Текст книги "Бирюзовая тризна"

Гипотетическое судилище – Макги против Макги. Весьма несправедливо, сэр, требовать, что если человек ухитряется сделать себе состояние на поприще, подвизаться на котором берется один из десяти тысяч, и то подчас не дальше мечтаний, так вот, сэр, нечестно требовать, чтобы этот человек, профессор Левеллен, неприменно давал своему банкиру отчет об успешности очередного предприятия. Во всяком случае, никто не будет утруждать себя открытием банковского счета, если не ожидает вскоре больших денежных поступлений.

Да. Это справедливое предположение. В простейшей форме это могло бы выглядеть так: профессор Левеллен сообщает мистеру Лоутону Хиспу: «Я кладу в ваш банк деньги, я знаю, откуда взять еще, и неприменно возьму их оттуда».

Хисп, видимо, верил ему. Защита была делом техники. А вот интересно, много ли знал Том Коллайр?

Новое поле вопросов для вызванного свидетеля.

– Вы и ваш друг обыскивали «Лань» сразу после того, как услышали, что Тед Левеллен убит?

– Да, сэр.

– И ничего не нашли?

– Совсем ничего. Хотя честно пытались.

– Кто-нибудь еще обыскивал яхту?

– Гуля и Говард Бриндль.

– Можете вы назвать кого-нибудь еще?

– Не совсем.

– Невнятный ответ.

– Я хочу сказать, что у меня есть косвенные сведения, что мистер Хисп или кто-нибудь еще из банка приходили и осматривали «Лань». Как я понимаю, они составили опись для уточнения завещания и переписали все, что не было намертво привинчено. Кажется, это заняло целый день. Я не знаю, можно ли это назвать обыском.

– Являлись ли, по вашим сведениям, банк и мистер Коллайр душеприказчиками покойного?

– Майер говорил мне, что да. И Гуля говорила тоже самое.

– Теперь, мистер Макги, я хочу задать вам вопрос, ответ на который должен подсказать вам ваш жизненный опыт. Я имею в виду ваше личное впечатление. Давайте предположим, что существовал некий предмет или вместилище нескольких предметов, которые имели огромную потенциальную стоимость для единственной наследницы, указанной в последней воли профессора Теда Левеллена. Давайте предположим, что этот предмет или несколько предметов были утрачены к моменту смерти и наследнице до сих пор неизвестно их местонахождение, и подобные вопросы были заданы мистеру Хиспу и мистеру Коллайру. Предположим, что мистер Хисп и мистер Коллайр знали о существовании этого предмета или предметов, и предположим, что оба они имели веские причины верить сведениям об огромной потенциальной стоимости указанного предмета или предметов, и, зная, что этот предмет или предметы не были прямо упомянуты в завещании во избежание, скажем, налогообложения, можете ли вы, сэр, основываясь на вашем личном опыте и наблюдениях, полагать, что мистер Хисп и мистер Коллайр действовали в соответствии с той последовательностью предположений и фактов, которые я изложил вам сейчас?

– Мысль интересная.

– Свидетель, отвечайте на вопрос. Затем суд попросит свидетеля обосновать свой ответ.

– Благодарю, ваша честь. Нет. Они действовали совсем не так, как должны были бы. Мне кажется, что как душеприказчики они должны были бы перевернуть и прочесать абсолютно все, чтобы найти исследовательский дневник профессора Левеллена и прилагающие к нему бумаги. Но по косвенным, совсем косвенным и совсем-совсем косвенным сведениям и впечатлениям, мне кажется, что они отнеслись к этому, мягко говоря, легкомысленно.

Существовал трастовый счет и существовало нечто помимо трастового счета; для соблюдения всех формальностей, не более, были произведены поверхностные поиски того, что существовало помимо трастового счета; был отчислен налог с того, что было на трастовом счету; дело о завещании было закрыто. Оба они должны были знать, что Гуля чрезвычайно заинтересована в получении бумаг своего отца, но никаких действий, похожих на настоящие, тщательные поиски, предпринято не было.

– Ваша честь, может ли истец попросить свидетеля сделать предположение?

– Да, продолжайте, господин прокурор. Если защита не возражает, можете спрашивать.

– Мистер Макги, вы настаиваете на том, что действия мистера Хиспа и мистера Коллайра как душеприказчиков не соответствуют предположениям, изложенным мною выше. Можете ли вы теперь сообщить суду, опираясь на ваши предположения и жизненный опыт, могло бы объяснить целесообразность действий мистера Хиспа и мистера Коллайра?

– Возражаю, ваша честь! Свидетель не обязан…

– Господин адвокат, принимая во внимание, что это предварительное слушание основывается почти исключительно на впечатлениях и предположениях, я могу позволить некоторую вольность в опросе свидетелей, что, конечно же, было бы недопустимо, если бы слушание было закрытым разбирательством. Протест отклоняется. Отвечайте на вопрос, мистер Макги. – Ну что, можно предположить, что если бы они знали, где находится этот, как вы его назвали, предмет, или если бы Тед доверил его одному из них еще до того, как угодил под трейлер, тогда можно сказать, что они действовали бы логично, если бы вели себя так, как в итоге себя и вели. Тогда это было бы вполне обоснованно.

– У защиты есть дополнительные вопросы к свидетелю?

– Благодарю, ваша честь. Мистер Макги, прошу прощения, но мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов на эту тему.

– Вперед, господин адвокат.

– Является ли обоснованным предположение, что человек с незапятнанной репутацией, Вице-президент и член правления трастового отделения банка, согласился бы обманным путем лишить юную леди, оставшуюся без поддержки и помощи, солидной части ее законного наследства?

– Не знаю, насколько оно может быть обоснованно…

– Просто ответьте на вопрос.

– Да.

– Вы полагаете, это обоснованное предположение?

– Но ведь это случалось и раньше, не так ли? Во все времена, в любых странах. Так что это могло случиться.

– И вы утверждаете, что случилось именно это?

– Нет. Я не знаю, что случилось и ничего не могу утверждать. Может быть, у них было что-то вроде договора с Тедом. Может быть, они в соответствие с ранее высказанной волей покойного, не сочли возможным сообщить об этом Гуле. Может быть, они и в самом деле не купились на сказку о подробной карте острова сокровищ. Все, что я знаю, это то, что они не вели себя как люди, знающие, что пропало нечто действительно ценное. Это все, что я могу утверждать.

– Возвращаясь к предыдущему вашему заявлению. Вы сказали «дневник и прилагающие к нему бумаги». Вы настаиваете на том, что вы убеждены в наличии более чем одной тетради этих документов?

– По крайней мере, этого бы следовало ожидать.

– Не могли бы вы сообщить суду, почему бы этого следовало ожидать?

– Потому что мой друг Тед Левеллен был апофигеем.

– Кем, простите?

– Господин адвокат, свидетель употребляет жаргонное словечко, определяющее человека крайне педантичного и скрупулезного в отношении даже самых мельчайших деталей, до такой степени, что это можно счесть придурью.

– А-а… Благодарю вас, ваша честь. Не может ли свидетель хотя бы примерно предположить, сколько было копий – если они были – разыскиваемых документов и где в таком случае они могли бы находиться?

– Нет, не могу даже примерно.

* * *

Контора Менсфилда Холла помещалась в одном из старых зданий Нижнего Города. На первом этаже дома находились банк, брокерская контора, авиакассы и небольшой магазинчик. Остальные одиннадцать этажей были оккупированы законниками. Кабинет мистера Холла находился в самом центре, на шестом этаже в конце коридора. Надо признать, это был ловкий и неглупый выбор. Человек, попавший сюда с улицы, не мог отделаться от впечатления пчелиного улья: туда-сюда сновали озабоченные клерки, из кабинетов доносились сдержанное жужжание, а Холл восседал в самой сердцевине улья, как пчела-царица, за массивной дверью с большой сияющей медной табличкой. Старые здания как привило имеют высокие потолки. И окна с дробленными рамами, которые можно открыть. Толстые стены, создающие недурную звукоизоляцию. И деревянные панели, которые и в самом деле деревянные, а не из тонкой, как ноготь, фанеры, неумело раскрашенной под карельскую березу.

Я нажал на ручку двери с медной табличкой в пять минут пятого. Женщина за секретарским столом очень напоминала миссис Арчи Бункер, пока не открыла рот. Явственный британский акцент. Меня уже ожидают. Одну секунду. Она проскользнула за дверь, двумя секундами спустя выскочила, широко открыв передо мной дверь. Приглашение войти, понял я. Я вошел, и дверь закрылась за мной без всякого моего участия. Ее кабинет был очень светлым. Его – огромным и темным, с наглухо зашторенными окнами, с электрическим освещением. Книги в кожаных переплетах и кресла с кожаной обивкой. Блики на розовом и красном дереве.

Сам он оказался маленьким кругловатым человечком с густой седой шевелюрой и густыми седыми усами. И шевелюра и усы выглядели весьма ухоженными. У него было румяное лицо, нос картошкой, голубые, с белесыми ресницами глаза навыкате. Завидев меня, он вскочил из-за стола и устремился мне навстречу, выражая крайнюю сердечность. У него был рост и пропорции среднего двенадцатилетнего мальчишки. На нем был хорошо сидящий твидовый костюм, безукоризненно чистое белье, маленький галстук «в горошек», белые крапинки на светло-голубом фоне, что превосходно сочеталось с цветом его глаз.

Усадив меня в глубокое кожанные кресло, он вернулся за свой стол, и тут я вдруг заметил, что его черное кожанные кресло стоит на чем-то вроде возвышения. Хотел ли он таким образом несколько возвыситься в глазах посетителей или ему так было просто удобнее, но ему явно не следовало в таком случае выходить из-за стола. Хотя сам он наверняка знает об этом, так что вероятнее, что ему просто так удобнее.

Каждому человеку свойственно слово-заполнитель пауз в разговорной речи, которое он часто вставляет не только в паузы, но и в самые неожиданные места фраз. Наиболее употребимы слова «значит», «так сказать», «кажется» и тому подобные. Иногда это звучит как «э-э…» или «мм-м». Слово-заполнитель Холла было «как бы это».

– О, мистер Макги, после нашего телефонного разговора я действительно… действительно хотел… как бы это… перехватить вас, прежде чем вы станете утруждать себя приездом в мой офис. Мы теряем в жизни слишком многое, поддаваясь первому порыву.

– Мистер Хейс хотел, чтобы я обсудил с вами условия паев в расходах. Он беспокоится, что не сможет в достаточной степени контролировать ситуацию.

– Боюсь, в этом пункте мой клиент слишком… как бы это… педантичен. Сразу после вашего звонка я снесся с моими патронами насчет возможной гибкости из изначальных условий, так что я теперь могу изложить вам приемливые границы субсидий. Я, разумеется, уже имел предварительный разговор с мистером Хейсом. Они… как бы это… скорее склонны пойти на разумный компромисс, оставить, так сказать дверь открытой. Но в то же время они полагают, что некоторые другие аспекты потребуют таких неоправданных усилий и наблюдений, что, может быть, будет лучше… как бы это… отложить финансирование до тех пор, пока не подвернется другое дело, более для них подходящее. Они сожалеют и приносят извинения за все неудобства, причиненные ими мистеру Хейсу или вам.

– Мистер Хейс будет весьма разочарован.

– Да неужели! Простите. А мне показалось, что его не заинтересовало это предложение, во всяком случае, не слишком.

– Просто он очень осторожный человек.

– Что ж, этот мир и впрямь учит нас быть осторожнее, и что ни год, все больше и больше.

– Мистер Холл, вы не могли бы мне сообщить, когда ваши клиенты предполагают возобновить сотрудничество?

– Они мне не сказали. А излагать вам не более чем догадки было бы невежливо.

– Ну, может быть вы все же могли бы определить по тону, каким это было сказано, или по выражениям, когда приблизительно это может быть – через два месяца, через два года…

– Ну, может быть, я и мог бы сообщить вам некие… как бы это… полезные выводы, мистер Макги, если бы у меня была с ними прямая связь. Но они действуют через представителя.

– Кто же это?

– Некто, кому они вполне доверяют и оставили твердые указания по всем вопросам, я полагаю.

Он выражался, как человек, исполненный множества добродетелей. Если вы уже общались с одним-двумя ему подобными, вы всегда сможете впоследствии узнать эту породу. Они бесстрастны, постоянны, дружелюбны. Профессиональные дельцы. Никто и никогда не способен вывести их из себя. Они совершенно равнодушны к лести, подкупу, шантажу и угрозам. Они во всех случаях сохраняют олимпийское спокойствие, свойственное в той же степени только истинным мастерам покера. У них не бывает иного настроения, кроме спокойной и дружелюбной готовности во всем соблюсти свои интересы. Они не морщатся, не зевают и не чешутся. Они способны сидеть за своим столом напротив вас и улыбаться в течение тридцати шести или сорока восьми часов, изображая на лице внимание и озабоченность, пока наконец вы не озвереете от этой пытки, проклянете все на свете и не согласитесь со всеми их требованиями, изложенными вам, сэр, еще в самом начале.

Мне следовало просто поблагодарить его, подняться и уйти. Но, как говорят англичане, и кошка может посмотреть на короля, не так ли?

– С другой стороны, мистер Хейс, пожалуй, вздохнет с некоторым облегчением. – Я сделал паузу, но никаких замечаний не последовало. Он просто сидел и смотрел на меня, не мигая, ожидая продолжения. – Его очень беспокоила одна небольшая деталь. Он говорил мне, что весьма удивлен желанием владельца документов иметь не более чем пятьдесят процентов в общей сумме чистого дохода – в случае обнаружения клада. Это заставило его думать, нет ли некоторых неувязок в законности и действительном праве на эти документы у вашего патрона.

Он посмотрел на меня с уважением.

– Несколько… как бы это… деликатно сказать, сэр. Вопрос собственности на документы, добытые путем разбора старинных летописей, действительно весьма спорен. Точно так, же как и вопрос их достоверности, то есть удачного завершения поисков по ним. Карта с островом сокровищ, на котором когда-то давным-давно кто-то зарыл состояние в миллион долларов на нынешние деньги не имеют такого же статуса, как заверенный чек на тот же самый миллион долларов. Я уверен, что мой клиент предложил лицу в общем-то постороннему равную долю скорее из… как бы это… моральных соображений. – Не очень понимаю, что вы хотите сказать.

– Однажды некто крадется к черному ходу церкви и удирает во время службы в какой-нибудь из святейших праздников, переодевается и спешит на площадку для гольфа, где с наслаждением играет партию-другую сам с собой. Господь взирает с небес на грешника, а из-за плеча Господа смотрит невинный ангел, которому неведомы грех и зло. Ангел смотрит и видит: грешник как ни в чем не бывало ведет лунку за лункой, и каждый раз мошенничает. Подправляет там, подталкивает здесь. Сталкивает мяч в лунку просто носком ботинка, если до лунки еще, скажем полметра. Вытворяя все это, игрок проходит первые девять лунок за двадцать ударов и очень горд собой. А когда до десятой лунки он, сильно и хорошо размахнувшись нужной битой, добрасывает мяч одним ударом, ангел не выдерживает и кричит: «Господь, это же грешник! Почему же ты награждаешь его?». И Господь улыбается. «Разве награждаю? Подумай-ка хорошенько! Кому он сможет рассказать об этом?»

Ага, подумал я, мистер Менсфилд Холл уж наверняка неоднократно это проделывал. Может, и не в святой день, но все-таки. Я улыбнулся и кивнул. – В наше время и в нашем обществе поиски сокровищ… как бы это… несерьезны или хотя несолидны. Капитан Кидд. Йо-хо-хо-хо. Повесить его на рее ет цетера, ет цетера. А ведь человек, заболевший этим может оказаться преуспевающим юристом или владельцем крупной фирмы или магазина, или видным ученым. Его просто могут поднять на смех коллеги или сослуживцы, он потеряет авторитет. – Он выпрямился в своем кресле, и восьмидюймовое возвышение предоставило ему возможность взглянуть на меня с высока. – Передайте мистеру Хейсу, что если я буду снова уполномочен этим заниматься, я… как бы это… вероятнее всего свяжусь именно с ним.

Я выждал некоторое время в лифте, а потом, выйдя из здания, кинулся разыскивать телефонную будку. Телефон офиса Тома Коллайра я нашел в справочнике. Чтобы не мучаться с монетками, я воспользовался своей кредитной карточкой. Мне ответил коммутатор и я попросил контору мистера Тома Коллайра. Трубка пискнула и ответила девичьим голосом:

– Контора мистера Коллайра.

Я надеялся, что у меня все же получится, несмотря на давнее отсутствие практики с магнитофоном. И я сказал:

– Прошу прощения, милочка, но я хотел бы… как бы это… напомнить мистеру Коллайру об одном обстоятельстве, которое не упомянул в нашем сегодняшнем разговоре.

– О, мистер Холл, мне очень жаль, но мистер Коллайр уехал буквально десять минут назад. Он не появится в офисе до следующего вторника. Что-то действительно важное?

– Нет, нет. Просто некие… как бы это… подробности к тому которое мы обсуждали ранее. Пожалуй, не следует… как бы это… беспокоить его этим. Благодарю вас, милочка.

Я вышел из телефонной будки с чувством полного триумфа. Может быть, в этом было что-то ребяческое, но я готов был аплодировать сам себе. В общем-то, мне не пристало бы удивляться, что все вышло так, а не иначе.

Большую часть своей сознательной жизни я провел в вежливой битве с человеческой хитростью и изворотливостью, слой за слоем счищая эту кожуру. Процесс это похож на чистку каштанов, когда малыш, найдя его на дороге, упорно обламывает колючки и ошкуривает плод, точно зная, что под слоем кожуры и скорлупы таится нечто гораздо более привлекательное.

Я, наверное, не смог бы по пунктам расписать – причина первая, причина вторая, причина третья – почему я так ухватился за шаткую, в общем-то, идею взаимосвязи Менсфилда Холла и Тома Коллайра. Человек, переходя вброд незнакомую реку, тоже не отдает себе отчета, почему он пошел краем песчаной отмели, хотя чуть левее, казалось бы, мельче. Просто там вода была темнее и неприятнее, пожмет он плечами на охи местных, знающих, что на этом «мелководье» достаточно шагнуть на полдюйма в сторону, чтобы оказаться в воде с головой.

У законников, действующих на поприще собственного маленького бизнеса, есть одна черта, которую они в зависимости от обстоятельств либо держат при себе, либо активно демонстрируют окружающим: они действуют исключительно в интересах клиента. Всегда, когда выдвигаются новые условия, или предложения, такой законник с вежливейшими извинениями отступает в сторону, заявляя, что сначала ему надо посоветоваться с клиентом, инкогнито которого нерушимо. У меня в таких случаях складывается впечатление, что противоположная сторона просто пытается выиграть время.

В этом же конкретном случае, Том Коллайр допустил серьезный промах, убедив Менсфилда Холла в том, что он представляет какое-то еще третье лицо. Менсфилд Холл полагал, что его клиент застрахован вдвойне, и поэтому не был так осторожен и осмотрителен, как обычно ведут себя подобные ему старые лисы. Я совершенно был убежден, что если бы Холл знал, его настоящим патроном является Коллайр, наш с ним разговор протекал бы совсем по-другому. А наше время никто никому не верит. Даже один законник другому.

Я еще не очень представлял, какой именно суковатой палкой разворошил этот гадюшник. Поэтому, бросив ломать себе над этим голову раньше времени, поехал обратно к Майеру – советоваться.

Глава 10

В больницу к Майеру я попал только в половине девятого. Он сидел в постели, погруженный в глубокие раздумья над шахматной позицией, расставленной на придвинутой к самой кровати низкой тумбочке.

– Ага! Фрэнк Хейс выиграл, как я вижу!

– Как о большом одолжении прошу тебя: заткнись.

Я подошел ближе и взглянул на доску. Позиция игры в самом разгаре. Сицилианская защита.

– Я стал врать вот отсюда. На двенадцатом ходу. Конь берет коня, – мрачно сообщил Майер.

– А после этого обмена он объявил тебе шах ферзем?

– Продувная бестия!

– Тебе следовало сначала подвести поближе ферзя, а потом уже разменивать коней.

– Я уже об этом знаю, Трев. Ладно, ты так и будешь стоять у меня над душой со своими дурацкими советами или все-таки сыграешь партию?

– Я сыграю с тобой, но в несколько другую игру. Нужно обдумать несколько дальнейших ходов, мне нужна твоя помощь.

Я рассказал ему все – со всеми подробностями. Когда ему было что-то неясно, он переспрашивал. Я объяснил ему, что если бы не дорожные раздумья, меня бы вряд ли осенило. И мы с Майером стали разматывать клубок, дергая за все торчащие ниточки.

– Лоутон Хисп мне еще безотчетно нравился, – заявил Майер. – Он знает свое дело. Более того, он знает, что он знает свое дело. Я совершенно убежден, что для банка настали добрые времена именно с тех пор, как он возглавил трастовый департамент. Когда Гуля попросила его передать все дела мне и объяснить все, что мне покажется непонятным, и я появился у него в банке, я поразился, до чего на всем его этаже все заняты и все при деле, но самое удивительное было то, что все они, включая Хиспа, выглядели людьми, которым очень нравиться их работа.

– Так что ты скорее заподозрил бы Тома Коллайра?

– Причем по самым тривиальным причинам. Меня очень смутило его некоторая нелогичность.

– То есть?

– Он – человек, всегда готовый пойти на компромисс, с ним очень легко договориться. Он забавный. Да ты же его видел.

– Ну да, и что?

– Припомни, когда продавалась «Саламандра»?

Я припомнил. «Саламандра» была построенной в Абако кечем, небольшим двухмачтовым судном, лучшим из тех, которые я видел на стапелях Абако, изящным и славным. Ею владел какой-то врач, вспомнил Майер. С ней был связан один эпизод, случающийся не так уж редко в подобной ситуации. Я вообще не понимаю, почему это не происходит каждый день. Кеч встал на якорь около Берри-Айленда, и одним прекрасным полднем доктору вздумалось окунуться. Он спустил трап через борт и нырнул, не посмотрев как следует вокруг. И ветер, и волны были приличные. А вокруг кеча дрейфовала шлюпка, привязанная к судну на слишком длинном фалине. Доктор вынырнул прямо ей в днище. Он сломал себе шею и умер прежде, чем с берега подоспела спасательная шлюпка.

– Во всяком случае, дело с завещанием вел Том Коллайр, – заявил Майер. – После того, как «Саламандра» была приведена сюда, я отправился в доки взглянуть на нее, и там наткнулся на Тома. Он поинтересовался, не хочу ли я ее купить и пригласил подняться на борт. Я сказал, что она мне, к сожалению, не по карману, но посмотрю я ее с удовольствием. Она была просто великолепна. Он как раз дожидался оценщика, который запаздывал на свидание, так что ему просто хотелось убить время. Ты знаешь его немного ковбойскую манеру вести себя, его неизменные толстые черные сигары и кухонные спички. У меня было подозрение, что он украдкой учится зажигать спичку о подошву башмака. Он сказал, что подумывал купить ее для себя – еще на распродаже, но решил, что слишком занят, чтобы уделять ей столько времени, сколько она заслуживает. Вздохнув, он вынул одну из своих сигар, достал спичку и чиркнул ею по лаковой поверхности перил. Если ты помнишь, они были из превосходного резного дерева. Спичка оставила шикарную царапину, да еще и ожог в том месте, где она воспламенилась. А этот Неуловимый Джо спокойно смотрел мне в глаза, прикуривая от своей спички. Он хотел мне кое-что сказать! Он жаждал произвести на меня впечатление человека такого же, как мы с тобой, Тревис, который мечтает жить на яхте, который без ума от парусников! Он и вправду хотел мне что-то сказать, но я не дал ему и рта раскрыть. Эта мелочь, как он думал, испортила ему всю игру. Мне не следовало бы, конечно, составлять себе мнение о человеке по одной-единственной его оплошности, но тем не менее я это сделал.

– И я теперь, пожалуй тоже.

Он улыбнулся.

– Ну, значит мы с тобой оба ненормальные. Ну что такого, в самом деле, в этой царапине? Пять минут хватит, чтобы заделать ее. Я потом побывал на «Саламандре» еще раз убедился, что ее нету. Говард тогда знатно навел на все лоск.

– Говард? Господи, ну конечно! Он и в самом деле жил тогда на ней, наводя порядок, пока ее не продали. Слушай, он работал на агента по продаже или на Тома Коллайра?

– Понятия не имею.

– Это была его первая работа в нашем захолустье?

– Да, насколько я знаю.

– А мог его нанять еще хозяин судна?

– Откуда я знаю? Возможно.

Мы продолжали разрабатывать версии, раз уж у нас получился нежданно-негаданно такой забавный триумвират. При других обстоятельствах и для других целей такая «работа» была бы мною первым названа просто сплетней. Все мы сталкиваемся с необычными проявлениями деятельности двуногих прямостоящих. Все мы знаем, как серия совпадений может привести к неверным выводам, особенно если мнение собравшихся предвзяты. И все мы склонны видеть в развитии событий тенденцию к самому худшему.

– Он чертовски привлекательный теленок, – задумчиво покачал головой Майер, высказывая вслух мою мысль. – Удобный. Невозмутимый. Из той категории слушателей, которые не пытаются уличить тебя во лжи, когда ты рассказываешь о себе героическую небылицу, смеются в нужных местах, ровно так громко и ровно столько, сколько нужно.

– А Гуля хотела выяснить, в самом ли деле он пытался убить ее.

– Да, так ты мне сказал.

– И я заставил ее поверить, что она просто подхватила легкую форму паранойи.

– Да, так ты мне сказал.

– Но, черт побери, Майер!

– Спокойно. Сядь. Если он и вправду хотел, прикинь, сколько разнообразных возможностей для этого у него было за все четырнадцать месяцев их путешествия?

– Отчасти поэтому я был уверен, что она ошибается.

– Так как?

– А кто он такой, наш Ховард Бриндль?

– Если вопрос не риторический и если это та печка, от которой ты собираешься плясать, то давай плясать. Но я надеюсь, ты не собираешься делать это прямо сейчас? Расставь-ка фигуры.

К тому времени, как в палате появилась пришедшая на ночное дежурство Элла Мария Мурз, я уже почти выиграл. Майер было оттеснил меня на невыгодные позиции и зарился на моего ферзя, но пропустил одну возможность, которая давала мне очень изящную вилку на коня, и я незамедлительно выиграл у него фигуру. Приход сиделки избавил меня от грозящей вот-вот необходимости поставить ему мат, и он с облегчением смешал фигуры, пробормотав что-то о чертовых таблетках, которые иссушают мозги.

Прежде, чем сестра Мурз выставила меня вон, Майер самым серьезным тоном объявил, что не желает лицезреть у себя мою особу до тех пор, пока я не выясню чего-нибудь определенного о нашем добром старом Говарде.

* * *

Сильный влажный ветер субботы вымел с полуострова все остатки жаркой не по сезону погоды. Это был первый день самого длинного в году уик-энда, который длится пять дней. Для всех это означало подведение годовых итогов, а для меня только то, что все офисы были закрыты, так что я не мог начать с логически обоснованного места.

Тогда я просто записал по пунктам все, что я знал о Говарде Бриндле. Список получился весьма тощий. Говард не часто говорил о себе, а если и говорил, то мало. Воспитывался он, я думаю, у деда в бабкой. Где-нибудь а Огайо или Индиане. Видимо, после того, как дед вышел в отставку, они переехали во Флориду, в Бродентон. Говарду тогда было около десяти, может, чуть больше. Потом самое начало колледжа. Флоридский университет. Защитник в футбольной команде. Легкая атлетика. Сколько же лет назад это было? Замена защитника в команде. Три игры из девяти в «Дельфинах». Дисциплинарные проблемы, сказал он. Думаю, он просто слишком часто пропускал тренировки, вряд ли что-либо более серьезное. Видимо, потом пытался удержаться в команде, но его не оставили даже запасным. «Дельфины», наверное, долго терпели его маноирование тренировками. Он просто не умеет проталкивать себя, как он выразился. То есть тренера ему убедить не удалось. Так что он ушел. Когда это было? Три года назад? Раньше? Далее следует большой пробел: я ничего о нем не знаю с «Дельфинов» и до тех пор, как он появился в Бахайя Мар. Знаток заботливого обращения с судами, неплохой моряк. Пьет только пиво. Не курит. Выглядит неплохо. Немного расплылся, но по-прежнему в отличной форме. Карие глаза, отросшие светлые волосы. Голос высоковат.

Я взял пачку новеньких пятидесяток из своего неприкосновенного запаса. Я перебрал мою коллекцию визитных карточек. Надпись «Исследовательская ассоциация» выглядела вполне подходяще, к тому же у меня было еще десять штук – новеньких, глянцевых и совершенно чистых.

* * *

Как я узнал в Бахайя Мар, ее звали Луис Харрон. Разумеется, она была в состоянии вести хозяйство, несмотря на то, что оно было для нее немного великовато после смерти ее мужа. Ее дом стоял над одним из тех каналов, что тянутся на юго-запад от Шестьдесят шестой дамбы, длинное приземистое белое строение, истинно багамской щеголеватостью, прячущееся за живой изгородью, которая когда-то защищала дом от пыли проходящей рядом дороги. Теперь здесь мало кто ездит. На площадке, засыпанной белой речной галькой, стояли восемь перевозочных средств. Пара фургонов, пара «фольксвагенов», пикап с откинутым верхом, пара прицепов-домиков и сияющая «тойота». Транспорт молодежи. Машины старой закалки выходят из моды. Молодой человек, живущий в Соединенных Штатах, обязан платить двенадцать сотен долларов в год за страховку, чтобы легально купить машину старого образца. И то закон гласит, что в случае аварии молодой человек будет иметь столько комиссий, что в итоге не захочет получать по страховому полису. Так что молодежь предпочитает новые модели, и в угоду этим детям-переросткам Детройт создает все новые, сверкающие лаком и поражающие самолетоподобностью форм и чудесностью показателей игрушки.

Я трижды нажал на кнопку звонка, прежде чем пневматическое устройство ворот сработало – с ужасающим звуком. Тем временем ко мне от дома подходила стройная, высокая темноволосая женщина. Она была босиком, в старых растянутых рейтузах и выцветшей футболке, на которой полуисчезнувшая, как предостережение призрака, красовалась розовая надпись: «Гавайи-Пять». На лбу у нее был смазанный след не то сажи, не то земли, выглядела она немного взвинченной, и, оказывается, была отлично осведомлена обо мне.

Она нахмурилась, улыбнулась, позволила мне войти и закрыла ворота, приговаривая:

– Где же, где же, где же? М-ммм? Бахайя Мар! Год назад. Как же назывался тот большой парусник? «Бама Дама?»

– "Бама Гала", берлога Алабамского Тигра.

– Ага, вспомнила! Боже мой! Год назад, а я помню все, как сейчас. Мы тогда целой толпой ввалились на ваше яхту. Приношу запоздалые извинения. Входите, входите. Полный бардак. Моя служанка умерла. Вот ведь черт побери, а? Она не ушла, не сбежала с мальчишкой, она не подожгла дом. Она просто умерла. Что вызывает во мне противоречивые чувства. Но будь я проклята, если найдется хоть один человек, который не остался к этому слеп и глух. Как ваше имя? Я не припомню.