Текст книги "Доктор Смерть"

– Необязательно, – сказал я. – Мейт опустил планку своих требований. Начиная, он настаивал на том, чтобы его клиент был неизлечимо болен. Однако в последнее время он стал говорить о том, что каждый человек имеет право на пристойную смерть.

С необходимостью наличия медицинского заключения покончено. Я постарался сохранить свое лицо безучастным.

Судя по всему, получилось это у меня недостаточно убедительно.

– В чем дело? – встрепенулся Майло.

– Помимо рек крови, пролитых рано утром?

– Ой, – спохватился он, – порой я забываю, что ты гражданское лицо. Наверное, ты не будешь смотреть фотографии места преступления.

– Они смогут что-нибудь добавить?

– Мне – нет, но...

– Тогда показывай.

Майло достал из джипа большой пакет.

– Это копии – оригиналы подшиты к делу.

Качественные снимки, цветные, слишком яркие. Внутренность фургона, сфотографированная со всевозможных ракурсов. Элдон Мейт, в смерти такой трогательный и маленький. На его круглом белом лице застыло тупое, бессмысленное выражение – выражение человека, застигнутого врасплох. Такое было на лицах всех убитых, которых мне довелось видеть. Демократия угасания жизни.

Фотовспышка придала каплям крови зеленоватые края. Артериальные брызги напоминали плохую абстрактную живопись. От самодовольства Мейта не осталось и следа. Позади трупа виднелся «Гуманитрон». На фотографии хваленая машина превратилась в несколько изогнутых металлических пластин, изящных до тошноты, в целом напоминающих детенышей кобры. В верхней части были закреплены две стеклянные капельницы, также омытые кровью.

Какая же это отвратительная картина – человеческое тело, превращенное в падаль. Мне никак не удается к этому привыкнуть. Каждый раз, встречаясь с подобным, я страстно хочу поверить в бессмертную душу.

Вместе со снимками смерти были несколько фотографий фургона, сделанных с близкого расстояния и издалека. Сразу же бросался в глаза приклеенный к заднему стеклу ярлык фирмы проката. Никто даже не попытался замазать номерные знаки. Спереди «Форд», ничем не примечательный... Спереди.

– Любопытно.

– Что? – оживился Майло.

– Фургон въехал сюда задом, а не передом, что было бы гораздо проще.

Я протянул ему снимок. Майло молча посмотрел на него.

– Развернуться было весьма трудно, – продолжал я. – И я могу найти этому только одно объяснение: так проще спасаться бегством. Скорее всего, такое решение принял не убийца. Он знал, что фургон никуда не поедет. Хотя нельзя исключать вероятность того, что убийца опасался случайных свидетелей и позаботился о том, чтобы при необходимости быстро смыться... И все же я уверен: когда они приехали сюда, командовал парадом Мейт. По крайней мере, считал, что командует. Находился на месте водителя в буквальном и психологическом смыслах. Возможно, он заподозрил что-то неладное.

– Но это его не остановило.

– Быть может, Мейт отмахнулся от страхов, потому что тоже наслаждался, играя с опасностью. Мотели, фургоны ночью в глухих местах – все это говорит мне о том, что он был не прочь строить из себя шпиона.

Я вернул Майло остальные снимки, и он убрал их в конверт.

– Столько крови, – задумчиво произнес я. – Трудно поверить, что нигде не осталось ни одного отпечатка.

– Внутри фургона много гладких поверхностей. Коронер нашел несколько смазанных отпечатков – подобные завитки бывают на картинах художников, предпочитающих рисовать пальцем. Предположительно убийца работал в резиновых перчатках. На переднем сиденье мы обнаружили пустой пакет. О такой жертве, как Мейт, можно только мечтать. Он сам приготовил все для последнего пиршества.

Майло снова сверился с часами.

– Если убийца имел доступ к хирургическому набору, он также мог захватить губки – идеальное средство, чтобы вытирать следы. В фургоне обнаружены следы губок?

Он покачал головой.

– Что еще из медицинского оборудования вы нашли?

– Пустой шприц, тиопентал и хлорид калия, тампоны, смоченные спиртом, – здорово, правда? Собираясь проломить человеку череп, ты протираешь его спиртом, чтобы не допустить заражения крови?

– Так поступают в тюрьме Сан-Квентин во время казни. Вероятно, это позволяет чувствовать себя профессионалом, заботящимся о здоровье. Убийца хотел, чтобы все выглядело законным. Ну а саквояж, в котором все это лежало?

– Нет, ничего похожего.

– Никакой сумки?

– Ничего похожего.

– Какая-то сумка обязательно должна была быть, – сказал я. – Даже если все снаряжение принадлежало Мейту, не мог же он допустить, чтобы оно просто валялось на полу фургона. Да, кстати, Мейта лишили медицинской лицензии, но он по-прежнему воображал себя врачом, а врачи ходят с черными саквояжами. Даже если он был настолько жадным, что не хотел тратить деньги на настоящую кожу и пользовался бумажным пакетом, вы все равно должны были его найти. Почему убийца оставил «Гуманитрон» и все остальное, но забрал сумку?

– Пришил доктора и стащил его саквояж?

– Перенял его практику.

– Он хочет стать доктором Смертью?

– Резонное предположение, не так ли? Но, убив Мейта, не может же он просто заявить о себе во всеуслышание и приступить к исцелению неизлечимо больных. Впрочем, он мог что-то придумать.

Майло принялся яростно тереть лицо, словно моясь без воды.

– Еще одно мокрое дело?

– Пока что это лишь теория.

Взглянув на хмурое небо, Майло хлопнул конвертом с фотографиями по ляжке, задумчиво кусая губу.

– Продолжение. О, это было бы замечательно. Просто превосходно. И эта теория основывается только на том, что возможно была сумка, и возможно ее кто-то взял.

– Если ты считаешь, что я предложил глупость, забудь о ней.

– Черт побери, откуда мне знать, глупость это или нет? – Сунув конверт в карман пиджака, Майло достал блокнот и ткнул в него обгрызенным карандашом. Когда он захлопнул блокнот, я обратил внимание, что его обложка покрыта каракулями. – А может быть, сумка осталась и была отвезена в морг, но не попала в опись вещей.

– Ну да, – сказал я. – Именно так все и произошло.

– Чудесно. Ну, просто очень чудесно.

– Итак, – сказал я, подражая голосу комика У. Филдса, – с точки зрения теории на сегодня достаточно.

Смех Майло застал меня врасплох. Сперва мне показалось, что где-то рядом грозно залаял мастифф. Майло принялся обмахивать себя блокнотом. Прохладный затхлый воздух был совершенно неподвижен. Майло обливался потом.

– Прошу прощения за то, что набросился на тебя как голодный волк. Мне нужно выспаться.

Снова взгляд на часы.

– Кого-то ждешь? – спросил я.

– Ту парочку. Мистера Пола Ульриха и мисс Таню Стрэттон. Я разговаривал с ними на следующий день после убийства, но они мало что смогли рассказать. Были слишком потрясены – особенно девчонка. А ее дружок в основном был занят тем, что пытался ее успокоить. Учитывая то, что она увидела, трудно ее в чем-либо винить, но она показалась мне... слишком хрупкой. Как будто если надавить на нее посильнее, она сломается. Всю неделю я пытался устроить новую встречу. Бесконечные отговорки, извинения. Наконец дозвонился до них вчера вечером, предложил заглянуть к ним домой, а они ответили, что предпочли бы встретиться здесь. Мне это показалось весьма смелым. Хотя может быть они надеются на – не знаю, как там это называется, в общем, вышибить клин клином. – Майло усмехнулся. – Видишь, я не зря общался с тобой столько лет.

– Еще немного, и ты сможешь принимать больных.

– Когда люди делятся своими бедами со мной, их упекают за решетку.

– Когда должна приехать твоя парочка?

– Пятнадцать минут назад. Обещали заскочить по дороге на работу – оба работают в центре. – Он пнул ногой землю. – Наверное, струхнули. Не знаю, даже если они приедут, о чем их спрашивать? Но надо довести дело до конца, так? Ладно, каково твое мнение о Мейте? Кто он, благодетель или серийный убийца?

– Скорее всего, и то и другое, – сказал я. – Надменный, взирающий свысока на человечество – так что трудно поверить в искренность его альтруизма. Ничто не указывает на сострадательную душу. Как раз наоборот: вместо того чтобы лечить больных, он полжизни возился с бумагами. Так что врачом Мейт стал только тогда, когда начал помогать людям умирать. Готов поспорить, что основной движущей силой была жажда всеобщего внимания. С другой стороны, понятно, почему его защищают родные жертв, с которыми ты говорил. Он избавлял людей от страданий. Большинство из тех, кто нажал курок его машины смерти, терзались жесточайшими муками.

– Значит, ты оправдываешь поступки Мейта, даже если им двигали далеко не чистые мотивы?

– Я еще не решил, как к нему относиться, – сказал я.

– Ага. Майло принялся теребить бирюзовую заколку.

Я еще много чего мог сказать. Мне надоело носить все в себе. Но от саморазоблачения меня избавил шум двигателя. На этот раз машина ехала с востока, и Майло обернулся.

Темно-синий седан БМВ 300-й модели, возраст несколько лет. Внутри двое. Машина остановилась, опустилось стекло в водительской двери, и на нас посмотрел мужчина с пышными усами. Рядом с ним сидела молодая женщина, смотревшая прямо перед собой.

– А вот и наша парочка, – сказал Майло. – Наконец-то встретился хоть кто-то уважающий закон.

Глава 3

Майло махнул рукой, и усатый, вывернув руль, поставил свой БМВ рядом с «Севилем».

– Здесь можно, детектив?

– Где вам удобнее, – ответил Майло.

Мужчина неуютно улыбнулся.

– Боялся что-нибудь испортить.

– Ничего страшного, мистер Ульрих. Спасибо за то, что приехали.

Пол Ульрих заглушил двигатель. Они с женщиной вышли из машины. Он был среднего роста, крепкого телосложения. Возраст лет под сорок, ухоженный морской загар и толстый обгорелый нос. Коротко остриженные мягкие рыжеватые волосы казались просто пушком, через который просвечивал череп. По-видимому, всю энергию ращения волос Ульрих сосредоточил на своих шикарных усах, шириной во все лицо, разделенных на два рыжевато-красных крыла, напомаженных и лихо закрученных вверх, как у старинных гренадеров. Единственная вспышка оригинальности, резко контрастирующая с заурядным гардеробом, выбранным, судя по всему, с тем расчетом, чтобы не привлекать внимания в Центральном парке: угольно-черный костюм, строгая белая рубашка, синий галстук с серебряным люрексом, черные ботинки.

Ульрих взял женщину под руку, и они направились к нам. Она была гораздо моложе его, лет двадцати пяти – двадцати восьми, одного с ним роста, худенькая и узкоплечая. Ее неуверенная скованная походка выдавала, что мисс Стрэттон не дружит со спортом. Об этом же говорил цвет ее кожи: нездоровая бледность человека, проводящего все время в помещении. Молочная белизна казалась даже голубоватой, и на этом фоне Майло выглядел просто пышущим здоровьем. Темные, почти черные волосы, чуть вьющиеся, были острижены под мальчика. Ее глаза скрывали большие солнцезащитные очки. Поверх длинного коричневого платья был надет пиджак из голубого шелка. На ногах были босоножки без каблуков.

– Доброе утро, мисс Стрэттон, – сказал Майло.

Женщина неохотно протянула ему руку. Вблизи я рассмотрел, что щеки ее чуть тронуты румянами, а на потрескавшихся губах блестит бесцветная помада. Мисс Стрэттон повернулась ко мне.

– Это доктор Делавэр. Наш консультант-психолог.

– Да-да, – без всякого выражения произнесла она.

– Доктор, это наши свидетели: мисс Таня Стрэттон и мистер Пол Ульрих. Еще раз благодарю вас за то, что согласились приехать. Премного благодарен.

– Да что вы, какой вопрос, – сказал Ульрих, мельком взглянув на свою подругу. – Вот только не знаю, что мы сможем добавить к уже сказанному.

Глаза и половина лица Тани Стрэттон были скрыты очками. Ульрих начал было улыбаться, но остановился на полдороге. Усы распрямились.

Он пытается изобразить спокойствие после того, что им пришлось пережить. Ей все равно. Типичное различие между мужчиной и женщиной. Я попытался представить себе, что они испытали, заглянув в фургон.

Женщина поправила очки.

– Не могли бы мы быстрее покончить с этим?

– Разумеется, мэм, – заверил ее Майло. – Во время нашей предыдущей встречи вы не вспомнили ни о чем необычном, но иногда по прошествии некоторого времени люди...

– К сожалению, в нашем случае это не так, – оборвала его Таня Стрэттон. Она говорила тихо, в нос, по-калифорнийски растягивая слова.

– Вчера вечером мы заново все перебрали, так как готовились увидеться с вами. Увы, ничего.

Пожав плечами, она посмотрела вправо. На то самое место. Ульрих обнял ее за плечо. Таня не сопротивлялась, но и не стремилась в его объятия.

– Пока что наши фамилии не упоминались в прессе, – сказал Ульрих. – Надеюсь, это так и останется, не правда ли, детектив?

– Скорее всего, – подтвердил Майло.

– Но полной уверенности нет?

– Я не могу вам этого обещать, сэр. Сказать по-честному, в таком деле трудно загадывать что-либо наперед. Если мы поймаем того, кто это сделал, возможно, понадобятся ваши показания. Лично я не собираюсь вас впутывать. Для нашего департамента чем меньше мы обнародуем, тем лучше.

Ульрих прикоснулся к узкой полоске кожи между половинками усов.

– Это еще почему?

– Контроль за информацией, сэр.

– Понимаю... ну да, разумно.

Он снова посмотрел на Таню Стрэттон. Та, облизнув губы, сказала:

– По крайней мере, вы честно признались, что не сможете обеспечить нашу безопасность. Вам удалось узнать что-либо о том, кто это сделал?

– Пока ничего, мэм.

– Впрочем, если бы вы и узнали что-то, то все равно не сказали бы нам, верно?

Майло улыбнулся.

– Пятнадцать минут славы, – сказал Пол Ульрих. – Впервые эти слова произнес Энди Уорхол[2]2
  Американский художник и режиссер, видный представитель поп-арта.


[Закрыть], и что с ним случилось!

– А что? – спросил Майло.

– Лег в больницу на пустяковую операцию, а покинул ее вперед ногами.

Стрэттон, резко повернув голову, блеснула очками.

– Я только хотел сказать, дорогая, что от популярности дурно пахнет. Чем скорее это для нас закончится, тем лучше. Вспомни принцессу Ди – если уж о том зашла речь, вспомни доктора Мейта.

– Но мы-то не знаменитости, Пол.

– И это просто прекрасно, милая.

– Значит, мистер Ульрих, вы считаете, что популярность доктора Мейта имеет отношение к его смерти? – спросил Майло.

– Не знаю – хочу сказать, я в этом не специалист. Но ведь все говорит именно об этом, не так ли? Учитывая то, кем он был, такое предположение вполне логично. Конечно, мы его не узнали – он был в таком состоянии. – Ульрих покачал головой. – Ладно. А вы, когда допрашивали нас на прошлой неделе, даже не сказали, кто он такой. Мы узнали это только из программы новостей...

Рука Тани Стрэттон стиснула его бицепс.

– Вот, пожалуй, и все, – спохватился Ульрих. – Нам пора на работу.

– Да, кстати, а вы всегда совершаете прогулки перед тем, как отправиться на работу? – спросил Майло.

– Ну, четыре-пять раз в неделю, – ответила Стрэттон.

– Это помогает поддерживать здоровье, – добавил Ульрих.

Высвободив руку, Таня отвернулась.

– Мы оба встаем рано, – поспешил добавить он. – Рабочий день у нас длинный, так что если утром не набраться сил, до вечера не дотянуть.

Он сплел пальцы.

– Сюда часто поднимаетесь? – спросил Майло, указывая на грунтовую дорогу.

– Не очень, – ответила Стрэттон. – Это просто один из нескольких маршрутов. Если быть совсем точным, сюда мы приходим редко, только по воскресеньям. Довольно далеко, а еще нужно вернуться домой, принять душ, переодеться. В основном мы гуляем рядом с домом.

– Вы живете в Энчино, – уточнил Майло.

– Да, прямо вон за тем холмом, – подтвердил Ульрих. – В то утро мы встали раньше обычного, и я предложил Малхолланд, потому что здесь очень красиво.

Подойдя к Стрэттон, он снова обнял ее за плечо.

– Сколько точно было времени, когда вы сюда пришли – шесть часов? Пятнадцать минут седьмого?

– Тронулись из дома мы ровно в шесть, – сказала Стрэттон. – Здесь мы были минут в двадцать седьмого – быть может, чуть позже, пришлось еще поставить машину. Солнце уже поднялось. Вон над той вершиной.

Она указала на восток, на виднеющиеся за воротами горы.

– Мы хотели успеть застать хотя бы конец восхода солнца, – сказал Ульрих. – Пройдя туда, – он ткнул пальцем в ворота, – словно попадаешь в другой мир. Птицы, олени, бурундуки. Герцогиня буквально сходит с ума, потому что ее спускают с поводка. Ей уже десять лет, а резвится она будто щенок. И нюх замечательный; настоящая ищейка.

– Слишком замечательный, – скорчила лицо Стрэттон.

– Если бы Герцогиня не подбежала к фургону, – спросил Майло, – вы бы к нему подошли?

– Что вы имеете в виду? – сказала она.

– Вам ничего не бросилось в глаза? Было ли в нем что-либо подозрительное?

– Нет, – решительно ответила Таня. – Ничего.

– Должно быть, Герцогиня что-то учуяла, – сказал Ульрих. – У нее поразительное чутье. Она считает себя настоящей ищейкой.

– Она постоянно приносит мне разные подарки, – недовольно буркнула Стрэттон, – дохлых белок, птиц. А теперь вот это. Каждый раз меня едва не выворачивает. Извините, мне пора. Очень много работы.

– Чем вы занимаетесь? – спросил Майло.

– Я работаю секретарем вице-президента банка «Юнити» мистера Джеральда Ван-Армстрена.

Майло сверился с записями в блокноте.

– А вы, мистер Ульрих, занимаетесь финансовым планированием, так?

– Я финансовый консультант. У меня офис в Сенчури-сити. В основном, занимаюсь недвижимостью.

Развернувшись, Стрэттон рассеянно направилась к БМВ.

– Дорогая! – окликнул ее Ульрих, но она не обернулась. – Прошу прощения. Для нее это явилось большим потрясением. Она говорит, перед глазами у нее постоянно стоит та жуткая картина. Я надеялся, приезд сюда поможет, – но, судя по всему, идея была глупой. – Покачав головой, он посмотрел вслед уходящей Стрэттон. – Очень глупой.

Майло подошел к БМВ. Таня Стрэттон стояла, взявшись за ручку двери и уставившись вдаль. Майло ей что-то сказал, она, покачав головой, отвернулась, показывая нам свой профиль.

Покачавшись на каблуках, Ульрих шумно вздохнул. Несколько волосков усов, избежавших помады, колыхнулись в струе воздуха.

– Вы давно живете вместе? – спросил я.

– Ну... так. Таня очень впечатлительная.

Лицо Стрэттон, стоящей рядом с машиной, оставалось белой маской. Майло ей что-то говорил. Со стороны они напоминали двух актеров театра кабуки.

– Вы давно увлекаетесь пешими прогулками? – спросил я.

– Уже много лет. Всегда был дружен со спортом. Потребовалось какое-то время, чтобы увлечь Таню. Она... наверное, это станет концом. – Он оглянулся на БМВ. – Таня замечательная девчонка, только... только требует особого обращения. Знаете, а я кое-что вспомнил. Вчера вечером. Разве не странно? Рассказать вам, или дождаться детектива Стерджиса?

– Говорите мне.

Ульрих разгладил левую половину усов.

– Не хотел говорить при Тане. Ничего особенного, просто она считает, что любые наши слова впутают нас еще больше. Но я не знаю, как это может навредить. Я вспомнил, что видел еще одну машину. Стояла на обочине. С южной стороны. Мы проехали мимо нее, поднимаясь сюда. Она была там, в четверти мили отсюда. – Он указал на восток. – Наверное, это не имеет никакого значения, правда? Потому что когда мы поднялись к воротам, Мейт уже был давно мертв, ведь так? Так что зачем преступнику было оставаться тут?

– Какая машина? – спросил я.

– БМВ. Как у нас. Потому-то я и обратил на нее внимание. Темнее нашей. Черная. Или темно-серая.

– Модель та же?

– Не могу сказать. Я только запомнил глазастую решетку. Понимаю, это мало что дает, в наших краях полно «бэ-эм-вешек», да? Но я все же решил упомянуть о ней.

– На номер случайно не обратили внимание?

Он рассмеялся.

– Ну да, и запомнил лицо психопата, дремавшего за рулем. На самом деле это все, что я могу сказать: темная «бэ-эм-вешка». Я вспомнил о ней только потому, что детектив Стерджис, позвонив вчера вечером, попросил тщательно порыться в памяти. Ну, я и постарался. Я даже не могу утверждать, что она была темной. Быть может, просто серой или коричневой. Поразительно, что я вообще о ней вспомнил. После того, что мы увидели внутри фургона, было трудно думать о чем-то еще. Тот, кто так поступил с Мейтом, его очень ненавидел.

– Да, я вас понимаю, – согласился я. – В какое окно вы заглянули?

– Сначала в лобовое. Увидели кровь на сидениях, и я сказал: «черт!» Потом Герцогиня обежала фургон, мы пошли за ней. Вот тут нам и открылась полная картина.

Майло направился назад. Стрэттон села в машину.

– Нам надо поторапливаться, – сказал Ульрих. – Был рад с вами познакомиться, доктор Делавэр.

Он пружинистой походкой направился к БМВ, кивнув по дороге Майло, завел двигатель, сдал назад, развернулся и поехал вниз.

Я рассказал Майло о темном БМВ.

– Так, это уже что-то. – Помолчав, он невесело усмехнулся. – Хотя вряд ли. Ульрих прав. Зачем убийце было торчать здесь три или даже четыре часа? – Майло достал из кармана блокнот. – Ладно, с этим разобрались.

– А эта дамочка – дерганая, – заметил я.

– Ты ее винишь после того, что ей довелось увидеть? Почему? У тебя возникли какие-то мысли?

– Никаких. Но я понял, что ты имел в виду под словом «хрупкая». Что она тебе рассказала, пока вы были вдвоем?

– Это Пол предложил подняться сюда. Пол настаивает на прогулках. Была бы его воля, Пол жил бы на дереве. Судя по всему, к тому времени, как они нашли Мейта, их отношения были уже не ахти. И вряд ли случившееся добавило какой-то пикантности.

– Убийство в качестве средства, усиливающего половое влечение.

– Для кого-то это именно так... Теперь, узнав о втором БМВ, я могу начинать розыски... если повезет, выяснится, что машина принадлежит кому-то из местных, и все встанет на свои места. – Майло почесал ухо, словно уже предвкушая неприятную обязанность делать звонки. – Но сначала надо заняться главным. Нужно проследить, как мои юные помощники работают с родственниками потерпевших. А ты, если есть желание, можешь заняться прошлым Мейта.

– Ты хочешь, чтобы я проверил какие-то конкретные теории?

– Только одну, главную: кто-то ненавидел его настолько сильно, что зверски с ним расправился. Мало ли что? Быть может, что-то распространяется о Мейте в киберпространстве.

– Наш убийца очень осторожен. С чего ему привлекать к себе внимание?

– Выстрел с очень дальним прицелом, но вдруг мы попадем в цель? В прошлом году у нас было одно дело – отец изнасиловал и убил свою пятилетнюю дочь. Мы его подозревали, но не смогли найти никаких улик. И вдруг через полгода наш осел начинает хвалиться своим подвигом перед другим педофилом. Наше счастье, что мы следили за насильниками. Оператору подробности показались знакомыми, и он предупредил нас.

– Ты мне не рассказывал об этом деле.

– Алекс, я стараюсь по возможности не вносить грязь в твою жизнь. Если мне не требуется твоя помощь.

– Хорошо, сделаю все что смогу, – заверил его я.

Майло похлопал меня по плечу.

– Благодарю вас, сэр. Большие шишки вне себя оттого, что это скверное дело выскочило именно сейчас, когда кривая преступности поползла вниз. Они-то надеялись на хорошие показатели как раз теперь, перед тем, как будет решаться во-рос о финансировании нашей системы. Так что если у тебя будет какой-то результат, весьма вероятно, я смогу в самом ближайшем времени с тобой рассчитаться.

Я тяжело задышал, изображая служебную собаку.

– Замечательно, хозяин!

– Эй, разве наш департамент относился к тебе плохо?

– По-королевски щедро.

– По-королевски... А тут еще эта Герцогиня... Наверное, мне нужно было бы ее допросить. Впрочем, может быть, дело и до этого дойдет.