Текст книги "Краткая история Франции"

5. Плененный король. 1326–1380

 
Скажи ему, что мой венец он носит
И должен гнуть колени, где ни ступит.
Не герцогство ничтожное мне нужно,
А все его владенья; если ж в этом
Он вздумает упорствовать – тем хуже:
Все перья оборву тогда на нем
И на простор спроважу нагишом[38]38
  Перевод Владимира Лихачева.


[Закрыть].
 

Шекспир. Эдуард III. Действие 1, сцена 1[39]39
  Большинство современных ученых полагают, что по меньшей мере основная часть этой пьесы принадлежит перу Шекспира. Она включена и в Арденовское, и в Новое Кембриджское собрания его сочинений.


[Закрыть]

Правление династии Капетингов закончилось плачевно: три брата (плюс, для точности, младенец, которому не было и недели) находились у власти в целом только четырнадцать лет. Людовик X (известный как Сварливый, хотя несколько других королей и побольше его заслуживали такого прозвища) после смерти в 1305 г. своей матери королевы Иоанны был королем Наварры, но чуть больше восемнадцати месяцев ему было суждено занимать французский трон. Его поборники считают, что он заслуживает уважения за то, что отменил крепостное право и разрешил евреям вернуться во Францию. Однако ни то ни другое послабление не являлись настолько значительными, как может показаться на первый взгляд. Было объявлено, что каждый серв должен заплатить за свою свободу. Если человек не может или не хочет платить, то его имущество (каким бы оно ни было) подлежало изъятию в любом случае на нужды почти бесконечной войны во Фландрии. Что же касается евреев (которых изгнал отец Людовика X), им действительно разрешили возвратиться, но только на двенадцать лет, то есть на испытательный срок. В течение этого времени их обязали носить нарукавную повязку и жить в своего рода гетто. По окончании двенадцати лет евреи рисковали быть изгнанными снова.

Самое позорное пятно на репутации Людовика – убийство его жены Маргариты, которая, что бы она ни замышляла в Нельской башне, конечно, не заслуживала смерти от удушения. После ее смерти прошло всего пять дней, и 19 августа 1315 г. он женился на принцессе Клеменции Венгерской[40]40
  Ее притязания на титул имеют слишком долгую и сложную историю, чтобы рассматривать их здесь. Она родилась и выросла в Неаполе и никогда в жизни не бывала в Венгрии.


[Закрыть]. Меньше чем через год Людовик скончался после изнуряющей игры в теннис[41]41
  Людовик X – первый известный по имени человек, игравший в эту игру, и первый, от нее погибший.


[Закрыть], оставив Клеменцию беременной. Это, несомненно, являлось проблемой, потому что впервые король рода Капетингов умер, не имея наследника мужского пола. У Людовика уже была дочь Жанна. Если Клеменция родит сына, он унаследует трон; если дочь, она и Жанна будут иметь примерно равные права. Жанна была старше, но ее родила Маргарита, а после истории с Нельской башней никто не мог быть уверен от кого. Брат Людовика Филипп стал регентом, пока наконец, 15 ноября 1316 г., Клеменция не произвела на свет мальчика. Иоанн I Посмертный, к сожалению, прожил всего пять дней, до 20 ноября: самый юный король Франции с самым коротким сроком правления и единственный французский монарх, который носил титул всю свою жизнь – от рождения до смерти. На троне его сменил, пусть и не без серьезного противодействия, дядя Филипп, ставший теперь Филиппом V. Таким образом возродился древний салический принцип престолонаследия, по которому женщины не могли претендовать на престол.

Нет никаких сомнений, что Филипп был самым способным из трех братьев, к тому же самым порядочным. Тогда как Людовик и Карл не проявляли снисхождения к своим заблудшим женам, Филипп твердо поддерживал Жанну Бургундскую (чья причастность к делу, по общему признанию, вызывала сомнения), пока парижский Parlement не очистил наконец ее имя, и ей позволили вернуться ко двору. Циники намекали, что он отказывался бросить Жанну, потому что не хотел лишиться Бургундии, но это маловероятно: их сохранившиеся письма говорят о куда более правдоподобной причине – они пылко любили друг друга.

С политической и дипломатической точки зрения главным достижением Филиппа стало соглашение с графом Фландрии Робертом, по которому Роберт официально признавал своим наследником юного внука Филиппа Людовика в обмен на клятву, что Людовик женится на второй дочери Роберта Маргарите. Однако с другим соседом – коварным Эдуардом II Английским – дела пошли менее успешно. Проблема заключалась в провинции Гасконь. Здесь Эдуард формально являлся вассалом Филиппа, однако уклонялся от принесения феодальной присяги Людовику X и также не желал выказывать подобающего уважения брату. В конце концов Эдуард с большой неохотой уступил, но по приезде в Амьен, к своему ужасу, обнаружил, что теперь Филипп настаивает на большем – дополнительной присяге на верность лично ему. От этого Эдуард, понятное дело, категорически отказался, и отношения между двумя королями не улучшились, а ухудшились.

Филипп V правил чуть более пяти лет. Он умер в январе 1322 г., смерть наступила по естественным причинам. Престол перешел к самому младшему брату – Карлу IV, который оставался на троне шесть лет и, несмотря на трех жен, сына не имел. Карл, как и Филипп, тоже находился в сложных отношениях с графом Фландрии и Эдуардом Английским, но Эдуард вскоре сошел со сцены: в 1326 г. королева Изабелла и ее любовник Роджер Мортимер с помощью небольшой наемной армии захватили страну, заставили короля отречься от престола и в следующем году убили его омерзительным способом в замке Беркли. Сыну Изабеллы Эдуарду было чуть больше четырнадцати лет, когда он превратился в самого богатого и самого могущественного правителя в Европе. Да, подвластные Англии области на континенте были не такими обширными, как прежде. Два столетия назад его прапрапрапрадед Генрих II владел почти половиной территории современной Франции либо как наследными феодами, либо благодаря браку с Алиенорой Аквитанской. Однако со времен Генриха английская корона почти всего лишилась, и Эдуард желал вернуть утраченное. По распоряжению матери, но противясь этому всеми фибрами души, он заключил с Карлом мирный договор. Эдуард возвращал Аквитанию, а Карл в обмен получал обширную территорию, включая богатые провинции Лимузен, Кьерзи и Перигор.

Карл умер 1 февраля 1328 г. в Венсенском замке. Как и у обоих его братьев, у него не было сына, но история удивительным образом повторилась. Он оставил (как Людовик) беременную вдову, а его кузена Филиппа Валуа объявили регентом до рождения ребенка. Однако через два месяца третья жена Карла Мария Люксембургская разрешилась от бремени девочкой, и таким образом, в силу «Салической правды», прямая ветвь династии Капетингов пресеклась. На трон тогда имелось три возможных кандидата: Эдуард III Английский, сын Изабеллы и внук Филиппа Красивого, Филипп Эврский, зять Людовика X, и Филипп Валуа, племянник Филиппа IV и внук Филиппа III от его третьего сына Карла. И снова при решении вопроса опирались на «Салическую правду», однако французы не желали чужеземца, они ни в коем случае не хотели оказаться под единой короной с англичанами. Эдуард едва вышел из детского возраста (хотя уже обвенчался с принцессой из Эно Филиппой), жил за морем и являлся старшим представителем дома Плантагенетов, который двести лет доставлял французам одни неприятности. А Филипп уже был регентом Франции. Французы хотели французского короля, и они его получили. 29 мая 1328 г. Филиппа VI должным образом короновали в соборе Реймса.

Так Филипп VI Удачливый стал родоначальником династии Валуа на французском престоле. Такое начало не сулило безоблачного будущего. Капетинги в целом были прекрасными королями. Они упорно строили Францию, превращая ее из каролингского месива в единое государство. Филипп, по всей видимости, не чувствовал себя королем по рождению – его отец Карл Валуа, младший брат Филиппа IV, всю жизнь боролся за трон для себя, но так и не преуспел. Возможно, поэтому Филипп VI в основном занимался вопросами положения феодалов, особенно там, где они касались молодого Эдуарда III, который, по иронии судьбы, был его ближайшим родственником мужского пола. Одним из первых шагов Филиппа после коронации стал вызов Эдуарда для принесения вассальной присяги за Аквитанию. Эдуард согласился, но торопиться не стал, а когда через тринадцать месяцев наконец приехал к Филиппу в Амьен, то сформулировал клятву настолько двусмысленно, что его слова стали основанием ссор между королями на долгие годы вперед. Однако эти конфликты и так были неизбежны просто потому, что Эдуард не сомневался в своем праве на французский престол. Какие бы правила ни устанавливала «Салическая правда», утверждал Эдуард, он, как родной племянник, является усопшему королю более близким родственником, чем Филипп, который только двоюродный брат. Сразу после своей коронации Эдуард III начал готовиться к войне.

До середины XIII в. луки и стрелы считались посредственным оружием с небольшой дальностью стрельбы и недостаточной пробивной силой, чтобы широко использоваться против защищенной доспехами конницы, но дед Эдуарда III, Эдуард I, в ходе военных кампаний в Уэльсе открыл для себя качества валлийского большого лука:

На войне с валлийцами один воин был ранен стрелой, выпущенной в него валлийцем. Стрела прошла сквозь верхнюю часть его бедра, прикрытую с обеих сторон железными набедренниками, потом сквозь полу кожаной туники, затем пробила сиденье седла и, наконец, застряла в теле лошади, вонзившись так глубоко, что убила животное[42]42
  Itinerarium Cambriae, 1191 [лат. «Путешествие по Уэльсу» – сочинение британского церковного писателя Гиральда Камбрийского. – Прим. пер.].


[Закрыть].

Эдуард I издал закон, что все его подданные, «кто не хром и не стар», должны регулярно практиковаться в стрельбе из лука, и этот закон по-прежнему сохранял силу: его внук, таким образом, имел в своем распоряжении, по крайней мере потенциально, самую мощную армию в Европе. Однако пока он не был готов идти на Францию. Сначала ему требовалось разобраться с Мортимером, который использовал власть только в целях собственного обогащения, получая замки и титулы по всей стране. В 1330 г. король наконец настиг его в Ноттингемском замке. Несмотря на знаменитую мольбу Изабеллы («Сын, ты справедлив, прояви жалость к благородному Мортимеру»), ее одиозного любовника повесили в Тайберне[43]43
  Тайберн – деревня в окрестностях Лондона, которая в течение 600 лет была местом публичных казней. – Прим. пер.


[Закрыть]. Обширные владения Мортимера перешли короне, а тело болталось на виселице для всеобщего обозрения двое суток.

В течение первых лет правления Филиппа их отношения с Эдуардом были достаточно теплыми. В 1332 г. они даже планировали совместный Крестовый поход, правда, из этой идеи ничего не вышло. При этом Аквитания оставалась больным местом, да и Фландрия тоже, просто потому, что их экономики зависели одна от другой: Англия производила шерсть, а фламандцы делали из нее сукно. Фактический правитель Фландрии Людовик Неверский являлся вассалом Филиппа, но его подданные все до последнего любили Англию, и Эдуард знал, что в случае необходимости может на них положиться. Затем в 1336 г. возникла проблема с графом Робером д’Артуа. Робер заявлял, что его несправедливо лишили владений, и, пытаясь вернуть их, прибег к подлогу. Его преступление обнаружилось, но он попросил убежища в Англии. Филипп потребовал выдать преступника, однако Эдуард, который нуждался в Робере как бывшем советнике французского короля, в выдаче отказал. Король Франции в ответ объявил конфискацию Аквитании, обвиняя Эдуарда в «многочисленных случаях превышения власти, бунтарстве и неповиновении», а также в «укрывательстве смертельного врага короля». Для Эдуарда это стало последней каплей. Он заявил, что Филипп незаконно занимает французский престол, и потребовал, чтобы он отказался от короны.

Так началась Столетняя война.

Нам нет необходимости подробно прослеживать ход этой войны. По сути, она представляла собой не одно, а длинный ряд военных столкновений, которые с 1337-го по 1453 г. вели Плантагенеты против Валуа за контроль над Францией. Хотя на начальном этапе Эдуард с семьей переехал в Антверпен, превратив его в передовую базу, войти на французскую землю ему удалось только осенью 1339 г. Армии захватчиков редко хорошо относятся к местному населению, но англичане, похоже, превзошли в этом большинство других. Они опустошали поля, деревни ровняли с землей. В Ориньи дотла сожгли женский монастырь, а монахинь изнасиловали. Возможно, таким поведением они целенаправленно стремились вызвать короля Франции на открытый бой. Если так, то они почти достигли своей цели. Когда французская армия наконец нагнала англичан у Сен-Кантена, Филипп предложил дать сражение (старые обычаи рыцарства отмирали с трудом) в месте, которое выберет Эдуард, оговорив только, что на поле не должно быть деревьев, оврагов и болота.

Эдуард о другом и не мечтал. Он в свои двадцать пять лет находился на пике здоровья, энергии и страсти к войне во всех ее проявлениях. Английский король регулярно участвовал в турнирах, а что, по сути, предлагал ему двоюродный брат, как не славный поединок? Однако, когда вызов был принят, Филипп передумал. Хронист Фруассар полагал, что он прислушался к совету своего дяди Роберта Анжуйского, короля Неаполя и знаменитого астролога, но больше похоже на правду, что разведчики Филиппа доложили королю о превосходящих силах англичан и вероятности, что командовать сражением будет сам Эдуард. Как бы то ни было, Филипп вернулся в Париж. Англичане, громко злословя по поводу трусости французов, отошли на зиму в Брюссель.

Настроение Эдуарда заметно улучшилось, когда в январе 1340 г. народ Фландрии признал его притязания на французскую корону. Он немедленно объединил свой герб с французским, заказал новую печать, дополненную лилией, и официально принял пурпурный с голубым плащ сюрко, вышитый леопардами и лилиями, которые до сих пор остаются на королевском геральдическом щите. Однако фламандцы, пусть и довольные переходом под покровительство Англии, в первую голову были деловыми людьми с четким пониманием ценности денег. Когда вскоре Эдуард отправился в Англию, чтобы поторопить доставку нужного ему обеспечения, они учтиво настояли на том, чтобы его жена и дети остались во Фландрии в качестве гарантии уплаты его долгов, а собственную корону королевы Филиппы отдали в залог купцам из Кёльна.

К тому времени французский флот уже находился в Ла-Манше, где доставлял англичанам все больше проблем. Еще в 1338 г. французские каперы совершили налеты на Портсмут и Саутгемптон, а в октябре того же года Эдуард приказал перегородить Темзу столбами во избежание атак на Лондон. В следующем году настала очередь Дувра и Фолкстона. Наконец, в середине лета 1340 г. король Англии приготовился выходить из устья Темзы с флотом, который долго собирал, – около двухсот судов несли примерно 5000 лучников и тяжеловооруженных воинов с лошадьми, вооружением и провиантом. Короля также сопровождало, как пишет современник, «множество английских леди, графинь, баронесс, дам рыцарей и жен лондонцев, которые направлялись навестить королеву Англии в Генте». Но непосредственно перед отплытием армады пришли пугающие известия: дозоры, контролировавшие Ла-Манш, доложили, что французский флот, по меньшей мере вдвое больше английского, ожидает противника в устье реки Звин у небольшого городка Слёйс, который в те дни служил портом для близлежащего Брюгге. Лорд-канцлер Эдуарда, архиепископ Кентерберийский Джон Стратфорд, убеждал короля отказаться от экспедиции, пусть даже на этой поздней стадии: продолжение будет самоубийством, утверждал Стратфорд. Однако Эдуард остался непоколебим (лорд-канцлер тут же подал в отставку) и после полуночи 22 июня отдал приказ поднимать якоря.

Во второй половине следующего дня, когда английский флот приближался к побережью Фландрии, король Англии собственными глазами увидел мощь огромной армады, собранной Филиппом: четыреста парусов или даже больше («так много, – писал Фруассар, – что их мачты напоминали деревья в лесу»). Девятнадцать судов были просто невиданных для англичан размеров. Показательно, однако, что Эдуард решил атаковать без промедления. Остаток дня он потратил на обеспечение безопасности женщин и расстановку кораблей: один с латниками между двумя с лучниками. И ранним утром следующего дня Эдуард повел свой флот прямо на вход в гавань.

Началась бойня. Французы сражались доблестно, но их кораблям было так тесно в узком заливе, что они практически не могли маневрировать. Эдуард подошел к ним с наветренной стороны. Лучники, стрелявшие с надстроенных над палубами платформ, или «башен», пускали стрелы высоко в небо, чтобы они дождем сыпались на врага, а острые носы английских кораблей легко пробивали корпуса неспособных двигаться французских парусников. Только нанеся уже заметный ущерб, лучники делали перерыв, чтобы позволить латникам пойти на абордаж и сразиться врукопашную. Битва продолжалась девять часов. Когда она завершилась, 230 французских кораблей, включая флагманский, оказались в руках англичан, а остальные были потоплены, погибли два адмирала. Потом говорили, что рыба в бухте так наглоталась французской крови, что, если бы Господь наградил ее даром речи, она заговорила бы по-французски.

Битва при Слёйсе (первая большая победа на море в английской истории) обеспечила Эдуарду контроль над Ла-Маншем и гарантировала довольно удовлетворительный плацдарм для его экспедиционных войск на несколько лет вперед. Однако французская армия, в отличие от военно-морских сил, по-прежнему уходила от сражений. Уставшие от этой войны фламандские союзники теряли терпение, и, когда в начале осени почтенная графиня Эно (теща Эдуарда и сестра Филиппа) приехала из монастыря, куда давно удалилась, с предложением заключить мир, оба монарха охотно согласились. Договор был подписан 23 сентября 1340 г. и соблюдался до середины лета 1341 г.

В последующие пять лет происходило много бесплодных столкновений в Бретани и Гаскони. Однако в 1346 г. до короля Филиппа дошли тревожные вести. Англичане готовили значительную армию – донесения говорили о 10 000 лучников и 4000 латников, а в Портсмуте собирался флот в 700 парусников. Цель похода держалась в строжайшей тайне. Рассказывали, что даже капитаны получили предписания запечатанными, с приказом открыть после выхода из порта. Это означало, что Филиппу придется держать собственные корабли в разных местах, готовыми к любой неожиданности. Фруассар писал, что изначально планировалось направить английский флот в Гасконь, но в последний момент Эдуард изменил весь план и 12 июля высадился в Нормандии[44]44
  Всего в десяти милях [16 км] севернее плацдарма Юта, где 6 июня 1944 г. высадилась американская 4-я дивизия.


[Закрыть].

По не совсем ясным причинам английская армия тридцать шесть часов стояла лагерем на берегу, прежде чем двинуться вперед[45]45
  Возможно, Эдуард получил травму при высадке. Фруассар писал, что «он споткнулся, упал и ударился так сильно, что из носа хлынула кровь. Окружавшие его рыцари сочли это плохим предзнаменованием и умоляли короля вернуться в тот день на борт. “Почему? – не задумываясь, возразил король. – Это добрый знак: он показывает, что земля жаждет получить меня”». История звучала бы более убедительно, если бы раньше ее не рассказывали про Вильгельма Завоевателя и, как помнится, про Юлия Цезаря.


[Закрыть], сжигая и разоряя все на своем пути. Не обнесенные стенами городки Барфлёр, Карантан и Кан взяли и разграбили. Та же судьба постигла бы и Руан, что дало бы англичанам полный контроль над нижним течением Сены, если бы французская армия вовремя не подоспела на помощь. Для долгой осады Эдуард не располагал ни временем, ни деньгами, поэтому он развернулся вправо и форсировал реку в Пуасси, городке, где родился Людовик Святой и находился один из самых любимых дворцов Филиппа. Английский король отметил там Успение Богородицы, не жалея лучших вин своего кузена. Затем Эдуард продолжил путь в направлении Пикардии и Фландрии. На Сомме ему сильно повезло: мосты находились ниже по течению, но наступило время отлива, и английской армии удалось перейти реку вброд, прежде чем вода поднялась, преградив путь преследователям. Эта двенадцатичасовая передышка была настоящим благословением: она дала возможность Эдуарду найти подходящую позицию для обороны, а армии отдохнуть перед сражением, которого так долго ждал их король. Место нашлось 26 августа у Креси, в 12 милях [ок. 19 км] к северу от Аббевиля на небольшой речушке Майе. Перед Эдуардом лежала речная долина, позади стоял лес.

Французская конница в 8000 всадников, дополненная 4000 генуэзских арбалетчиков и другими наемниками из Польши и Дании, подтянулась к вечеру субботы 26 августа, и тут же пошел сильный ливень. Пехота отстала, и уже только по этой причине нельзя было и думать о немедленной атаке. Филипп после краткого осмотра позиции приказал отложить сражение на следующий день, но рыцари в авангарде проигнорировали приказ и продолжили наступать вверх по холму, пока английские лучники, уступив соблазну, не обрушили на них первый поток стрел. К этому времени отступать было слишком поздно: в сражение уже втянулась вся армия. Генуэзцы продвигались с арбалетами, тетива которых сильно намокла от дождя, а вечернее солнце било им прямо в глаза. Английские лучники, сохранив свое оружие сухим и не страдая от солнечных лучей, выпускали шесть стрел, пока итальянцы справлялись с одной. Генуэзцы в конце концов не выдержали и побежали обратно, прямо на наступающую французскую конницу. Всадники потоптали их сотнями, пока сами не пали под безжалостным градом стрел. Сзади давили, и французы атаковали снова и снова, но (по крайней мере, в центре и на левом фланге) без заметного успеха.

Главная угроза возникла на правом фланге, где командовал молодой принц Уэльский[46]46
  Нет оснований полагать, что его прозвище Черный Принц, поводом для которого, вероятно, послужил черный цвет его доспехов, использовалось когда-либо при его жизни.


[Закрыть]. Там французские рыцари вместе с несколькими немцами и савоярами, не испугавшись стрел, уже схватились врукопашную с английскими латниками. Бой был жестоким и долгим, но в итоге верх взял принц с соратниками. В наступающих сумерках король Филипп окончательно потерял контроль над сражением – его армия оказалась в замешательстве. Битва продолжалась и в ночной мгле, к утру больше трети французской армии полегло на поле чести. Среди погибших вместе с герцогом Алансона, братом короля, племянником Филиппа Ги де Блуа, герцогом Лотарингии, графом Фландрии, девятью французскими графами и более 1500 рыцарями был совершенно слепой король Богемии Ян (Иоганн) Люксембургский, который настоял на том, чтобы его повели в бой, где он сможет нанести своим мечом хотя бы один удар. Воины Яна, стремясь не потерять господина, привязали поводья его коня к своим. Никто из них не выжил. Всех нашли на следующий день – рыцари лежали вокруг своего короля, их лошади так и оставались связанными друг с другом. Тело Яна Люксембургского обмыли теплой водой, завернули в чистое льняное полотно, и епископ Даремский отслужил мессу за упокой его души. Принц Уэльский тут же присвоил себе эмблему Яна из трех страусиных перьев с девизом Ich Dien («Я служу») – его дальний потомок носит ее по сей день. Потери англичан составили менее сотни человек.

С рассветом опустился густой туман (обычное дело для Пикардии в конце августа) и графы Арундела, Нортгемптона и Саффолка с отрядом конных рыцарей выступили на поиски короля Филиппа и других знатных французов, которые могли пытаться скрыться. Им не удалось отыскать короля, но они наткнулись на группу французских пехотинцев, с которыми двигалось несколько высокопоставленных священнослужителей, включая архиепископа Руана и главного приора ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Никто из французов ничего не знал о битве, и сначала все подумали, что встретили своих соотечественников. Скоро их иллюзии рассеялись. Англичане были не в настроении проявлять милосердие. Они хладнокровно убили всех священников и большинство пехотинцев – их, согласно одному рапорту, здесь погибло в четыре раза больше, чем в основном сражении.

Король Эдуард, как писал Фруассар, выбрал в качестве командного пункта ветряную мельницу и на протяжении всей битвы находился там, ни разу не надев шлема. Однако именно ему, а не его сыну принадлежит честь победы. Это стратегия Эдуарда обеспечила возможность победить, а хладнокровие и тонкое понимание боевой тактики английского короля резко контрастировали с импульсивностью и неспособностью контролировать ситуацию его противника[47]47
  Хронист аббатства Сен-Дени выдвигал другую причину поражения французов: «Простые воины носили тесные блузы, настолько короткие, что при каждом наклоне выставляли напоказ срамные части своего тела. Знатные господа же облачались в вычурно украшенные кольчуги и увенчивали себя шлемами с хвастливыми плюмажами. Господь, оскорбившись таким непотребством и тщеславием, решил превратить английского короля в Свое орудие и побить французов».


[Закрыть]. К тому же ясно, что Эдуард лучше, чем все остальные, осознавал, в каком направлении развиваются приемы ведения войны. Совершенствование длинного лука, в умелых руках способного пробивать кольчугу (и даже стальной нагрудник кирасы) с расстояния ста и более ярдов [ок. 92 м], означало, что отныне можно остановить любую кавалерийскую атаку. Что касается артиллерии, то примитивные устройства, которые существовали в то время, использовались только при осаде. Пройдет еще больше ста лет, прежде чем пушки и мушкеты станут эффективнее выпущенной стрелы, и баланс сил снова сместится в пользу наступления, а не обороны.

А что же в итоге с королем Филиппом? Он, наверное, был бездарным полководцем; его дважды выбивали из седла и дважды ранили, на его глазах убили знаменосца, но тем не менее он бился так же отважно, как его рыцари. С помощью Жана д’Эно Филипп спасся с поля битвы, под покровом темноты ускакав в замок Лабруа. Там разбуженный посреди ночи сенешаль спросил, кто так настойчиво требует его впустить. «Открывай скорее, – ответил Филипп, – я достояние Франции». Сущая правда. Как десять лет спустя докажет его сын в Пуатье, Франции была не по карману стоимость захваченного в плен короля.

Предав земле погибших, Эдуард двинулся на Кале. Он не имел никаких законных оснований претендовать на этот город: тот никогда не принадлежал английской короне. Даже французов отпугивали болота на подступах к этому месту; лишь в предыдущем веке булонские графы осознали его стратегическое значение и построили здесь процветающий и хорошо укрепленный город. Однако Эдуарду тоже были ясны все выгоды Кале. Находясь у самого узкого места Ла-Манша, всего в 20 милях [ок. 32 км] от английского побережья, Кале сулил не только гораздо более удобную базу, чем порты Фландрии, но и крайне важный контроль над подходами к проливу с востока. Однако захватить город было непростой задачей. За грозными стенами, защищенными наполнявшимся из моря двойным рвом, стоял немалый и решительный гарнизон во главе с исключительно одаренным командиром, пусть и страдавшим подагрой, рыцарем Жаном де Вьеном. О штурме, понятно, не могло быть и речи, единственной надеждой становилась осада. Поэтому в начале сентября англичане разбили лагерь на плоской, продуваемой ветрами равнине, построив фактически небольшую деревянную деревню, которую Эдуард назвал Вильнёв-ле-Арди. (Английский двор по-прежнему говорил на французском.) Осада угрожала затянуться, так что разумно было позаботиться об удобстве.

Наступила зима, потом весна, затем лето – Кале все еще держался. Наконец к исходу июля 1347 г. король Франции со своей армией появился на холме у Сангатта, примерно в миле [1,6 км] западнее Кале. Филипп пришел в ужас от увиденного. Вильнёв-ле-Арди превратился в настоящий городок. Сеть хорошо спланированных улиц окружала рыночную площадь, где по средам и субботам шла бойкая торговля. Там были, как писал Фруассар, «галантерейные и мясные лавки, палатки с одеждой, хлебом и другими предметами первой необходимости, так что там можно было купить почти все. Товары и продукты ежедневно доставляли морем из Англии и Фландрии». Конечно, Филипп легко бы уничтожил этот маленький процветающий городок, если бы мог до него добраться, но заранее предупрежденный Эдуард предпринял необходимые меры. Погрузив на корабли лучников, катапульты и бомбарды, он расставил их вдоль всего побережья от Сангатта до Кале, перекрыв путь по берегу. Остававшийся маршрут через болота за дюнами зависел от моста в Ньёле, где он разместил лучников и латников под командованием своего кузена графа Дерби. Самой поверхностной рекогносцировки (проведенной при полном содействии со стороны англичан) оказалось достаточно, чтобы убедить Филиппа в безнадежности положения. Наутро французский король увел свою армию.

Уход короля сказал Жану де Вьену все, что ему требовалось знать: дальнейшее сопротивление бессмысленно. Он подал сигнал о готовности сдать город при условии, что Эдуард гарантирует безопасность всем жителям. Поначалу английский король категорически отказал: осада Кале стоила ему немалых денег, множества воинов и почти года собственной жизни. Но когда его посол сэр Уолтер Мэнни возвратился с известием, что в таком случае город продолжит сопротивление, король уступил. Мэнни отправили обратно к де Вьену с новыми условиями: шесть знатных горожан должны предстать перед Эдуардом босыми, с непокрытой головой и петлей на шее, держа в руках ключи от города и крепости. С ними он поступит на свое усмотрение, а остальных граждан пощадит.

Условия англичан огласили на рыночной площади – вперед тут же выступил самый богатый горожанин, господин Эсташ де Сен-Пьер. Вскоре к нему присоединились еще пять знатных граждан. Все шестеро сняли верхнюю одежду, надели петли, взяли ключи и пошли к воротам за Жаном де Вьеном, который ехал на пони с опущенным вниз мечом в знак смирения. Подойдя к королю, они встали на колени, подали ему ключи и попросили о пощаде. Эдуард не стал их слушать, приказав немедленно казнить. Тщетно молил за них сэр Уолтер. Лишь когда беременная королева Филиппа, с трудом опустившись на колени перед мужем, стала просить его о милосердии к этим людям, король наконец смягчился[48]48
  Великолепная скульптура Огюста Родена «Граждане Кале», заказанная городом в 1884 г., стоит перед ратушей. Другую из двенадцати авторских отливок можно видеть в Лондоне в саду Башни Виктории неподалеку от здания Парламента Великобритании.


[Закрыть]. В субботу 4 августа 1347 г. Эдуард III победоносно вошел в Кале и приказал изгнать всех жителей города. Несчастным гражданам запретили что-либо брать с собой. Дома и имущество, мебель и посуда – все осталось английским поселенцам, которых король привез на их место. Потомки тех поселенцев оставались в Кале больше двухсот лет, пока 7 января 1558 г. французы наконец не отвоевали город обратно.

В последующие девять лет после падения Кале о войне практически не вспоминали. В январе 1348 г. на Францию обрушилась «Черная смерть». За десять лет чума убила около трети всех людей на территории от Индии до Исландии. Из тех, кто уцелел, большинство имело другие, более неотложные заботы, чем война. Произошло несколько малозначительных столкновений в Гаскони и Бретани, а ближе к концу 1355 г. Эдуард даже высаживался в Кале с новой армией, но, похоже, передумал начинать операцию и через месяц вернулся обратно в Англию. Однако его решимость не исчезла – он мог успокоиться, только получив трон Франции. Сын Филиппа Иоанн II (Иоанн Добрый, как его будут называть впоследствии), наследовавший отцу в 1359 г., был неисправимым романтиком, чьи мечты о рыцарских безрассудствах будут подводить его снова и снова. Страсть к сражениям бурлила у него в крови так же, как у Эдуарда. Пока что обоих монархов занимали другие дела, но, когда момент настанет, оба покажут, насколько они жаждут продолжить борьбу.

В тот же год, когда Эдуард отменил экспедицию в Кале, Черный Принц, уже двадцатипятилетний наместник отца в Гаскони, повел армию на юго-запад. Он не смог захватить Нарбон и Каркасон, но страшно разорил земли вокруг, а в 1356 г. пустился в набеги вверх и вниз по Луаре, где Иоанн II решил преподать ему урок. Король призвал всю знать и рыцарей собраться с дружинами в Шартре на первой неделе сентября. Отклик был поистине всеобщим: пришли четыре юных сына короля, коннетабль Франции Готье де Бриенн, два маршала, двадцать шесть герцогов и графов, бесчисленное количество менее знатных господ и рыцарей – все со своими дружинами. Холиншед говорил о трех «баталиях» (батальонах) по 16 000 человек каждый, в целом 48 000, но он, конечно, преувеличивал. Какова бы ни была точная численность, эта в любом случае мощная сила перешла Луару в разных точках и двинулась на юг, преследуя англичан со всей возможной скоростью. Французы настигли врага утром воскресенья 18 сентября в долине речушки Муассон в семи милях [ок. 11 км] юго-восточнее Пуатье.