Текст книги "Аспекты"

Подошел к нужному купе. Негромко постучал.

– Да?

– Это Варис. Добрый вечер.

Дверь отворилась.

– А, хорошо, я так и думала, – сказала она, выговаривая слова на западинский манер. – Зайдете?

Он едва не ответил ей на кверцийском, в шутку, но шутка была бы неуместной. Лумивеста говорила не по-столичному вовсе не из кокетства. Он вошел, прикрыл за собой дверь и машинально задвинул защелку.

– И теперь вы меня обезопасили, – сказала она.

Он резко обернулся, едва не задев плечом шкаф.

Длинное одеяние из мягкой черной шерсти, без рукавов, окутывало Лумивесту с головы до босых ног, ниспадая складками к щиколоткам. На кровати, под откинутым покрывалом, виднелись белые простыни с вензелями железных путей в уголках. Лумивеста отступила на шаг и села на краешек кровати, положив руки на колени.

Варис, стукнувшись коленом о кресло, сел и с преувеличенной осторожностью поставил на пол саквояж.

– Раз уж вы здесь, – сказала она, – то почему вы там?

– Чтобы мы с вами могли побеседовать и обдумать наши слова.

– Я прекрасно знаю, что говорю. Мы с вами оба в светле. И уж наверняка оба знаем, как оставлять ложе впусте: матушка обучила меня Веддиной премудрости, когда мне было лет десять… сами понимаете, бандиты и все такое, – произнесла она, словно бы грезя. – Траян, мой отец, тоже наставлял меня с самого детства.

– По-моему, нет никаких сомнений в наших плотских желаниях, – сказал Варис, не зная, поймет ли она все до конца. – Но я забочусь не только о плоти.

– Вы считаете, что это ошибка? – спросила Лумивеста, переходя на формальный столичный говор. – Это может нас скомпрометировать?

– Вряд ли в той же степени, что… – Он помотал головой. – Вы упоминали, что у вас есть кто-то…

– Его это не заденет. И это не предположение. Я точно знаю. – Помолчав, она добавила: – А у вас?

– Нет таких, кого это задело бы, – осторожно подбирая слова, сказал он. – И это не надежда, а совершенно точно.

– Мне нравится ваш северный говор. Очень красиво звучит. Очень… ласково.

– По-моему, вы обо мне слишком мало знаете.

– Тогда расскажите, что мне надо знать. Или я не играю по вашим правилам? – уже мягче спросила она. – Вы хотите переубедить меня и склонить на свою точку зрения? Или будете гонять, пока я сама не сдамся? – Она откинула капюшон, собравшийся складками у горла, тряхнула волосами. Темные глаза по-звериному сверкнули, улыбка больше не казалась игривой.

– Вы помните моего друга, Извора? Главного лорда-парламентария?

– Да, конечно.

– Сегодня я был с ним очень груб, хотя он ни в чем не виноват. Если я способен на такое по отношению к Извору, то…

– Если вы будете грубы со мной, то я вполне способна вышвырнуть вас из купе, и никакая защелка мне не помешает. Допустим, вы действительно без причины нагрубили Извору. И что с того? Я очень резко обошлась с Сильверном через миниму после нашего с ним знакомства. И тоже без причины.

– Правда? – сказал Варис.

– Хотите, чтобы я рассказала первой?

– Наверное, так лучше. Сильверн об этом не упомянул.

– Может, и Извор тоже ни о чем не упомянет. Так вот, Сильверн назвал меня охотницей прежде, чем я успела ему об этом сказать; я сразу же решила, что он чародейством прочел мои мысли. Хотя, конечно же, ничего такого не было. Простое ведовство.

– Сильверн никогда не…

– Знаю. И хватит об этом, – сказала она. – Теперь ваша очередь. Из-за чего вы нагрубили лорду Извору?

– Мы шли по парку и увидели мираклиста. Извор остановился поглядеть, а я… В общем, я повел себя беспардонно.

– Я спрашиваю не как вы себя повели, а почему вы так себя повели.

– Когда я был маленьким, в город по соседству с нашим замком приехал чудесник. Как я сейчас понимаю, был он из тех, что похваляются своим ремеслом и утверждают, будто владеют истинной магией, а не просто показывают фокусы. Он исполнял номер, который называют «Мечта нищего», – выхватывал монетки из воздуха. Взрослым это очень нравится. Дети восхищаются шелковыми платочками и стекляшками, а взрослые… ну, вы сами знаете. Мой отец пригласил его в замок. Чудесник показал фокус с монетками и хвастался напропалую. В конце представления его отвели в спальню, заперли дверь на замок и объяснили, что выпустят лишь тогда, когда он просунет в щелку ровно сто монет. И тогда же накормят и напоят.

– Да, знакомая байка.

– Увы. Мой отец не отличался богатым воображением. В старинной байке король медленно засыпал комнату песком, чтобы мираклист превращал песок в золото, но устроить такое в нашем замке было затруднительно. С тех пор я… избегаю чудесников. Хотя с некоторыми знаком лично и надеюсь, что встречусь с одним из них у Странжа. Так что и в этом я очень непоследователен.

– Не важно. А Извор об этом знает?

– По-моему, он… Вот я даже не помню. Тогда я думал, что знает, но теперь мне кажется, что… Ох, это еще хуже…

– Будь по-вашему, – устало ответила она. – Для вас все плохое превращается в еще худшее.

Варис с трудом удержался от согласного кивка, даже в шутку. Особенно в шутку.

– Предлагаю рассмотреть этот вопрос, – сказал он.

– О Корис, да поглотят его волны морские! Прежде чем снять с меня сорочку, он ставит вопрос на голосование. Варис, я тебя умоляю, скажи, чего ты хочешь. Чтобы мы проговорили всю ночь? Нет? Ну тогда… Давай лучше я тебе свою историю расскажу. Дело давнее, боль старая, как и твоя. Хоть в этом мы с тобой не будем одиноки.

– Рассказывай.

– Как ты уже знаешь, я – охотница. В ранней юности, когда я уже кое-что понимала, я отправилась охотиться верхом, с одним из гвардейских корнетов. Он был года на два старше меня, но, в сущности, молодой парень, сын одного из настоящих гвардейцев. Мы провели полдня в лесу, но так и не встретили никакой достойной дичи, а потом остановились на берегу ручья, пообедать. Я помню ручей. День был великолепный, в самом конце лета. – Она отвернулась к окну. – Так вот… Мы пообедали, еще чуть-чуть посидели, и он предложил мне развлечься… ну, как парочки развлекаются. Я знала Веддину премудрость, он сказал, что тоже ее знает; вода для омовения была рядом… По-моему, он был таким же неопытным, как и я.

Лумивеста повернула голову, сжала пальцами край кровати.

– Я предложила ему начать с другого развлечения: я отправлюсь за ним в погоню, пешком, не верхом. Без лука. Как в старинном сказании о Корис и олене.

– Да, знаю, – сказал Варис.

– Если я его поймаю, то он – мой трофей. Если ему, оленю, удастся сбороть меня, охотницу, то пусть поднимает меня на рога, так сказать.

– Ну да.

– Я завела ему руки за спину, связала их тетивой, сорвала с него рубаху. Он этого не ожидал. Я сказала, что олени по деревьям не лазят. И тогда на его лице… – Она с горечью вздохнула. – Зачем он мне это предложил?

– Продолжай.

– «Смотрела вслед и до сотни сочла, ни конь ей не нужен был, ни стрела, меж холмов и лесов скользила, как тень, и еще до заката пал олень», – процитировала она, глядя Варису в глаза. – Так нечестно, конечно. Я могла целыми днями бегать по лесам, и босой, и нагой. Будь он оленем, я бы его загнала. Но у гвардейского жеребенка не было ни шанса. Наконец я решила, что пора заканчивать. Он выбежал на поляну и привалился к валуну, пытаясь отдышаться. Я думала, он будет сопротивляться, напустит на себя угрожающий вид или, наоборот, поймет, что ничего не поделаешь и попытается меня разжалобить. Но он просто упал навзничь, с руками, связанными за спиной. Я смотрела на него, исцарапанного и окровавленного, а он глядел на меня блестящими глазами, понимая, что он – моя добыча. Это понимание читалось в его взгляде.

Варис коснулся ее руки. Он знал, что произошло потом; в этом была вся их сущность.

– И ты его убила.

– Он застонал лишь раз, когда я перерезала ему горло. Я подвесила его вниз головой, чтобы спустить кровь – как на любой охоте. А потом вернулась к лошадям и отвезла тело домой.

– Ты знала, что будет дальше?

– Да, я знакома с судом коронов. Но я никогда об этом не задумывалась. Заседание суда прошло, как во сне: я знала, что произойдет, за миг до того, как оно происходило, но не могла ни помешать этому, ни остановить происходящее. Правдопытательница – чародея…

– На севере их называют веритатами, это одно и то же. Продолжай.

– Она была у нас целительницей, я тебе говорила.

– Да.

– Разумеется, я сказала всю правду. Дал ли он согласие? Да, на игру. Дал ли он согласие играть со связанными руками? Нет, я его заставила. Потом меня спросили, возражал ли он. И я сказала, нет, не возражал. В общем, его матери выплатили фунт золота.

– А его отец вернул половину полученного, – негромко заметил Варис.

Лумивеста медленно кивнула, чуть сузив глаза, и Варис по собственному опыту догадался, что она сдерживает слезы.

– Эта история не для ушей столичных жителей, – сказала она. – Но мне кажется, ты ее поймешь.

– Именно поэтому ты испугалась, что Сильверн прочел твои мысли.

– Да. А теперь переходим к голосованию: ты меня хочешь?

– Да.

– Принято единогласно.

Она порывисто потянулась к нему и обняла; обнаженная нога прижалась к его икре, сначала холодя, потом согревая; его тело внезапно охватила болезненная скованность. Голову сдавило от притока крови, глаза защипало; он схватил ее запястье и прижал ладонь к своим губам, покрывая пальцы жадными поцелуями; другой рукой она его высвобождала. Он выпустил ее, приложил руки к вискам и сдавил себе голову, слыша стон Лумивесты как будто сквозь шум водопада, пытаясь через ее наслаждение избавиться от пульсирующей боли в голове, боясь передать ей свою боль через касание, симпархически. Ее пальцы, привыкшие к мечу, обхватили его запястья, ласково надавливая на беснующиеся толчки пульса; она направила его незрячие руки к подолу мягкого шерстяного одеяния, подтянутого до колен, и оттуда он легкими касаниями начал подниматься все выше, к откровению.

Ему хотелось быть нежным, но он не мог, ему было слишком больно; он хотел доставить ей наслаждение искусно, философично, восхищаясь ее откликом, контролируя себя, – но она не позволяла, перекрывая вздох вздохом, стон стоном, пребывая в светле, как говорили на Западе.

Боль растворилась в крови и воде. Соль ее осушила. Сладость утолила общую рану.

– Посмотри, – сказал Варис и чуть отодвинулся, чтобы Лумивеста могла взглянуть в окно.

За стеклом густой белый туман затянул зеленые поля и холмы. Дымка перламутрово переливалась, а на каменных стенах и сланцевых крышах поблескивала роса. Стадо белых овец с черными мордами напоминало обрывки тумана, скучившиеся в загоне.

Лумивеста окинула все нежным счастливым взглядом и поцеловала Вариса.

– Где мы?

– В Красногорье. Сейчас около семи утра. Мы вот-вот прибудем в следующий коронат – Кедран, на станцию Три Кедра. Там состав будет загружаться углем и водой, мы простоим часа два.

– И какие достопримечательности стоит посмотреть в Трех Кедрах?

– Особо никаких. Старые кедры срубили несколько лет назад, посадили новые, поближе к гостинице.

– Не может быть!

– Честное слово. Знаешь, можно позавтракать не в вагоне-ресторане, а где-нибудь в приличном заведении.

– А Сильверну будет не в тягость?

– В каком смысле? Поверь мне, Сильверн проснулся еще до рассвета. Он с легкостью одобрит предложение позавтракать в вагоне-ресторане, а если мы предложим ему поохотиться на дикую яичницу с отбивной, то с неменьшим восторгом отправится с нами «искать приключений».

Она рассмеялась.

– Вы давно знакомы?

– Почти двадцать лет. После того как я унаследовал коронат и начал приезжать к Странжу.

– К Странжу?

Варис кивнул.

– Мой дед был знаком с каким-то Странжем, – задумчиво сказала Лумивеста. – Говорил, что это очень мудрый и уважаемый человек. Это его предок?

– Нет, это и есть тот самый Странж. Он… очень стар. Среди моих знакомых никто не знал его молодым.

– Он чародей?

– Нет. Странж… даже не знаю, как тебе сказать.

– Что ж, тогда расскажи мне про консейль Сильверна.

– Эдеа… вот она, наверное, как раз и есть то, что ты сказала. Волна и камень. Она всегда в движении – и нет, не только по железным путям. Она очень много видела.

– Ты в нее влюблен? – спросила Лумивеста так неожиданно, что Варису пришлось задуматься над ответом.

Он погладил широкие, загрубевшие костяшки ее пальцев; она с мягким вздохом шевельнулась и прошептала:

– Зря я так…

– Ничего страшного. Она – одна из особых гостей Странжа. Игрок. Это трудно объяснить. Да, я ее люблю, я восхищаюсь ею… а то, что она неразрывными узами связана с Сильверном, только подчеркивает это, не позволяет отвлекаться.

– Мне нравится, когда ты отвлекаешься. Но да, я понимаю. Иногда кажется, что все должно быть проще, чем есть на самом деле.

Торопиться они не стали. Чуть позже Лумивеста сказала:

– Наверное, Сильверн нас заждался.

– Вряд ли. Но да, пора составить ему компанию.

Они встали, сталкиваясь друг с другом; вагон раскачивался на путях. Варис привинтил стальной щиток к лезвию, уперся плечом в угол туалетной кабинки и побрился, не пролив ни капли крови.

– Это ты ради меня расстарался? Не надо было, – сказала Лумивеста.

– Вот завтра и не буду.

Они заглянули в купе к Сильверну и договорились позавтракать на станции. Вскоре состав остановился.

Здание станции Три Кедра, сложенное из желтого кирпича, выкрасили в фирменный бордовый цвет Западных железных путей; четырехскатную крышу выстелили кедровой дранкой. Варис, Лумивеста и Сильверн через станционный зал вышли на полукруглую площадь, где под газовыми фонарями стояли кэбы, и направились дальше.

Городок лежал в небольшой долине. День выдался пасмурным, но воздух был на удивление прозрачен. Зеленый простор тянулся до синего горизонта, повсюду виднелись невысокие холмы в окружении полей, обнесенных живыми изгородями, купы кедров и кленов, сады, полные плодов.

В галерее на полукруглой площади у станции теснились магазинчики, по большей части закрытые – то ли по случаю раннего часа, то ли из-за праздников. В цветочной лавке мальчишка-подручный расставлял у двери ведра с цветами, а на ступеньках у газетного ларька лежала стопка «Знамени». Галерея магазинчиков выходила к овальному парку, окруженному трех– и четырехэтажными зданиями. В самой середине парка высились три знаменитых кедра, расположенных на подозрительно равном расстоянии друг от друга и обнесенные невысокой кованой оградой из очень острых прутьев. В кронах кедра обосновались стая воробьев и несколько восхитительных краснокрылов.

Посередине длинной стороны овала стояла гостиница – кирпичный дом, выкрашенный белым и, само собой разумеется, под кровлей из кедровой дранки. По обе стороны от входа фасад украшали два эркерных окна с переплетами на двенадцать просветов; над дверью красовался псевдокверцийский фронтон.

Завтракали неспешно, с изящного фарфора и тонкого хрусталя, каких не увидишь в поезде. Посуда не звенела. Сильверн спросил яичницу из четырех яиц с беконом, Лумивеста – яичницу из трех яиц, Варис – яйцо и две копчушки; всем принесли заказ, а вдобавок щедрые порции жареных грибов, плюшки и чай.

Варис уложил плюшки и джем в корзинку, и все отправились в овальный парк. Сильверн тяжело опустился на скамью. К нему с опаской подскочили белки.

Варис отломил кусочек плюшки, высыпал крошки на ладонь и замер, вытянув руку. Воробей, спорхнув с ветки, покружил над его головой, присел на большой палец Вариса, склюнул крошку и улетел.

Лумивеста удивленно разинула рот.

– Охота его не интересует, – негромко заметил Сильверн.

– Они наверняка ручные, – сказала она. – Их же все время кормят.

Она посмотрела на белок. Варис, чуть усмехнувшись, дал ей половинку плюшки, и Лумивеста скормила ее зверькам.

Сильверн рыгнул. Белка и три воробья порскнули в разные стороны.

– Зайду-ка я к цветочникам, куплю что-нибудь любимой. Встретимся в поезде.

– А когда отправление? – спросила Лумивеста.

– Через три четверти часа.

– Хочешь вернуться к поезду?

– Можно. Просто я подумал, что в такое прекрасное утро тебе захочется погулять.

– Мне-то хочется, но я спросила, чего хочется тебе.

Варис схватил железный прут ограды и крепко сжал его.

– В чем дело? – спросила она.

– Я едва не сказал… что-то очень грубое. Опять. Непростительное поведение.

– Не в твоей власти выбирать, прощать мне тебя или нет. Что ты хотел сказать?

– Не в твоей власти заставить меня говорить.

– Тогда расскажи мне что-нибудь о своих родных. По своей воле.

– Чтобы ты решила, что в ответ обязана рассказать мне про свою боль? Нет уж, лучше их не выкапывать.

– По-твоему, я не пойму? А ты знаешь мои смертоносные деяния?

– Мой отец, – невыразительным тоном начал Варис, – был типичным короном захолустной провинции. У меня сложилось впечатление, что люди подобного рода были необходимы, и я почти убежден, что в стародавние времена их существование было неизбежным. Если бы он не умер, я, возможно, научился бы терпеть, прощать и любить его, как отца; говорят, почти все так поступают. Но с каждым новым днем мне все яснее, что мир без него лучше… А твой отец, – внезапно сказал он, негромко, без нажима, – был хорошим человеком?

– Я помню его недостатки, – ответила она, – но он был хорошим человеком. Добрым и справедливым.

– Я так и думал, – кивнул Варис. – Просто хотелось это от тебя услышать, прежде чем ты к нему вернешься.

– Варис, он умер много лет…

– Миледи коронесса, я знаю. – Он швырнул остатки крошек белкам и воробьям. – А теперь давай погуляем и помолчим. Лето доживает последние часы.

Так они и сделали: ходили по аккуратным улицам, прямым или изогнутым дугой, и молчали. Если один замечал что-нибудь интересное – витрину магазинчика, изящную кованую ограду, красивую жардиньерку с цветами, – то просто указывал в ту сторону, а другой кивал, не говоря ни слова. Спустя несколько миним они начали изъясняться жестами. Когда они наконец-то вернулись к станции, то Лумивеста с трудом сдерживала смех, а Варис едва заметно улыбался.

Остаток дня в пути прошел без особых забот. В салоне Сильверн разговорился с пожилым кавалерийским офицером; они угощали друг друга выпивкой и обменивались всякими байками. За карточным столом собрались читатели Книги и любители игры в аркет. За окнами мелькали просторы срединной Лескории: древние города с их беспорядочной застройкой, новые города с их аккуратными кварталами; сады и фермы, дороги, проложенные кверками. Начался ливень, капли мягко стучали по окнам вагонов, убаюкивали. Тем, кто хотел уснуть, представлялась прекрасная возможность считать овец или коров, на выбор.

Перед ужином, в тихом уголке салона, Лумивеста сказала Варису:

– При нашей следующей встрече нам придется вести себя по столичным правилам, ведь все упомянутые тобой причины остаются в силе. Поэтому сегодня, когда я пожелаю всем спокойной ночи, приходи ко мне; выжди, сколько считаешь нужным ради приличия, но обязательно приходи.

Он так и поступил.

Поздней ночью Варису приснился сон: он брел по грязи, увязая с каждым шагом все глубже и глубже; его подгонял не только страх перед бездной, но и еще какой-то порыв, не поддающийся определению. Было темно; прямо перед ним высились деревья, очерченные с бредовой ясностью, а за ними чернел мрак. Как только он проходил мимо дерева, оно исчезало, а впереди появлялось новое. Куда бы он ни повернул – он понимал, что сворачивает, сам того не зная, – перед ним возникали все те же бесконечные коридоры деревьев. Где-то заухала невидимая сова. Трясина затягивала, голова раскалывалась от любого движения. Он обозлился на болото и на лес. Злоба была приятна. Казалось, злоба помогает, делает что-то настоящее.

Из него вырвался свет – темно-фиолетовый, темнее мрака. Деревья зашатались, болото всколыхнулось. Стволы с треском раскалывались, сучья обламывались и падали.

Он замер и огляделся. Земля была усыпана хвоей и ветвями. Варис сделал шаг. Слой веток, пружиня, хрустел и скользил под ногами, но удерживал его на поверхности.

Значит, злоба крушит деревья, подумал он, а ярость осушает болото. Что ж, хорошо, очень хорошо. Озлобиться легко, разъяриться еще легче…

Он проснулся от крика. Его щека прижалась к обнаженному плечу Лумивесты; руки сомкнулись в крепком объятии, ноги переплелись.

– Уже утро? – спросила она.

За окном все еще голубовато сияла луна. В голосе Лумивесты не было ни страха, ни тревоги.

– Еще нет. Прости, я не хотел тебя будить.

– Мне очень жаль это слышать.

– Нам еще ехать и ехать. Спи.

Она закрыла глаза и задышала глубоко и ровно.

Варис соскользнул с кровати, плеснул воды в лицо, оделся и вышел из купе в салон. Там тускло горели две лампы. Старший проводник, дремавший за столиком, тут же встрепенулся и спросил Вариса, что тому угодно. Варис помотал головой, отошел в дальний угол и сел в кресло.

До рассвета оставалось около часа. Почти полная луна висела низко; длинные черные тени перечеркивали ее серебристое сияние. Утро обещало быть яснее, чем вчера, хотя в долинах клубился туман. Состав проезжал через рощу; от крон высоких тополей в салоне стало темно. Стволы в туманной дымке казались ненастоящими, как деревья во сне Вариса. Он прикрыл глаза рукой.

В конце концов, это всего лишь сон. Варису не являлись вещие сны, он не был ни чаровидцем, ни еще чаро-кем-то; заявлять об обладании способностью к чародейству он мог не больше, чем заявлять об обладании Богиней. Скорая длань смерти или отчуждающая рука расстояния может лишить его всего, что у него есть. Впрочем, лишь до тех пор, пока не примут конституцию; но если Извор прав, то и этого он не получит.

Таланта достаточно, если это способность исцелять. Такой талант всегда востребован. Еще лучше – способность исцелять животных: хорошему, знающему конеспасу или стадоправу обеспечены не только прекрасное житье, но и восхищение, и всеобщая любовь, больше даже, чем священнослужителям.

Давным-давно существовали чаросплавы, но для стали и чугуна требуется постоянный жар, который легче получать с помощью механической плавильной печи, а не с помощью чародейства.

По правде сказать, чародейство угасало. Железные пути сменили облачных коней; место гипноречи и далезора заняли щелчки магнографа. Вполне возможно, что через несколько лет лорды чародейские уступят свои парламентские кресла лордам инженерным. И это сотрет различия между палатой лордов и палатой общин, а что потом – кто знает? Может быть, наступит крах парламента, республики; будет прямое голосование, все за всех, то, что некоторые называют Вульгаратом или Властью Черни. Он вспомнил слова Извора о великом деле, которым ему, Варису, предстоит заняться после реформы конституции. Нет, твердо сказал он себе.

До тех пор, пока его работа нужна, до тех пор, пока в усадьбе Странжа его ждут друзья и бурлит жизнь, у него есть все необходимое.

Примерно в то же время Сильверн сидел в своем купе, уже одетый, и читал. В дверь постучали.

Он впустил Лумивесту.

– Я думала, Варис у вас, – сказала она.

– Нет, наверное, он в салоне или в вагоне-ресторане. Пойдемте его поищем?

– Чуть позже, – сказала она. – Не возражаете, если я присяду?

Сильверн указал на кресло.

Она села, чопорно выпрямившись и сложив руки на плотно сдвинутых коленях.

– Он сказал, что вы знакомы лет двадцать.

– Да.

– Он вас никогда не пугает?

– Вопреки расхожему мнению, – медленно произнес Сильверн, будто слова его были железом, дробящим гравий, – палионы способны чувствовать страх. И поскольку я знаком с ним дольше, чем вы, то и пугал он меня пропорционально больше.

Лумивеста напряженно сцепила руки.

– Охотник охотника чует издалека, – добродушно напомнил Сильверн.

– Вы же сказали, что он не охотник. – Она не сводила темных глаз с серебристых глаз Сильверна. – Но он и не жертва.

– Варис – самый дорогой среди моих дорогих друзей, и я не откажу ему в любой помощи. Но некоторые позиции должен удерживать один-единственный боец.

– Я знала людей, чья душа сияет ярче солнца, – сказала она, – и тех, чья душа чернее самой темной тени. Он ярок, но холоден, в тысячу раз ярче луны. И он не любит Богиню.

– Значит, он влияет на вас больше, чем Она. Поразительно.

Лумивеста улыбнулась:

– Я напишу это на гербе. По-кверцийски, чтобы все думали, будто это древний афоризм.

Сильверн рассмеялся – весело, без горечи.

– Представляю, как он боролся со своим влечением к вам.

– Вы мне льстите?

– Да. С большим уважением. Послушайте, почему бы вам не поехать с нами к Странжу? Он будет счастлив с вами познакомиться. И Эдеа тоже, и все остальные.

– Меня ждут…

– А вы отправьте магнограмму.

– У меня есть обязанности.

– Гм, против этого не возразишь, – с притворной серьезностью кивнул Сильверн. – Но позвольте мне сказать вам кое-что: Варис предложил мне съездить в ваш коронат. Провести осмотр местности, пригодной для строительства загородного дома. Точнее, охотничьей заимки. Разумеется, с позволения владелицы короната.

– Если я правильно вас понимаю, это значительно улучшит репутацию короната.

– Вы совершенно правы. Мои обязанности требуют, чтобы я присутствовал на праздновании Равноденствия у Странжа. Но как только праздник завершится, я буду рад сопроводить вас домой и с удовольствием выслушаю по дороге ваши советы.

– Если я вернусь в сопровождении палиона, – задумчиво произнесла Лумивеста, – то значит, в Листурель я ездила не зря.

– Миледи коронесса, я не сомневаюсь, что вы хорошо знаете своих подданных.

– Они хотят, чтобы я укрепила коронат, – сказала она. – Если я желаю произвести на свет наследников, то в этом мне должен помочь мой консорт. Такое у нас уже было, целых сто лет, после окончания эпохи Среднецарствия. Мы называем это время эпохой консортов-визитеров. Но под словом «укреплять» подразумевается очень многое, и совсем необязательно, чтобы все это происходило одновременно.

– Значит, вы поедете к Странжу.

– Да, конечно.

– Что ж, давайте найдем и обрадуем нашего друга. А в вагоне-ресторане наверняка отыщется горячий чай и жареный бекон.

Несколько часов спустя на другом путейном составе далеко на юге начальник поезда заметил в тамбуре спального вагона курящего пассажира. На курильщике был костюм в черно-зеленую клетку и белая сорочка с высоким воротником; длинные каштановые волосы распущены; худощавое лицо с тонкими чертами довольно миловидно. Пассажир дружелюбно помахал белой глиняной трубкой.

Начальник поезда хотел попросить курильщика не стоять в тамбуре, но просто кивнул и прошел мимо. Провинциальные господа, не следящие за модой, не очень любят, когда им напоминают о правилах поведения в поезде. Вдобавок начальнику поезда было чем заняться.

Он прошел в плацкартный вагон третьего класса, с деревянными скамьями, обитыми ворсистой тканью. На последней скамье справа сидел пожилой человек в обтрепанном коричневом костюме, в шляпе и с шарфом на шее, сгорбившись над книжечкой в дорогом кожаном переплете. Начальник поезда остановился и искоса поглядел на старика; видя, что пассажир не обращает на него внимания, он вернулся к началу вагона, где его ждала проводница.

– Вот этот тип? – уточнил начальник поезда.

– Вошел в Синедолье и с тех пор так и сидит над книжкой, даже не шелохнется, только страницы переворачивает. Багажа нет. Чаю не пил.

– Может, он чай не любит. Билет проверили?

– Да, он мне показал билет из Крестосвода в Студеное Озеро. В том-то и дело.

Начальник поезда задумался. В Крестосводе состав останавливался шесть часов назад, перед рассветом, а в Студеное Озеро прибудет через полтора часа. Синедолье, где оборванный пассажир сел в поезд – крошечный полустанок как раз посередине между двумя станциями; там нет ничего, кроме водокачки и угольного склада. Пассажиры там появлялись очень редко. Все было очень подозрительно.

– С билетом все в порядке?

– Чернила расплылись. И сам он весь какой-то чумазый. Если у него в кармане найдется талер, то разве что чудом. – Проводница внезапно задумалась. – Хотя… может, он из этих чудаков-чародеев? И книжка у него старинная…

– Сомневаюсь. Значит, багажа с ним нет?

– Только книжка, ну и в карманах что-нибудь.

– У чародеев всегда есть багаж. Линкмен или там ковровая сумка. Ладно, давай проверим.

Они подошли к пассажиру.

– Извините, досточтимый господин, – сказал начальник поезда.

– Что именно я должен извинить? – пискляво, без особого вызова спросил пассажир.

– Будьте добры, ваш билет.

– Она его уже проверяла.

– Я тоже хочу взглянуть.

Пассажир закрыл книгу, сунул ее за пазуху бесформенного сюртука, порылся в карманах и достал измятый билет.

– Вы сели в поезд не на станции Крестосвод, – сказал начальник.

– Я и без вас знаю.

– Как так получилось?

– Это очень долгая и утомительная история, и я не намерен вас ею утомлять. А в чем дело, молодой человек?

Начальник поезда вгляделся в билет:

– Он прокомпостирован дважды.

– Она его так прокомпостировала. Я не спрашивал почему. Она же лучше знает, что и как делать.

Начальник поезда проверил перфорацию. В каждом поезде билеты гасили компостерами, оставлявшими отверстия разной формы. Смятый билет был надорван, но, похоже, дырочки были одинаковыми. Начальник поезда повернулся к проводнице:

– Вы его дважды погасили?

– Нет, что вы! Вы же видите, он помят. Может, в нем уже была дырка. К тому же пассажир предъявил билет с большой неохотой.

– Вы сами не хотели его трогать, – с ехидным смешком заявил старик.

– Это использованный билет, – возмутилась проводница. – Вы его нашли в мусорке или вообще выудили из чьего-то кармана.

– Вы в этом уверены?

– Помнится, когда мы отъехали от Синедолья, как раз в этом вагоне поднялся шум, – сказал кто-то за спиной начальника поезда.

Начальник поезда обернулся.

В дверях стоял господин в зеленом клетчатом костюме.

– Если не ошибаюсь, буфетчица развозила чай, – продолжил он, пряча в карман трубку.

Начальник поезда посмотрел на проводницу.

– Сэнди отчитала какого-то подростка. Он схватил с тележки пакетик леденцов, открыл его, а расплатиться не смог. Возможно, я на миг отвлеклась, но дважды билет не прокомпостировала.

– А вы сравнили перфорацию? – спросил господин в зеленом клетчатом костюме. – По-моему, компостер проводницы Светаны, номер жетона один-четыре-один-шесть-восемь, оставляет отверстие в виде полутрилистника – полуквадрата.

В вагоне тут же стало очень тихо. Даже старик, удивленно округлив приоткрытый рот, уставился на присутствующих.

– Как я понимаю, вы знакомы с нашими процедурами, досточтимый господин, – негромко сказал начальник поезда.

– Я всегда слежу за происходящим, начальник Кремен, номер жетона девять-два-два-три. Сам я собирался выпить чаю, но увидел досточтимого ученого и решил пригласить его к себе в купе. Но если у вас какие-то сомнения в его билете…

Начальник поезда посмотрел на проводницу.

– Наверное, я все-таки… прокомпостировала билет дважды.

– На том и порешим, – твердо сказал начальник поезда. – Приятной поездки, господа.