Текст книги "Стальные короли"

– Ты же понимаешь, – сказала она, скользнув в постель рядом с ним, – все это мимолетно. Ты уже сказал, что должен уезжать.

В голове не осталось ни единой мысли. В угасающем свете очага ее тело казалось бледным за исключением темных сосков и черного треугольника между ногами. Каирн заключил ее в объятия, не обращая внимания на слабую боль в ранах, и они погрузились в богатство новых ощущений. Тело ее оказалось невероятно податливым, только соски отвердели. Его язык погрузился ей в рот, а рука скользнула вниз до расщелины между ягодицами, поглаживая их.

Дыхание его участилось. Рука обхватила его отвердевший стебель, нежно лаская. Его рука скользнула ей между ног, и бедра раздвинулись с влажным звуком. Черный пушистый холмик – а дальше нежная, влажная плоть.

Нежно, помня о раненом бедре, Звездное Око перекатилась и легла на него сверху.

– Ты сегодня ездил верхом на кабо, – выдохнула она. – Как насчет еще одной поездки верхом? – И счастливо вскрикнула, когда Каирн проник в нее.

Глава пятая

Далеко за полдень Гейл пошел в лавку Птичьего Носа. Свободное время он потратил на изучение странного, раздражающего города. По его опыту, города были шумными, переполненными людьми местами, где все стремились раздобыть средства к существованию и старались перекричать соперников. Это место было тихим. В других городах любили шумное веселье и помпезные публичные праздники. Ничего похожего в Крэге не было. Напротив, все выглядели подавленными. Люди работали в лихорадочном напряжении и, похоже, редко имели свободное время. Город не был промышленным центром, но люди занимались необходимыми ремеслами. У него сложилось впечатление, что рабы использовались в основном в сельском хозяйстве. Остальные были либо мастеровыми, либо торговцами. Кроме того, он увидел множество солдат, которых муштровали прямо на улицах. Они шагали в ногу из одного места в другое. Большинство несли огненные трубки, так впечатлившие Гейла. Но даже солдаты маршировали под грохот небольшого барабана вместо громких звуков рогов и пронзительных дудок, так любимых солдатами других стран. Все, казалось, что-то скрывали, пряча за неистовой работой великий всепроникающий страх.

Он полюбовался с парапета эффектным зрелищем реки и движением по ней. Корабли и плоты прокладывали свой путь по реке в тени нахмуренной крепости. Гейл понимал, что это только его воображение, но ему казалось, что они крадучись шли вниз по течению, а, благополучно миновав Крэг, с великим облегчением спешили дальше.

Гейл не мог понять, что именно было здесь таким отталкивающим. Он бывал в городах, где жестокость являлась безудержной, где господа публично секли своих проштрафившихся рабов, где в курящихся часовнях приносили кровавые человеческие жертвы. Он видел, как голодные и отчаявшиеся бедняки продавали своих детей. Здесь все было по-другому. Зло не было явным, и все же до сих пор ему не встречался город, от которого так хотелось держаться подальше. Но при его деле чрезвычайной важности собственные иррациональные чувства не имели значения.

* * *

В лавке Птичьего Носа нарядно одетый человек обернулся и начал рассматривать вошедшего Гейла. Человек был высок, с бритой головой, точь-в-точь как многие другие в городе, одетые чересчур хорошо, чтобы оказаться простыми мастеровыми, но недостаточно пышно, чтобы считаться знатью.

– Купец Алза, – приближаясь, сказал Птичий Нос, – множество высокопоставленных слуг из богатых домов зашли к нам, чтобы осмотреть ваши уникальные товары. Этот человек, Стюард Дома Дракона, оказал вам честь своим великим терпением. Он давно ожидает вашего прибытия, мне казалось, что вы придете немного раньше.

– Меня задержали другие дела, – не извиняясь, сказал Гейл.

– Моя госпожа, сударыня Утренняя Птичка, – сказал лысый человек, – большой ценитель изящных искусств и мастерства. Сегодня утром я увидел все это и рассказал ей. Госпожа отправила меня назад дожидаться вас. Это говорило глубине ее интереса, ибо лишило ее моих услуг, но никому другому она этого поручить не желает.

– Я высоко ценю эту любезность, – сухо сказал Гейл.

– Моя госпожа отправила меня привести вас…

– Привести? – резко прервал его Гейл.

Птичий Нос делал встревоженные, успокаивающие жесты.

– Хорошо, пригласить вас, если вам больше нравится это слово, сегодня вечером в ее дом, чтобы вы могли все показать все лично. Я бы предложил вам взять одну-две ваших лучших вещи. Если моя госпожа сочтет их достойными ее интереса, она отправит слуг, дабы принести все остальное.

Гейл не особенно обрадовался. Он сомневался, чтобы в этой стране даже самые знатные дамы обладали большой властью или влиянием. Однако надо же с чего-то начинать?

– Я буду счастлив. Она желает принять меня сегодня вечером?

– Предпочтительно вернуться вместе со мной, – сказал стюард.

– Тогда разрешите потратить несколько минут, дабы приготовить товары, и мы можем отправляться.

Птичий Нос помог Гейлу упаковать выбранные вещи и прошипел:

– Госпожа Утренняя Птичка, пожалуй, самая богатая дама страны! Она несколько эксцентрична, но ни под каким видом не ведите себя с ней нагло, да вообще ни с кем из знати. Она крайне щедра, когда вещь ее пленяет, поэтому будьте смиренны и убедительны, и мы сумеем извлечь из этого пользу.

– А каково ее политическое положение? – спросил Гейл.

– Политическое положение? О чем вы толкуете? Она богата! Вот об этом и надо помнить.

Они закончили упаковку, Птичий Нос потрепал Гейла по плечу и улыбнулся.

– Запомните: десять процентов.

– Десять процентов, – согласился Гейл.

Со свертками, перекинутыми через плечо, Гейл вышел на улицу, залитую поздним солнечным светом, вслед за обритым наголо человеком. Не произнеся ни слова, человек начал подниматься вверх по улице, Гейл шел рядом.

– Стюард Дома Дракона звучит впечатляюще. Правильно ли я понял, что это скорее звание, чем имя?

Человек взглянул так, будто Гейл сказал вопиющую глупость.

– Я Стюард, следовательно, меня так зовут. Будучи стюардом Дома Дракона, я и называюсь Стюард Дома Дракона. Это достаточно понятно?

– Вполне, – отозвался Гейл.

Это согласовывалось с тем, что он до сих пор успел увидеть в этом месте. Они добрались почти до уровня верхней цитадели, потом повернули на улицу, застроенную рвущимися ввысь городскими домами. Стюард ввел его в дверь, над которой висела каменная декоративная тарелка с высеченным на ней рычащим, чем-то похожим на рептилию монстром с крыльями, как у летучей мыши. Они проследовали под этим созданием в темный холл, миновали анфиладу небольших комнат. Сквозь открытые двери Гейл видел множество пыльных тюков и укрытую тканью мебель. Нижний этаж явно использовали под склад.

Они поднялись по лестнице и вошли в просторную комнату с обитыми гобеленами стенами и полом из полированного камня.

В центре комнаты стоял массивный деревянный стол.

– Ждите здесь, – сказал стюард и вышел.

Гейл кипел от негодования. Ему не нравилось, что с ним обращаются так же, как обыкновенно знать и их лакеи обращаются с торговцами, но ведь он сам притворился торговцем, чтобы достичь своей цели, то есть обрек себя на подобную жизнь. Чтобы отвлечься от несомненно долгого ожидания, он начал рассматривать помещение.

Комната освещалась через высокие окна в одном ее конце. Двери деревянные, с большими стеклами. В этой стране производили много стекла и использовали его гораздо шире, чем в других странах. Двери открывались на балкон, выходящий во внутренний двор и сад. Света было достаточно, и он сумел рассмотреть странную меблировку комнаты.

На столе расположилась коллекция статуэток, изображавших людей и животных. Он взял одну и поднес ее к свету. Это была кошка неведомой ему породы, с изумительным мастерством вырезанная из красного коралла. Он поставил ее и взял другую, оказавшуюся обнаженным мужчиной, сделанным в незнакомом ему реалистичном стиле. Мускулистый человек лежал, как если бы только что рухнул на землю. Казалось, что он умирал, сладострастно сдаваясь. Гейл счел статуэтку отталкивающей и поставил ее на место.

На стенах висели картины. Он видел много прекрасных картин в Чиве и Невве, но там картины рисовали прямо на стенах, и они являлись неотъемлемой частью украшения комнаты. Здесь каждая была по отдельности, созданная глянцевыми красками на дереве или туго натянутом холсте. Они были заключены в рамы из резного дерева. Некоторые оказались портретами, потемневшими от вековых копоти и сажи. Очень большая картина изображала празднование или бал с людьми в костюмах невероятно тонкой работы и шокирующе неестественных позах, смысл которых от него ускользал.

Он отвернулся от картин. В углу на пьедестале стояла статуя человека. Его голова доходила Гейлу до груди, но, будучи массивным, он выглядел крупнее. На нем было длинное одеяние, оставлявшее открытыми широкие ступни и толстые, короткие ноги. Человек стоял в чопорной позе, одна нога перед другой, одна прямая рука опущена, другая согнута в локте, рукав обнажал мускулистое предплечье и узловатый кулак. Волосы и борода чересчур курчавы, глаза смотрели вперед, нос крючковатый, похожий на бритву. Несмотря на грубость и неподвижную позу, в нем чувствовалась неукротимая скрытая сила. Пьедестал был испещрен странными, похожими на палочки, письменами. Гейл встречал подобные статуи раньше. Она походила на Стража, колоссальную статую, стоявшую в горном проходе, ведущем из его собственной страны в южную пустыню, а оттуда в стальную шахту, бывшую источником его силы. Других памятников этой давно исчезнувшей цивилизации он не встречал.

В комнате находились и другие интересные предметы.

В центре стола стоял подсвечник из цветной керамики, сделанный в виде скрученных цветущих лиан, краски цветков изумительной яркости. Он узнал работу мастеров из Флории, города северной Неввы, почти совершенно разрушенном в результате нашествия Гассема и его островитян много лет назад. Гейл поразился, как такая тонкая вещь проделала длительное путешествие и осталась неповрежденной.

– Вам нравятся мои вещи? – он обернулся и увидел женщину в платье тонкой работы, каштановые волосы собраны в сложную прическу. Он официально поклонился ей, как научился много лет назад в Невве.

– Я Алза, странствующий торговец предметами изящного искусства, к вашим услугам, моя госпожа.

– Так мне и было сказано. Я наблюдала за вами с галереи. – Она указала сложенным веером на каменный балкон с занавесями, выступавший из стены с другого конца комнаты. – Вы продемонстрировали отличный вкус. Большую часть времени вы посвятили моим лучшим вещам. – Длинные рукава наряда оставляли открытыми ее плечи и верхние полушария грудей чуть ли не до сосков. Все это, а также лицо, было покрыто пудрой поразительного оттенка фуксина. Когда-то она была необыкновенной красавицей. Частично красота сохранилась, но годы и потакание собственным капризам превратили лицо в изможденное и полубезумное. Глаза чересчур широки, так же, как и улыбка, обнажавшая золотые зубы.

– Ну, разумеется, – сказал Гейл. – Произведения искусства – моя жизнь и средство к существованию. Ваша коллекция великолепна для… для…

– Для отвратительного города вроде Крэга, где высочайший стандарт красоты – это дымящаяся, вонючая штука вроде огненной трубки. Вам не следует бояться выражать свои чувства. Я первая соглашусь с тем, что мой народ знаменит отсутствием вкуса.

– Тогда я счастлив, что нашел одно исключение.

Ее улыбка стала еще шире.

– Я не единственное исключение, но, безусловно, я лучшее, с чем вы можете встретиться.

– Возможно, и нет. – Ее улыбка слегка увяла, а Гейл продолжал: – Для этой поездки я выбрал прекрасно сделанные практичные предметы, надеясь, что сумею отыскать здесь тех, кому они понравятся. Но тут, – и он жестом обвел комнату, – я обнаружил истинного ценителя красоты ради самой красоты.

Ее улыбка снова расцвела.

– В этом смысле я действительно уникальна. Но мне весьма нравятся такие вещи, как ваши.

– Возможно, вы позволите показать их вам?

– Безусловно.

Он поставил на стол коробку и открыл ее. На обивке лежала бронзовая вещь в форме ножниц. Одна сторона оканчивалась овальными петлями, другая выглядела, как странной формы крючки. Между петлями имелась стопорная защелка, предназначенная для того, чтобы неподвижно удерживать крючки на расстоянии друг от друга в открытом состоянии. Все поверхности, за исключением крючков и стопора, покрывала композиция из листьев, каждый крошечный листочек покрыт золотом или серебром, с прекрасно выписанными деталями вплоть до стебельков и последней прожилки.

– Это великолепно, – объявила госпожа Утренняя Птичка. – Я могу сказать, что это инструмент, но для чего? Ни один инструмент простого рабочего не заслуживает такого исключительного украшения.

– Он из Чивы, и это инструмент хирурга. Когда нужно сделать большой разрез, крючки цепляют за края раны и удерживают ее в открытом положении, чтобы хирург мог работать внутри. Его также используют во время религиозных жертвоприношений, когда священнослужитель извлекает орган у живой жертвы.

– Человеческие жертвоприношения? – прошептала она.

– О, да. Они считают, что некоторые боги достойны только их. Можно определить, какому богу, по украшениям. Эти листочки посвящены Земному богу Ичотли.

– Абсурдно, – сказала она, – но возбуждает. – Кончики пальцев одной руки слегка прикасались к напудренной груди. – Нам не хватает хотя бы скучных религиозных церемоний, а те немногие, что мне довелось увидеть, проведенные подневольными людьми, были скучны. Хотела бы я увидеть такое жертвоприношение. До чего я дошла – нуждаюсь в возбуждающих сенсациях!

Кажется, он не зря осуждал этих людей.

– Теперь вот это, – продолжал Гейл. – Это совсем другое. – Из другой обитой коробочки он вынул статуэтку длиной в фут, стоящую на шарнирной подставке. Она изображала стройную нагую женщину, стоявшую, выгнувшись, на цыпочках, вытянув руки над головой во всю длину. Между ладонями она держала линзу двух дюймов в диаметре.

– Прелестно, – сказала Утренняя Птичка, проводя рукой по маленькому позолоченному туловищу, задержавшись на округлостях груди и бедер, и скользя рукой дальше по стройным ногам. – Но как это работает?

– Для этого нужно выйти на балкон. Надеюсь, света еще достаточно.

Они вышли наружу и установили статуэтку на каменную балюстраду. Солнце снижалось на западе, но Гейл надеялся, что для демонстрации света хватит. На подставке была крохотная ручка, и он потянул. Вперед выскользнула маленькая прямоугольная тарелочка на вращающемся стержне. Гейл вынул крошечный конусообразный кусочек ладана из поясного кошеля и положил его на тарелочку, затем наклонил линзу под нужным углом, сфокусировав ее на расстоянии дюйма от конуса.

– Теперь смотрите. – Через минуту или две из центра конуса взвился ароматный дымок.

– Как умно, – сказала госпожа Утренняя Птичка. – А это откуда?

– Невва. Маленькая дама – богиня неба, часть культа Бога-Солнца. С помощью этих маленьких идолов верующие устраивают так, что фимиам их божеству воскуряется в нужный час без дополнительных усилий.

– Это очаровательно, – сказала она.

Гейл предполагал, что такой товар будет иметь особую притягательность для этих людей. Красивая маленькая вещица была пустячком, но практичным.

– Я должна увидеть остальные ваши товары.

– Разумеется, моя госпожа. Завтра я принесу…

– Глупости. Мои слуги отправятся в лавку Птичьего Носа и немедленно доставят их.

– Без сомнения, он уже запер лавку, – возразил Гейл.

– Это неважно. Откроет заново.

Та самая детская властность аристократа, так хорошо ему знакомая…

– Вы будете моим гостем.

– Вы балуете меня сверх всяких ожиданий, – сказал Гейл. – Мне придется сходить на постоялый двор…

– Мои слуги доставят ваши вещи, – она снова улыбнулась и взяла его за руку. – Пойдемте со мной. Я покажу вам гостевую комнату. Вы абсолютно уверены, что больше никто не видел вашей выставки?

Он знал, что она имеет в виду.

– Никто из важных персон. Только Птичий Нос и слуги, заходившие сегодня в лавку.

– Превосходно. Я не буду заставлять вас показывать мне сегодня вечером остальное. Мне нужен хороший свет, чтобы оценить. Завтра я устраиваю прием и приглашаю друзей, разделяющих мои вкусы, чтобы показать ваши произведения искусства. Я попрошу вас об услуге. Пожалуйста, позвольте мне назначить первую цену. Заверяю вас, я не буду пытаться скупить все, что у вас есть, за мою цену.

– Разве я могу отказаться от такого предложения? – сказал Гейл.

Он не был уверен, что идея ему по нраву. Это означало, что уже на второй день в этом городе он оказался гостем в именитом доме, но ему не хотелось бы застрять здесь. К счастью, ожидаемый прием давал ему возможность представиться другим аристократам. Он надеялся, что они не окажутся избалованными ничтожествами.

– Должна сказать, – продолжала хозяйка, пока они поднимались по резной лестнице, – что мне на вас приятно смотреть. Я люблю привлекательных людей.

– Вы более чем добры, сударыня. – Гейл опасался этого, но его миссия была слишком важна, чтобы быть чересчур щепетильным.

– О да. Для этой страны вы редкое создание, купец Алза. И я называю вас так в знак уважения. Будьте уверены, я никогда не отнесусь к человеку ваших достоинств так, как следует относиться к обычному торговцу. Вы человек артистических взглядов, безрассудно смелая душа, вы много путешествовали среди других народов. Я не сомневаюсь, что вы рождены знатным, верно? – Фраза звучала и как вопрос, и как утверждение.

– Я бы не хотел придавать большое значение моему происхождению, – сказал Гейл, – но среди моего народа оно достаточно высоко.

– Хорошо сказано. – Она прикоснулась к его плечу сложенным веером. – Да, вы говорите, как купец, но ваша осанка, ваши интонации – все выдает в вас аристократа. Не смущайтесь, Алза, среди нас подобное тоже случается. Младший сын не может быть наследником, он сам должен заработать себе состояние. Я считаю превосходным ваш выбор пути – торговец предметами искусства. Слишком многие выбирают безвестность или раннюю смерть на военном поприще. Мы пришли!

Они подошли к двери, украшенной очередным драконом. Хозяйка открыла ее, и они вошли в просторную комнату с широкой кроватью и превосходной меблировкой. По щелчку ее пальцев из ниоткуда появились слуги и засуетились, взбивая подушки, открывая ставни, чтобы впустить свежий воздух, протирая мебель.

– Устраивайтесь поудобнее. Обед подадут через час, и мы еще поговорим о красивых вещах.

Гейл подумал – возможно, она выглядит такой плотоядной из-за обилия золота во рту.

Чтобы отвлечь ее, Гейл указал на дверь и сказал:

– Я уже много раз видел здесь символ вашего дома. Это местное животное или что-то мифическое?

– Никто не видел настоящих драконов, но на них есть много исторических ссылок. Кто знает? Среди нас драконы воплощают власть и богатство, и определенную непреклонность в выполнении собственных желаний. – Она погладила Гейла по руке, не обращая внимания на слуг, толпящихся в комнате. Одни расправляли занавеси, другие ставили в вазы цветы, остальные расставляли на буфете закуски и изящные бокалы с вином. Никто не смотрел на хозяйку и ее гостя.

– Подходящий символ для правящей элиты, – сказал Гейл.

– Не правда ли? Ну, встретимся за обедом.

Слегка наклонив голову и многозначительно расширив свои слишком большие глаза, она удалилась. Гейл смог выдохнуть. Ситуация становилась щекотливой. Он находился среди людей незнакомых нравов и обычаев и по незнанию мог нанести смертельное оскорбление. И все же Гейл решил не думать об этом, а просто довериться своим инстинктам. Он путешествовал больше, чем кто-либо другой, и был достаточно опытен, чтобы найти свой путь среди незнакомцев.

Через час явились слуги с его вещами. Он попытался заговорить с ними, но получал односложные ответы. Слуги явно чувствовали себя неуютно, разговаривая с господином. Многое стало понятным в здешнем общественном устройстве.

Слуга открыл еще одну дверь. Там находилась ванна с необычными кранами для горячей и холодной воды. Гейл с интересом рассматривал их. Трубы и краны сделаны из твердой керамики, дизайн более утонченный, чем у виденных им ранее примитивных водопроводов. И еще раз эти люди удивили его своим мастерством в изготовлении предметов обихода. Он поблаженствовал в горячей воде. Это никогда не заменит погружения в чистое озеро, но все же более чем приемлемо в четырех стенах.

Он отказался от духов, а вместо них воспользовался превосходным ореховым маслом, к которому давно привык. Его естественный запах напоминал о родном острове, где жизнь была куда проще. Среди его народа, шессинов, сама мысль выдать себя за человека другой нации или класса могла показаться признаком безумия. Быть воином-шессином считалось самой блистательной судьбой. Так зачем стремиться к чему-то другому? Как он мечтал вернуться к этой природной простоте, прекрасно понимая, что это глупо. С тех пор жизнь перестала быть простой. Он был когда-то обычным, ни о чем не думающем мальчиком, для которого остров казался всем миром. Жизнь его племени была сложной и даже зловещей, и он осознал бы это в полной мере, проживи он среди них достаточно долго, чтобы стать старшим воином, а потом состариться. Ссылка избавила его от этой участи, а недолгая судьба воина-островитянина осталась чудесным воспоминанием для коротких минут передышки, и думать об этом времени можно только с нежностью.

Гейл очнулся от мечтательности, вызванной тонким ароматом масла. Было столько всего, требующего его внимания здесь и сейчас, что ворошить события далекого прошлого не стоило. Впервые с той минуты, что он начал этот поход, Гейл не представлял, что делать дальше. Все будет зависеть от выведанного здесь.

Он до сих пор не понимал, что представляли собой эти люди, что они думали о себе, каковы их стремления. Раньше его королевство редко соприкасалось с ними. Они немного торговали, но в основном через средиземноморцев. Когда Гейла короновали, Мецпа никак не отреагировала. Насколько Гейлу было известно, они не поддерживали дипломатических отношений ни с кем. Они приторговывали то здесь, то там, но в основном наглухо закрылись от остального мира; не границы заперли, а просто никем не интересовались.

Гейл точно знал одно: такая военная мощь, как здесь, предназначалась для чего-то большего, нежели держать в повиновении местное население. Он везде видел марширующие войска, вооруженные причудливыми огненными трубками, оружием, стреляющим маленькими, плотными шариками на невидимой скорости. Прицельной точности на расстоянии более двух десятков шагов они не давали, но броня окажется против них бессильной, а от пули, которую не видишь, увернуться невозможно. Для тех, кто привык к точности своих луков, изрыгающие дым трубки покажутся сперва несерьезным оружием, чуть больше, чем простой источник шума. Но плотный огонь, пусть и не меткий… И уметь обращаться с этим оружием – не нужно быть искусным воином… Сила, быстрота реакции и хорошее зрение не имели никакого значения. Все, что требовалось – умение маневрировать в строю и крепость духа, чтобы выстоять перед оружием противника. С огненными трубками любой фермерский сынок после двухнедельной муштры сравняется с опытным воином. А правители Мецпы набирали великое множество людей и вооружали их этими штуками.

Что у них за планы? Он и прибыл сюда, чтобы выяснить это. Власть Гассема все ширилась на запад и юг от королевства Гейла. Неожиданный удар с востока мог уничтожить народ Гейла. Ему необходимо выведать планы Мецпы и проанализировать их военную мощь. Нет военной системы без слабых мест, и он должен найти их слабое место. Доверить это Гейл не мог никому. Не зря он так долго учился у средиземноморцев. Ничем не заменишь личные наблюдения.

* * *

Появился слуга, чтобы пригласить Гейла к обеду, и он пошел следом сквозь наводящие тоску залы, завешанные старыми гобеленами, в небольшую комнату с накрытым на двоих столом. В центре стола стоял изящный канделябр в виде многоглавого дракона. По стенам развешаны масляные лампы с горящими внутри круглых абажуров тонкого коричневого стекла фитилями.

Он поклонился вошедшей госпоже Утренней Птичке.

Она успела переодеться в другой наряд. К его удивлению, этот выглядел значительно скромнее. Гейл помог ей сесть, потом уселся сам.

– Мы обедаем вдвоем? – спросил он.

– Мой муж уехал в наше имение на юге, а других, равных нам, сейчас в доме нет.

– Пожалуйста, не подумайте, что я сую нос в чужие дела, – сказал Гейл, – но странно, что люди живут в городе, имея прекрасные загородные дома.

– О, я здесь не потому, что мне этого хочется. Я заложница. – Она улыбнулась в ответ на его взгляд. – На самом деле ничего серьезного. Один из наших законов гласит – если знатный господин уезжает из столицы, его жена, или ребенок, или другой член семьи должны оставаться здесь, как гарантия его правильного поведения. Не так мы далеко ушли от старинных феодальных законов. Оба наши сына – в армии, поэтому моя очередь жить в этом унылой каменной громадине.

– Понятно. Должно быть, это вас утомляет.

– Привыкаешь. Всегда можно чем-то компенсировать. – На этом непонятном высказывании слуги внесли первую перемену. – Если вам что-то не понравится, не волнуйтесь, вы не обидите меня отказом.

– Это весьма космополитично, даже в цивилизованном обществе, – одобрительно сказал Гейл. – Большинство людей очень высокого мнения о своих кулинарных пристрастиях, и считают, что все остальные нуждаются в исправлении. Я давно научился есть все, что мне предлагают.

Он поднял стеклянный кубок, с восхищением разглядывая игру света сквозь розовое вино. Вся посуда была из стекла или цветной керамики. К его облегчению, обеденные приборы были не сложнее обычной ложки. По крайней мере, здесь стыдиться не придется.

– Не могу обещать, что все мои соотечественники такие же терпимые, как я, – сказала она, – но мне всегда казалось, что люди из других стран куда интереснее, когда они являются сами собой, а не притворяются одним из нас. В конце концов, я нахожу своих соотечественников скучными, так зачем искать этой скуки в других?

– Превосходная точка зрения, – сказал Гейл.

Мягкий свет преображал даму, стирая следы возраста и распутства, превращая толстый слой косметики из кричащего в таинственный. Беседа и вино тянули Гейла расслабиться в ее присутствии, но время от времени она улыбалась, и металлический блеск ее золотых зубов возрождал тревогу, напоминая, что эти люди ему абсолютно чужды.

– У вас дома остались жена и дети? – спросила она.

Гейл ждал этого вопроса.

– Да, жена, два сына и дочь, – ответил он.

Трудно было понять, обрадовала ее эта новость или нет. Она довольно откровенно говорила о собственных запутанных семейных отношениях, и пока не выказывала ни малейшего физического влечения к нему. Похоже, что предыдущее кокетство было просто данью привычке

– А сколько лет вашим детям?

Гейл помедлил. Он никак не мог привыкнуть к их системе летоисчисления.

– Дайте подумать… Старший сын успел увидеть двадцать два лета, младший – около девятнадцати. Нашей дочери – шестнадцать. В этом я уверен, потому что она родилась в ту ужасную зиму, когда мы потеряли так много кабо.

Утренняя Птичка скептически посмотрела на него.

– Не может быть, чтобы вы оказались отцом таких взрослых детей!

– Моя госпожа льстит мне.

– О, нет, я говорю истинную правду. Я думала, что вам не более тридцати лет.

– Мой народ не привык отсчитывать дни рождения, но мне должно быть более сорока, сказал Гейл.

– Как, должно быть, прекрасно – долго оставаться молодым, – с тоской произнесла она. – Это касается всего вашего народа?

– Почти, – уклончиво отозвался он. На самом деле это являлось особенностью шессинов, но Гейлу было необходимо, чтобы его принимали за уроженца равнин. Не следовало выходить из созданного образа.

– Вы еще заметите, что для достижения таких же результатов мы вынуждены применять искусственные средства, причем с переменным успехом.

Это был явный вызов, и Гейл поспешил поднять перчатку.

– Я уверен, пройдет еще немало времени, прежде чем вам придется прибегнуть к таким ухищрениям.

Она улыбнулась своей золотозубой улыбкой.

– Приятно слышать подобные речи, даже зная, что они неискренни.

Слуги убрали тарелки и внесли бутылку с тонким и длинным горлышком и два крошечных конусовидных бокала. Несомненно, порядок подачи перемен и напитков был строго регламентирован. Госпожа Утренняя Птичка подняла свой бокал.

– За ваш великий успех. – Гейл не совсем понял, что можно на это ответить, но тоже поднял бокал, два ободка соприкоснулись, издав мелодичный звон. Напиток оказался очень ароматным и настолько пряным, что пить можно было только крохотными глотками.

– Это более чем столетний бренди тройной очистки, – сообщила хозяйка. – Так традиционно завершают приятный вечер.

– Вы делаете мне честь, – сказал Гейл. – Хотел бы я суметь достойно ответить на ваше гостеприимство.

– Вы это уже сделали, развеяв мою скуку. Послушайте, мы много говорили о приятных пустяках. Мне кажется, что вас волнует множество вопросов, но вы чересчур вежливы, чтобы задать их.

Гейл еще раз удивился ее проницательности. Что это – простая учтивость или продуманный способ его успокоить перед тем, как проглотить?

– Я не хотел, чтобы вам стало скучно, боюсь, все мои вопросы окажутся очень нудными. Ваш народ такая загадка для меня, да и для всего мира, но все, интригующее меня, для вас наверняка скучнейшая рутина.

Еще одна зловещая золотая улыбка.

– Пожалуйста, чувствуйте себя свободно. Я прекрасно умею менять тему, если она мне скучна.

– Ну, тогда… Я очень много поездил и видел разные политические системы. В общем, все они делятся на две категории. Примитивные народы предпочитают неопределенную власть совета старейшин, хотя там встречается и нечто, похожее на монархию. В цивилизованных странах – могущественный монарх, правящий из центральной столицы, хотя и он может подпасть под сильное влияние советников, иногда они просто подавляют короля. Изредка встречаются республики, но, как правило, это очень маленькие государства, – и они под башмаком у великих королевств. Хочу сознаться, что систему в Мецпе я так и не понял. Похоже, власть исходит из Крэга, но кто осуществляет контроль и как он или они удерживают власть, ускользает от меня.

– Я думаю, тот, кто посетил много стран, должен понимать, где находится власть и как ею распоряжаться.

– От этого зависят безопасность и процветание, – подтвердил Гейл.

– И вот что я вам поведаю: Ассамблея Великий Мужей выбирается из крупных землевладельцев. Членство в ней преимущественно наследуется, но каждые десять лет производится оценка собственности, и, если по какой-то причине земля или богатство утрачены, Великого Мужа изгоняют. Также, если кто-то стал владельцем крупной собственности – необходимо отметить, что это крайне сложно – он может ходатайствовать о включении в Ассамблею. Тайным голосованием члены Ассамблеи выбирают Старейшину. Думаю, вы можете представить, сколько интриг и соперничества расцветает вокруг этой должности, и внутри Ассамблеи формируется множество групп. Если для избрания не хватает голосов, иногда приходится долго жить без Старейшины.