Текст книги "Али: Жизнь"

Одесса Клей тоже была возмущена. «Они обвиняли меня в том, что я недостаточно темная», – сказала она, имея в виду оттенок своей кожи. Она жаловалась, что «Нация ислама» никогда бы не получила ее сына, если бы спонсорская группа Луисвилла не отправила его в Майами. При этом Одесса решила не замечать того факта, что ее муж воспитывал мальчиков на историях о линчевании, насилии и вечной лжи белого человека, закладывая фундамент для мятежного духа сыновей.

Джо Луис поддержал Одессу, обвинив команду белых менеджеров бойца в неспособности защитить своего клиента: «Они остановились в разных частях города». Лайман Джонсон, президент отделения Ассоциации содействия цветному населению в Луисвилле и один из бывших школьных учителей боксера, признался, что его «смущала наивность Клея». Черная газета Луисвилла «Defender» выразила обеспокоенность тем, что позиция молодого человека может повредить интеграционному движению. Мартин Лютер Кинг, который находился на пике своей популярности, также не преминул выразить свое разочарование. «Когда он присоединился к чернокожим мусульманам и начал называть себя Кассиусом Иксом, – сказал Кинг, – он стал поборником расовой сегрегации, а мы боремся против этого. Возможно, Кассиус должен больше времени тратить на совершенствование своего боксерского мастерства и меньше на разговоры».

По словам другого известного политического активиста Джесси Джексона, который работал вместе с Кингом, свеженазванный Мухаммед Али и другие представители «Нации ислама» не могли взять в толк, что борцы за гражданские права не просто боролись за интеграцию, чтобы дети черных и белых могли на равных жить в обществе. Настоящая борьба заключалась в том, чтобы покончить с сегрегацией, отменить сами расистские порядки и предрассудки, которые вынуждали афроамериканцев довольствоваться второсортными школами, второсортными рабочими местами, второсортными кварталами и второсортной жизнью. «Мысль, что нашей целью была интеграция, принадлежала белым людям, – сказал Джексон. – Мы боролись за десегрегацию, добивались права пользоваться общественными благами, а не просто ждали подачки со стола белых людей. Мы выступали против унизительной реальности, когда чернокожий человек не мог позволить себе хот-дог или комнату в отеле. Мы боролись не только за право быть наравне с белыми людьми, мы боролись с самой финансовой системой».

Ферди Пачеко, доктор, который работал со многими бойцами Данди, описал Мухаммеда Али как большого ребенка, движимого желанием быть против всех. «Он стремится выяснить, что публика ожидает от него, а затем делает в точности до наоборот, даже если порой это неправильно», – сказал Пачеко. Анджело Данди согласился: «Я думаю, что он связался с этими мусульманами только потому, что публика не хотела этого».

Белые спортивные обозреватели – «старые окурки», как их прозвал писатель Норман Мейлер, – были шокированы заявлением Клея. Джимми Кэннон писал: «С самого своего зарождения боксерский бизнес всегда был лакомым кусочком для различных сомнительных махинаций, но впервые он превратился в инструмент массовой ненависти. Бокс искалечил тела и разрушил умы многих людей, но теперь, став одним из миссионеров Элайджи Мухаммада, Клей использует спорт как злостное оружие против духа. Мне жаль Клея, и мне претят ценности, которые он представляет. В голодные годы Депрессии коммунисты похожим образом использовали известных людей, как черные мусульмане эксплуатируют Клея. Это секта, которая искажает прекрасную суть религии». В свое время Гитлер одурачил боксера Макса Шмелинга своей нацистской пропагандой, но Кэннону казалось, что ситуация с Клеем была хуже.

Нетрудно понять, почему белый человек из поколения Кэннона мог подумать, что Али был хуже Шмелинга. Казалось, что в 1964 году чернокожие мужчины захватили все: начиная с баскетбола и бокса и заканчивая улицами американских городов. Америка еще не знавала спортсмена с ярко выраженной политической позицией и уж тем более чернокожего. Член «Черных пантер» Элдридж Кливер сказал несколько лет спустя: «Америка требует от своих чернокожих чемпионов идеальное мощное тело и тупой скотский ум – им нужен грозный тигр на ринге и трусливый заяц вне его». Мухаммед Али объявил, что отныне старые порядки больше не действуют.

На протяжении всей своей боксерской карьеры Кассиус Клей усердно работал над тем, чтобы разжигать споры и злить фанатов бокса, в основном с целью продать как можно больше билетов и как можно шире раструбить о своей славе. Теперь, когда он взял имя Мухаммеда Али, ему ничего не нужно было делать: новое имя и приверженность радикальной религиозной группе, которую отвергали большинство американцев, обеспечили Клею искреннюю ненависть, а с ней неслыханную доселе популярность.

До этого момента спонсорская группа Луисвилла заботилась не только о его финансах – богачи также обеспечивали ему столь необходимое общественное одобрение. Эти белые мужчины с южным акцентом и костюмами в полоску помогли сгладить острые углы его публичного имиджа, словно богатый благодетель, который стоял за длинноволосым артистом-наркоманом. Они дали знать фанатам и потенциальным партнерам по бизнесу, что этому молодому человеку можно доверять, а вся его болтовня была во имя спорта и звонкой монеты. Но теперь отношения между ним осложнились настолько, что бизнесмены из Луисвилла понятия не имели, что делать. Жюль Альберти, глава крупнейшего национального агентства по поддержке знаменитостей, стал сомневаться, будет ли боксер «хорошим лицом для чьего-либо продукта».

Словно этих проблем было недостаточно, бизнесменам из Луисвилла все еще приходилось сталкиваться с юридическими и этическими вопросами после боя с Листоном. Был ли это договорной матч? Доказательства были неубедительными и порой противоречивыми. Конечно, некогда неукротимый Листон выглядел старым и неповоротливым. Но если он планировал проиграть, то как с этим вяжется теория заговора, согласно которой Листон каким-то образом смог ослепить Кассиуса Клея перед пятым раундом? Сам пятый раунд вызывал много вопросов. Как величайший таран своего времени не мог одолеть ослепленного противника? А что насчет финала? Самый жесткий человек в мире лишился чемпионского титула из-за растяжения сухожилия? Все это казалось бессмыслицей. Ситуация стала еще более запутанной, когда в прессу просочились слухи о том, что управляющая компания Листона «Inter-Continental Promotions» подписала контракт на право продвижения следующего боя Клея и выбора его следующего соперника. Следовательно, у команды Листона был финансовый интерес в победе Клея, и это вызвало достаточно подозрений, чтобы Антимонопольный комитет сената США начал расследование.

После боя с Листоном члены луисвиллской спонсорской группы получили записку, в которой говорилось, что бизнесмены Луисвилла не имели голоса в вопросе о матче-реванше. Согласно этому документу, недавно найденному в личных архивах одного из участников группы, «на всех этапах переговоров… Нилоны совершенно ясно дали понять, что в случае победы Клея Листону будет гарантирован матч-реванш». Так как Нилоны и спонсорская группа из Луисвилла знали, что Всемирная боксерская ассоциация не любит заранее спланированные пункты о реванше, обе стороны согласились скрыть второй контракт. Они также договорились, что Нилоны удержат часть денег на условном депонировании, чтобы гарантировать соблюдение пункта о реванше. «Другими словами, – говорилось в записке, – вопрос о матче-реванше не подлежал обсуждению».

На встрече Антимонопольного комитета сената адвокат Inter-Continental признал, что Листон и Нилоны имели право выбирать следующего соперника Клея и продвигать его следующий бой, но настаивал, что в этом не было ничего противозаконного. «Мы просто действовали, как умные бизнесмены, – сказал адвокат Гарланд Черри. – Мы заключили контракт… на случай, если Клей станет чемпионом. Это легальное соглашение».

По завершении расследования Антимонопольный комитет не обнаружил никаких доказательств в пользу договорного матча. Что-то в этой истории дурно попахивало, но никто не был уверен, что именно. Всегда оставалась вероятность, что это просто обычный неприятный душок, который традиционно сопровождает бокс.

Однако группа спонсоров из Луисвилла все равно оставалась в затруднительном положении: с одной стороны, «Нация ислама», которая пыталась заполучить контроль над карьерой Мухаммеда Али, а с другой – братья Нилоны, которые оставляли за собой право решать, кто будет следующим соперником Али.

Каждый день приносил все больше тревожных известий. Во-первых, президент ВБА призвал лишить Али его титула, но не из-за подозрений в том, что бой с Листоном был договорным, а из-за связей Али с «Нацией ислама», что он «подает очень плохой пример для американской молодежи». 26 апреля 1964 года другой представитель ВБА предупредил, что матч-реванш «Клей против Листона» «выставит идиотами миллионы фанатов американского бокса». Затем пришло сообщение из армии, что Али дважды провалил свой предварительный психологический экзамен. Это натолкнуло многих журналистов и поклонников бокса на мысль, что боксер умышленно провалил тест, чтобы избежать военной службы. В конце концов, неужели ему не хватило бы ума, чтобы стрелять из винтовки? Как можно было назвать величайшего профессионального бойца в мире непригодным для борьбы за свою страну? По информации из армии, не было никаких доказательств того, что боксер умышленно провалил тест, а его бывшие учителя из средней школы сказали журналистам, что они совсем не удивлены результатами.

Тест, который провалил Али, включал вопросы в духе:

Мужчина работает с 6 утра до 3 дня с часовым перерывом на обед. Сколько часов он работал?

a) 7 b) 8 c) 9 d) 10

Клерк разделил число на 3,5 вместо того, чтобы умножить на 4,5. Он получил ответ 3. Какой ответ правильный?

a) 5,25 b) 10,50 c) 15,75 d) 47,25

Тестируемый должен был правильно ответить на тридцать вопросов из ста, чтобы пройти, но Али не набрал проходного балла. Он сказал, что потратил пятнадцать или двадцать минут, «раскидывая мозгами» над вопросом о яблоках, а затем обнаружил, что у него не хватило времени для целого ряда дополнительных вопросов.

«Я величайший, но я никогда не говорил, что я умнейший», – сказал он репортерам.

Репортер спросил, что случится, если у него получится сдать тест в следующий раз. Станет ли он отказником по религиозным соображениям?

«Отказником я точно не стану, – ответил. – Это звучит мерзко».

15. Выбор

Мухаммеду Али предстоял сложный выбор: Элайджа Мухаммад или Малкольм Икс? От его решения зависела жизнь боксера, и не только.

Одержав победу над Сонни Листоном, Али стал одним из самых известных чернокожих мужчин в истории. В 1964 году имя Малкольма Икса упоминалось сто раз в «New York Times». Элайджа Мухаммад был упомянут в тридцати одной статье. Меж тем Мухаммед Али, который в тот год участвовал лишь в одном матче, упоминался 203 раза (хотя в газете его все еще называли Кассиусом Клеем). Среди афроамериканцев лишь Мартин Лютер Кинг-младший, который в том же году удостоился Нобелевской премии мира, получил больше внимания от ведущей газеты США – его имя упоминалось в 230 статьях. В дополнение к газетам по телевизорам показали новостные сюжеты с фронтов борьбы за гражданские права с черно-белыми кадрами водометов, слезоточивого газа и заряженного оружия, а также краткими фрагментами комментариев от сторонников сегрегации и борцов за гражданские права. Но эти репортажи сводились к нескольким минутам в вечерней сетке и редактировались белыми людьми. Монтаж имел огромное значение, но Мухаммед Али смог обойти цензуру. Возможно он, как никто другой чернокожий человек своего времени, смог прорвать блокаду СМИ и, пожалуй, сделал это даже лучше, чем доктор Кинг.

Дик Грегори, комик и активист, который в 1964 году проводил время с Али, Кингом и Малкольмом Иксом, объяснил это так: «Из выступлений Кинга нарезали звуковые фрагменты. Большинство людей никогда не слышали полный вариант речи “У меня есть мечта”. Они слышали лишь маленькие отрывки из нее». С Али дела обстояли иначе, потому что он был боксером, сказал Грегори, и бокс вознес его на высоту, которую белые люди не могли контролировать: «Этот ублюдок будет прыгать у тебя перед глазами столько раундов, сколько длится бой. Кинг и мечтать не мог о таком эфирном времени. Вы смотрели, как он вколачивал белого мальчика в землю, и ничего не могли с этим поделать. А затем он начинал восхвалять Аллаха! Где это видано? Никогда за всю историю нашей планеты такого еще не случалось… Али был героем, которого вы бы хотели поставить в пример своему ребенку, за исключением каких-нибудь неосведомленных белых людей, но они не в счет». Грегори сказал, что темнокожие мужчины и женщины по всему миру видели, как Али совершал эти возмутительные поступки, вел себя так, как не позволялось вести себя чернокожим, говорил то, что чернокожие никогда не должны были говорить, проворачивал это в прямом эфире, и ему все сходило с рук. Разумеется, каждый хотел спросить: «Давай же, Али, скажи нам, кому ты молишься?»

В борьбе за Али на стороне Малкольма Икса была близкая дружба с боксером, но Элайджа Мухаммад обладал властью и авторитетом. Сам Малкольм однажды сказал Али: «Никто не может безнаказанным отвернуться от мусульман». Али знал, что выбор в пользу «Нации ислама» обойдется ему дружбой с Малкольмом. Он также мог опасаться, что выбор в пользу Малкольма будет стоить ему жизни. В конечном счете он решил идти за фигурой отца, отдалившись от брата. На самом деле между Кэшем Клеем и лидером «Нации ислама» Элайджей Мухаммадом было много общего. Оба они остро переживали тиранию белых людей. Оба наслаждались компанией женщин вдали от своих жен. Но если Кэш Клей был жестоким, угрожал и бил своих родных, то Элайджа Мухаммад был противоположностью Кеша Клея в этом отношении. Создавалось впечатление, что он никогда не повышал голос. Его никогда не видели пьяным, его сила скрывалась в тишине уверенности и спокойствии. Для Клея Элайджа Мухаммад представлял больше, чем фигуру отца; он также был мощной пощечиной по физиономии Кассиуса-старшего. Пожалуй, сыну невозможно придумать лучшее наказание для отца, чем заменить его фигуру и отказаться от своей фамилии.

Последователи «Нации ислама» по всей стране были вынуждены выбирать между Посланником и его выдающимся учеником Малкольмом. Когда Малкольм объявил о создании своей собственной организации, «Мусульманская мечеть», «Нация ислама» потеряла 20 % своих сторонников за считаные недели, согласно биографии Элайджи Мухаммада за авторством Карла Эванса. Чернокожий активист Луис Фаррахан, тогда известный как Луис Икс, описывает это время как тяжелое для многих членов организации. «Я, воспитанный братом Малкольмом, и Али, воспитанный им же, должны были принять решение, – вспоминает он в наши дни, сидя в беседке возле своего дома в южном Мичигане. – Это решение далось нам очень тяжко. Я не просто любил брата Малкольма, я обожал его и отдал бы свою жизнь, лишь бы защитить его, потому что он обладал огромной ценностью для достопочтенного Элайджи Мухаммада и “Нации ислама”. Я должен был решить: разорвать отношения с братом Малкольмом или разорвать отношения с моим учителем. Это было элементарно. Я должен был пойти за человеком, который научил брата Малкольма, который научил меня. Я пришел не для того, чтобы следовать за братом Малкольмом. Я пришел, чтобы следовать за Элайджей Мухаммадом… Так что я не сбился с курса. И Али тоже».

Малкольм уже находился в опасности. Но когда Мухаммед Али прекратил отвечать на его звонки, он стал еще сильнее уязвим. Элайджа Мухаммад приказал Малкольму покинуть свой дом и передать организации свои машины, обе из которых оплачивались «Нацией ислама». В своих публичных заявлениях Посланник предсказывал, что Малкольм обязательно вернется с покаянием. Однако, согласно отчету ФБР, в личных беседах он предупреждал, что единственный способ остановить Малкольма – это «избавиться от него так же, как Моисей избавился от неверных»[18]18
  Вероятно, имеется в виду библейский сюжет о том, как Моисей приказал расправиться с израильтянами, которые поклонялись золотому тельцу.


[Закрыть]. В том же отчете от 23 марта 1964 года: «Элайджа говорит, что этим лицемерам нужно отрубать головы при встрече».

Отделившись от «Нации ислама», Малкольм стал вести себя еще смелее, хотя прекрасно знал, что за его голову назначена награда. Он позиционировал свою новую организацию как альтернативу ненасильственному движению Мартина Лютера Кинга-младшего и призывал чернокожих активистов перестать думать об их «личном престиже и сосредоточить совместные усилия на устранении бесконечной боли, которая ежедневно причиняется нашим людям здесь в Америке». К 1964 году такие группы, как Студенческий координационный комитет ненасильственных действий и Конгресс по расовому равенству, начали занимать более активную позицию. Вскоре в нескольких городах на северо-востоке вспыхнули массовые беспорядки. В одном из своих первых заявлений, опубликованных для прессы, «Мусульманская мечеть» Малкольма провозгласила: «Что касается ненасилия: преступно учить человека не защищать себя, когда он является постоянной жертвой жестоких нападений. Мы имеем законное право носить дробовик или винтовку… Когда на наших людей натравливают собак, они имеют право убивать этих собак».

Отныне независимый Малкольм Икс поддерживал десегрегацию и регистрацию избирателей. Он изучал настоящий ислам и узнал, что учение и обряды Элайджи Мухаммада были далеки от ортодоксальных. Вдобавок он с полной уверенностью начал рассказывать журналистам, что «Нация ислама» планирует его убийство.

В апреле Малкольм вылетел в Египет, путешествуя под своим новым мусульманским именем Эль-Хадж Малик эш-Шабазз. Из Каира Малкольм отправился в Джидду, Саудовская Аравия. Вскоре после этого он начал хадж, мусульманское паломничество в Мекку, которое часто называют самым важным событием в жизни мусульманина. Увидев мусульман всех мастей, Малкольм раскаялся в своих прошлых заявлениях, когда осуждал всю белую расу. «Я не расист, и я не согласен ни с одним из принципов расизма, – написал он в письме египетской газете. – Мое религиозное паломничество в Мекку дало мне новое понимание истинного братства ислама, которое охватывает все расы человечества».

Малкольм также посетил Лагос и Ибадан в Нигерии, а затем отправился в Гану, попутно читая лекции и встречаясь с религиозными и политическими лидерами. В отеле «Амбассадор» в Аккре, откуда он готовился отправиться в аэропорт на рейс в Марокко, Малкольм заметил Али, который остановился там в ходе своего месячного визита в Африку. Прошло почти три месяца после его боя с Сонни Листоном. С тех пор он мало тренировался, и это было заметно: его живот стал мягким, а щеки полными. Дата его следующего боя еще не была назначена, поэтому боксер наслаждался своим первым за последние годы продолжительным отдыхом. Даже с парой лишних кило Али мгновенно узнавали везде, куда бы он ни шел, и ему было приятно знать, что триумф в боксе и обращение в ислам сделали его международной знаменитостью. Тысячи людей встречали его в аэропорту Ганы, и еще больше выстроились вдоль улицы, чтобы посмотреть, как он машет рукой из кабриолета по дороге в отель.

«Брат Мухаммед!» – воскликнул Малкольм, увидев своего друга в вестибюле.

Малкольм отрастил бороду, был одет в белый халат и опирался на трость. Али холодно поприветствовал своего бывшего наставника.

«Ты отвернулся от достопочтенного Элайджи Мухаммада, – сказал он. – Зря ты так поступил».

Малкольм ничего не ответил.

Когда Малкольм исчез из поля зрения, Али принялся обсуждать его. «Нет, ну ты это видел? – обратился боксер к своему попутчику Герберту Мухаммаду, сыну Элайджи. – Вырядился в эту нелепую белую мантию, отрастил бородку и ковыляет с тростью, словно какой-то пророк! Чувак, мы его потеряли. Он перестал существовать для нас. Разве это не говорит о том, что Элайджа самый могущественный, не так ли, Герберт? Никто больше не слушает этого Малкольма».

Да, Али поступил далеко не по-дружески, и это наглядно показывало всю противоречивость его характера. Из глубин доброго, верного и веселого Али поднялся жестокий, дерзкий и эгоистичный молодой человек, который вспыхнул гневом, едва почувствовал угрозу.

Это был первый день Али в Африке, и ему не терпелось отправиться в тур. Он сказал репортеру из «New York Times», что с нетерпением ждет возможности посетить Объединенную Арабскую Республику (результат политического союза между Египтом и Сирией в 1958 году), где закон позволит ему взять четырех жен. Он планировал вернуться с ними в Америку и поселиться в новом доме стоимостью 100 000 долларов. «Это будет как замок с тронным залом для моей чемпионской короны. Одна из моих жен, Абигейл, будет сидеть рядом и кормить меня виноградом. Еще одна, Сьюзи, будет натирать мои прекрасные мышцы оливковым маслом. Сесилия будет чистить мои туфли, а еще одну будут звать Персик. Я еще не придумал, что она будет делать. Может быть, петь или играть для меня музыку».

Уладив этот вопрос, он перешел к другой излюбленной теме: деньги.

– Эй, Герберт, – сказал он, глядя на часы, – когда появится тот тип, который отведет нас на добычу бриллиантов?

– Какой тип? – спросил Герберт Мухаммад.

– Вчера вечером мы встретили одного человека, который рассказал нам о здешних алмазных шахтах. Я слышал об озере, где столько много алмазов, что можно прийти туда и запросто нашарить парочку.

Возможно, он подумал, что скоро ему понадобятся четыре обручальных кольца. Их разговор случайно услышал местный житель и сказал Али, что таких озер нет.

– Ну, – сказал он, – я все равно отправляюсь охотиться на бриллианты, где бы они их там ни добывали.

После завтрака Али отправился на поиски своих поклонников. Он выбежал из столовой на террасу, где окликнул официантов, носильщиков, гостей отеля и группу маленьких мальчиков, слоняющихся по дороге. Али требовал их внимания.

– Кто король? – крикнул он.

– Ты король, – раздались голоса из толпы.

– Громче! – потребовал Али. – Кто величайший?

– Ты! – последовал ответ.

– Отлично, – сказал он, направляясь в свой кабриолет. – Поедем на пляж.

Али встречался с политическими лидерами и публично заявлял о себе везде, где бы он ни появлялся, хотя порой поражал местных жителей своим слабым пониманием традиций ислама. Восемнадцатого мая он встретился с Кваме Нкрумой, президентом Ганы, который подарил боксеру наряд кенте[19]19
  Парадное одеяние из ткани с ярким рисунком, сотканное вручную.


[Закрыть] и копию своих книг «Африка должна объединиться» и «Сознательность». Книги были не просто символическими подарками – они должны были показать, что Нкрума и Али разделяли желание бороться с белыми державами, которые притесняли чернокожих так долго, что движение за гражданские права в Америке разделяло общие цели с постколониальным освободительным движением в Африке.

В Аккре Али на примере своего брата продемонстрировал, как он одолел Сонни Листона. Затем Али вылетел в Лагос, Нигерия, но обделил вниманием жителей самой густонаселенной страны континента, урезав свой визит и отменив выставку бокса, сказав, что Египет важнее. В Каире он посмотрел фильм о битве 1956 года с Израилем за Суэцкий канал и сказал, что в случае, если случится еще одна такая агрессия против Египта, «мне будет приятно сражаться на вашей стороне и под вашим флагом».

Вскоре после встречи с Малкольмом в Гане Али получил от него телеграмму. Несмотря на то, что Али отверг его, Малкольм не отказывался от своего протеже.

«Поскольку миллиард людей в Африке, Аравии и Азии слепо любят тебя, – писал Малкольм, – отныне ты должен осознавать свою огромную ответственность перед ними. Своими словами или действиями ты никогда не должен давать повода нашим врагам исказить прекрасный образ, который тебе удалось создать здесь среди наших сородичей».

Малкольм начинал понимать, что американское движение за гражданские права может стать всемирным движением за свободу чернокожих. Был ли Мухаммед согласен с ним или нет, но поездка в Африку стала важным событием в его жизни. До этого, когда он хвастался и привлекал внимание, он делал это с юношеской невинностью и блеском в глазах, который говорил, что он только развлекается и всего лишь стремится к богатству и славе. Он был ребенком, ему было всего двадцать два года, он все еще боялся женщин, не умел обращаться с деньгами, полагался на благотворителей, которые платили за него налоги и принимали деловые решения, и умел только боксировать и поднимать шум. Но вот он оказался за тридевять земель от дома, увидел страны, о которых до этого почти не слышал, страны, где мусульмане были разных оттенков кожи, где лидеры делали ему подарки, а люди в отдаленных деревнях выстраивались вдоль пыльных дорог и скандировали его новое имя, страны, где он мог возбудить толпу людей простым взмахом руки.

«Вы бы видели, как они мчатся с холмов в деревнях Африки, – сказал он, – и каждый знал меня. Все в мире знают меня».