Текст книги "Затемнение в Грэтли"

– Миссис Джесмонд и есть администрация. Вам это известно? Большинство посетителей об этом не подозревает. А вы, по-моему, знаете.

– Знаю, – ответила она сухо, снова оглядела комнату и без улыбки посмотрела на меня.

– Вы казались такой счастливой, когда вальсировали внизу, что я не стал вам мешать, – сказал я в виде оправдания. – Я решил, что вы предпочитаете танцы беседе, и постарался, чтобы вы провели вечер так, как вам хочется. Пойдемте вниз?

В коридоре она взяла меня под руку.

– Я вас искала, чтобы сказать, что несколько летчиков и девушек едут сейчас к подполковнику авиации Салливену. Там сегодня вечеринка – танцы под граммофон, выпивка и все такое. Они меня приглашают и вас тоже…

– Нет-нет, спасибо. Я люблю авиацию, но не в такой поздний час и ни за какие деньги не согласился бы танцевать под граммофон. А вам, конечно, надо поехать. Правда, я рассчитывал поболтать с вами…

– Я тоже. Если вам не хочется спать, мы поболтаем чуть позже. Я поеду к Салливену на час, не больше. Меня забавляют эти мальчики, и я обожаю танцы. А вы тем временем отправляйтесь ко мне, выпейте и ждите меня. Я вернусь к половине двенадцатого. Кто-нибудь из мальчиков привезет меня обратно, но я не стану звать его в дом. Вот, возьмите ключ от черного хода. Как войти, вы знаете. Только… входите как можно тише и незаметнее.

Она посмотрела на меня долгим, значительным взглядом, и я приложил все усилия к тому, чтобы достойно ответить на него и при этом иметь не слишком глупый вид.

– Чудесно, – сказал я. – Теперь еще одно… – Я сделал паузу. – Ужасно нелепо, но я до сих пор не знаю вашего имени. Не могу же я сейчас называть вас «мисс Экстон»!

Она согласилась и сказала, что ее зовут Диана.

– Для вас лучшего имени просто не придумаешь! – воскликнул я, и в награду она слегка сжала мою руку. – Скажите, Диана, вы знаете такого летчика Дерека Мюра? Он еще здесь?

– Да. Он тоже едет на вечеринку. А в чем дело?

– Мне нужно сказать ему два слова. Вы можете познакомить нас?

Компания (в которой, как я заметил, не было Шейлы) уже собиралась уезжать, но Диана Экстон подозвала Мюра и познакомила нас. Я отвел его в угол.

– Я хотел спросить относительно зажигалки, которую вы подарили миссис Джесмонд.

Я видел, что ему это неприятно. По-моему, он стыдился дружбы с миссис Джесмонд, которая годилась ему в матери.

– А вам какое дело?

– Значит, есть дело, иначе бы я не спрашивал. Но меня интересует не то, что вы подарили ее миссис Джесмонд. Я хотел бы узнать, откуда вы ее взяли?

– Что ж, мне скрывать нечего, – сказал он с видимым облегчением. – Я ее купил у Джо за пятнадцать шиллингов. Да вот кстати и он, можете у него спросить. Эй, Джо! – окликнул он проходившего через вестибюль бармена. Джо, видимо, спешил, но обернулся и подождал, пока мы подойдем к нему.

– Это насчет зажигалки, которую вы мне продали, Джо, – сказал Мюр. – Вы уж тут сами разберитесь, друзья, потому что меня ждут.

Действительно, его звали товарищи, обсуждавшие у выхода, кто с кем поедет. Я обменялся быстрыми выразительными взглядами с улыбающейся Дианой. Она была, вероятно, лет на десять старше остальных девушек в их компании, но рядом с ней все они не стоили и десяти центов.

Джо был не очень-то доволен тем, что его задерживают, но сохранил обычную мину веселой предупредительности.

– Давайте покороче, если можно, – сказал он. – Потому что я сегодня здорово устал, а надо еще кое-кого повидать. Если вы хотите такую же зажигалку, то я, к сожалению, ничем вам помочь не могу.

– Я увидел ее у миссис Джесмонд, – сказал я конфиденциальным тоном, – а дело в том, что я сам потерял точно такую.

– Понимаю. – Джо тоже понизил голос. – Ну, а я нашел. Не здесь, не в ресторане, конечно, иначе бы я отдал ее управляющему. Я ее нашел как-то утром на улице. У меня глаза зоркие, и я часто нахожу вещи, которых не замечают другие.

– Значит, это, наверное, моя и есть, – сказал я.

– Нет, не ваша. – Он с улыбкой покачал головой.

Я вообразил, что поймал его.

– Да откуда вы знаете, Джо?

– Очень просто, мистер Нейлэнд. Вы когда приехали в Грэтли? Во вторник? Или в среду?

– В понедельник, – ответил я, не слишком собой довольный.

– А я нашел ее в прошлую среду или четверг и целую неделю носил с собой на случай, если объявится потерявший, потому что это славная вещица, сами знаете… но никто так и не объявился, и я вчера показал ее в баре, а мистер Мюр увидел и предложил мне за нее пятнадцать монет. Я и продал… просто чтоб доставить ему удовольствие. Я догадывался, что он с нею сделает. – Джо подмигнул. – Так что извините, мистер Нейлэнд. Больше ничего?

– Ровно ничего, Джо, – сказал я, по возможности бодро. Он кивнул, осклабился и поспешно вышел.

Гости подполковника Салливена уже ушли. Ни Шейлы, ни миссис Джесмонд не было видно, и торчать здесь не имело смысла. К тому же последний автобус отходил через несколько минут, и я как раз успел на него. Дождь сменился холодным, черным, губчатым туманом, сквозь который с трудом, чуть не застревая, продирался наш автобус. Все мы сидели на своих местах сгорбившись, с таким видом, словно жизнь уже скрутила нас. Но это только казалось.

7

«При прочих равных условиях», как у нас принято выражаться, я люблю делать то, что мне говорят. Поэтому, когда я наконец добрался до черного хода за магазином Дианы Экстон, я сделал так, как она мне наказала, то есть вошел почти неслышно. А заметив вдруг наверху полоску света у двери гостиной, я стал еще осторожнее и поднимался по лестнице добрых три минуты. Впрочем, мужчина и женщина, чьи голоса доносились из-за двери, были, видимо, поглощены разговором, причем говорили не по-английски. Я стремительно вошел в гостиную, и прежде чем эти двое поняли, что они не одни, я уже стоял рядом и пристально их рассматривал. Они расположились очень уютно и недостатка в напитках и сигаретах, по-видимому, не испытывали.

Женщина была Фифин. Мужчину я видел впервые. Лет пятидесяти, высокий, статный, гладко выбритый, с жесткой щеткой седых волос. Пока он стоял и молча смотрел на меня, это был один человек. Но едва я заговорил, он на моих глазах превратился в другого – тихого, незначительного и совсем неопасного. Это было сделано артистически, но недостаточно быстро.

– Простите, я вас, кажется, напугал, – спокойно произнес я, – но мисс Экстон специально просила меня войти как можно тише. Мы обедали с нею в «Трефовой даме» и хотели еще потолковать кое о чем, вот она и предложила мне подождать ее здесь, пока она потанцует часок в гостях.

Я стал снимать пальто, и мужчина кинулся помогать мне, как будто годами ничем другим не занимался. Я предвидел, что все объяснит он, – Фифин явно была в полном смятении и не знала, как держаться и что говорить. Я решил прийти ей на помощь.

– Не вас ли я видел на этой неделе в «Ипподроме»? – начал я с любезной улыбкой.

– Да, меня, – ответила она медленно и невнятно. – Я там выступаю. Что, понравилось?

– Очень, – сказал я. – Все только о вас и говорили. Вы знаете, мисс Экстон просила меня непременно чего-нибудь выпить, так что я, пожалуй, составлю вам компанию.

Я протянул руку к бутылке бренди, стоявшей на маленьком столике. Половину ее гости уже выпили, но что-то еще осталось в рюмках.

– Разрешите, сэр, – сказал мужчина почтительно. Такое поведение, очевидно, входило в роль, которую он играл с первой минуты. Он щедро налил мне бренди и бережно подал рюмку. Я сел, но он продолжал стоять. Когда я вторгся в гостиную, Фифин полулежала в кресле. Теперь она сидела очень прямо, на самом краешке. Пригубив бренди, я весело и вопросительно посмотрел на нее, на него. Как я и ожидал, первым заговорил мужчина.

– Должен вам сказать, сэр, – начал он, с какой-то особой старательностью выговаривая английские слова, – что я служу тут по соседству. Когда я был помоложе и еще не прихрамывал, как сейчас… это у меня после одного несчастного случая… я выступал в цирке и в варьете. И я был не только хорошо знаком с этой особой и ее родными – они все были артисты, как и я, – но и женат на ее старшей сестре.

– Выходит, он ваш зять, – вставил я, обращаясь к Фифин, и после моего дурацкого замечания она немного приободрилась и даже улыбнулась.

– И вы понимаете, – продолжал мужчина, – что у нас есть о чем поговорить. Но днем я занят своими обязанностями, а вечером она до позднего часа в театре. Я не могу позвать ее в дом моего хозяина, а ей неудобно принимать меня так поздно у себя.

– Нет-нет, это никак невозможно! – воскликнула Фифин и хотела еще что-то прибавить, но мужчина взглядом остановил ее.

– Я иногда бываю здесь с поручениями от хозяина, – продолжал он, – и на днях рассказал мисс Экстон о нашем затруднительном положении.

– А она предложила вам встретиться здесь как-нибудь вечером, когда ее не будет дома, – подхватил я и, словно восхищенный собственной догадливостью, прибавил: – А потом, видно, забыла…

– Несомненно. Надеюсь, вы не сочтете нас бесцеремонными. – Он указал на бутылки и сигареты. – Мисс Экстон очень добра и сама предложила нам…

– Ну, конечно! Почему же нет? – Я поднес рюмку к губам. Мой собеседник снова бросил Фифин быстрый взгляд, и оба допили бренди.

– Не убрать ли все со стола? – спросил он.

– Нет, не беспокойтесь, – сказал я благодушно, давая им понять, что чем скорее они уйдут, тем лучше. Пока они одевались, я успел хорошо рассмотреть зятя Фифин. Лицо его совершенно не соответствовало тому, что и как он говорил несколько минут назад. Это было лицо человека жестокого, решительного и бессовестного. А когда он, одергивая пальто, наклонился немного вперед, на левой щеке, ярко освещенной сверху, неожиданно выступил след шрама.

Перед самым уходом Фифин вдруг сказала:

– А я видела вас вчера вечером за кулисами.

Голосом она владела хорошо, но во взгляде сквозило подозрение.

– Знаю, что видели. Я заходил к Ларри, артисту вашей труппы. Это мой старый знакомый.

– Он плохой комический актер.

– Ужасный. Зря он пошел на сцену.

– А я до сих пор жалею, что пришлось оставить сцену, – сказал человек со шрамом. Сейчас, в широком темном пальто и белом шелковом шарфе, с мягкой черной шляпой в руке, он действительно больше походил на актера, чем на лакея. – Ах, какая была жизнь!… Вы объясните все мисс Экстон, сэр? Благодарю вас. Спокойной ночи.

Когда дверь внизу захлопнулась, я отнес их рюмки в маленькую кухню, вымыл, вытер и убрал. Затем высыпал из пепельницы окурки, расставил по местам кресла, выключил верхний свет и расположился так, чтобы Диана подумала, будто я хорошо выпил, дожидаясь ее. Бутылка бренди, над которой гости основательно поработали, стояла на видном месте рядом с моей рюмкой. Я решил не пить до прихода Дианы (да и настроение у меня было совсем неподходящее) и, только когда услышу ее шаги, быстро сделать большой глоток. Потом я закурил трубку и стал размышлять – главным образом о только что ушедшем человеке. Более чем вероятно, что это именно тот, кого искал Одни, – человек со следом глубокого шрама на левой щеке, о котором упоминалось в записной книжке. Возможно, сейчас он подстерегает на улице Диану, чтобы сообщить ей о нашей встрече, но я вовсе не собирался идти вниз и проверять это, даже если бы там и можно было что-нибудь увидеть. Я сделал другое: потушил лампу и открыл окно, чтобы немного проветрить прокуренную комнату. Когда я опять закрыл окно, задернул занавеси и зажег лампу, было уже около половины двенадцатого. Диана обещала вернуться к этому времени, а у меня сложилось мнение, что в подобных случаях она хозяйка своего слова.

В нашей работе бывают моменты, когда, еще не имея в руках никаких прямых доказательств, чувствуешь близость развязки. Такой момент наступил сейчас. Чутье мне подсказывало, что пружина вот-вот начнет раскручиваться.

Я думал, что у Дианы есть второй ключ от черного хода, но оказалось, что нет. Мне пришлось спуститься и открыть ей. По дороге я сделал большой глоток бренди, и, когда внизу я порывисто поцеловал Диану, она сразу поняла, что я здорово выпил. А наверху сразу заметила, сколько осталось в бутылке, – ни от одной женщины такая вещь не укроется. Кроме того, волосы у меня были немного взъерошены, а спускаясь по лестнице, я нарочно задерживал дыхание, чтобы лицо покраснело, и вообще изображал человека пьяного, полусонного и в то же время возбужденного.

– Ну, мой милый, – воскликнула обманутая всем этим Диана, – вы, я вижу, без меня тут не скучали! – Она говорила легким, шутливым тоном, который сразу создает интимность. И я видел, что она чем-то страшно обрадована.

Она ушла в спальню переодеться и, вернувшись, посмотрела на меня долгим лучистым взглядом.

– По-моему, вы пьяны, Хамфри.

– Да нет же, Диана, клянусь богом! – воскликнул я. – Просто время тянулось без вас ужасно долго, вот и все.

Она подошла совсем близко.

– Ну, в таком случае извините, – сказала она мягко. – И у меня для вас плохая новость, Хамфри. Сейчас сюда придет еще один человек, и, к сожалению, вам надо будет уйти одновременно с ним.

– Ах, черт!… – выругался я в притворном отчаянии. – Но послушайте, Диана…

– Ничего не поделаешь, – сказала она все тем же ласково-интимным тоном. – Но впереди еще много вечеров… Конечно, если мы останемся друзьями…

– Друзьями! – Надеюсь, что мой взгляд и голос были полны упрека. Затем я пустил в ход немного страсти, хриплый голос и все прочее, что полагается в таких случаях. – О господи! Вы не знаете, что вы со мной делаете, Диана!

– В самом деле? А может быть, и знаю.

Может быть, она и знала. А может быть, и нет.

Я обнял ее и стал целовать; она отвечала совершенно так же, как вчера, – умело, но бесстрастно. Я чувствовал себя учеником, которому дает урок первоклассная инструкторша.

Наконец мы оторвались друг от друга; я налил себе еще бренди, и Диана тоже немного выпила.

– Я буду с вами откровенна, – сказала она. – А если уж я откровенна, то до конца. В последнее время я мало целовалась с мужчинами, а я это люблю. Конечно, с подходящими…

– Я подходящий, Диана, – засмеялся я.

– Думаю, что в некоторых отношениях подходящий… или могли бы им стать. – Она пристально посмотрела на меня. Я заметил – уже не впервые, – какие у нее ясные бледно-голубые глаза и какой холодный, немигающий взгляд. В этих глазах я не видел ни искры нежности – ее никогда не было и быть не могло, – а без нежности, и без ребячества, и без любви все то, что происходит между мужчиной и женщиной, – только грязь и борьба. – Но я в трудном положении, мой друг, – продолжала Диана. – Те немногие мужчины, которых я знаю и которым доверяю, в любовники не годятся. Мужчины же другого сорта не таковы, чтобы я могла им верить. А я возьму в любовники только того, кому верю. Нет, не в обычном женском смысле… я совсем не о том…

– Знаю, что не о том, Диана. Вы ведь не обычная женщина. Но о чем же? Я заранее согласен на любые условия.

– Мне нужен человек, который будет делиться со мной всем, – сказала она холодно. – Если я буду задавать ему вопросы, я хочу, чтобы он отвечал на них, не отговариваясь даже военной тайной. И, разумеется, чтобы он отвечал только на мои вопросы и был очень осторожен. Мне показалось, что вы именно такой человек, Хамфри.

– И вы не ошиблись. Испытайте меня! – сказал я пылко.

– Такому человеку я могу верить, – продолжала она, будто не слыша. – И для него я сделаю все, если буду убеждена, что и он все сделает для меня.

Чтобы двинуть дело вперед, я сгреб ее в объятия. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на мои ласки.

– Ради всего святого, довольно слов! Испытайте же меня! Ведь так можно человека с ума свести! Если вас волнует что-то, связанное с войной, то мое отношение к этой войне вам известно. Ну, поцелуйте меня еще разок и скажите, что вы хотите знать.

Она послушно поцеловала меня, но тут внизу зажужжал звонок.

– Это он, – сказала Диана, высвобождаясь. – Жаль, что не вовремя, но мне он очень нужен. И если вы докажете, что я могу вам верить… тогда у нас будут и другие вечера… – Она вышла.

Когда она объявила, что ожидает еще кого-то, я стал гадать про себя, кто бы это мог быть. Держал пари сам с собой – и позорно проиграл. Ибо меньше всего я ожидал увидеть мистера Периго. А между тем это оказался именно он, весь расплывшийся в фальшивой фарфоровой улыбке и похожий на маленького аллигатора с разинутой бело-розовой пастью.

– Моя дорогая! – воскликнул он, войдя и увидев меня. – Я удивлен, но очень рад, искренно рад. Право, это для меня полная неожиданность. Хотя, впрочем, не знаю почему, – ведь вы уже не раз высказывали весьма разумные и ободряющие суждения об этой бессмысленной войне, которую мы стараемся выиграть для русских и американцев. Как поживаете, мой милый Нейлэнд? Правда ли, что вы собираетесь делать что-то великое и ответственное у Чартерса?

– Мне предложено явиться на будущей неделе, – ответил я. – Но, разумеется, еще не известно, что из этого выйдет.

– Они вас возьмут, – сказала Диана уверенно. – Но просите не больше восьмисот пятидесяти фунтов в год с возможной прибавкой через полгода.

– Вы слышите? – закричал мистер Периго, осыпая нас искрами, как коварное огненное колесо во время фейерверка. – Вот очаровательная женщина, которая не желает быть только украшением жизни, которая умеет быть полезной в этом нелепом мире и понимает, что жалованье в восемьсот пятьдесят фунтов может быть повышено тем или иным способом.

– Тем или иным, – повторила Диана. Затем, взглядом приглашая меня ответить, сказала спокойно:

– Вот мистер Периго спрашивает, начали у Чартерса выпуск эмберсоновских зенитных орудий или нет?

– А как же! – ответил я, не задумываясь. – Сделали штук десять, но приостановили производство, потому что взяли не те рамы затвора. И, кроме того, рабочие жалуются на вредные испарения.

– Как интересно! – воскликнул мистер Периго. – Но неужели они вам сами все это рассказали?

– Нет. Меня водили по всем цехам, а я имею привычку держать глаза и уши открытыми.

Я был шумно хвастлив, но не переигрывал. И Диана посмотрела на Периго, как бы спрашивая: «Ну что, разве я вам не говорила?»

– Это хорошо, – сказал он и, отвечая на взгляд Дианы, добавил: – Нет надобности объяснять вам, дорогая, что у Чартерса нам нужен только он, и никто другой.

– Безусловно, – спокойно отозвалась Диана. – Но у Чартерса он проработает недолго…

– Если вы имеете в виду Белтон-Смитовский завод, Диана, то я уже совался туда, но они на меня даже не взглянули.

– Это потому, что вы пришли с улицы, – возразила она. – А стоит вам поработать несколько недель у Чартерса, найдется вакансия и у Белтон-Смита, и мы легко устроим вас туда.

– Вы слышите? – прокричал мне мистер Периго и тут же переключился на Диану: – Вы, конечно, правы. Что значит интуиция умной женщины! Ну, а теперь…

Но она остановила его и произнесла резко-повелительным тоном:

– Нет. На сегодня хватит. Мы достаточно высказались. Прежде чем говорить остальное, нужно испытать человека. – Все это, разумеется, предназначалось для мистера Периго, а не для меня, но потом она повернулась ко мне, выжала улыбку и сказала: – Я завтра не выхожу из магазина, но по субботам у нас во второй половине дня почти всегда полно народу, так что зайдите лучше с утра. – И, приняв величественную позу, обратилась к нам обоим: – До чего глупы эти люди! – воскликнула она с несвойственным ей жаром и даже раскраснелась – впервые за время нашего знакомства. – И они рассчитывают сохранить власть! Мир не позволит, чтобы им управляли идиоты. У нас – настоящие вожди, у нас – преданность делу, смелость, у нас – ум. А у них что, у этих жалких кретинов?

Речь эта сильно отдавала театральностью, но Диана искренно верила в то, что говорила. Я замечал, что очень многие ее единомышленники становятся напыщенными и неестественными именно тогда, когда высказывают свои подлинные взгляды и чувства. Все они одинаковы, эти одураченные фюрером люди: где-то в глубине их сознания всегда происходит грандиозное оперное представление с ними и Адольфом в главных ролях. Стоя перед нами с царственным видом, Диана Экстон, вероятно, слышала в своем воображении скрипки и барабаны громадного оркестра.

Мистер Периго посмотрел на меня, я – на него. И пока Диана стояла и слушала воображаемый оркестр, каждый из нас прочел правду в глазах другого. Я вынул сигарету и свою зажигалку особого назначения.

– Не горит, – сказал я, встряхивая ее. – Нет ли у вас огонька?

Он с быстротой молнии достал из кармана точь-в-точь такую же зажигалку.

– Я бы отдал вам свою, – сказал он, поднося ее к моей сигарете, – но это подарок старого приятеля.

– Спасибо, не беспокойтесь. Я завтра же приведу свою в порядок.

Все было ясно, как день. Мы посмотрели на Диану, не совсем очнувшуюся от блаженных грез о господстве нацистских умов над миром, и пожелали ей доброй ночи. Она все еще была настроена на высокий лад, и я порадовался в душе, что не нужно оставаться с нею. Диана вернулась на грешную землю как раз вовремя: мы уже спускались по лестнице. У двери она очень нежно пожала мне руку, и мы с Периго выскользнули на улицу.

Первые минуты мы оба молчали, хотя нам было о чем поговорить. Мы понимали, что, быть может, кто-нибудь бродит тут во мраке, дожидаясь, чтобы мы вышли от Дианы. Поэтому мы добирались до площади молча. Было уже за полночь, и сказать, что город казался спящим, значило бы не воздать должного месту и времени. Город просто-напросто куда-то провалился. Не было никакого Грэтли. Мы ползали в огромной неведомой пещере, и только кружки слабого фосфоресцирующего света освещали нам путь. Когда по площади кряхтя проезжал грузовик, казалось, что он свалился сюда из какого-то другого мира. Снова мне чудилось, что я с завязанными глазами странствую в аду.

– Куда мы пойдем, Нейлэнд? – спросил Периго – голос во мраке, не больше.

– Можем пойти ко мне. Но, если вы не возражаете, я бы хотел заглянуть по дороге в полицейское управление. Инспектору Хэмпу обо мне все известно – он до некоторой степени помогал мне в работе, – и мне надо сказать ему пару слов, а если мы его не застанем, все равно, я позвоню по телефону.

– Обо мне там не знают, – сказал Периго. – Но если и узнают сейчас, пускай. Не имеет значения.

– Никакого, – согласился я и объяснил ему, как убийство Олни столкнуло меня с Хэмпом. Периго ничего не знал об Олни. Пока я рассказывал ему всю историю, мы успели добраться до городской площади, где помещалось полицейское управление, и я стал искать боковую дверь, которая открыта всю ночь. Войдя внутрь, я, к своему удовольствию, убедился, что дежурит сегодня констебль, который не раз видел меня у инспектора. Он сказал, что начальник скоро вернется (насколько я понял, инспектора вызвали на место какого-то происшествия) и что мы можем подождать в комнате рядом с его кабинетом.

Комната, освещенная резким светом двух ламп без абажуров, была пропитана смешанным запахом карболки и застоявшегося табачного дыма. Огонь в камине погас. Мы с Периго сидели на двух маленьких – по крайней мере для полицейского – стульях и зевали. Периго выглядел столетним старцем, а я чувствовал себя семидесятилетним. Он признался, что очень устал.

– С этим проклятым делом столько приходится бегать и болтать, – сказал он, – что к концу дня я совершенно выдыхаюсь. В следующий раз буду разыгрывать немощного, больного старика, чтобы все приходили меня навещать. Только никто, конечно, не придет! Но изображать человека, который постоянно развлекается и развлекает других, без преувеличения, вредно для здоровья. Если так называемые социальные паразиты ведут такую жизнь, им нелегко достается пропитание. К счастью, прежнее занятие научило меня обходительности со всякого рода невыносимыми людьми. Знаете, Нейлэнд, ведь у меня был антикварный магазин.

– Знаю, – усмехнулся я. – Я сразу же навел о вас справки.

– Я просто по собственному желанию ушел на покой. Хотел писать… Потом решил, что должна же и для меня найтись какая-нибудь оборонная работа. И мой племянник, который работает в военной разведке, посоветовал мне заняться борьбой со шпионажем. Должен вам сказать, что, несмотря на множество всяких «но», я все же этим делом увлекаюсь. А с вами как было?

Я вкратце рассказал. Потом спросил, как ему удалось мгновенно убедить Диану Экстон, что он работает на нацистов.

– Вы знаете, какой у них сейчас условный знак?

– Нет. Мне, разумеется, известны некоторые прежние их знаки, – сказал я. – Но я догадывался, что они уже изменены, и это тормозило работу. Правда, на сей раз мне не понадобилось притворяться, что я принадлежу к «посвященным», потому что я разыгрываю недовольного обывателя, канадца, которому, в сущности, наплевать на войну, и поэтому его можно купить или… – Я ухмыльнулся. – Или соблазнить.

– Я действовал приблизительно в том же духе, только соблазнять меня уже вряд ли кому придет в голову, – сказал Периго. – Впрочем, я даже в этом отношении, как вы могли заметить, позаботился о небольшой приманке, на которую очень охотно клюют нацисты. Поверьте, Нейлэнд, никогда я раньше не имел привычки румяниться, жеманно шепелявить, вообще вести себя, как старый педик… Да, так я хотел сказать о знаке. Сегодня утром я был в Лондоне и узнал их новый знак и пароль. Сейчас покажу вам. – Он положил на мое запястье указательный и средний пальцы своей правой руки, растопырив их буквой «V». – Затем вы говорите: «V» означает «Victory» – победа, и не с маленькой буквы, а с большой». Это пароль. Поняли? Тогда второй великий умник кладет указательный палец левой руки поперек этих двух поднятых пальцев, так что «V» превращается в опрокинутое «А», и изрекает: «Прекрасно. Я это запомню». Что вы скажете, а? Боже мой, в каком идиотском мире мы живем! И подумать только, что миллионы жизней зависят от таких вот штучек! Но ничего не поделаешь. Ну-ка, Нейлэнд, прорепетируйте. Это вам может скоро пригодиться.

Я прорепетировал, и он похвалил меня. Затем продолжал:

– Я хотел поймать на эту удочку вашу Экстон, потому что я уже некоторое время подозреваю ее и она, кажется, изрядно глупа. Пытался ангажировать ее на сегодняшний вечер, а когда узнал, что она обедает с вами, попросил одного подполковника авиации, который в курсе всех моих дел, устроить вечеринку и пригласить ее. Там я пустил в ход новый знак, она сразу поверила и настояла, чтобы я приехал к ней и посмотрел на предполагаемое пополнение. Я, разумеется, не был в вас уверен, так же как и вы во мне. Скажите, Нейлэнд, как это вы так быстро ее раскусили?

– Ну, она, как вы уже заметили, глупа и вдобавок настолько ослеплена самомнением и своим нордическим величием, что не соблюдает никакой осторожности. Во-первых, она явно не из тех женщин, которые открывают подобного рода магазины. Она сказала мне, что сняла помещение за бесценок, а я через пять минут выяснил, что она врет. Во-вторых, она даже не дает себе труда подделываться под такую женщину – вспомните хотя бы ее гостиную… В-третьих, с ее происхождением и связями она, безусловно, могла бы занять видное место в руководстве одной из женских вспомогательных служб. Вот это бы ей как раз подошло. Но этого не случилось, потому что ее не было в Англии. Она жила припеваючи в нацистской Германии, ездила в Нюрнберг, и Геббельс говорил, что она похожа на вагнеровскую героиню; потом ее привели к присяге, обучили двум-трем приемам, а в первые дни войны приказали ехать в Америку и всячески вредить нам. Из Америки ей было предписано вернуться в Англию и открыть магазин, где она может быть весьма полезна…

– Но почему именно магазин? – спросил Периго. – Ведь это действительно совсем не ее дело. Деньги у нее, надо полагать, есть, почему же ей не предписали снять дом где-нибудь недалеко от города и завлекать молодых офицеров? По примеру нашего общего друга миссис Джесмонд, – засмеялся он. – Вы, конечно, знаете, что та для нас интереса не представляет.

– Да, она только обделывает делишки на черном рынке. Она просто красивая, избалованная, развратная тварь, – вскипел я вдруг. – Нас она не интересует, но я бы хотел, чтобы ее до конца войны заставили работать судомойкой в рабочей столовой.

– Полно вам, Нейлэнд, – запротестовал Периго. – Она прелестная, декоративная женщина…

– Обществу слишком дорого обходятся эти прелестные, декоративные женщины, – сказал я. – И я видел слишком много других женщин, которых мир этой Джесмонд спихнул в уличную канаву. А между тем каждая из них стоит сотни таких миссис Джесмонд. Пускай же отныне все миссис Джесмонд либо работают, либо подыхают с голоду.

– Вы слишком озлоблены, Нейлэнд, – сказал он мягко и посмотрел на меня внимательно и дружелюбно. – Я это почуял с первой встречи. Что-то было в вашей жизни такое… – Он закончил выразительным жестом.

– Ладно, не обо мне сейчас речь, – оборвал я его резче, чем хотелось. – Мы говорили о Диане Экстон. Ее магазинчик, я уверен, не простое прикрытие. Нацисты не так уж глупы, хотя и не такие великие умы, какими их считает эта идиотка. Я предполагаю – и упоминание о цветах в книжке Одни подтверждает мою догадку, – что «Магазин подарков» заменяет нацистам почтовую контору. Эти букетики искусственных цветов в окне служат для передачи сообщений человеку, который будто мимоходом останавливается поглазеть на витрину.

– Так же, как восхитительные руки и ноги мамзель Фифин, – вставил Периго с улыбкой. – Вы догадались и об этом, разумеется?

– Да. И заметил, что вы тоже это поняли. Кстати, я сегодня видел Фифин.

Я рассказал о встрече с Фифин и незнакомцем со шрамом на левой щеке. Периго о нем ничего не знал, и вообще я пришел к заключению, что вся картина ему менее ясна, чем мне. Я не сказал еще ни слова о моих главных двух подозрениях и решил пока не говорить. Я полностью доверял Периго, но намекнул, что разумнее каждому из нас идти своим собственным путем.

– А что вы скажете о Джо? – спросил Периго.

Я рассказал о зажигалке, которую Джо будто бы нашел десять дней тому назад, но которая, несомненно, была снята с трупа Олни. Рассказал и об окурке в лавке Силби. Подчеркнул, что Диана знакома с Джо гораздо ближе, чем хочет показать. Спросил, не знает ли Периго, чем занимался Джо после того, как разбомбили ресторан Борани и до приезда в Грэтли.

– Говорят, он приехал отчасти потому, что у него сдали нервы, – продолжал я. – Но ведь, когда он здесь объявился, настоящие бомбардировки уже прекратились. К тому же нервы у этого парня в полном порядке.

– Как приятно обрести, наконец, такого умного коллегу, – сказал Периго. – Я, конечно, сразу, еще в первый вечер в «Ягненке и шесте», заметил, что вы человек наблюдательный, но теперь я просто поражен и, кажется, даже немного завидую вашим успехам за несколько дней. Подумайте, ведь я сидку тут который месяц!