мне неизвестен уровень его медицинской подготовки и...

– Извините, что перебиваю, – вмешалась Жанин Вассерман. – Мне непонятна одна вещь: при чем здесь уничтожение целой деревни? Всего-то и случилось, что несколько человек заболело.

– Видимо, они заболели очень серьезно.

– Ну и что?

Ину поднял руку, привлекая к себе внимание.

– Вот, послушайте, – сказал он, перелистнув несколько страниц. – Здесь сказано: «Они хотели все выжечь».

– Откуда мистер Кан узнал, чего хотели солдаты? – ехидно поинтересовалась Вассерман. – Они сами ему сообщили?

– Нет, – смутился Ину. – Вы правы, это просто догадка. Но он говорит, что умирал каждый третий его пациент. Затем приехал врач из Пхеньяна. И вскоре деревню уничтожили.

– Поэтому он считает, что ее выжгли.

– Да, – кивнул Ину. – Как нарыв.

– Может быть, они и не собирались останавливать эпидемию? – предположила Жанин Вассерман. – Вдруг они просто хотели ее скрыть?

– Зачем ее скрывать? – не понял Фитч.

– Экономика рушится на глазах, фабрики закрываются, люди мрут от голода, работы нет и не предвидится, – объяснила Вассерман. – Им не хватает только прослыть рассадником заразы.

– По-вашему, из-за этого они способны убить сто невинных человек?

Вассерман на секунду задумалась.

– Разумеется.

Каралекис повернулся к Фитчу, который возмущенно вздохнул.

– А что доктор из Пхеньяна сказал об эпидемии?

– Он сказал... – Фитч покосился на Жанин Вассерман и поправился: – Нам неизвестно, что он сказал, но, по словам мистера Кана, он возложил вину за эпидемию на неизвестную испанскую женщину.

Вассерман презрительно расхохоталась. Фитч заскрежетал зубами.

– Я всего лишь передаю то, что там написано!

Все замолчали. Вурис высморкался, Каралекис закашлялся, но никто не нашелся, что сказать. Наконец заговорил Ину:

– На самом деле здесь написано не совсем это.

– А что же? – нетерпеливо спросил Фитч. Ину постучал пальцем по расшифровке.

– Он сказал не «испанская женщина», а «испанка». Вот: «Врач сказал, что это из-за „испанки“».

– Надо же, это в корне меняет дело! – съязвил Фитч. Ину примирительно поднял руки, показывая, что он всего лишь хотел помочь, и внезапно ощутил на себе встревоженный взгляд Каралекиса.

– Что-то не так? – спросил он.

– Повторите все, слово в слово, – потребовал тот. Ину снова смутился.

– Конечно. Мистер Кан утверждает, что врач сказал... – Его глаза забегали по расшифровке. – Вот, здесь написано: «Врач сказал, что это из-за „испанки“».

– Из-за «испанки», – повторил Каралекис.

– Да, так и написано.

– Может быть, там сказано «женщина из Испании»?

– Нет, – покачал головой Ину.

Каралекис долго не сводил взгляда с переводчика. Потом он обернулся к Фитчу.

– Нужно срочно связаться с Атлантой.

– А что там такое? – переспросил Фитч.

– Центр контроля инфекционных заболеваний, – объяснил Каралекис. – Эта дрянь может оказаться пострашнее новой мировой войны.

Глава 3

Сравнительно скоро «рабочая группа по вопросу Чхучхонни» обзавелась собственным криптонимом (ОФСАЙД) и двумя новыми членами.

Первый – доктор Ирвинг Эпштейн – изучал вирусы гриппа в Национальном институте здоровья. Второй, Нил Глисон, скорее имел отношение к ФБР, чем к ЦРУ.

Фитча присутствие Глисона раздражало в такой же степени, в какой радовало присутствие Эпштейна, но избавиться от федерала было не в его власти. Работа Глисона заключалась в сотрудничестве с ЦРУ по вопросам возможного применения химического и бактериологического оружия. В принципе предотвращение террористических актов непосредственно подпадало под юрисдикцию бюро. На практике же подключение к работе агента ФБР, по мнению Фитча, могло означать только одно: ФБР все еще не оставило попыток восстановить былые позиции, канувшие в Лету вместе с «холодной войной».

Глисон не слишком вмешивался в работу. У него были дела и поважнее: дважды в месяц он срывался из Вашингтона в Амман на встречи с американскими наблюдателями от ООН, которые проводили инспекции в Ираке. Неудивительно, что из-за постоянных перелетов Глисон мучился от нарушения суточного ритма, которое скрывал под маской безразличия и модными черными очками.

Для него эта рабочая группа была всего лишь одной из многих, которые он посещал на правах «наблюдателя» (в свободное время, когда не находился в очередной командировке).

– Считайте меня уснувшей на стене мухой, – предложил он Фитчу. – Я вам мешать не буду.

В общем, так и вышло: его долговязая фигура маячила повсюду, но встревал в разговор он редко.

Эпштейн выглядел его прямой противоположностью. Этот упитанный коротышка за шестьдесят предпочитал полосатые льняные костюмы времен собственного детства, непременно в комплекте с галстуком-бабочкой и подтяжками. Неожиданное, пусть и временное, приобщение к «тайному миру» привело его в бесконечный восторг, хотя он и старался не слишком это демонстрировать. Эпштейн с наслаждением растолковывал всем желающим особенности вируса гриппа вообще и штамма «испанского» гриппа в частности. Как он объяснил, «испанкой» этот грипп прозвали потому, что больше всего от него пострадали жители Испании. В мультфильмах двадцатых годов нередко рисовали стройную женщину в манящей позе – под кружевной мантильей прятался ухмыляющийся череп.

Вооружившись картами Азии и лазерной указкой, вирусолог, захлебываясь от восторга, объяснял, что грипп – это очень хрупкий вирус, который постоянно мутирует. По особенностям гемагглютинина...

– Чего?! – Голос принадлежал Фитчу, но ответа ждали все. Вернее, почти все.

– Гемагглютинин – это поверхностный антиген, – объяснил Каралекис. – Основная характеристика вируса.

Фитч раздраженно фыркнул.

– По поверхностным антигенам, – продолжил Эпштейн, – вирус разделяют на три основных типа: HI, H2 и НЗ. На самом деле подтипов больше, я назвал основные.

Фитч нахмурился – он не любил подобных лекций, – но Жанин Вассерман предостерегающе похлопала его по плечу.

– В рамках каждого подтипа, – продолжал Эпштейн, – ежегодно происходит антигенный дрейф, результатом которого является разнообразие известных нам штаммов. Таким образом...

– Таким образом, – перебил Вурис, – грипп – это не одна болезнь, а вагон и маленькая тележка.

– Я бы не стал упрощать, – поморщился Эпштейн, – но если хотите, можно и так. В частности, именно поэтому мы вынуждены разрабатывать новую вакцину каждый год, с появлением нового пандемического штамма.

Эпштейн озарил слушателей обаятельной улыбкой, но Фитч на нее не купился.

– Док, вы все время употребляете такие слова, что мы...

– Он имеет в виду доминантный штамм, распространяющийся по всему миру, – объяснил Каралекис.

– Вроде эпидемии, – перевел Вурис.

– Нет-нет, – покачал головой Эпштейн, – пандемия и эпидемия совершенно разные вещи. Пандемия всегда глобальна. А эпидемия – нет. Например в Чхучхонни произошла исключительно локальная вспышка – эпидемия.

– Следовательно, это проблема Северной Кореи, и ничья больше, – отметил Глисон.

Каралекис нахмурился.

– Разумеется, – протянул он, – если только...

– Если вирус не выйдет за ее пределы, – закончил за него Эпштейн. Двое врачей обменялись понимающими улыбками.

Вурис заерзал в кресле.

– И некоторые эпидемии хуже других, да? В зависимости от... как его там? Штамма?

– Вот именно, – ответил Эпштейн. – Степень вирулентности штаммов очень разнится. Иногда вирус становится избирательным. Например, «испанский» грипп чаще всего поражал молодежь: детей и взрослых до тридцати лет.

– Почему? – вмешалась Вассерман.

– Не знаю, – покачал головой Эпштейн.

Фитч опять нахмурился, однако на помощь Эпштейну пришел Каралекис:

– Этого не знает никто.

– Почему?

– Потому что он не изучен.

– Что, грипп? – не поверил Фитч.

– Мы имеем в виду штамм «испанки», – объяснил Эпштейн. – Его никто не изучал.

– Но почему?

– Потому что все вирусы субмикроскопические. Для исследований требуется электронный микроскоп, который изобрели только в тридцать седьмом, то есть... когда же? Почти двадцать лет после пандемии «испанки».

– То есть его никто не изучал? – уточнил Фитч.

Каралекис кивнул.

– В том числе и корейцы?

Эпштейн с Каралекисом переглянулись, и наконец Эпштейн сказал:

– В том числе и северные корейцы.

– Выходит, – не унимался Фитч, – тот тип из Пхеньяна...

– Врач, – поправила его Вассерман.

– Не важно. Значит, тот врач из Пхеньяна мог только догадываться, что это «испанка».

– Ну... – засомневался Каралекис.

– Да что тут думать? – воскликнул Фитч. – Вы же сами сказали...

– Все не так просто, – вздохнул Эпштейн.

– Почему?

– Потому что в его распоряжении были пациенты. Он наблюдал симптомы, ход заболевания.

– И на этом основании, – заключил Каралекис, – он сравнил заболевание с «испанкой».

Воцарилось молчание, которое нарушила Жанин Вассерман.

– Нет, – заявила она. – Он ничего не сравнивал. Он прямо сказал: «испанка», и точка.

Вурис закатил глаза.

– Ну да, если верить переводчику... если верить врачу. Если верить перебежчику! – Он сделал паузу и оглядел собравшихся. – Я один такой подозрительный или...

Нил Глисон одобрительно фыркнул, затем глянул на часы. Поднявшись, он с фальшивой гримасой сожаления объявил:

– Все это очень интересно, но мне к двум часам на кораблестроительный завод, так что... В общем, держите меня в курсе. – С этими словами Глисон взял куртку и удалился.

Вассерман, казалось, не заметила его ухода. Она оперлась локтями на стол и хмуро оглядела оставшихся.

– Послушайте, кое-что не дает мне покоя. Наверное, и всем нам... Реакция корейцев.

– Разумеется.

– Насколько я понимаю, эпидемию гриппа не остановить, просто перебив заболевших...

– Почему? – вмешался Вурис.

– Потому, – отрезал Эпштейн.

– Вектор не один, – объяснил Каралекис.

– Вот именно.

Вурис посмотрел сначала на одного врача, потом на второго:

– Какой еще вектор?

– Вектор распространения.

– А какие есть еще? – встрял Фитч.

– Кроме людей? Крысы. Утки, – ответил Каралекис. – Дикие утки разносят грипп очень далеко.

– Во время сезонных миграций, – добавил Эпштейн.

– Вот и я о том же, – кивнул Каралекис.

– Первый удар нового штамма практически всегда приходится по Китаю, – добавил Эпштейн.

– Почему? – поинтересовался Вурис.

– Огромные популяции водоплавающих птиц, высокая плотность населения...

– Причин очень много, – отметил Каралекис. – И тем лучше для нас. За то время, которое вирус добирается до Штатов – примерно год, – мы успеваем разработать необходимую вакцину.

Жанин Вассерман многозначительно кашлянула.

– Давайте вернемся к теме. Итак, реакция корейцев – и ее неадекватность.

Врачи недовольно нахмурились – они наслаждались своей дискуссией.

– Во-первых, меня озадачила их уверенность в том, что это именно «испанка».

Эпштейн и Каралекис хотели ответить, но Фитч предостерегающе поднял руку.

– Корейцы не могут не знать, – продолжала Вассерман, – что уничтожением Чхучхонни эпидемию остановить нельзя и что болезнь будет распространяться другими путями.

Врачи переглянулись. Наконец Эпштейн милостиво кивнул, признавая разумность довода.

– Таким образом, их поступок совершенно нерационален, если только не предположить, что они были полностью уверены в том, что у этой эпидемии нет других векторов. Что это разовая вспышка.

– Гм, – вытянул губы Каралекис. – Понимаю, к чему вы клоните.

Эпштейн озадаченно захлопал глазами и стал похож на пухлого мальчика, которого мама нарядила в папин костюм.

– К чему? – переспросил он.

– Мисс Вассерман, – ответил Каралекис, хмурясь, – намекает на то, что произошла некая случайность и инцидент в Чхучхонни был... попыткой скрыть ее.

– Вы имеете в виду утечку из лаборатории?

– Да. Иначе...

– Иначе они бы понимали, что вспышка болезни им неподвластна, – закончил за него Фитч. – Им пришлось бы просто смириться.

– Разве такое возможно? – встревожился Эпштейн. – Есть данные, что северные корейцы исследуют грипп?

– Да, – кивнул Каралекис. – Есть. У них самая мощная в мире программа создания бактериологического оружия. Поскольку там нет наших наблюдателей, мы не знаем, где расположены лаборатории. Но программа существует, и именно Северная Корея добилась в этой области поразительных успехов.

– Почему? – удивился Эпштейн.

– Потому что исследование бактериологического оружия не нуждается в крупных финансовых вложениях. К примеру, ядерная программа требует сотни миллионов, только чтобы развернуться. В то же время с сибирской язвой, тифом и холерой можно работать и в гараже – достаточно домашней пивоварни. Дорогостоящие ракеты тоже становятся не нужны – хватит и банального аэрозольного баллончика.

– Я дам доктору Эпштейну нашу брошюру, – вмешался Фитч. – Скажите лучше, разве такое могло случиться, даже если рядом с Чхучхонни и есть лаборатория?

– Всякое бывает, – пожал плечами Каралекис. – Может, у них пробирка разбилась?

– Страна «третьего мира», – поморщился Вурис. – Наверняка у них такое сплошь и рядом.

– Конечно, если это несчастный случай, – продолжал Каралекис, – и если это действительно «испанка»...

– То что? – не выдержал Фитч.

– То возникает очень интересный вопрос, не так ли?

– Еще бы! – взбудораженно воскликнул Эпштейн.

Фитч непонимающе посмотрел сначала на одного врача, потом на другого.

– Какой вопрос?

– Что значит какой? – приподнял одну бровь Каралекис. – Где они ее взяли? Какой же еще?

– Вы, наверное, шутите.

– Нет, не шучу, – ответил Каралекис. Пришел его черед удивляться: – Почему вы так решили?

– Но послушайте! – вмешался Вурис. – Это же простой грипп! Не Эбола какой-нибудь! Все болеют гриппом! Зачем корейцам возиться с инфлюэнцей, если есть сибирская язва! Есть зарин, в конце концов! Да миллион вещей куда более опасных!

Эпштейн и Каралекис переглянулись. Наконец Эпштейн с сожалением посмотрел на Вуриса.

– Боюсь, вы кое-что не понимаете. Коэффициент смертности «испанки» достиг...

– Да знаю я, знаю! – отмахнулся Вурис. – Все я понимаю. Она очень опасна. Но не на сто процентов. На армию с ней не нападешь.

– Верно, – кивнул Каралекис. – Но чтобы истощить вражескую армию, можно заразить гражданское население. В таком случае «испанка» будет чрезвычайно эффективна.

– Вчера мне попалась любопытная статистика, – вмешался Эпштейн. – В Нью-Йорке пятьдесят шесть больниц со службами «скорой помощи», итого – восемь тысяч коек. И все! Таким образом, бактериологическая атака на Нью-Йорк станет катастрофой.

– Не следует забывать и о том, что грипп самовоспроизводится, – добавил Каралекис. – Оказавшись в организме человека или животного, вирус начинает своего рода цепную реакцию и размножается в геометрической прогрессии. Понимаете, по действию он напоминает нейтронную бомбу: убивает все живое, а инфраструктура при этом остается нетронутой.

– И насколько смертельна эта штука? – хмыкнул Вурис.

– Теоретически, – ответил Каралекис, – если правильно подобрать вирус, то без вакцины может погибнуть все живое на земле. Разумеется, вакцины рано или поздно появляются.

– Ясно, – заявил Вурис. – Однако меня интересует не теория. Я спросил об этом вашем корейском вирусе. Насколько он опасен?

– За осень тысяча девятьсот восемнадцатого года от «испанки» погибло полмиллиона американцев, – сказал Каралекис. – Больше, чем в двух мировых войнах, в Корее и во Вьетнаме, вместе взятых. За четыре месяца.

– Ну и что? А как же чума? По-моему, она посерьезнее. Каралекис долго подбирал слова.

– У чумы на опустошение мира ушло двадцать лет. От «испанки», по разным данным, погибло двадцать – тридцать миллионов человек. За год. Решайте сами.

– Боже мой! – прошептал Вурис.

– Вы упоминали вирус Эбола, – сказал Эпштейн. – Он, конечно, смертелен, но, видите ли... он стабилен. Кроме того, его довольно сложно передать.

– Так же сложно, как и СПИД, – добавил Каралекис.

– Необходим обмен секреторных жидкостей, просто чихнуть недостаточно, – продолжал Эпштейн. – Что до гриппа... Вы сами сказали: им болеют все.

– И он нестабилен, – вставил Каралекис. – У нас нет вакцины от штамма следующего года...

– Хуже того, – перебил Эпштейн, – от прошлогоднего гриппа у нас тоже нет вакцины. А «испанка» – самое опасное явление в истории медицины, с этим не поспорить.

– Причем уже в своем естественном состоянии, – добавил Каралекис.

– Что вы имеете в виду? – переспросил Фитч.

– Это всего лишь предположение, но вдруг корейцы не удовлетворятся простым штаммом и применят генную инженерию? На основе «испанки» можно создать нечто более опасное.

– Разве для этого не требуется сложное лабораторное оборудование?

– "Гентех" рассылает установки даже по специализированным школам, – покачал головой Эпштейн. – Еще проще – пойти в магазин и купить то же самое за сорок долларов.

Все долго молчали. Наконец Фитч не выдержал.

– То есть вы утверждаете, что мы по уши в дерьме, – заключил он.

– Выражаясь простым языком, – кивнул Эпштейн, – именно так.

Все погрузились в невеселые мысли, а Жанин Вассерман медленно обошла стол и остановилась у карты Северной Кореи.

– В общем, у нас две задачи, – протянула она. – Во-первых, необходимо установить местонахождение лаборатории.

– Министерство обороны поможет, – заверил ее Фитч.

– Раздобыть авиаснимки несложно, – добавил Вурис.

– Не забывайте про ЭШЕЛОН, – кивнул Фитч.

Все, кроме Эпштейна, кивнули. Вирусолог, беспомощно переводя взгляд с одного на другого, спросил:

– Какой эшелон?

Фитч дернулся, раздосадованный своей ошибкой.

– Это... специализированная программа. Ничего особенного, не стоит о ней говорить.

В действительности ЭШЕЛОН – одна из самых секретных разведывательных программ, прослушивающее устройство мирового масштаба – объединил в себе спутники, посты подслушивания и сети компьютеров. Благодаря ЭШЕЛОНу разведслужбам США и союзников доступна возможность перехвата и расшифровки практически всех электронных сообщений в мире в тот же момент, как их отсылают. Поиск необходимой информации ведется по ключевым словам.