Текст книги "Сговор остолопов"

Четыре

I

«Штаны Леви» представляли собой две структуры, сплавленные в одно жуткое целое. Фасадом служило кирпичное торговое здание девятнадцатого века с мансардной крышей, выпиравшей несколькими слуховыми окнами в стиле рококо, в основном – с побитыми стеклами. Здесь контора занимала третий этаж, склад – второй, а мусорка – первый. К строению, которое мистер Гонсалес называл не иначе как «мозговым центром», примыкала собственно фабрика – амбароподобный прототип самолетного ангара. Две дымовые трубы, возносившиеся с жестяной крыши фабрики, расходились под таким углом, что получались гигантские заячьи уши телевизионной антенны – антенны, не принимавшей ни единого обнадеживающего сигнала из внешнего мира, но зато время от времени изрыгавшей клубы дыма весьма тошнотворного оттенка. Молчаливой и закопченной мольбой о перестройке всего городского хозяйства «Штаны Леви» горбились рядом с аккуратным строем серых причальных складов вдоль реки и канала по другую сторону железнодорожной ветки.

В самом же мозговом центре происходила деятельность активнее обычного. Игнациус кнопками прикреплял к столбу около своих шкафчиков разлапистую картонную табличку, жирными синими готическими буквами провозглашавшую:

ОТДЕЛ ИССЛЕДОВАНИЙ И СПРАВОК

И. Ж. РАЙЛЛИ, ХРАНИТЕЛЬ

Он пренебрег утренней систематизацией документов, дабы изготовить эту табличку, распростершись на полу с куском картона и синей плакатной краской и более часа тщательно выписывая буквы. Мисс Трикси наступила на табличку во время одного из своих периодических бесцельных обходов конторы, но ущерб свелся лишь к маленькому отпечатку тапочка в одном углу. Тем не менее Игнациус счел этот крохотный след оскорбительным и зарисовал его драматичным стилизованным подобием геральдической лилии.

– Как это мило, – сказал мистер Гонсалес, когда Игнациус закончил стучать. – Она придает конторе определенную тональность.

– Что это значит? – вопросила мисс Трикси, остановившись непосредственно под табличкой и неистово всматриваясь в нее.

– Это всего лишь указательная веха, – гордо пояснил Игнациус.

– Мне все это непонятно, – заявила мисс Трикси. – Что здесь происходит? – Она повернулась к Игнациусу. – Гомес, кто эта личность?

– Мисс Трикси, вы же знаете мистера Райлли. Он уже неделю с нами работает.

– Райлли? Я думала, это Глория.

– Ступайте на место и займитесь цифрами, – велел ей мистер Гонсалес. – Мы должны отослать ведомость в банк до полудня.

– О, да, мы должны отослать ведомость, – согласилась мисс Трикси и зашаркала в дамскую уборную.

– Мистер Райлли, мне бы не хотелось оказывать на вас давление, – осторожно проговорил мистер Гонсалес, – но я не могу не заметить, что на вашем столе скопилась гора материалов, требующих систематизации.

– Ах, это. Да. Так вот, когда я сегодня утром выдвинул первый ящик, меня приветствовала довольно крупная крыса, которая недвусмысленно пожирала папку «Мануфактуры Абельмана». Я счел благоразумным дождаться, пока она насытится. Мне бы весьма не хотелось подцепить бубонную чуму и потом возлагать вину на «Штаны Леви».

– Вполне справедливо, – встревоженно произнес мистер Гонсалес, и вся его резвая натура затрепетала от такой перспективы несчастного случая на производстве.

– А в дополнение к этому, мой клапан плохо себя вел и препятствовал мне в попытках наклониться и достичь нижних ящиков.

– У меня на этот случай как раз кое-что имеется, – сказал мистер Гонсалес и исчез в конторском чуланчике, чтобы достать, как вообразил себе Игнациус, некое лекарство. Однако вернулся он с миниатюрнейшей металлической табуреточкой на колесиках – Игнациус никогда в жизни с такими дела не имел. – Вот. Человек, работавший с документацией, бывало, катался на ней взад-вперед вдоль нижних ящиков. Попробуйте.

– Я убежден, что особенности моей конституции не так легко адаптируются к подобного рода устройствам, – заметил Игнациус, пробуравив взглядом ржавую табуретку. У него всегда было неважное чувство равновесия, и со времен своего тучного детства он подвергался тенденции падать, поскальзываться и спотыкаться. До пяти лет, пока Игнациус не научился наконец передвигаться почти нормальным манером, он представлял собой сплошную массу синяков и шишек. – Тем не менее ради «Штанов Леви» я попробую.

Игнациус стал приседать, все ниже и ниже, пока объемные его ягодицы не соприкоснулись с табуреткой, а колени не задрались почти до плеч. Утвердившись на своей опоре, он стал похож на баклажан, балансирующий на канцелярской кнопке.

– Ничего не выйдет. Я чувствую себя довольно некомфортабельно.

– А вы попробуйте, – бодро посоветовал мистер Гонсалес.

Приведя себя в движение ногами, Игнациус тревожно пропутешествовал вдоль ряда выдвижных ящиков, пока одно микроскопическое колесико не застряло в трещине. Табуретка накренилась, а затем и опрокинулась, тяжело свалив Игнациуса на пол.

– О, мой бог! – проревел он. – Мне кажется, я сломал себе спину.

– Держитесь, – возопил мистер Гонсалес преисполненным ужаса тенорком. – Я помогу вам подняться.

– Нет! Никогда не следует перемещать лицо со сломанной спиной, если у вас нет носилок. Я не желаю остаться парализованным благодаря вашей некомпетентности.

– Прошу вас, попробуйте подняться, мистер Райлли. – Мистер Гонсалес смотрел на могильный курган, выросший у его ног. Сердце заведующего конторой ушло в пятки. – Я вам помогу. Мне кажется, вы не очень сильно поранились.

– Оставьте меня в покое, – взвизгнул Игнациус. – Вы олух. Я отказываюсь провести остаток жизни в инвалидной коляске.

Мистер Гонсалес почувствовал, как ноги у него холодеют и немеют.

Грохот Игнациусова падения привлек из дамской уборной мисс Трикси: она обогнула конторские шкафчики и запнулась о гору распростертой плоти.

– Ох, батюшки, – немощно выдавила она. – Глория что – умирает, Гомес?

– Нет, – отрезал мистер Гонсалес.

– Ну что ж, я определенно этому рада, – произнесла мисс Трикси, наступая на вытянутую руку Игнациуса.

– Боже милосердный! – загремел тот, подскакивая и садясь. – Кости моей руки раздроблены. Я никогда не смогу владеть ею снова.

– Мисс Трикси легче пушинки, – сообщил Игнациусу заведующий конторой. – Мне кажется, она не сумела бы нанести вам тяжких увечий.

– А на вас она когда-нибудь наступала, идиот? Откуда вам знать?

Игнациус сидел у ног сослуживцев и изучал собственную лапу.

– Подозреваю, что больше не в состоянии сегодня шевелить этой рукой. Мне лучше незамедлительно отправиться домой и сделать ей ванночку.

– Но ведь нужно систематизировать документацию. Смотрите, сколько папок у вас уже скопилось.

– И вы говорите о систематизации в такой момент? Я уже готов связаться со своими адвокатами и заставить их подать на вас в суд за то, что вы взгромоздили меня на этот непотребный табурет.

– Мы поможем тебе встать, Глория. – Мисс Трикси приняла стойку, очевидно, означавшую подъемное устройство. Она широко расставили туфли носками врозь и присела, как танцовщица с острова Бали.

– Перестаньте, – рявкнул ей мистер Гонсалес. – Вы сейчас свалитесь.

– Нет. – Она едва разжала увядшие губы. – Я помогу Глории. Зайдите вон с той стороны, Гомес. Мы сейчас поднимем Глорию за локти.

Игнациус покорно наблюдал, как Гонсалес присаживается на корточки с другого фланга.

– Вы неверно распределяете вес своего тела, – назидательно сообщил он им. – Если желаете предпринять попытку меня поднять, такое положение не дает вам никакого упора. Я подозреваю, что все втроем мы можем получить травмы. Я предлагаю вам занять вертикальную позицию. Таким образом вы легко сумеете нагнуться и меня возвысить.

– Не нервничай, Глория, – выговорила мисс Трикси, вставая на дыбы и раскачиваясь взад-вперед. И сразу же рухнула на Игнациуса, снова распростершегося на спине. Краешек целлулоидного козырька с размаху уперся ему в кадык.

– Оуф, – булькнуло где-то в глубинах Игнациусовой глотки. – Браах.

– Глория! – захрипела мисс Трикси. Она вгляделась в полное лицо, оказавшееся непосредственно у нее перед носом. – Гомес, зовите врача.

– Мисс Трикси, немедленно слезайте с мистера Райлли, – прошипел заведующий конторой, так и сидя на корточках возле подчиненных.

– Браах.

– Чем это вы занимаетесь у меня на полу? – раздался от дверей мужской голос. Бодренькое личико мистера Гонсалеса окаменело маской ужаса, и он пискнул:

– Доброе утро, мистер Леви. Мы так рады вас видеть.

– Просто зашел проверить личную корреспонденцию. И сразу же – назад на побережье. Зачем здесь эта огромная табличка? Этой штукой кто-нибудь обязательно себе глаз выцарапает.

– Это мистер Леви? – вопросил с пола Игнациус. Из-за ряда конторских шкафов он не мог разглядеть говорившего. – Браах. Я желал встретиться с ним.

Стряхнув с себя мисс Трикси, немедленно осевшую на пол, Игнациус с трудом утвердился на ногах и увидел щегольски одетого человека средних лет, державшегося за дверную ручку, чтобы можно было сбежать из конторы так же быстро, как он сюда вошел.

– Здрасьте, – небрежно произнес мистер Леви. – У нас новый работник, Гонсалес?

– О, да, сэр. Мистер Леви, познакомьтесь – мистер Райлли. Очень расторопный. Талантливый специалист. На самом деле предоставил нам возможность обойтись без нескольких других сотрудников.

– Браах.

– О, да, фамилия на табличке. – Мистер Леви странно посмотрел на Игнациуса.

– Я проявляю необычайный интерес к вашей фирме, – сообщил Игнациус мистеру Леви. – Знак, замеченный вами при входе, – лишь первое из нескольких нововведений, которые я планирую. Браах. Я изменю ваше мнение об этой фирме, сэр. Попомните мои слова.

– Что вы говорите? – Мистер Леви присмотрелся к Игнациусу с некоторым любопытством. – Так как насчет корреспонденции, Гонсалес?

– Немного. Вы получили новые кредитные карты. «Трансглобальные Авиалинии» прислали вам свидетельство почетного пилота за то, что вы налетали с ними сто часов. – Мистер Гонсалес выдвинул ящик своего стола и вручил мистеру Леви почту. – Также пришла брошюра из гостиницы в Майами.

– Вы бы уже начинали заказывать бронь на мои весенние тренировки. Я ведь отдал вам свой маршрут тренировок в лагерях, не так ли?

– Да, сэр. Кстати, у меня есть несколько писем к вашей подписи. Я вынужден был написать в «Мануфактуру Абельмана». У нас с ними всегда непорядок.

– Я знаю. Что этим жуликам на сей раз надо?

– Абельман утверждает, что брюки из последней партии, которую мы им отправили, были всего двух футов длиной в брючине. Я пытаюсь уладить этот вопрос.

– Да? Ну что ж, здесь случались и более странные вещи, – быстро ответил мистер Леви. Контора уже начала его угнетать. Нужно выбираться отсюда побыстрее. – Спросите лучше этого десятника на фабрике. Как там его зовут? Послушайте, а если вам самому эти письма подписать, как обычно? Мне нужно идти. – Мистер Леви потянул за ручку. – Не слишком перегружайте ребятишек работой, Гонсалес. Прощайте, мисс Трикси. Моя супруга о вас спрашивала.

Мисс Трикси сидела на полу и зашнуровывала тапочек.

– Мисс Трикси, – пронзительно завопил мистер Гонсалес, – мистер Леви с вами разговаривает.

– Кого? – огрызнулась мисс Трикси. – Вы ведь говорили, что он умер?

– Я надеюсь, вы увидите здесь неимоверные перемены в следующий раз, когда заглянете к нам, – промолвил Игнациус. – Мы вольем новые силы в ваше, так сказать, предприятие.

– Ладно. Не сильно увлекайтесь, – ответил мистер Леви и захлопнул за собой дверь.

– Изумительный человек, – истово сообщил Игнациусу мистер Гонсалес. В окно парочка наблюдала, как мистер Леви садится в свою спортивную машину. Мотор взревел, и через несколько секунд мистер Леви умчался прочь. За ним оседала лишь тучка синего выхлопа.

– Вероятно, пора приступить к систематизации, – произнес Игнациус, поймав себя на том, что рассматривает пустую улицу. – Вы не будете любезны подписать эту корреспонденцию, чтобы я мог подшить копии? Теперь, должно быть, к тому, что грызун оставил от папки Абельмана, приближаться безопасно.

Игнациус заглядывал через плечо, пока мистер Гонсалес старательно подделывал на письмах подпись – Гас Леви.

– Мистер Райлли, – произнес мистер Гонсалес, тщательно завинчивая колпачок двухдолларовой ручки, – я отправляюсь на фабрику побеседовать с десятником. Присматривайте тут, пожалуйста, за всем.

Под всем, вообразил Игнациус, мистер Гонсалес имел в виду мисс Трикси, громко храпевшую на полу перед строем конторских шкафчиков.

– Seguro[20]20
  Конечно (исп.).


[Закрыть], – ответил Игнациус и улыбнулся. – Немного испанского в честь вашего благородного наследия.

Как только управляющий конторой вышел, Игнациус закатал листок почтовой бумаги «Леви» в высокую черную пишущую машинку мистера Гонсалеса. Если «Штаны Леви» собираются добиться успехов, первым делом следует прижать хулителей к ногтю. «Штанам Леви» нужно стать более воинственными и авторитарными для того, чтобы выжить в джунглях современного торгашества. И Игнациус начал это первое дело печатать:

«Мануфактура Абельмана»

Канзас-Сити, Миссури

США

Г-ну И. Абельману, Олигофрену, Эск.:

Почтовой доставкой мы получили Ваши абсурдные замечания касательно наших брюк – замечания, обнаруживающие в данном случае тотальное отсутствие у Вас контакта с реальностью. Обладай Вы большим пониманием, Вы бы знали или сообразили бы к настоящему моменту, что оскорбившие Вас брюки были отправлены Вам с нашего полнейшего ведома и с полным отчетом в неадекватности их длины.

«Почему? Почему?» – слышится Ваш невразумительный лепет, выказывающий неспособность к ассимиляции стимулирующих концепций коммерции Вашим умственно-отсталым и трущобным мировоззрением.

Брюки были Вам отправлены (1) как средство испытания Вашей инициативности (Умному и бдительному коммерческому концерну следовало бы иметь способности превратить брюки трех четвертей должной длины в олицетворение всей мужской моды. Ваши программы рекламы и сбыта очевидно порочны.) и (2) как средство проверки Вашей способности отвечать стандартам, требуемым от оптового распространителя нашей высококачественной продукции. (Преданные нам и надежные торговые точки способны находить сбыт любым брюкам, несущим на себе марку Леви, какими бы отвратительными ни были их модели и пошив. Явно, вы – люди вероломные.)

Мы не желаем, чтобы нам в будущем докучали подобными утомительными жалобами. Просьба отныне ограничивать свою корреспонденцию одними заказами. Мы – напряженно работающая и динамичная организация, чьей миссии излишнее бесстыдство и домогательства лишь препятствуют. Если Вы станете досаждать нам снова, сэр, то, вероятно, ощутите на своих жалких плечах обжигающий укус хлыста.

Ваш во гневе,

Гас Леви, През.

Довольно размышляя, что мир понимает только силу и власть, Игнациус авторучкой заведующего срисовал на листок подпись Леви, порвал письмо мистера Гонсалеса Абельману и подсунул в ящик исходящей корреспонденции свое. Затем на цыпочках осторожно обошел инертную фигурку мисс Трикси, вернулся в отдел систематизации документации, взял кипу еще не систематизированных материалов и швырнул их в мусорную корзину.

II

– Й-их, мисс Ли, а эта толстая мамка, у кого еще такая шапчонка зеленая, – он что, сюда больше не ходок?

– Нет, слава богу. Вот такие типы и гробят всю инвестицию.

– А когда ваш дружок-сиротка опять сюда придет? В-во! Разнюхать бы еще, чё там за дела с этими сиротками. Зуб даю, этими сиротками падлицаи первыми заинтереˊсят.

– Я тебе сказала уже – я сироткам вещи отправляю. Чуток благотворительности никогда никому не повредит. От нее себя чувствуешь лучше.

– Вот уж точно благовпарительнось как в «Ночью тех» – када сироткам кучу бабок платить надо за то благо, что им впаривают.

– Хватит за сироток беспокоиться, лучше иди за мой пол побеспокойся. У меня и так проблем по горло. Дарлина хочет плясать. Ты хочешь прибавку. А у меня и без того хлопот выше крыши. – Лана подумала о шпиках в штатском, вдруг зачастивших к ней в клуб по ночам. – Бизнес уже завонялся.

– Ага. Эт точно. Так и с голоду помереть недолго в этом борделе.

– Слушай, Джоунз, а ты в участке последний раз давно был? – с опаской поинтересовалась Лана. Ей хотелось выяснить, не представилось ли Джоунзу хоть какого-нибудь шанса навести фараонов на заведение. Этот Джоунз уже начинал ее доставать, несмотря на свое ничтожное жалованье.

– Не-а, ни к каким друзьям-падлицаям я в гости не хожу. Я еще жду хорошенькие улики собрать. – Джоунз испустил нимбообразную формацию дыма. – Я погожду, пока дело с сиротками не расколется. Ууу-иии!

Лана скривила коралловые губы и постаралась вообразить, кто мог дать такую наколку полиции.

III

Миссис Райлли никак не могла поверить, что это действительно произошло. Ни телевизора. Ни нытья. И в ванной никого. Даже тараканы, похоже, смотали удочки. Она села за кухонный стол, помаленьку прихлебывая мускатель, и сдула на пол тараканьего младенца, пытавшегося пересечь столешницу. Крохотное тельце слетело со стола и пропало, и миссис Райлли произнесла:

– Прощай, дорогуша. – Нацедила себе вина еще на дюйм, впервые осознав, что и запахло в доме по-другому. То есть вонь оставалась примерно такой же, как и раньше, но своеобразный личный аромат сына, вечно напоминавший ей запах старых чайных пакетиков, казалось, рассеялся. Она поднесла стакан ко рту: наверное, «Штаны Леви» тоже уже начинают пованивать спитым пеко.

Неожиданно миссис Райлли припомнила тот кошмарный вечер, когда они с мистером Райлли отправились в «Пританию» посмотреть Кларка Гейбла и Джин Харлоу в «Красной пыли». В горячке и смятении того, что последовало за их возвращением домой, славный мистер Райлли испробовал один из своих непрямых подходов, в результате чего и был зачат Игнациус. Несчастный мистер Райлли. За всю оставшуюся жизнь ни разу больше в кино не сходил.

Миссис Райлли вздохнула и осмотрела пол: уцелел ли тараканий младенец, не нарушены ли его жизненные функции. У нее было слишком благодушное настроение, чтобы причинять чему-либо зло. Пока она пристально изучала линолеум, в тесной прихожей зазвонил телефон. Миссис Райлли заткнула бутылку и поставила ее в остывшую духовку.

– Аллё, – произнесла она в трубку.

– Эй, Ирэна? – спросил хриплый женский голос. – Чего подэлываешь, малыша? Это Санта Батталья.

– Как твое ничего, голуба?

– С ног сбилась. Только вот четырэ дюжины шустриц на заднем дворе раскокала, – поведала Санта шатким баритоном. – А это работа я тебя умоляю – колотить шустричным ножиком да по кирпичам по этим, точно тебе говорю.

– Я б ни за что и пробовать-то не стала, – как на духу ответила миссис Райлли.

– Да мне-то что. Я, когда в девочках ходила, мамочке, помню, всегда шустриц открывала. Она ларек морэпродуктов держала возле рынка «Лаутеншлэгер». Бедненькая. Прям с парахота. Еле-еле слово по-аглиски не говорила. А я, совсем малявка еще, все, помню, шустриц ей колю. И ни в какую школу не ходила. Это не для меня, малыˊша. Сижу прямо там на тротуваре, знай по шустрицам колочу. А мамочка то и дело по мне за что-нибудь колотит. У нас в ларьке вокруг всегда катавасия, такие мы.

– Мамочка у тебя очень возбудимая, значть, была, а?

– Беньдяшка. Стояла там под дождем, на холоде, и половины не понимала, чего ей говорят. Ох и трудно в те дни было, Ирэна. Просто мука смэртная, малыша.

– И не говори, – вздохнула миссис Райлли. – Нам тоже ведь хлебнуть пришлось на улице Дофина. Папочка был очень бедный. Работа у него была на вагонном заводе, а потом как автомашины пошли, у него руку в ремень от вертилятора и затянуло. Уж сколько месяцев на гольной фасоли с рисом сидели.

– А меня с фасоли пучит.

– Меня тоже. Послушай, Санта, а чего это ты звонишь, солнышко?

– Ох да, чуть не забыла. Помнишь, мы в кэгли играть как-то вечером ходили?

– Во вторник?

– Нет, это, кажись, в срэду было. Как бы там ни было, это тогда Анджело заарэстовали, и он с нами пойти не смог.

– Вот ужас-то какой. Полиция своих же загребает.

– Ага. Бедненький Анджело. Такой славный. Он в этом учаске точно не в своей талэрке. – Санта хрипло кашлянула в телефон. – Ладно, это в тот вэчер ты за мной на этой своей машине заехала, и мы в кэгелян одни отправились. А сегодня утром я на рыбный рынок пошла за шустрицами этими, и ко мне старичок один подходит и спрашивает: «Это не вы как-то вэчером в кэгеляне были?» А я грю: «Ну, да, мистэр. Я там частэнько бываю». А он грит: «Ну и я там был со своей дочью и мужем ейным, и видел вас с такой дамочкой, у нее еще волосы такие рыжие». Я грю: «Вы имеете в виду, что дамочка хной крашенная? Это моя подруга, мисс Райлли. Я ее в кэгли обучаю». Вот и все, Ирэна. Он только под козырок взял и ушел с рынка.

– Кто ж это мог быть? – с большим интересом спросила миссис Райлли. – Вот смех-то. Как он выглядит, лапуся?

– Славный человек, в годах. Я его тут по-сосэдству примечала, дитят каких-то к обэдне вел. Наверно, внуки его.

– Вот странность же ж, да? И кому это надо про меня спрашивать?

– И не знаю, дэушка, но уж лучше ты посматривай. Кто-то на тебя глаз положил.

– Ой, Санта! Я слишком старая, лапуся.

– Нет, вы слыхали? Ты до сих пор еще хорошенькая, Ирэна. Я сколько мущин видала в кэгеляне, как тебе глазки строили.

– Ай, ладно тебе.

– Правда-правда, малыша. Вот те не вру. А то ты с этим своим сыночком слишком носиссься.

– Игнациус говорит, что он хорошо в «Штанах Леви» добивается, – принялась оправдываться миссис Райлли. – Не хочу я путаться с никакими старикашками.

– Он не такой уж старикашка еще, – ответила Санта немного обиженно. – Послушай, Ирэна, мы с Анджело за тобой сегодня часиков около сэми заглянем.

– Я даже не знаю, дорогуша. Игнациус мне велит больше дома сидеть.

– Зачем тебе больше дома сидеть, дэушка? Анджело грит, он у тебя большой мущина.

– А Игнациус говорит, боится, когда я его одного тут оставляю по ночам. Ломщиков, говорит, опасаюсь.

– Так ты и его с собой бери, Анджело его тоже в кэгли обучит.

– Фуу! Игнациус не такой, как говорится, спиртивный, – перебила ее миссис Райлли.

– Ну ты все равно же ж идешь, а?

– Ладно, – согласилась наконец миссис Райлли. – Упряжения, кажется, моему локтю помогают. Скажу Игнациусу, чтобы в комнате сам заперся.

– Конечно, – сказала Санта. – Никто его тута не обидит.

– А у нас и все равно красть нечего. Прям не знаю, откуда Игнациус эти свои идеи берет.

– Мы с Анджело будем в сэмь.

– Хорошо, и послушай, голуба, попробуй разузнать на рыбном рынке, что это за старичок был.