Текст книги "Питер Пэн должен умереть"

Глава 18
Вопрос пола

Ошеломление лишает иных людей способности рассуждать здраво. Но на Гурни оно оказало ровно противоположный эффект. Очевидное противоречие – выстрел не могли сделать из того окна, из которого он явно был сделан, – подействовало на детектива, точно амфетамин.

Ему захотелось немедленно проверить кое-что по материалам дела. Вместо того чтобы оставаться в пустой квартире, он взял коричневый конверт и спустился обратно к машине, открыл, усевшись на переднем сиденье, и принялся пролистывать первый отчет о происшествии. Отчет был разбит на два раздела – в соответствии с двумя разными местами сцены преступления: местонахождение жертвы и местонахождение стрелка. К каждому разделу прилагались фотографии, описания, интервью и отчеты по сбору вещественных доказательств.

Первым, что поразило Гурни, было одно весьма примечательное упущение. Ни в первом отчете, ни в одном из последующих не нашлось упоминания о том, что поперечная ось фонаря загораживает обзор. Правда, в деле фигурировала фотография могильного участка Спалтеров, сделанная с помощью телефона из окна квартиры, но без масштабированной шкалы отсчета относительно положения Карла на момент выстрела загвоздка в виде фонаря была не очевидна.

Вскоре Гурни нашел и второе упущение, не менее примечательное. Нигде ни одного упоминания о видеозаписях с камер наблюдения охраны. Уж верно кто-то проверил их наличие на кладбище и вокруг, равно как и на Экстон-авеню. Даже не верилось, что можно забыть столь рутинную процедуру, – и в особенности не верилось, что ее провели, ни словом не упомянув в материалах дела о результатах.

Он сунул папку с бумагами под сиденье, вылез из машины и запер ее. Осмотревшись вокруг, он обнаружил на улице только три заведения, которые, по всей видимости, еще не прогорели. Бывшее «Радио Шэк», нынче, похоже, обходящееся совсем без вывески; «Ривер Кингс Пицца» и нечто под названием «Диззи-Дэз», где торговали неизвестно чем, поскольку вся витрина была забита надутыми воздушными шариками.

Ближе всего располагался безымянный магазин электротехники. Подойдя туда, Гурни увидел на стеклянной двери два написанных от руки объявления: «Обновленные планшеты от 199 долларов» и «Вернусь в два часа». Гурни бросил взгляд на часы. 2:09. Он толкнул дверь. Заперто. Он зашагал к «Ривер Кингс», решив заодно уж купить колу и пару кусочков пиццы, как около тротуара притормозил безукоризненно чистенький желтый «Корвет». Выскочившая из него парочка, однако, оказалась не такой безукоризненной. Мужчина под пятьдесят, плотно сбитый, на руках волос гораздо больше, чем на голове. Женщина чуть моложе, с перьями голубых и синих волос, широкое славянское лицо и огромная грудь, выпирающая под пуговицами наполовину расстегнутой розовой кофточки. Пока она барахталась, выбираясь с низкого сиденья, мужчина подошел к двери магазина, отпер ее и повернулся к Гурни.

– Вам что-то нужно? – Фраза прозвучала не столько вопросительно, сколь вызывающе.

– Да. Но дело у меня непростое.

Мужчина пожал плечами и показал на свою спутницу, которая наконец выкарабкалась из машины.

– Поговорите с Софьей. У меня дела.

Софья прошла мимо Гурни в магазин.

– У него всегда дела. – Голос выдавал ее славянское происхождение, как и скулы. – Чем могу помочь?

– Вы давно держите этот магазин?

– Давно ли? Он у него годы, годы и годы. Что вам надо?

– У вас есть камеры наблюдения?

– Камеры наблюдения?

– Камеры, которые снимают людей в магазине, на улице – на входе, на выходе, может, карманников.

– Карманников?

– Ну, тех, кто у вас ворует.

– У меня?

– Из магазина.

– Из магазина. Да. Сволочные ублюдки так и норовят что-нибудь украсть.

– Так у вас есть видеокамеры наблюдения? Чтобы следить?

– Следить. Да.

– Вы были тут девять месяцев назад, во время знаменитого убийства Карла Спалтера?

– Точняк. Знаменитое. Прямо здесь. Сволочная жена застрелила его. – Софья широким взмахом руки указала в сторону «Ивового покоя». – На похоронах матери. Родной матери. Ну вы представляете?

Она покачала головой, словно давая понять, что тому, кто совершит грех на похоронах, в аду причитается двойная расплата.

– Как долго вы храните пленки или цифровые записи с камер?

– Как долго?

– Сколько времени? Сколько недель или месяцев? Вы сохраняете все, что записали, или периодически стираете?

– Обычно стираем. Но не гадскую жену.

– У вас остались копии видео с камер наблюдения за день, когда застрелили Спалтера?

– Коп все забрал, ничего не оставил. А заработали бы кучу денег. Здоровенный сволочной коп.

– Полицейский забрал видеозаписи?

– Точняк.

Софья стояла возле прилавка с мобильниками, разложенными позади нее широким полукругом. Приоткрытая дверь вела в захламленный кабинет. Слышно было, как хозяин магазина разговаривает по телефону.

– И он не вернул записи?

– Нет. А на видео чувак получил пулю в мозг. Знаете, сколько денег отвалило бы телевидение за такие кадры?

– Ваша камера записала, как в человека там за рекой попадает пуля?

– Точняк. Камера, что спереди, она все сечет. Высокое разрешение. Даже задний план. Отличное качество. Все автоматическое. Стоила кучу денег.

– А полицейский, который забрал…

Дверь за спиной у Софьи отворилась шире, волосатый владелец магазина вышел из кабинета. Избороздившие его лицо морщины вечного недовольства и подозрительности стали сейчас еще глубже.

– Никто ничего не забирал, – заявил он. – Вы кто такой?

Гурни смерил его пристальным взглядом.

– Следователь по особо важным делам, проверяющий работу полиции по делу Спалтеров. Вы имели непосредственные контакты с детективом по имени Майкл Клемпер?

Лицо владельца магазина осталось бесстрастным. Слишком уж бесстрастным, слишком надолго. Потом он медленно покачал головой.

– Не припомню такого.

– Это Майкл Клемпер был тем самым «здоровенным сволочным копом», который, по словам этой дамы, забрал видеозаписи с ваших камер и не вернул их?

Волосатый посмотрел на Софью с наигранным изумлением.

– Ты вообще о чем?

Она в ответ столь же наигранно пожала плечами.

– Так копы ничего не брали? – Она невинно улыбнулась Гурни. – Выходит, не брали. Снова ошиблась. Вечная история. Может, перепила. Гарри знает, помнит лучше меня. Верно, Гарри?

Волосатый Гарри ухмыльнулся Гурни. Глаза его сверкали, как черные стеклянные шарики.

– Видите, все, как я и говорил. Никто ничего не брал. А теперь проваливайте. Если не хотите купить телевизор. Широкий экран, подключение к интернету. Выгодная цена.

Гурни усмехнулся ему в ответ.

– Я подумаю. А выгодная цена – это сколько?

Гарри развел руками.

– Зависит. Спрос и предложение. Жизнь, чтоб ее, сплошной аукцион, ежели вы понимаете, к чему это я. Но для вас по-любому хорошие цены. Для полицейских они всегда хорошие.

Магазин с воздушными шариками, расположенный чуть дальше по улице, не помог Гурни продвинуться в расследовании. Косые лучи солнца подсвечивали витрину так, что казалось, она полна ярких огней. А зона покрытия одной-единственной камеры наблюдения в «Ривер Кингс» ограничивалась пятачком в десять футов вокруг кассы. Так что, если только убийца не проголодался и не зашел перекусить пиццей, там ловить было нечего.

Однако после визита Гурни в магазин электротоваров его мозг заработал на полную мощность, даже с перегрузкой. Самая правдоподобная гипотеза – что Клемпер обнаружил в записях с камеры какое-то несоответствие желаемой картине событий и решил замять его. Если так, у него была масса способов заставить Гарри держать рот на замке. Может, знал, что магазин служит прикрытием для каких-то иных делишек. Или просто знал о Гарри что-то такое, чего Гарри предавать огласке никак не хотелось бы.

Однако Гурни напомнил себе, что даже самая правдоподобная гипотеза – всего лишь гипотеза. Пора переходить к следующему вопросу. Если пуля не могла прилететь из этой квартиры – откуда тогда? Он посмотрел через реку на синий зонтик Полетты, все еще раскрытый на том месте, куда рухнул Карл.

Изучив фасады домов вдоль улицы, Гурни убедился, что пуля могла прилететь буквально из любого из сорока или пятидесяти окон, выходящих на «Ивовый покой». Что, учитывая скудость собранных Гурни сведений, представляло собой ту еще задачу для расследования. Однако – что толку? Если следы пороха, соответствующего «Свифту» двадцать второго калибра, были обнаружены в первой квартире, значит, из винтовки двадцать второго калибра стреляли именно оттуда. Стоит ли предположить, что в Карла Спалтера стреляли из другой квартиры, потом принесли оружие в ту, с которой сняты подозрения, выстрелили снова и оставили там на треноге? Если так, эта вторая квартира должна быть где-то совсем рядом.

Ближе всего, разумеется, соседняя. Квартира, где обитает человечек, назвавшийся Боло. Гурни вошел в подъезд, шагая через две ступеньки, поднялся к двери Боло и тихонько постучал.

Раздался шелест быстрых шагов, потом какой-то скользящий звук – может, это открыли и закрыли ящик комода, – стук двери, и снова торопливые шаги прямо к двери, за которой стоял Гурни. Он инстинктивно отступил в сторону – стандартный маневр, если есть причина ожидать недружелюбный прием, – и впервые с приезда в Лонг-Фоллс засомневался, так ли мудро было появляться здесь безоружным.

Он снова постучал, очень тактично.

– Эй, Боло, это я.

Раздался резкий лязг двух задвижек, и дверь приоткрылась дюйма на три – ровно настолько, насколько позволяли две цепочки.

В щели появилось лицо Боло.

– Бог ты мой. Снова ты. Парень, которому надо осмотреть все. Все – это одно большое дерьмо, чувак. Теперь-то что?

– Долгая история. Можно посмотреть в твое окно?

– Смешно.

– Так можно?

– Правда? Не брешешь? Хочешь посмотреть в мое окно?

– Это важно.

– Много я паршивых отговорок слышал, чувак, но эта тебе удалась. – Он закрыл дверь, отсоединил цепочки и снова открыл, уже шире. На нем была желтая баскетбольная майка до колен, а под ней, возможно, ничего более. – «Можно посмотреть в твое окно?» Надо запомнить.

Он отступил на шаг, пропуская Гурни внутрь.

Квартира казалась точной копией соседней. Гурни глянул на кухню, потом на другую сторону маленькой прихожей, где находилась ванная. Дверь была закрыта.

– У тебя гости?

Золотые зубы сверкнули снова.

– Гостья. И не хочет, чтобы ее видели. – Он показал на окна на дальней стороне комнаты. – Хотел посмотреть? Ну так смотри.

Гурни было неуютно из-за этой закрытой двери в ванную. Не хотелось поворачиваться спиной к такого рода опасности.

– Может, попозже.

Он шагнул обратно к двери и встал, чуть развернувшись, чтобы отслеживать любые движения в квартире или на лестничной клетке.

Боло одобрительно подмигнул.

– Точняк. Осторожность прежде всего. Никаких темных закоулков. Ловко!

– Расскажи мне про Фредди.

– Да говорил уже. Пропал он. Дело известное, свяжись с тем, кто любит всех поиметь, самого ж тебя и отымеют.

– На суде над Кэй Спалтер Фредди свидетельствовал, что в день, когда застрелили ее мужа, она была в соседней квартире. Ты ведь знал, что он это говорил, да?

– Все знали.

– Но сам ты Кэй не видел?

– Может, и видел – кого-то на нее похожего.

– Что это значит?

– То, что я уже говорил тому, другому копу.

– Я хочу сам от тебя услышать.

– Я видел маленькую… маленькую особу, вот навроде бабы. Мелкая, тонкая. Как в балете. Для этого особое слово есть. Миниатюрная, вот. Крутое словцо. Что, удивлен, что я его знаю?

– Ты сказал – «навроде бабы». Но ты не уверен, что это и в самом деле женщина?

– В первый раз мне показалось, баба. Хотя трудно сказать. Солнечные очки. Широкая повязка на голове. Большой шарф.

– В первый раз? Сколько ж раз…

– Два. Я ж говорил тому копу.

– Она была здесь дважды? А первый раз когда?

– В воскресенье. Воскресенье перед похоронами.

– Не путаешь день?

– Да вроде как по всему выходит – воскресенье. Мой единственный выходной. На долбанной автомойке. Ну вот, собрался я в «Квик-бай» за сигаретами, иду вниз по лестнице. А эта миниатюрная особа чешет вверх, прямо мимо меня, верно? Внизу я вспоминаю, что деньги-то и забыл. Иду наверх за ними. Теперь она тут стоит, у двери, снаружи, вот позади того места, где ты сейчас стоишь… Ну, я прохожу прямиком к себе за деньгами.

– А ты не спросил, что она тут делает или кого ищет?

Боло коротко рассмеялся.

– Черт. Нет, чувак. Здесь лучше никого попусту не беспокоить. У всех свои дела. Вопросов никто не любит.

– Она вошла в ту квартиру? Но как? С ключом?

– Ну да. Ключ. Само собой.

– Откуда ты знаешь, что у нее был ключ?

– Слышал. Стены-то тонюсенькие. Дешевка. Ключ в замке всегда узнаешь. Эй, что мне вспомнилось! Наверняка – воскресенье. Дин-дон. Церковь у реки, по воскресеньям бьют в полдень. Дин-дон, дин-дон. Двенадцать дин-донов.

– И ты снова видел ту маленькую фигурку?

– Ага. Только не в тот день. До дня стрельбы больше не видел.

– А видел-то что?

– На этот раз в пятницу. Утро. Девять часов. Перед тем как мне тащиться на треклятую автомойку. Выхожу я, возвращаюсь с пиццей.

– В девять утра?

– А что? Нормальный завтрак. Иду я наверх, вдруг вижу, эта мелкая особа входит в дом. Та же самая. Миниатюрная. Быстро так чешет, а под мышкой не то коробка, не то еще что, в яркой обертке. Когда я вхожу, она уже наверху, и точно, теперь уверен, это завернутая коробка, как на Рождество. Длинная такая коробка – три-четыре фута в длину. И обертка рождественская. Когда я наверху, маленькая особа уже в квартире, но дверь еще открыта.

– И?

– Маленькая особа в ванной, думаю я. Вот почему такая спешка и дверь нараспашку.

– И?

– И так оно и есть, маленькая персона в ванной, отлить приспичило. Вот тогда-то до меня и доходит.

– Что?

– Да звук же.

– Ты о чем?

– Я ошибся.

– В чем ошибся?

– Мужики и бабы, звук-то от струи разный, когда они в сортире. Сам знаешь.

– И то, что ты слышал…

– Мужик, точно говорю. Может, мелкий. Но мужик.

Глава 19
Преступление и наказание

Вытребовав у Боло его полное имя (Эставио Болокко), а также номер телефона и по возможности подробное описание этого миниатюрного существа неопределенного пола, Гурни вернулся в машину и провел еще с полчаса, роясь в материалах дела в поисках хоть какого-то упоминания о беседе с Эставио Болокко, о появлении возможного подозреваемого в квартире в воскресенье перед убийством – или о том, чтобы хоть раз поднимался вопрос, какого этот самый убийца пола.

Все три направления поиска привели к нулевому результату.

Веки у Гурни начали тяжелеть, недавний всплеск энергии иссяк. День в Лонг-Фоллсе выдался длинным, пришла пора направляться в Уолнат-Кроссинг. Он уже собирался отъехать от тротуара, как прямо перед ним припарковался черный «Форд Эксплорер». Коренастый Фрэнк Макграт вылез оттуда и подошел к окошку Гурни.

– Закончил?

– Во всяком случае, на сегодня. Хочу добраться до дома, пока не рухнул. Кстати, не припоминаешь, во время стрельбы тут жил один такой тип, Фредди?

– Не жил, а самовольно вселился.

– Ну да, наверное.

– Фре-де-ри-ко, – передразнил Макграт испанский акцент. Голос его сочился презрением. – И что с ним?

– Ты знал, что он исчез?

– Может, и знал. Давно уже.

– Слыхал что-нибудь на этот счет?

– Например?

– Например, почему он исчез?

– А мне-то что за беда? Такие приходят и уходят. Мне же лучше – одним мешком дерьма меньше. Вот бы все поисчезали! Устроишь так – я твой должник.

Гурни вырвал из блокнота листок, написал номер своего мобильного и протянул Макграту.

– Услышишь чего про Фредди, хоть просто слухи, где он может быть, звони. А пока, Фрэнк, не нервничай. Жизнь коротка.

– Спасибо Христу хоть за это!

Большую часть дороги домой Гурни пребывал в ощущении, будто открыл коробку с головоломкой и обнаружил, что недостает нескольких больших кусков. Он был уверен лишь в том, что из фигурирующей в деле квартиры решительно невозможно было выстрелить так, чтобы попасть Карлу Спалтеру в висок, не пробив перед тем толстую металлическую перекладину фонаря. О чем, разумеется, и речи быть не могло. Без сомнения, недостающие куски головоломки в конце концов помогли бы разрешить это кажущееся противоречие. Знать бы только, какие куски он ищет – и сколько.

Двухчасовой путь обратно в Уолнат-Кроссинг пролегал главным образом по небольшим дорогам – все больше сквозь лоскутный пейзаж лесов и полей. Гурни такие виды нравились, а Мадлен их и вовсе обожала. Но сейчас ему было не до красот.

Он с головой погрузился в мир убийства.

С головой – пока уже в конце гравийной городской дороги, за прудом, не свернул на свою подъездную аллею через луг и не увидел с содроганием четыре чужие машины: три «Приуса» и один «Рэнджровер» – на травянистой лужайке возле дома.

О боже! Распроклятый ужин для клуба йоги!

Гурни покосился на часы. 6:49 – опоздал на сорок девять минут. Он покачал головой, досадуя на свою забывчивость.

Войдя в просторную комнату на первом этаже, служившую кухней, столовой и гостиной одновременно, он услышал гул оживленного разговора за обеденным столом. Все шестеро гостей были знакомы Гурни – их представляли ему на местных концертах и выставках, – но имен он не помнил. (Мадлен, правда, как-то заметила, что имен преступников он никогда не забывает.)

Когда он вошел, все на миг оторвались от еды и разговоров. Почти все улыбались и глядели на него с дружелюбным любопытством.

– Простите за опоздание. Неожиданные затруднения.

Мадлен улыбнулась, словно извиняясь.

– У Дэйва затруднения встречаются чаще, чем обычные люди останавливаются машину заправить.

– Собственно говоря, он как раз вовремя! – Гурни узнал в говорившей – шумливой крупной женщине – одну из коллег-консультантов Мадлен по кризисному центру. Про ее имя он помнил только одно: какое-то чудное. Тем временем гостья продолжала с энтузиазмом: – Мы как раз говорили о преступлении и наказании. И тут входит человек, вся жизнь которого вращается как раз вокруг этого. Ну разве может быть своевременней? – Она указала на свободное место за столом с видом хозяйки дома, приветствующей почетного гостя. – Присоединяйтесь! Мадлен сказала, вы умчались на очередное приключение, а вот на подробности поскупилась. Оно как-то связано с преступлением и (или) наказанием?

Один из гостей-мужчин подвинул стул на несколько дюймов, чтобы Гурни было удобней пройти к столу.

– Спасибо, Скотт.

– Скип.

– Скип. Точно. Почему-то всякий раз, как вас вижу, в голове так и выскакивает – Скотт. Я много лет работал с одним Скоттом, ужасно похожим на вас.

Гурни считал эту маленькую ложь данью светской учтивости. Уж точно предпочтительнее правды, заключавшейся в том, что его ничуть не интересовал ни сам этот человек, ни уж тем более, как его зовут. Вот только с извинением, которое Гурни брякнул, не подумав, вышло неудачно: тщедушному и чахлому Скипу было лет семьдесят пять, а на голове у него красовалась копна взлохмаченных, как у Эйнштейна, буйных седых кудрей. Каким образом этот чудовищный персонаж фильма «Три балбеса» мог напоминать детектива из отдела убийств, само по себе было довольно интересным вопросом.

Но никто не успел задать этот вопрос: шумливая дама бульдозером двинулась дальше.

– Пока Дэйв наполняет тарелку, может, посвятим его в предмет нашей беседы?

Оглядевшись, Гурни пришел к выводу, что, будь это предложение вынесено на голосование, оно непременно провалилось бы, однако… Ага! Он вдруг вспомнил, как ее зовут. Филимина, сокращенно Мина. Так вот, Мина была не из тех, кто руководствуется мнением большинства.

– Скип сказал, – продолжала она все так же энергично, – что единственный смысл тюремного заключения – это наказание, поскольку исправление… как там вы выразились, Скип?

Он болезненно поморщился, словно призыв Мины вызвал в нем самые мучительные и неловкие воспоминания школьных лет.

– Да я уж не помню.

– Ага! А я вспомнила! Вы сказали, единственный смысл тюрьмы – это наказание, потому что возможность исправления – не больше, чем фантазии либералов. А Марго тогда сказала, что должным образом подобранное наказание неотделимо от исправления. Но Мадлен, кажется, не очень-то согласилась. А Брюс тогда сказал…

– Я не говорила «наказание», – перебила ее седовласая дама, весьма суровая на вид. – Я сказала «явственно выраженные негативные последствия». Совсем другие оттенки смысла.

– Ну ладно, значит, Марго выступает за явственные негативные последствия. А Брюс сказал… О боже ты мой, Брюс, что вы сказали?

Сидевший во главе стола черноусый мужчина в твидовом пиджаке снисходительно усмехнулся.

– Ничего умного. Так, небольшое наблюдение: наша тюремная система – бездарная трата денег налогоплательщиков. Нелепый проходной двор, который порождает больше преступлений, чем предотвращает.

Он изъяснялся, как типичный очень вежливый, но очень сердитый гражданин, считающий, что лучшая альтернатива тюремному заключению – это смертная казнь. Трудно было представить его в разгар йоговской медитации: глубокое дыхание, единство со всем творением.

Гурни улыбнулся этой мысли, сгружая последние остатки вегетарианской лазаньи с блюда себе на тарелку.

– Вы тоже член клуба йоги, Брюс?

– У меня жена инструктор, так что я, надо полагать, почетный член.

Ответ прозвучал скорее саркастически, чем дружелюбно.

Сидевшая через два стула от него бледно-пепельная блондинка, чьей единственной косметикой был сверкающий крем для лица, не столько проговорила, сколько прошептала:

– Я бы не назвала себя инструктором, так, член группы. – Она скромно облизнула губы, точно убирая невидимые крошки. – Возвращаясь к нашей теме: а разве любое преступление – не разновидность душевной болезни?

– Собственно говоря, Айона, на этот счет проводились поразительные новые исследования, – вступила в разговор сидящая напротив Гурни миловидная женщина с круглым, кротким лицом. – Кто-нибудь из вас читал ту статью в журнале про опухоли? Там говорилось об одном мужчине среднего возраста, вполне нормальном, без каких бы то ни было странностей, – на него вдруг накатило необоримое желание заниматься сексом с маленькими детьми. Совершенно бесконтрольное, на ровном месте. Словом, вкратце, медицинское обследование выявило у него быстро растущую опухоль мозга. Опухоль удалили – и деструктивное поведение мгновенно прекратилось. Интересно, да?

Скип досадливо поморщился.

– Вы утверждаете, что преступление – побочный продукт рака мозга?

– Всего лишь пересказываю прочитанное. Но в статье приводились ссылки на другие примеры самого жуткого поведения, непосредственно связанного с отклонениями в работе мозга. И, в общем, звучит вполне логично, не так ли?

Брюс откашлялся.

– Так нам следует считать, что афера Берни Медоффа по схеме Понци зародилась в маленькой кисте в коре его головного мозга?

– Брюс, ради бога, – перебила Мина. – Ничего подобного Патти не говорит.

Он мрачно покачал головой.

– Скользкая это дорожка, вот что я вам скажу. Прямиком к нулевой ответственности. Раньше было: «Это меня Сатана попутал». Потом стало: «Мое тяжелое детство». А теперь вот появилось и новенькое: «Опухоль заставила». И к чему, спрашивается, все эти поиски оправданий приведут?

В его выпаде сквозило столько яда и пыла, что воцарилась неловкая тишина. Мина, которая, как подозревал Гурни, привыкла выступать в роли миротворца и массовика-затейника, попыталась переключить всеобщее внимание на менее щекотливую тему.

– Мадлен, до меня тут слухи дошли, вы кур завели. В самом деле?

Мадлен засияла.

– Никакие не слухи. У нас в сарае временно поселились три очаровательные маленькие несушечки и премилый задиристый петушок. Кукарекают, кудахчут и издают прочие уютные звуки. Не налюбуешься.

Мина с любопытством склонила голову набок.

– Временно поселились у вас в сарае?

– Ждут, пока мы построим им постоянное жилье – там, за двориком.

Она махнула рукой в сторону французских дверей.

– Смотрите только, чтоб было надежно, – предостерегла Патти с обеспокоенной улыбкой. – Кругом столько хищников, а куры, бедняжечки, совершенно беззащитны.

Брюс подался вперед на стуле.

– Слышали про хорьков?

– Да-да, наслышана, – торопливо заверила Мадлен, словно желая упредить описания, как именно хорьки убивают куриц.

Он понизил голос ради драматического эффекта:

– Опоссумы еще хуже.

Мадлен замигала.

– Опоссумы.

Айона резко поднялась и, извинившись, вышла в ванную комнату.

– Опоссумы, – зловеще повторил Брюс. – С виду-то они неуклюжие твари и вечно попадают под колеса. Но только пустите такого в курятник! Увидите совершенно другое животное – обезумевшее от вкуса крови. – Он оглядел стол, точно рассказывал страшилку детишкам ночью у костра. – Безвредный маленький опоссум растерзает всех кур до последней. На клочки разорвет. Как будто это их настоящая цель в жизни – превратить все живое вокруг в кровавые ошметки.

Наступившее ошеломленное молчание наконец нарушил Скип:

– Но опоссумы, конечно, не единственная угроза.

То ли тон этой реплики, то ли момент, в который она прозвучала, вызвали дружный взрыв смеха. Однако Скип продолжал на полном серьезе:

– Опасаться надо еще и койотов, лис, коршунов, орлов и енотов. Курочкой полакомиться всякий горазд.

– На счастье, у всех этих проблем есть простое решение, – с нескрываемым удовольствием сообщил Брюс. – Двенадцатизарядный дробовик!

По всей видимости, почуяв, что переключение разговора на кур было ошибкой, Мина наметила очередной поворот беседы.

– Мне все же хотелось бы вернуться к тому, о чем мы рассуждали, когда пришел Дэйв. С удовольствием выслушала бы его мнение о проблеме преступления и наказания в современном обществе.

– И я, – подхватила Патти. – Особенно хотелось бы услышать, что он скажет насчет зла.

Гурни проглотил последний кусочек лазаньи и посмотрел на ангельское личико напротив.

– Зла?

– Вы верите, что зло существует? – спросила Патти. – Или это надуманно, как ведьмы и драконы?

Вопрос этот вызвал у Гурни раздражение.

– По-моему, «зло» – вполне полезное слово.

– То есть, вы в него верите, – вмешалась Марго с другого конца стола таким тоном, точно засчитала очко противнику.

– Я осознаю наличие общечеловеческого опыта, для характеристики которого уместно использовать слово «зло».

– И что это за опыт?

– Когда делаешь что-нибудь такое, про что в глубине души твердо знаешь: это дурно.

– Ага, – протянула Патти с одобряющим огоньком в глазах. – Один знаменитый йог сказал как-то: «Рукоять клинка зла ранит глубже, чем острие».

– По-моему, звучит, как шарлатанские предсказания судьбы, – заметил Брюс. – Попробуйте, скажите это жертвам мексиканских наркобаронов.

Айона посмотрела на него без тени эмоций.

– О, таких выражений тьма тьмущая. «Причинив вред тебе, я причиняю самому себе вдвое больший». Толковать карму можно очень по-разному.

Брюс покачал головой.

– На мой взгляд, карма – сплошное очковтирательство. Если убийца причинил себе вред вдвое больший, чем тому, кого убил, – сказано ловко, хотя поди пойми, как это возможно, – не значит ли это, что уже не стоит трудиться, наказывая его? И тут вы попадаете в нелепое положение. Если веришь в карму, ловить и наказывать преступника совершенно бессмысленно. Но если вы хотите, чтобы убийцы были пойманы и наказаны, приходится признать, что карма – сплошное очковтирательство.

– И вот мы возвращаемся к теме преступления и наказания, – радостно встряла Мина. – И у меня к Дэйву вопрос. Похоже, что Америка теряет веру в нашу систему правосудия. Вы проработали на этом поприще более двадцати лет, верно?

Он кивнул.

– Вы знаете все сильные и слабые стороны системы, что в ней работает, а что нет. А значит, у вас должны иметься свои идеи насчет того, что там надо изменить. Очень хотелось бы услышать.

Вопрос порадовал Гурни не больше, чем порадовало бы предложение сплясать джигу на столе.

– Не думаю, что там можно что-либо изменить.

– Но ведь там столько всего неправильного, – снова подался вперед Скип. – Такое поле для улучшения!

– А вот Свами Шишнапушна, – безмятежно промолвила Патти, пребывающая на другой волне, – говорил: йоги и детективы – братья в разных одеждах, и те, и другие – искатели истины.

Гурни посмотрел на нее с сомнением.

– Я бы и рад думать о себе как об искателе истины, но я, скорее, просто обличитель лжи.

Патти распахнула глаза, по всей видимости, усмотрев в этом заявлении смысл более глубокий, чем Гурни туда вкладывал.

Мина попыталась вернуть разговор в прежнее русло.

– Так если бы завтра вам, Дэйв, доверили руководство всей системой, что бы вы изменили?

– Ничего.

– Не верю. Ведь она же в таком беспорядке.

– Ну, разумеется, в беспорядке. И каждая составляющая этого беспорядка на руку кому-то из стоящих у власти. И это такой беспорядок, продираться через который никому не хочется.

Брюс пренебрежительно махнул рукой.

– Глаз за глаз, зуб за зуб. И все дела! Умствования на пустом месте – это не решение, а проблема.

– Пинок по яйцам за пинок по яйцам! – вскричал Скип с глумливой ухмылкой.

Мина не отставала от Гурни.

– Вы сказали, что не стали бы ничего менять. Почему же?

Он терпеть не мог такие вот беседы.

– Знаете, что я на самом деле думаю о нашей разнесчастной системе правосудия? Я думаю, ужасная правда состоит в том, что она ровно настолько хороша, насколько это вообще возможно.

Слова его породили самую долгую паузу за весь вечер. Гурни сосредоточился на еде.

Бледная Айона, на лице которой легкое уныние сочеталось с улыбкой Моны Лизы, заговорила первой.

– У меня еще вопрос, который меня и в самом деле волнует. Последнее время я об этом много думаю, но ни к какому решению так и не пришла. – Она смотрела на пустую тарелку, медленно катая вилкой одинокую горошину. – Возможно, прозвучит глупо, но я совершенно серьезно. Потому что, как мне кажется, совершенно честный ответ на этот вопрос очень многое говорит о человеке. И меня волнует то, что сама я никак не могу найти ответ. Что говорит обо мне такая нерешительность?

Брюс нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

– Ради всего святого, Айона, к делу.

– Хорошо. Прости. Предположим, вам надо выбрать. Вы предпочли бы стать преступником… или его жертвой?

Брюс вскинул брови.

– Это ты меня спрашиваешь?

– Нет-нет, что ты, милый, конечно, нет. Твой ответ я и так знаю.