Текст книги "Страна потерянных вещей. Книга 2"

Теперь плющ вновь отправился на охоту и вернулся с другим томом, на сей раз «Эмиля и сыщиков». Чем бы ни была эта призрачная сущность, она и вправду могла опознать индивидуальный голос каждой из книг. Было ясно, что скоро настанет черед военной истории и «Меча в камне».

– А как насчет тебя, мальчуган? – спросило лицо из плюща. – Мыслится мне, что ты будешь более благоразумен. А если нет, то я не стану с тобою спешить – буду отрывать страницу за страницей, и обещаю, что ты расскажешь мне все, что знаешь, прежде чем мы закончим… Хотя я не хочу уничтожать тебя. Видишь ли, я люблю всякие истории, так что с чего бы мне получать удовольствие от уничтожения одной из них? Позволь мне облегчить тебе задачу. Я знаю, что сюда приходила женщина. И я бы хотел, чтобы ты назвал мне ее имя. Ты ведь сделаешь это, мой мальчик? Просто имя. Видишь ли, я ждал женщину – одну конкретную женщину. Можно сказать, что это я позвал ее сюда. Она очень важна – гораздо важней, чем ты можешь себе представить, но я не желаю ей никакого вреда. Как раз наоборот: я хочу помочь ей.

Плющ принялся медленно разрывать титульный лист «Эмиля и сыщиков». Книга захныкала детским голоском, и Церера больше не могла этого выносить.

– Прекрати! – закричала она. – Оставь их в покое!

Дверь рывком распахнулась, и оттуда с торжеством выглянуло ужасное лицо. Плющ метнулся по полу, потянувшись к ней, а все книги на полках выкрикнули в унисон одно-единственное слово:

– Беги!

И Церера бросилась бежать.

XII
WATHE (среднеангл.)
Охота, преследование

Церера слетела по чердачной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и, лишь добравшись до нижней площадки, на миг обернулась, чтобы проверить, нет ли погони. Плющ быстро покрывал стены и потолок и обвивался вокруг перил, причем теперь его плети были усеяны колючками, острия которых отливали красным, словно окровавленные шипы. Вслед за ним быстро спускалось лицо с чердака, воссоздавая себя снова и снова – выдвигаясь вперед, чтобы возглавить охоту среди передних ветвей.

Этой небольшой задержки оказалось достаточно, чтобы Церера заработала порез на лодыжке от ветви, опередившей остальные, но это также и подстегнуло ее. Входная дверь была прямо перед ней, но ускользнуть через нее было невозможно. Даже если б и удалось ее открыть, за нею Цереру ждала стальная пластина. Нет, поняла она, придется уйти так же, как вошла, а это означало, что нужно добраться до кухни и вылезти в окно, но сейчас внизу было гораздо темней, чем она помнила. Лучи солнечного света, пробивавшиеся сквозь щели в панелях, на глазах угасали, и Церера слышала какое-то движение на крыше. Она сразу представила себе плющ, выползающий из чердачного окна и постепенно опутывающий весь дом. Когда это будет сделано, она окажется в ловушке внутри, отрезанная от всего остального мира этим жутким существом из зелени и ненависти, и оно сделает с ней то же самое, что сделало с «Добрым хозяином», – схватит ее, будет мучить и разорвет на куски.

Резко развернувшись на последней ступеньке, Церера поскользнулась на досках и чуть не упала, прежде чем вновь обрела равновесие. Еще одна ветка хлестнула ее по правой руке, вонзившись шипами в мягкую плоть между большим и указательным пальцами, но кухонная дверь была уже прямо перед ней, и Церера все еще могла видеть просачивающийся из-за нее свет. Это было вполне объяснимо: если плющ воспользовался чердачным окном, чтобы получить доступ к внешним стенам дома, это было бы одно из последних мест, куда бы он добрался. Местность прямо за окном была открытой, а при нужде Церера умела бегать очень быстро. Как только она окажется снаружи, то опередит плющ и все, что его оживляет, а оттуда со всех ног помчится к «Фонарному дому» и безопасности; если лес остается непроходимым, придется искать какой-то обходной путь, но это дело пятое, сначала надо разобраться с более насущной проблемой.

Церера влетела в кухню – солнечный свет благословенно сиял на нее сквозь ничем не прикрытые стекла; но как только она метнулась к окну, плющ быстро опустился на проем снаружи, и комната погрузилась во тьму. Единственный видимый свет пробивался из-под двери.

– Ну пожалуйста! – отчаянно прошептала Церера. – Пожалуйста!

Она повернула ручку, когда первые пальцы плюща уже стали ощупывать подоконник. Задняя дверь была заперта и разбухла в своей раме, но Церера видела, что дерево прогнило и явно не выдержит, если навалиться посильней. Она сильно дернула, упираясь в стену левой ногой, и дверь открылась. За ней обнаружилась фанерная панель – а не стальная, как в передней части дома. Церера врезала по ней каблуком – раз, потом другой. Шурупы стали подаваться, но плющ уже почти полностью захватил кухню. Она отступила на шаг, не обращая внимания на боль, когда еще один шип впился ей в левую икру, и со всей силы ударилась о фанеру всем своим телом. Панель выпала наружу, а Церера по инерции вылетела вслед за ней, болезненно шлепнувшись животом в грязь – с такой силой, что из нее вышибло дух. Ударившись лицом о землю, она почувствовала, как хрустнул нос. Шок от удара ошеломил ее, но она сумела подняться на ноги, готовая вновь броситься бегом, несмотря на боль, – готовая навсегда оставить дом позади.

Однако когда она оглянулась, дома за ней уже не было.

XIII
SCOCKER (восточноангл.)
Трещина в стволе дуба

Церера стояла не на заросшей травянистой лужайке, а в густом лесу – деревья были такими высокими, что их кроны терялись в низких облаках, а стволы настолько толстыми, что даже пятеро взрослых мужчин, сцепившись руками, не смогли бы их обхватить. Кора ближайшего к Церере дерева была изуродована раной, тянувшейся от лесной подстилки до уровня ее головы, истекая вязким соком. Но прямо на глазах у Цереры дыра начала затягиваться, и она поняла, что именно так и попала сюда – вылетев из двери дома, каким-то образом выбралась наружу из древесного ствола. Хорошей новостью было то, что плющ, или кто это там был на самом деле, ее больше не преследовал. Плохая же заключалась в том, что Церера понятия не имела, где оказалась, хотя было ясно: явно не там, где была бы должна, а именно неподалеку от «Фонарного дома» и Фебы.

Церера ухватилась за края трещины в дереве, успевшей уже вдвое уменьшиться в ширину, и как следует поднатужилась. Если позволить входу исчезнуть, то можно застрять тут навеки, и что тогда случится с Фебой? Но ствол был полон решимости исцелить себя: кора, подкорье и сердцевина дерева – все быстро восстанавливалось, отчего ее руки все тесней и тесней прижимались друг к другу, пока Церере не пришлось отказаться от своих усилий, чтобы не пожертвовать кончиками пальцев. Она посмотрела, как исчезает последняя тонкая трещина, а затем все стало так, как будто этого повреждения у дерева и вовсе не было, и оно стало выглядеть точно так же, как и все остальные его сородичи. Церера не была уверена, что если б отошла от него даже на небольшое расстояние, то сумела бы отыскать его снова.

Только теперь она заметила, что из ее разбитого носа капает кровь, и осторожно прикоснулась к нему рукой. Нос был вроде не сломан, но дотрагиваться до него было больно. Церера стряхнула кровь с пальцев – только для того, чтобы секундой позже получить ее обратно. У основания дерева виднелась россыпь желто-белых цветочков, и в сердцевине у каждого виднелось личико, похожее на детское. Цветочки эти смотрели на нее с явным неудовольствием, и не в последнюю очередь тот, что был ближе всего к ней, поскольку его лепестки в данный момент были заляпаны кровью. Желтенький цветочек сильно дернулся, стряхивая с себя еще больше крови, но к этому времени часть ее затекла ему в рот, хоть он и попытался дуть на нее, чтобы удержать на расстоянии.

– Ужасно сожалею, – пролепетала Церера, после чего нашла в кармане салфетку, инстинктивно плюнула на нее, как это делают матери во всем мире, и наклонилась, чтобы вытереть кровь. Но прежде чем успела перейти к делу, как цветы дружно захлопнулись, а их листья образовали твердый и липкий защитный панцирь.

– Ну что ж, как хочешь, – сказала Церера. – Вот и сиди там весь перемазанный! Я просто хотела помочь.

Она попыталась осмотреться по сторонам, но все, что сумела углядеть, это деревья, еще деревья и заросли желто-белых цветов, которые продолжали закрываться один за другим – паника одного быстро передавалась остальным, пока весь лес не стал сплошь зеленым и коричневым.

Церера уже подумывала, не ущипнуть ли себя. Именно так поступали люди в книгах, когда думали, что увиденное им только снится, хотя сама она никогда этого не делала, поскольку щипок редко решал какие-то проблемы. С другой стороны, болезненная пульсация в носу была достаточно реальной, а ушибленная грудь все еще ныла после падения, но ведь порой она испытывала боль и во сне – или же думала, что испытывает. Иногда ей снилась ночь, когда родилась Феба – самый болезненный опыт в ее жизни, – а когда просыпалась, у нее ломило все тело: муки родов преследовали ее во сне до самого пробуждения.

Церера попыталась заставить себя проснуться, крепко зажмурив глаза: в надежде, что через несколько секунд вновь окажется в одном из родительских номеров больницы или на лужайке старого дома, который теперь будет свободен от плюща, потому что тот тоже был частью ее сновидений – пусть и кошмарных, но все же сновидений. Однако это не помогло, поскольку, когда она открыла глаза, лес никуда не девался, а нос и грудь у нее по-прежнему болели.

«Неужели именно так Феба теперь и воспринимает свое существование? – подумалось ей. – Как своего рода сон, от которого она не может пробудиться, как бы сильно ни старалась?»

Из этой мысли вытекала еще одна.

«Если я угодила сюда, то, может, и она тоже здесь? Если это так, то я смогу найти ее. Я снова смогу быть с ней. Даже если все это лишь иллюзия, это все равно будет лучше, чем реальность существования без нее и бессилие от невозможности помочь ей».

Пытаясь разобраться в этой дикой ситуации, Церера подумала, что, пожалуй, у нее все-таки есть какое-то представление о том, где она оказалось. Это наверняка Иноземье – мир «Книги потерянных вещей». Вполне логично, что после прочтения книга застряла у нее в голове: ее структура, описанные в ней события и персонажи. Знание содержания этого произведения каким-то образом преобразило ее сознание, создав местность, в которой она могла обитать в своем лимбическом состоянии. Следовательно, сейчас она без сознания или, что более вероятно, в полубессознательном состоянии и в вызванном им бреду состряпала свою собственную версию Иноземья.

Но логика способна завести человека не так уж далеко, и она начала рушиться, когда Церера почувствовала вкус крови у себя на губах и пульсацию в носу, едва избежавшем перелома; когда ощутила запах травы, услышала жужжание насекомых и увидела крупинки пыльцы у себя на коже; когда смогла дотронуться до коры дерева или листьев на кусте и увидеть свои собственные пальцы, перепачканные коричневым и зеленым.

Где-то поблизости текла вода, и Церера двинулась на этот звук. Ей хотелось смыть кровь с лица, и подумалось, что пригоршня холодной воды наверняка пойдет ее бедному носу только на пользу. На ходу ей приходилось постоянно подтягивать джинсы, поскольку те сползали с бедер, и она заметила, что ее рубашка стала ощутимо свободней, чем раньше. Церера спотыкалась, потому что обшлага ее брюк цеплялись за туфли, которые вроде стали ей немного велики. У нее появилось ужасное предчувствие.

– Нет! – вырвалось у Цереры. – Нет, нет, нет…

Она подбежала к ручью, впадавшему в чистый пруд, и там опустилась на колени, чтобы посмотреть на свое отражение. Лицо, смотрящее на нее в ответ, было испачкано кровью, а нос сильно распух, но все равно это был ее нос, вот разве что…

Вот разве что выглядела она лет на шестнадцать, а не на свои тридцать два. Даже прическа у нее изменилась. Церера с двадцати пяти лет коротко стригла волосы, но сейчас они были намного длиннее и свисали до плеч. И хотя она никогда не была особенно высокой и перестала расти еще до того, как вышла из подросткового возраста, в настоящий момент была на пару дюймов пониже и на несколько фунтов легче, что объясняло, почему одежда сидела на ней не так, как раньше. Грудь у нее заметно уменьшилась, а бедра сузились – естественно, ведь ее тело больше не было телом женщины, родившей ребенка. Оно само было телом ребенка – или же того, кто совсем недавно расстался с детством. Это было тело подростка, а не взрослого.

– О боже, – пролепетала Церера, – только не это, только не опять!

XIV
GETRYMMAN (староангл.)
Построить что-то прочное и укрепить его от нападения со стороны

В каменной хижине с очагом, который не знал огня полжизни или больше, на крытой соломой постели шевельнулась грузная фигура. Отбросив в сторону толстое одеяло, она поднялась с тонкого тюфяка. Мужчина принялся разглядывать свои руки и одежду, словно удивляясь тому, как он выглядит, или даже тому факту, что вообще находится здесь. Одет он был в рубаху и свободные штаны из мягкой зеленой шерсти. Его коротко подстриженные волосы были слегка тронуты сединой. Потерев подбородок, мужчина проверил щетину: судя по длине, росла та пару дней, не более, но он знал, что проспал гораздо дольше – об этом говорили скованность и ломота во всем теле.

Возле кровати стоял тяжелый топор, лезвие которого было старым, но все еще острым и не выщербленным. Мужчина положил на него руку, и если б кто-нибудь присутствовал при этом, чтобы это засвидетельствовать, то мог бы увидеть, как по лицу его промелькнула череда воспоминаний – бессловесное выражение счастья, печали и утраты, вызванных прикосновением деревянной рукояти к руке. На подставке рядом с топором покоился деревянный лук, тетива которого была снята, чтобы продлить срок его службы, и колчан со стрелами. На полке неподалеку лежали меч в простых, но удобных ножнах и нож – в более богато украшенных, а еще кольчужный жилет, слегка смазанный жиром для защиты от ржавчины. Мужчина вспомнил, как убирал все эти вещи на хранение – или какая-то версия его самого делала это. Казалось, это было так давно, что могло ему просто померещиться.

Но теперь он снова проснулся. Произошла некая перемена, требующая его внимания, – а если она требовала его внимания, это могло означать лишь какой-то разлад. Какую форму тот может принять, еще предстояло установить, что было первоочередной задачей, но сначала требовалось избавиться от ломоты в костях. Мужчина подхватил топор, поскольку было бы неосмотрительно выходить в мир, где его ожидало неизвестно что, без какой-либо защиты под рукой, и подошел к двери, накрепко запертой на засов, – точно так же, как окна были плотно закрыты ставнями изнутри. Он приподнял задвижку на смотровой щели, но за пределами хижины вроде царило полное спокойствие. Обитатель хижины увидел, что его сад пребывает не в таком уж запустении, а первые зимние растения уже проклюнулись из почвы, хотя еще и не зацвели. За забором виднелся лес, ближайшие деревья в котором густо поросли сонным плющом, что было хорошим знаком.

Мужчина открыл дверь и вышел наружу. Хижина была выстроена из камня, с деревянной крышей, покрытой глиной и соломой, но снаружи все выглядело не так, как он помнил. Из стен, словно вросшие в камень, торчали стальные шипы, каждый длиной с мужское предплечье, а еще больше таких же выступало из крыши. Все они заканчивались смертоносными остриями, а по всей длине, как он заметил, были покрыты выступами поменьше, похожими на колючки на ветке. Шипы эти были созданы не только для того, чтобы прокалывать, но и чтобы царапать. Это была не его работа и не дело рук какого-то другого человека. Они возникли по воле самой хижины, чтобы защитить ее обитателя. Мужчина осторожно осмотрел эту защиту, принюхиваясь к металлу в поисках следов яда, но ничего не обнаружил. Видимо, было решено, что одной только стали будет вполне достаточно.

К дому примыкала конюшня, в которой стояла гнедая кобыла, выглядывая из-за приоткрытой двери. Она приветственно заржала, когда мужчина подошел к ней, и уткнулась носом ему в шею. Он обнял ее. Пол был устлан соломой, а корыто наполнено водой. К пробуждению кобылы тоже все было приготовлено, как и к его собственному.

– По-моему, ты в такой же растерянности, как и я, – произнес мужчина, отстраняясь от лошади, – но я рад, что ты со мной.

Он направился к колодцу, где наполнил ведро, разделся догола и вымылся. Хоть мужчина и предвидел холод, это все равно оказалось шоком для его организма, но чтобы убедиться, что не осталось и следа от сонливости, он вылил остаток воды себе на голову, прежде чем вновь наполнить ведро. Потом переоделся в чистую одежду из шерсти, шкур и меха, подогрел на огне немного воды, добавил в нее овсяных хлопьев из своих запасов, к счастью, свежих – опять-таки стараниями хижины, хотя жаль, что та не сочла нужным добавить хоть немного сушеного мяса или пару яиц, – и сварил себе кашу на завтрак. Закончив, снарядил лук тетивой, засунул за пояс нож и снова взял топор. Меч пока оставил в доме. Заходить далеко в лес он не собирался – по крайней мере, пока. Отперев дверь конюшни, мужчина оседлал кобылу и вскочил в седло. Ей потребовалось лишь легчайшее прикосновение его каблуков, чтобы пуститься рысью, – похоже, что ей не меньше, чем ему, не терпелось вновь заняться делом.

Когда они добрались до леса, плющ – его плющ, поскольку там имелись все его виды, одни более доброжелательные, а другие не очень, – который до сих пор оставался совершенно неподвижным, зашевелился на стволах и ветвях, словно гнездо проснувшихся зеленых змей, и поднялся, приветствуя его. Плющ погладил его по щеке, взъерошил волосы, игриво подергал за одежду. Ветви вокруг мужчины шевелились, хотя ветра и не было, а желто-белые цветы без страха смотрели на него, когда он проходил мимо. Распускались цветы, устилая его путь разноцветным ковром, и шелестели листья, отдавая ему дань уважения.

Лесник вернулся на свою землю.

XV
GAIRNEAG (шотландско-гэльск.)
Маленький, но шумный ручей

Церера застыла на берегу, не сводя глаз с дерева. Она пометила его, вставив пятипенсовую монетку в углубление в форме сердечка на стволе, профилем королевы наружу. По мере того как день клонился к вечеру, трава вокруг становилась все теплее.

Церера по-прежнему не была уверена в том, что тут бесспорно, а что сомнительно, но не сомневалась в одном: даже если сейчас она спит или переживает какую-то форму нервного расстройства, это дерево символизирует связь со всем, что она являет собой в реальности. Церера боялась, что, если разлучится с ним, может окончательно потерять рассудок. Сидя под этим деревом, она пыталась припомнить как можно больше подробностей из «Книги потерянных вещей», но образы ликантропов, колдуний, гарпий, гномов и шизанутых охотниц отнюдь не прибавляли ей настроения. Даже с учетом изредка попадавшихся в романе легкомысленных моментов это должен быть мир, состоящий в основном из угроз и опасностей. Единственным утешением было лишь то, что большинство ужасов, которые она помнила, в ходе повествования были устранены – зачастую насильственным путем.

Но можно ли поверить в эту историю? Да, романы могут содержать и правду, хотя правда – это вовсе не то же самое, что реальность. И все же она здесь: застряла в чем-то, что просто не могло быть реальным, но определенно ощущалось именно так. От всего этого у нее разболелась голова.

– Доброе утро! – произнес мужской голос откуда-то из-за ее поясницы.

– Добр…

Церера отпрыгнула от берега, рядом с которым из воды высунулась голова. Размером она была как у маленького ребенка, но с морщинистым лицом, с какой-то травой вместо волос и бородой, похожей на мох, который можно найти на некоторых старых камнях. Кожа при ближайшем рассмотрении больше напоминала переливающуюся рыбью чешую, тогда как откуда-то из-под этих слоев водорослей постоянно вытекала прозрачная вода, как будто этот маленький человечек и сам был водой, по крайней мере частично. Церера не могла понять, где умещается остальная часть его тела, поскольку в этом месте ручей был по колено в глубину. Либо у него была очень необычная фигура, либо голова – это все, чем он располагал.

– Хороший денек для чего-то подобного, – продолжал странный малютка булькающим голосом. – Э-э, чем бы это ни было, – неуверенно добавил он тоном человека, который проснулся и отдернул шторы, дабы поприветствовать новый день – только чтобы обнаружить какого незнакомого подозрительного типа, шарящегося по его саду. – Вы здесь недавно, насколько я понимаю?

– Я только что прибыла, – ответила Церера, – хотя и не пойму, где это «здесь».

– Ну, здесь – это и значит здесь, – сказала голова. – Это само собой разумеется. Если не «здесь», то было бы «там», а это совсем не одно и то же.

– Вы, конечно, правы, – согласилась Церера, – хотя я должна сказать, что вы не сильно-то меня выручили. В смысле, это не совсем то, как если б вы снабдили меня картой.

– Пожалуй, что да… Не слишком-то хорошо разбираюсь в картах. Никогда не было необходимости, знаете ли. – Из ручья показалась водянистая рука – вместе с прицепившейся к ногтю очень маленькой и слегка испуганной улиткой – и в легком замешательстве потянула за водянистую нижнюю губу. – Кстати, а что такое карта?

– Это… Ладно, не важно, – сказала Церера, а затем, поскольку это представлялось вполне уместным, представилась: – Я Церера.

– Рад знакомству. А я – Дух Воды. Только в данном конкретном водоеме, заметьте, не всей воды целиком. Больно уж хлопотное это дело – быть духом всей воды. Как-то не тянет. Ни минутки покоя, если хотите знать мое мнение. В смысле, со всеми этими реками, озерами, морями и тому подобным только и приходится, что представляться, в основном рыбам, и спрашивать, как они поживают и чем занимались. А они не больно-то разговорчивы, эти рыбы… Равно как и крабы. Если подумать, так прошла уже бездна времени с тех пор, как я беседовал с кем-то, кто мог бы мне ответить. Так что, короче говоря, я вполне доволен своим нынешним положением. Дух Воды, местное отделение, южный участок – вот это по мне. Это, если что, мой полный титул.

Дух Воды еще раз дернул себя за губу.

– Однако сбесишься, пока выговоришь, – задумчиво пробулькал он. – Дух воды, местное отделение, южный участок… Как-то не хочется добавлять все эти уточняющие подпункты и оказывать себе медвежью услугу, принижая собственную значимость. Поскольку дело кончается тем, что кто-то поскальзывается на шатающемся камне, переходя через ручей, и требует встречи с твоим начальством.

– А как насчет «духа данного ручья»? – предложила Церера, поскольку это казалось совершенно очевидным решением.

Маленький человечек покатал эти слова у себя на языке.

– Дух данного ручья… – повторил он. – И почему я раньше об этом не подумал? А что, мне нравится… Тут даже есть эта… алли-как-ее-там.

– Аллитерация, – подсказала Церера.

– Да, вот именно. Значит, Дух Данного Ручья. Во всяком случае, как я уже говорил, я полностью всем доволен. У меня тут рыба. Улитки… – Он осторожно взмахнул рукой, чтобы не сбросить ее обитательницу. – Всякая дань мне во благо, если вы понимаете, о чем я.

Дух Данного Ручья влажно, но многозначительно кашлянул и подмигнул Церере.

– Дань? – переспросила она.

– Ну, вообще-то вы воспользовались моей водой, чтобы умыться, и я видел, как вы сделали и глоток-другой. Только не поймите меня превратно: я рад, что вы так поступили. Я поддерживаю этот ручей и пруд в совершеннейшей чистоте, самолично. Вы могли бы без всяких проблем съесть что-нибудь на обед прямо со дна этого водоема, будь вы рыбой. Но маленький знак благодарности никогда не помешает, согласны? Приятно, когда твои усилия получают признание, и все такое… В смысле, я ценю, что вы помогли мне определиться с моим статусом, и принимаю это во внимание, но даже дух все равно должен как-то зарабатывать себе на жизнь.

Церера порылась в карманах. Ее единственная монетка ушла на то, чтобы отметить дерево, но она нашла серебряную пуговицу, которая на этой неделе оторвалась от ее жакета и которую она намеревалась пришить обратно, когда будет для этого в настроении.

– У меня больше нет денег, – сказала Церера, – только вот это.

Глаза у Духа Данного Ручья расширились.

– О-о-о, до чего же изумительная вещь! До чего же блестящая, до чего же иная! Она стоит гораздо большего, чем быстрое умывание лица и пара глотков воды. За это вы можете искупаться в одном из подведомственных мне прудов в любое удобное для вас время, и я даже попрошу кого-нибудь из рыбок обглодать омертвевшую кожу с ваших ног. Если они чересчур увлекутся, щелкните их по носу. Вы же не хотите, чтобы вам отхватили палец на ноге?

Церера вежливо отклонила это предложение. Она не была уверена, что ей захочется искупаться в пруду, в котором обитает свой собственный дух. Ей даже не нравилось пользоваться раздевалками в местном бассейне, не говоря уже о том, когда к ней подкатывал какой-нибудь старый хрен с предложением потереть спинку.

– Что ж, предложение остается в силе, когда бы вам это ни понадобилось, – объявил Дух Данного Ручья, когда Церера передала ему пуговицу. – А пока, если возникнут какие-либо проблемы водяного характера, просто назовите мое имя: Дух Данного Ручья. Запомнили? Дух. Данного. Ручья. Может, вам записать?

– Нет, я точно запомню, – заверила Церера. У нее не хватило пороху указать ему на то, что здесь много ручьев, а значит, скорее всего, и духов тоже много. Тем не менее место обитания Духа Данного Ручья с его холодными, прозрачными отмелями, каменистыми заводями, рыбой и улитками показалось ей совершенно прекрасным местом, на которое тот вполне мог претендовать как на свою собственность.

– Ладно, мне пора, – сказал Дух Данного Ручья, вновь становясь единым целым с водой. – Дел по горло – камни надо почистить и все такое…

– Нет! – воскликнула Церера. – Погодите минутку, вы же мне так и не сказали, где я нахожусь! Вы вообще ничего мне не сказали!

Но Дух Данного Ручья уже исчез.

– И ты стоил мне пуговицы! – сварливо добавила Церера.

Она подтянула джинсы. И вправду требовалось что-то с ними сделать, поскольку если б ей по какой-либо причине пришлось бежать, то они, скорее всего, оказались бы у нее на лодыжках. Но Церера надеялась, что бежать все-таки не придется, потому что, если бы пришлось, это наверняка означало бы, что она убегает от кого-то. Осмотрев штанины своих джинсов, она решила, что первым делом нужно подвернуть их, чтобы не путаться, а потом соорудить что-то вроде пояса. Поначалу Церера подумывала о том, чтобы использовать с этой целью длинный побег плюща, но потом вспомнила свой опыт с плющом в старом доме и решила, что не будет ломать любую растительность, которая может не так это понять. На берегу ручья рос высокий куст тростника. Церера осторожно пошевелила его, и, когда возражений не последовало, ей удалось после некоторой борьбы выдернуть один из стеблей. Он оказался достаточно длинным, чтобы обернуть его вокруг талии и завязать узлом, не порвав. На миг она ощутила себя Робинзоном Крузо, только что построившим хижину на необитаемом острове, – символ торжества человека над силами природы.

Когда Церера снова взглянула на ствол дерева, монетки там уже не было.