Текст книги "Изумрудный атлас"

Джон Стивенс
Изумрудный атлас

John Stephens

BOOKS OF BEGINNING: THE EMERALD ATLAS

Печатается с разрешения автора и литературных агентства Writers House LLC и Synopsis Literary Agency

Copyright © John Stephens, 2011

© В. Максимова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2015

* * *

Моим родителям

Пролог

Девочку растормошили. Над ней склонилась мать.

– Кейт, – тихо и настойчиво зашептала она, – послушай меня внимательно. Ты должна кое-что для меня сделать. Я прошу тебя сберечь брата и сестру. Ты поняла? Я прошу тебя сберечь Майкла и Эмму.

– Что?..

– Нет времени объяснять! Пообещай мне, что позаботишься о них.

– Но…

– Кейт, умоляю! Просто пообещай!

– Я… я обещаю.

Это случилось в сочельник. Целый день шел снег. Кейт как самой старшей в этот вечер разрешили лечь спать позже брата с сестрой. Это означало, что даже после того, как разошлись последние певцы, распевавшие святочные гимны, Кейт все еще сидела с родителями у камина, пила горячий шоколад, смотрела, как папа с мамой обмениваются подарками – дети должны были получить свои только утром – и чувствовала себя очень взрослой для своих четырех лет. Мама подарила папе маленькую толстую книжку, с виду очень старую и потрепанную, но страшно обрадовавшую папу, а он вручил маме медальон на золотой цепочке. В медальоне была крошечная фотография детей – Кейт, двухлетнего Майкла и маленькой Эммы. Потом, наконец, пришло время отправляться в кровать, и Кейт еще полежала в темноте, счастливая и разомлевшая под теплым одеялом, гадая, сможет ли она когда-нибудь уснуть, и тут ее вдруг резко разбудили.

Дверь в ее комнату была распахнута, и в свете, падавшем из коридора, Кейт увидела, как ее мама быстро подняла руки и расстегнула цепочку с медальоном. Наклонившись над постелью, она приподняла Кейт и защелкнула украшение у нее на шее. Девочка вдохнула запах имбирных пряников, которые мама пекла накануне, почувствовала щекочущее прикосновение ее волос, а потом что-то мокрое капнуло ей на щеку, и Кейт поняла, что мама плачет.

– Помни, что мы с папой очень вас любим. И мы обязательно снова будем вместе. Обещаю.

Сердце быстро-быстро заколотилось в груди у Кейт, она открыла рот, приготовившись спросить, что происходит, но тут в дверях появился незнакомый мужчина. Он стоял спиной к свету, поэтому Кейт не могла видеть его лица, однако запомнила, что незнакомец был высоким и худым, в длинном пальто и чем-то, похожем на очень мятую шляпу.

– Пора, – сказал он.

С тех пор этот голос и образ – высокий мужской силуэт на фоне освещенного дверного проема – будут много лет подряд преследовать Кейт, ибо это был последний раз, когда она видела свою мать и когда ее семья была вместе. Затем мужчина произнес что-то неразборчивое, и словно тяжелый занавес задернулся в голове у Кейт, скрыв стоявшего в дверях мужчину, свет, маму и все остальное.

Завернув уснувшую девочку в одеяло, женщина взяла ее на руки, спустилась по лестнице следом за мужчиной и, пройдя мимо гостиной, где в камине еще не погас огонь, вышла из дома в холод и тьму.

Если бы девочка не уснула, она непременно увидела бы, что ее отец стоит на снегу рядом со старой черной машиной, держа на руках ее спящих брата и сестру, так же завернутых в теплые одеяла. Высокий мужчина открыл заднюю дверцу машины, и отец положил свою ношу на сиденье, потом обернулся, взял Кейт из рук жены и бережно пристроил девочку рядом с сестрой и братом. Высокий мужчина с тихим хлопком закрыл дверцу.

– Ты уверен? – спросила женщина. – Ты уверен, что это единственный выход?

Высокий мужчина шагнул в свет уличного фонаря и впервые за все это время стал хорошо виден. К слову сказать, случайному прохожему его внешность вряд ли внушила бы доверие. Пальто загадочного незнакомца было все в заплатах и с бахромой на манжетах, на его старом твидовом костюме недоставало пуговицы, белую рубашку пятнали кляксы от чернил и табака, а галстук – пожалуй, самая странная деталь всего костюма – был завязан не одним, а сразу двумя узлами, словно одевавшийся не был точно уверен, справился ли он с этим элементом туалета, и вместо того, чтобы посмотреть и проверить, просто завязал его еще разок, для верности. Длинные седые космы торчали из-под шляпы старика, а его брови огромными белоснежными рогами топорщились надо лбом, свисая на гнутые-перегнутые и чиненые-перечиненые очки в черепаховой оправе. Проще говоря, вид у загадочного посетителя был такой, словно он одевался в разгар урагана, но, решив, будто все еще выглядит излишне респектабельно, скатился кубарем с лестницы.

Но стоило вам заглянуть ему в глаза, как все менялось.

Этим глазам не нужно было внешнее освещение, чтобы ярко сиять в темной заснеженной ночи, а смотрели они с такой необычайной энергией, добротой и пониманием, что заставляли забыть и о запятнанной табаком и чернилами рубашке, и о заклеенных очках, и даже о дважды завязанном галстуке. Ибо, посмотрев в эти глаза, вы ощутили бы присутствие подлинной мудрости.

– Друзья мои, мы всегда знали, что этот день когда-нибудь настанет.

– Но что изменилось? – спросил отец детей. – После Кембриджского водопада все было спокойно! А это было пять лет тому назад! Что-то же должно было произойти?

Старик вздохнул.

– Сегодня вечером я отправился на встречу с Девоном Мак-Клеем.

– Но он не… он не может…

– Боюсь, что да. И поскольку мы не можем знать, что он открыл им перед смертью, приходится предполагать самое худшее. Мы должны исходить из того, что он рассказал им о детях.

Очень долго все молчали. Затем женщина разрыдалась в голос:

– Я сказала Кейт, что мы снова будем вместе. Я солгала ей.

– Дорогая…

– Он не успокоится, пока не найдет их! Они никогда не будут в безопасности!

– Ты права, – очень тихо сказал старик. – Он не успокоится.

По-видимому, никому из присутствующих не требовалось пояснять, кто такой этот «он».

– Но есть один выход. И мы всегда о нем знали. Нужно позволить детям вырасти. Исполнить свое предназначение… – Старик вдруг резко замолчал.

Мужчина и женщина обернулись. Три темные фигуры стояли в конце квартала и в упор смотрели на них. На улице вдруг стало очень тихо, даже снежинки, казалось, зависли в воздухе.

– Они уже здесь, – сказал старик. – Они выследят детей. Исчезните. Я разыщу вас.

Не дожидаясь ответа родителей, старик распахнул переднюю дверцу машины и сел за руль. Три фигуры молча шагнули вперед. Когда мотор сипло раскашлялся, мужчина и женщина попятились обратно в дом. Несколько мгновений колеса беспомощно прокручивались в снегу, но потом все-таки сцепились с мостовой, и машина рванула с места. Фигуры бросились бежать, в мгновение ока они очутились возле мужчины и женщины, но даже не посмотрели в их сторону: их интересовала только машина, буксовавшая и скользившая по заснеженной улице.

Седовласый старик вел автомобиль, вцепившись обеими руками в руль. К счастью, время было позднее, а из-за снегопада и сочельника на дороге совсем не было машин, которые могли бы замедлить продвижение. Но как быстро ни мчался автомобиль, темные фигуры неумолимо приближались. Они бежали с бесшумной призрачной грацией, каждым шагом покрывая дюжину ярдов, черные крылья пальто зловеще развевались за их спинами. Свернув за угол, машина с разбега врезалась в припаркованный фургон, и две фигуры, высоко подпрыгнув, уцепились за стены домов, стоявших вдоль улицы. Покосившись в зеркало, старик увидел, что его преследователи, словно ожившие горгульи, ползут по фасадам зданий.

В его глазах не промелькнуло ни тени изумления, он лишь молча вдавил в пол педаль газа.

Машина помчалась через площадь, на полной скорости пролетев мимо толпы прихожан, выходивших из церкви. Старик ехал в старую часть города, и вскоре его автомобиль запрыгал на мощенных булыжником улочках. Дети безмятежно спали на заднем сиденье. Одна из темных фигур спрыгнула со стены богатого особняка и с тяжелым стуком шлепнулась на машину. В следующее мгновение бледная рука просунулась сквозь крышу и принялась рвать металлическую обшивку. Второй преследователь ухватился за машину сзади и с силой уперся каблуками в мостовую, оставляя глубокие борозды в вековых камнях.

– Еще немножко, – пробормотал старик. – Совсем немножко.

Они въехали в белый от снега и совершенно пустынный парк, и машина покатилась по замерзшей земле. Впереди показалась темная полоса реки. Дальше одновременно произошло следующее: старик дал полный газ; последний преследователь схватился за дверь; крыша прорвалась, впустив внутрь поток холодного воздуха, и единственное, что осталось прежним, – это дети, мирно сопевшие на заднем сиденье. В следующее мгновение машина сорвалась с невысокого берега и полетела над рекой.

Но она не коснулась воды. В самый последний момент машина просто исчезла, а три темные фигуры, размахивая руками и ногами, с шумом плюхнулись в реку.

Мгновение спустя и в двухстах милях севернее черная машина без единой царапины на кузове остановилась перед большим серым каменным зданием. Видимо, ее здесь ждали, ибо низенькая женщина в черных одеждах уже бежала по лестнице навстречу гостям.

Старик и женщина вытащили детей из машины и внесли их внутрь. Поднявшись на верхний этаж, они прошли по длинному коридору, украшенному мишурой и рождественскими гирляндами. Они миновали несколько комнат, в которых спали дети. Затем подошли к последней двери. В этой комнате было совсем пусто, если не считать двух кроваток и колыбельки.

Монахиня, ибо невысокую женщину звали сестра Агата, внесла в комнату мальчика и маленькую девочку. Она уложила мальчика в кровать, а его сестру в колыбельку. Никто из детей даже не шелохнулся. Старик опустил Кейт на соседнюю кроватку. Укрыл ее одеялом до подбородка.

– Бедные крошки, – сказала сестра Агата.

– Да. Подумать только, как много от них зависит.

– Ты уверен, что здесь они будут в безопасности?

– Насколько это вообще для них возможно. Он будет охотиться за ними. Это несомненно. Но теперь только мы с тобой знаем, где они.

– Как мне их назвать? Им нужна новая фамилия.

– Как насчет… – Старик на мгновение задумался. – П?

– Просто П?

– Просто П.

– Но как быть со старшей девочкой? Она-то помнит свое имя!

– Я позабочусь о том, чтобы она его забыла.

– Ах, просто не верится, что это все-таки случилось, просто не верится… – Сестра Агата посмотрела на своего сообщника. – Ты не останешься с нами ненадолго? Я растопила камин внизу, и монастырский эль у меня еще остался. В конце концов, сегодня Рождество.

– Трудно устоять. Но к сожалению, я должен как можно скорее вернуться за их родителями.

– Ах, вот горе-то какое, значит, это все-таки началось, – вздохнула женщина, засеменив в коридор.

Старик направился к двери следом за ней, но у порога остановился и оглянулся на спящих детей. Потом поднял руку, словно в благословении, прошептал: «До встречи», – и вышел из комнаты.

Трое детей спокойно спали, не подозревая о новой жизни, которая ждала их после пробуждения.

Глава 1
Шляпа миссис Лавсток

Шляпа, о которой пойдет речь, принадлежала миссис Констанс Лавсток. Миссис Лавсток была дамой средних лет, обремененной благими намерениями и отсутствием детей. Она не принадлежала к числу женщин, готовых довольствоваться полумерами. Взять хотя бы ее страсть к лебедям. Миссис Лавсток безоговорочно считала их самыми красивыми и грациозными созданиями во всем мире.

– Столь грациозны, – говорила она, – столь элегантны.

Подъезжая к ее большому и роскошному дому в пригороде Балтимора, путник первым делом видел живую изгородь, подстриженную в виде лебедей. Следом шли статуи взлетающих лебедей. Фонтаны, в которых мама-лебедиха поливала водой птенцов-лебедят. Купальня в форме лебедя, в которой удостаивались чести купаться менее почтенные птицы. И разумеется, сами лебеди, скользившие по окружавшим дом прудам или лениво переваливавшиеся – к сожалению, с гораздо меньшим изяществом, чем можно было бы от них ожидать, – мимо огромных окон первого этажа.

– Я ничего не делаю наполовину, – с гордостью говорила миссис Лавсток.

И вот однажды вечером в начале декабря, сидя у камина рядом со своим мужем, мистером Лавстоком, который, к слову сказать, каждое лето проводил каникулы отдельно от жены, говоря, что уезжает собирать жуков, а сам охотился на лебедей в одном частном заповеднике во Флориде, где с сатанинской ухмылкой на лице расстреливал несчастных птиц практически в упор, – миссис Лавсток выпрямилась на диванчике в виде лебедя, отложила вязание и громко объявила:

– Джеральд, я решила усыновить несколько ребятишек.

Мистер Лавсток вынул изо рта трубку и издал задумчивый звук. Он отлично слышал, что сказала жена. Не «ребенка», а «несколько ребятишек». Однако за долгие годы супружества он убедился в бесполезности прямой конфронтации с женой. Поэтому мистер Лавсток решил, что добьется больших успехов мудрым сочетанием лести и безразличия.

– Что ж, душечка, это грандиозная мысль. Ты будешь потрясающей матерью. Конечно, давай усыновим ребенка.

Но миссис Лавсток сердито поцокала языком.

– Не надо юлить, Джеральд. Я не собираюсь усыновлять одного ребенка! Овчинка выделки не стоит. Думаю, я начну с трех.

С этими словами она встала, давая понять, что дискуссия окончена, и вышла из комнаты.

Мистер Лавсток вздохнул, вернул трубку в рот и прикинул, нельзя ли будет подыскать какое-нибудь местечко для летней охоты на детишек.

«Вряд ли», – подумал мистер Лавсток, возвращаясь к своей газете.

– Это ваш последний шанс.

Кейт сидела за столом напротив мисс Крамли. Они беседовали в кабинете директрисы, расположенном в северном крыле «Приюта для безнадежных и закоренелых сирот имени Эдгара Алана По». Несколько веков назад в этом здании располагался городской арсенал, а теперь зимой здесь разгуливал ветер, задувал во все щели, громыхал оконными рамами и замораживал воду в уборных. Кабинет мисс Крамли был единственной отапливаемой комнатой во всем доме, поэтому Кейт всей душой надеялась, что разговор им предстоит долгий.

– Я не шучу, юная леди. – Мисс Крамли, невысокая тучная женщина с начесом сиреневых волос на макушке, развернула конфету, которую взяла из стоявшей на столе вазы. Приютским детям брать конфеты было строго-настрого запрещено. Когда дети П впервые приехали сюда и мисс Крамли оглашала им список, что можно, а что нельзя (в основном состоявший из одних нельзя), Майкл беспечно сунул в рот мятный леденец. За это ему пришлось целую неделю принимать холодный душ. «Она же не сказала, что их нельзя брать! – жаловался Майкл сестрам. – Откуда мне было знать?»

Мисс Крамли сунула конфетку в рот.

– После этого я умываю руки. Если ты и твои брат с сестрой не сумеете показать себя с самой лучшей стороны, чтобы эта леди захотела вас усыновить, что ж… – Она принялась причмокивать леденцом, подыскивая подходящую угрозу. – Что ж, тогда я просто снимаю с себя ответственность за все последствия.

– Кто она? – спросила Кейт.

– Кто она?! – повторила мисс Крамли, изумленно выкатывая глаза.

– Я хотела спросить, какая она?

– Кто она? Какая она? – Мисс Крамли яростно зачмокала, охваченная праведным гневом. – Эта женщина… – Она замолчала. Кейт ждала. Но продолжения не последовало. Лицо мисс Крамли налилось свекольной краснотой. Она издала сдавленный хрип.

Долю секунды – нет, все-таки, наверное, секунды три – Кейт молча наблюдала, как мисс Крамли задыхается. Потом она вскочила, обежала стол и с силой ударила директрису по спине.

Липкий зеленый комок вылетел изо рта мисс Крам-ли и шлепнулся на стол. Тяжело пыхтя, директриса повернула красное лицо к Кейт. Девочка по опыту знала, что на «спасибо» рассчитывать не приходится.

– Она… – просипела мисс Крамли. – …женщина, которая хочет усыновить троих детей! Предпочтительно родственников. И это все, что вам следует знать! Кто она! Какая наглость! Иди разыщи брата с сестрой. Заставь их умыться и переодеться в чистое. Эта леди прибудет сюда через час. И если хоть кто-нибудь из них выкинет хоть что-нибудь, то помогай мне… – Она подобрала мокрый леденец и сунула его обратно в рот. – Короче, я больше ни за что не отвечаю.

Чем ниже спускалась Кейт по узкой спиральной лестнице, ведущей из кабинета мисс Крамли, тем холоднее становился воздух, и она все плотнее запахивала свою тонкую кофту. Впервые увидев Кейт, взрослые всегда отмечали, какая она хорошенькая, какие у нее красивые темно-русые волосы и большие зеленые глаза. Но присмотревшись повнимательнее, они замечали сосредоточенную морщинку, поселившуюся у нее между бровей, обкусанные до мяса ногти, привычное напряжение во всем теле, и вместо того, чтобы сказать: «Ах, какая хорошенькая девочка!» – хмыкали и бормотали: «Бедное дитя!» Ибо при взгляде на Кейт, несмотря на все ее очарование, люди видели девочку, живущую в постоянном ожидании очередного жизненного удара.

Выйдя из двери флигеля, Кейт увидела группку детей, сгрудившихся вокруг жалкого голого деревца на краю двора. Невысокая тонконогая девочка с короткими каштановыми волосами кидалась камнями в мальчика, сидевшего на ветке, вопя, чтобы он немедленно спустился и принял бой.

Кейт протиснулась сквозь толпу хохочущих и дразнящихся детей как раз в тот момент, когда Эмма наклонилась за очередным камнем.

– Что ты делаешь?

Эмма обернулась. На щеках ее горели красные пятна, темные глаза метали молнии.

– Он порвал мою книгу! Я просто сидела и читала, а он схватил мою книгу и порвал ее! Честное слово, я вообще ничего не делала! А теперь он не хочет слезать и драться.

– А вот и неправда! – прокричал мальчик с дерева. – Она просто психованная!

– Заткнись! – завопила Эмма, запустив в него камнем. Мальчик увернулся, и камень отлетел от дерева.

Эмма была маленькой для своих одиннадцати лет. Сплошные коленки и локти. Но все ребята в приюте боялись ее и уважали за неукротимый характер. Все знали, что если разозлить Эмму или загнать ее в угол, она будет сражаться как бешеная. Лягаться, царапаться и кусаться. Кейт иногда спрашивала себя, была бы ее сестра такой же неистовой, если бы их не разлучили с родителями. Эмма, единственная из них троих, совсем не помнила отца с матерью. Даже у Майкла сохранились смутные воспоминания о том, что его когда-то любили и о нем заботились. Но Эмма знала только жизнь, в которой было одно-единственное правило: как только ты перестанешь драться, тебя прикончат. К несчастью, в каждом приюте всегда находилось несколько старших мальчишек, которые лезли из кожи вон, чтобы разозлить Эмму и помочь ей довести себя до исступления. Их излюбленной мишенью, как можно догадаться, были дети со странной однобуквенной фамилией П. Поскольку Кейт была старшей, ей было уже четырнадцать, то успокаивать сестру было в основном ее обязанностью.

– Нам с тобой нужно разыскать Майкла, – сказала она Эмме. – Какая-то женщина хочет нас увидеть.

Дети мгновенно смолкли. В «Приюте безнадежных и закоренелых сирот имени Эдгара Алана По» потенциальных родителей не видели месяцами.

– Мне плевать, – отозвалась Эмма. – Я никуда не пойду.

– Да только чокнутая захочет тебя взять! – крикнул мальчик с дерева.

Эмма тут же метнула в него камнем. На этот раз ее обидчик не успел увернуться, и снаряд угодил ему в локоть.

– Ой!!

– Эмма, – Кейт взяла сестру за руку, – мисс Крамли говорит, что это наш последний шанс.

Эмма вырвала у нее свою руку. Потом нагнулась и подобрала с земли еще один камень. Однако было очевидно, что азарт битвы уже прошел, поэтому Кейт терпеливо подождала, пока Эмме наскучит перекидывать камень из руки в руку и она без злобы швырнет его в дерево.

– Ладно.

– Ты знаешь, где Майкл?

Эмма кивнула. Кейт снова взяла ее за руку, и дети расступились, давая им дорогу.

Девочки нашли Майкла в роще за приютом, где их брат исследовал пещеру, обнаруженную им на прошлой неделе. Разумеется, при этом он воображал, будто находится у входа в старый туннель гномов. Майкл чуть ли не с рождения бредил легендами о различных магических созданиях. О волшебниках, сражающихся с драконами. О королях, побеждавших охочих до девиц гоблинов. О хитрых батраках, обводивших вокруг пальца троллей. Он прочел о них все, что только можно было. Но больше всего Майкл любил истории о гномах.

– У гномов долгая и славная история. И еще они очень трудолюбивые. Да, они редко причесываются и не любят крутиться перед зеркалом, как эльфы. Зато гномы работают!

Майкл был очень невысокого мнения об эльфах.

Источником его страсти к сказочным существам послужила книжка под названием «Гномий Изборник» авторства некоего Дж. Дж. Гринлифа. Проснувшись в первое утро своей новой жизни – без родителей, в незнакомой комнате, Кейт нашла эту книгу под одеялом у Майкла. Она тут же узнала в ней рождественский подарок, который мама вручила отцу в сочельник. За прошедшие годы Майкл десятки раз прочел книгу от корки до корки. Кейт понимала, что таким образом ее брат пытается сохранить связь с отцом, которого почти не помнил. Вот почему она не жалела терпения, убеждая Эмму с пониманием относиться к непрошенным лекциям Майкла. Хотя это ей не всегда удавалось.

В пещере было сыро и сильно пахло мхом, однако высокий свод позволял девочкам идти выпрямившись в полный рост. Майкла они нашли в нескольких десятках шагов от входа, он стоял на коленях и светил карманным фонариком. Майкл был тощий, как скелет, темноволосый и темноглазый, как его младшая сестра, только его глаза скрывались за парой очков в проволочной оправе. Люди часто принимали Майкла и Эмму за близнецов, что невероятно раздражало мальчика. «Я на год старше! – обычно говорил он. – По-моему, это очевидно с первого взгляда!»

Полыхнула вспышка, затем послышалось жужжание, и старенький «Полароид» Майкла выплюнул карточку. Майкл откопал эту камеру несколько недель тому назад в лавочке старьевщика в пригороде Балтимора, где также отыскалась дюжина кассет, которые ему всеми правдами и неправдами удалось выклянчить у хозяина, и с тех пор мальчик постоянно использовал фотоаппарат в своих исследовательских играх, без устали напоминая Кейт и Эмме об исключительной важности скрупулезного документирования сделанных открытий.

– Глядите! – Майкл показал сестрам на камень, который только что снял. – Как вы думаете, что это такое?

– Камень, – пробурчала Эмма.

– И что же это? – спросила Кейт, которой не терпелось покончить с этим разговором.

– Лезвие гномьего топора, – объявил Майкл. – Очевидно, подвергшееся разрушительному воздействию воды. Здесь неблагоприятные условия для сохранности.

– Как забавно, – заметила Эмма. – А с виду – камень камнем!

– Все, хватит, – сказала Кейт, заметив, что Майкл сейчас расстроится. Она быстро рассказала брату о том, что какая-то женщина хочет на них посмотреть.

– Идите сами, – ответил Майкл. – У меня тут полно работы.

Почти все сироты хотят, чтобы их усыновили. Они мечтают о богатой и доброй семье, которая заберет их с собой в новую жизнь, полную любви и благоденствия. Но Кейт и ее брат с сестрой ни о чем таком не мечтали. Более того, они упрямо отказывались признавать себя сиротами.

– Наши родители живы, – говорила Кейт, или Эмма, или Майкл. – И когда-нибудь они вернутся за нами.

Разумеется, эту уверенность ничто не поддерживало. Ровно десять лет назад, снежной ночью в канун Рождества, дети были оставлены в приюте Девы Марии на берегу реки Чарльз, и с тех пор от их родителей или других родственников не было ни слуху ни духу. Они даже не знали, что означает буква П, заменившая им фамилию. Тем не менее все трое продолжали твердо верить в то, что их родители однажды вернутся. И все благодаря тому, что Кейт неустанно напоминала Майклу и Эмме об обещании, данном мамой в последнюю ночь перед расставанием – мама сказала, что они снова будут вместе, одной семьей. А раз так, то сама мысль об усыновлении чужими людьми была для них абсолютно неприемлемой. К сожалению, на этот раз приходилось руководствоваться другими соображениями.

– Мисс Крамли говорит, что это наш последний шанс.

Майкл вздохнул и выронил из руки свой камень. Потом подобрал с земли фонарик и молча побрел к выходу вместе с сестрами.

За последние десять лет дети сменили не менее двенадцати самых разных приютов. Самый краткий срок их пребывания составил две недели. Дольше всего они прожили в своем первом сиротском доме, в приюте Девы Марии. Почти три года. Но потом приют Девы Марии сгорел дотла вместе со своей настоятельницей, доброй женщиной по имени сестра Агата, которая относилась к детям с особой заботой, однако обладала пагубной привычкой курить в постели. Отъезд из приюта Девы Марии стал началом их долгих скитаний из одного сиротского заведения в другое. Не успевали они обосноваться в одном месте, как их уже отправляли в новое. Наконец дети перестали рассчитывать на то, что задержатся где-нибудь дольше, чем на несколько месяцев, и оставили попытки завести друзей. Они научились рассчитывать только на себя.

Причина их постоянных перемещений заключалась в том, что с точки зрения усыновления дети П считались «бесперспективными». Чтобы принять в семью одного из них, нужно было забирать всех троих. Но люди, желающие одним махом усыновить сразу троих детей, встречаются крайне редко, а всевозможные мисс Крамли, в свою очередь, не отличаются долготерпением.

Кейт понимала, что если они не понравятся прибывающей леди, то мисс Крамли непременно воспользуется этим поводом, чтобы заявить: она-де лезла из кожи вон, но дети оказались абсолютно безнадежны, поэтому их следует немедленно перевести в другой приют. Единственная надежда была на то, что если они будут вести себя паиньками, то даже в случае неудачи мисс Крамли будет не так-то просто сбыть их с рук. И дело было вовсе не в том, что детям как-то особенно полюбился этот приют. Вода здесь была ржавая. Постели жесткие. Еда такая, что если съешь слишком много, то разболится желудок, но если съешь слишком мало, то живот все равно будет болеть – уже от голода. Нет, главная проблема заключалась в том, что на протяжении всех этих лет каждый новый сиротский дом был хуже предыдущего. Честно говоря, когда полгода тому назад они прибыли в «Приют для безнадежных и закоренелых сирот имени Эдгара Алана По», Кейт решила, что на этот раз они точно достигли дна. Но теперь она спрашивала себя: что, если на свете есть место еще хуже?

И ей совсем не хотелось в этом убедиться.

Через полтора часа, умытые и переодетые в лучшую одежду (которая, честно говоря, оставляла желать много лучшего), дети постучались в дверь кабинета мисс Крамли.

– Войдите.

Кейт вошла, держа за руку Эмму. Майкл шел следом за сестрами. Перед этим Кейт проинструктировала брата с сестрой: «Просто улыбайтесь и говорите поменьше. Кто знает? Может быть, она замечательная. Тогда мы сможем пожить у нее, пока папа с мамой не вернутся».

Но стоило Кейт увидеть огромную женщину в пальто, состоявшем из одних белых перьев, с сумочкой в виде лебедя и в шляпке, над которой угрожающе раскачивалась лебединая голова на изогнутой вопросительным знаком шее, как ей сразу стало ясно, что этим надеждам не суждено сбыться.

– Значит, это и есть наши подкидыши? – прогремела миссис Лавсток, делая шаг вперед и угрожающе нависая над детьми. – Вы сказали, их фамилия П?

– Да, миссис Лавсток, – залебезила мисс Крамли. Она едва доставала исполинской гостье до пояса. – Эти трое у нас самые лучшие. Ах, я их просто обожаю! Мне будет очень больно с ними расстаться, но я скреплю свое сердце. Ведь я буду знать, что мои крошки попадут в такой замечательный дом!

– Хмф.

Миссис Лавсток наклонилась, чтобы получше рассмотреть детей, и голова лебедя тоже с любопытством подалась вперед.

Скосив глаза, Кейт увидела, что ее брат с сестрой ошарашенно разглядывают птицу.

– Я желаю сразу же предупредить вас, – объявила миссис Лавсток. – Я не потерплю от детей никакого беспорядка! Чтобы никакой мне беготни-прыготни, криков-визгов, громкого смеха, грязных рук и ног, грубостей и шалостей… – Каждый раз, когда миссис Лавсток называла нечто такое, чего не намерена терпеть, лебединая голова одобрительно кивала. – Также я не намерена мириться с пустой болтовней, трескотней, хиханьками, хаханьками и полными карманами. Терпеть не могу детей с набитыми карманами!

– Ах, уверяю вас, миссис Лавсток, у этих деток никогда и крошки в карманах не бывает! – заверила мисс Крамли. – Ни крошечки!

– Кроме того, я ожидаю…

– Что это у вас на голове? – перебила Эмма.

– Прошу прощения? – опешила дама.

– Вот эта штука у вас на голове. Что это такое?

– Эмма… – предупредила Кейт.

– Я знаю, что это, – вмешался Майкл.

– Не знаешь.

– А вот и знаю.

– И что же это? – спросила Эмма.

Миссис Лавсток обратила вопрошающий взор на директрису приюта.

– Мисс Крамли, это что здесь такое творится?

– Ничего, миссис Лавсток, абсолютно ничего! Уверяю вас…

– Это змея, – объявил Майкл.

У миссис Лавсток сделался такой вид, словно ей неожиданно отвесили пощечину.

– Это не змея, – возразила Эмма.

– Змея, – отрезал Майкл, не сводя глаз с шляпы. – Кобра.

– Но она же белая!

– Наверное, она ее выкрасила! – Майкл посмотрел на миссис Лавсток. – Я угадал? Вы ее покрасили?

– Майкл! Эмма! – прошипела Кейт. – Замолчите!

– Я просто спросил, она ее покрасила или…

– Ш-ш-ш!

Некоторое время, показавшееся всем вечностью, было слышно лишь шипение воды в батарее да нервное пощелкивание пальцев мисс Крамли, сплетавшей и расплетавшей руки.

– Никогда, за всю мою жизнь… – наконец начала миссис Лавсток.

– Моя дорогая миссис Лавсток! – дернулась мисс Крамли.

Кейт понимала, что должна что-то сказать. Если у них еще осталась хотя бы слабая надежда на то, что их не выставят отсюда, то нужно было немедленно постараться все загладить. Но гостья не оставила ей такой возможности.

– Я понимаю, что не следует ожидать многого от сирот…

– Мы не сироты, – перебила Кейт.

– Прости?

– Сироты – это дети, у которых умерли родители, – пояснил Майкл. – А наши живы.

– Они вернутся за нами, – добавила Эмма.

– Не обращайте на них внимания, миссис Лавсток! Не обращайте внимания. Это обычная глупая сиротская болтовня. – Мисс Крамли схватила со стола вазу с леденцами. – Конфетку?

Но миссис Лавсток даже не посмотрела на нее.

– Выслушайте меня, – сказала она, наклоняясь к детям. – Я очень понимающая женщина. Спросите кого хотите, вам каждый подтвердит. Единственное, чего я не терплю, так это фантазий. Здесь сиротский приют. Вы – сироты. Будь вы нужны своим родителям, они бы не бросили вас на улице, как ненужный мусор, не оставив вам даже нормального цивилизованного имени! П – скажите пожалуйста! Да вы должны быть благодарны, что такая женщина, как я, готова закрыть глаза на вашу возмутительную невоспитанность – не говоря уже о поистине чудовищном невежестве относительно самой прекрасной водоплавающей птицы в мире! – и взять вас в свой дом. Ну, что вы можете сказать в свое оправдание?