Текст книги "Как общаться с вдовцом"

– Помнишь смешное мороженое? – спрашиваю я.

Клэр кладет мне голову на плечо, утыкается лицом мне в шею и тихо плачет.

Глава 10
Как общаться с вдовцом
^{Дуг Паркер}

Теперь я практически не выхожу из дома – из-за обнаружившейся у меня растущей склонности к откровенным, спонтанным вспышкам неприкрытого, неподдельного страдания (эмоциональный синдром Туретта[16]16
  Синдром Туретта – психическое расстройство, при котором больной выкрикивает нецензурные слова, допускает социально неуместные или оскорбительные высказывания.


[Закрыть]), а еще потому, что я терпеть не могу, когда меня жалеет кто-то, кроме меня самого.

Единственный недостаток такого образа жизни в том, что мой дом – это минное поле, и я не могу предугадать, когда наступлю на скрытое до поры воспоминание о Хейли и мне оторвет ноги. Даже спустя все это время она до сих пор здесь. На ее тумбочке все еще лежит последняя книга, которую она читала, – какое-то дамское чтиво в розовой, как губная помада, обложке: роман об умничающих житрожопых толстухах и мужиках, которые им изменяют. Я беру книгу в руки и вижу, что на последней прочитанной странице Хейли нарисовала пучеглазого смешного человечка с длинными, подкрученными вверх усами и зловещими густыми бровями. Я улыбаюсь и чувствую, что по щекам у меня текут слезы.

У меня была жена. Ее звали Хейли. Ее больше нет. Как и меня.

В ванной на ручке двери до сих пор висит ее красный лифчик. Она явно намеревалась бросить его в корзину с грязным бельем, но так и не собралась. Этому она научилась у меня – дать обычной работе по дому настояться, не делать ничего, пока не придет время.

Я слоняюсь по нашей спальне, словно привидение, изо всех сил стараясь не потревожить случайные доказательства ее существования – книгу, лифчик, расческу с клочками светлых волос, духи и косметику, разбросанные у раковины, след от запотевшего стакана с водой, который она поставила на туалетный столик, шелковую блузку, висящую на стуле рядом с ее половиной кровати (она в последний момент решила не брать эту блузку с собой), потертого мягкого слоника по кличке Базука, которого Хейли с раннего детства засовывала между подушкой и изголовьем кровати. Когда она умерла, я какое-то время даже не менял постельное белье, потому что оно пахло ею. Потом оно перестало пахнуть ею, а спустя еще несколько недель нестерпимо завоняло. И это прекрасная метафора для скорби, как и тысячи других, которые приходят мне в голову каждый день. Если отчаянно хвататься за каждое воспоминание, то они изнашиваются и протухают, как белье на моей постели.

Но менять белье было все-таки больно – словно это был еще один способ оттеснить Хейли в прошлое, еще один шаг к неизбежному расставанию. Я не мог заставить себя прибрать в доме, потому что каждая мелочь, которую я убирал или чистил, – еще один след Хейли, который я сотру бесповоротно. Мне хочется расставить столбики и натянуть красные бархатные веревки, как в исторических особняках, чтобы туристы не растащили прошлое по винтику, потому что мы все такие – нам только дай.

Когда мы в седьмом классе ездили в Филадельфию, я на спор тихонько слинял по не огороженным веревками лестницам в доме Бенджамина Франклина. Я решил, что займу прочное место в истории, если помочусь в туалете старого Бена. Меня поймали и мгновенно выперли из особняка, так что остаток дня я был обречен просидеть в автобусе. Хотя водитель был что надо. Он купил мне гамбургеров в “Макдоналдсе” и дал полистать обширную коллекцию “Плейбоев”, которую держал в коробке под сиденьем. С тех пор колокол свободы навеки связан в моем сознании со сложенными бантиком губами и конусообразными, раскрашенными из пульверизатора грудями апрельской “девушки месяца”. Ее звали Жанель, она увлекалась скалолазанием и водными видами спорта, ей нравились мужчины, не боящиеся трудностей. В общем, я это к тому, что некоторые вещи нужно огораживать веревкой.

Но как бы ни был плох наш дом, я редко его покидаю. Потому что боль – моя последняя связь с Хейли. Я кутаюсь в свою боль, словно в одеяло – как мазохист, как девочка-подросток, бритвой вырезающая неровные строчки на внутренней поверхности бедра: я причиняю себе боль просто потому, что хочу хоть что-то чувствовать. Я не готов к тому, чтобы время исцелило мою рану, но понимаю, что бессилен его остановить. И понимание этого заставляет меня все упорнее цепляться за боль, хвататься за эту трагедию, пока она не утратила свежести. Так что время от времени я, как собака, расчесываю болячки, отчаянно пытаясь выжать хоть несколько капель крови из открытых ран, но все равно знаю, что в один прекрасный день сковырну болячку, а под ней не окажется крови – только новая нежно-розовая кожица. Когда это наконец случится, когда время неизбежно возьмет свое, я пойму, что Хейли ушла навсегда.

И я знаю, что когда-нибудь встречу кого-то еще. Она будет умной, красивой и по-своему несчастной, мы поймем и полюбим друг друга, и будем испытывать чувство вины за свое счастье, и я стану немножко портить наши отношения, когда все будет уж слишком хорошо. Она будет терпелива со мной, а когда я стану совсем невыносим, мы будем бурно ссориться, чтобы отвести душу, а потом, наверно, в слезах предъявим друг другу ультиматум и заключим перемирие. Я все еще буду чувствовать себя виноватым, но постепенно это пройдет, и со временем образ Хейли будет расплываться, уходить все дальше в прошлое, пока она не станет всего лишь сноской в истории моей жизни. Однажды я, постаревший, расскажу своим детям, что когда-то был женат, еще до того, как встретил их маму, но та женщина умерла. Для них Хейли будет уже не человеком, а мелкой неосязаемой отметкой в биографии, печальным происшествием, которое случилось с их отцом на пути к счастливому будущему. И, что даже хуже, быть может, я сам буду так к этому относиться.

И не надо мне рассказывать, что так оно и будет, что это неизбежно. Я не обманываю себя. Но если это и правда, сегодня я не готов взглянуть ей в глаза. Иногда единственная правда, которую люди могут вынести, – та, с которой они проснулись утром. А сегодня утром я, как всегда, проснулся с болью. Поэтому, пожалуйста, не лезьте в это.

Глава 11

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Как общаться с вдовцом

Ты звезда! Ребята из “М” говорят, что твоя последняя колонка побила рекорд по письмам читателей – рекорд, который она же и установила месяц назад. Я переслал тебе еще один мешок писем, которые ты не станешь читать. Журнал пересылает запросы от лент новостей и ток-шоу, жаждущих взять у тебя интервью. Я веду переговоры о продаже материала в наши и зарубежные СМИ. Звонили с Эн-би-си, о тебе хотят рассказать в одной из рубрик программы “Сегодня”. Если все будет по-моему, то у тебя будет брать интервью Мэтт Лауэр. Он серьезный ведущий, а не просто диктор. А еще забрасывали крючок люди Опры[17]17
  Опра Уинфри, популярная американская ведущая и актриса.


[Закрыть] (!!!). А еще, и это важно, я говорил с людьми из издательств; несколько крупных издательских домов очень интересуются. Дело пахнет мемуарами! Тебе нужно лишь написать заявку. Мы так этого ждали! Нам надо поговорить. Я звонил тебе несколько раз и оставил примерно тридцать сообщений на автоответчике. Что происходит? Электронная почта – это варварство.

К

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Спасибо, не надо

Извини, что так получилось с телефоном, Кайл.

Технические проблемы. Мне неохота общаться с Мэттом Лауэром и Опрой. Я рад, что колонка пользуется успехом, но я тебе уже говорил, что мне не хочется стать мальчиком с плаката для юных вдовцов.

Д

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Не будь идиотом!!!

Сколько раз ты плакался мне, что приходится писать одну и ту же бессмысленную задроченную галиматью о самовлюбленных и пустых кинозвездах. В старших классах она была неуклюжей и неловкой. Он хочет только сниматься в кино и не ведется на всю эту чепуху со славой. Никому до этого нет дела! И вот наконец ты пишешь о чем-то стоящем, и твоя писанина взбудоражила всю страну. Ты напал на золотую жилу и просто обязан вычерпать ее до конца. Берни из “М” обмолвился, что журнал купит эксклюзивные производные издательские права на отрывки из книги. Они тебе заплатят за рекламу твоей же книги! Черт подери, Дуг, это же верный шанс сорвать большой куш! Это лучшее, что было в твоей жизни!

К

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Отвали, Кайл

Я знаю, ты гордишься тем, что ты моральный урод, но неужто ты и правда думаешь, что смерть моей жены – это лучшее, что было в моей жизни? Даже такое самовлюбленное чудовище, как ты, не может быть настолько бессердечным и тупым.

Д

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Успокойся, черт подери!

Во-первых, мы в Америке, и я могу быть настолько бессердечным и тупым, насколько мне это заблагорассудится. Во-вторых, я имел в виду не смерть Хейли, а то, что ты об этом пишешь. Когда ты начал писать колонку Вдовца, в “М” эта перемена никого особенно не обрадовала, но мне ценой невероятных усилий удалось уговорить Берни оставить все как есть – в основном потому, что я знал: чем скорее ты оправишься от горя, тем быстрее вернешься к белиберде о старлетках. Оказалось, колонка Вдовца пошла у тебя лучше, и теперь твоя писанина находит отклик у читателя. Это где-то 300 тысяч готовых потенциальных покупателей твоей книги, и поэтому ты – заветная мечта любого издателя. Теперь все знают, кто ты такой. А если ты продолжаешь цепляться за заблуждение, будто как-то наживаешься на гибели Хейли, – на здоровье, но давай назовем вещи своими именами: это Боязнь Успеха. И ты, друг мой, заболел этим задолго до того, как потерял жену.

К

P. S. За психологическую консультацию денег не беру.

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Может, и так, но…

Прав ты или нет – вопрос спорный. Для тех, кто ведет счет, я всего лишь преодолел годовую отметку. Кстати, как долго можно по закону писать о таких вещах?

В какой-то момент надо двигаться дальше, по крайней мере внешне, правда? А это значит, что хватит горевать. А в моем случае это значит, что хватит об этом писать. Так что зовите кинозвезд…

Д

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Забавно, что ты об этом заговорил…

Вообще-то это здорово, потому что я думал, мы немного разовьем тему и ты начнешь писать о возвращении к нормальной жизни, понимаешь? Я имею в виду, это отличный, берущий за душу материал. Все, что тебе снова придется пережить спустя столько лет. Первое свидание, первый секс, первая девушка… Словно заново родился. Ты напишешь об этом так же остроумно и трогательно, а я обеспечу тебе выгодный контракт на две книги с крупным издательством. Давай, Дуг, ты же знаешь, это будет шикарно!

К

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Ты жалкая пародия на человека Извини, Кайл. В следующем месяце я напишу последнюю колонку Вдовца и вернусь к Голливуду.

Д

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: И еще кое-что, о чем ты должен знать Ты, похоже, не читаешь журнал. В твое отсутствие голливудскую тему отдали Краузе. Поэтому, если ты хочешь оставить за собой колонку, тебе придется писать о чем-нибудь новеньком. Ты выпал из игры на год. Как, по-твоему, они должны были поступить?

К

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Краузе – идиот

Это точно.

Д

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Это идиотское занятие

Ну так что, мы на это подпишемся? Надо ковать железо, пока горячо.

К

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Нет

Д

от кого: [email protected]

кому: [email protected]

дата: 13.09.2006, среда

тема: Ты меня достал!

Отлично. Я дам тебе несколько недель на размышление.

К

Глава 12

Когда едешь по Нью-Рэдфорду на север, буквально чувствуешь, как стоимость недвижимости поднимается, словно река в паводок. Участки в тысячу квадратных метров сменяются участками в две тысячи, а потом и в десять тысяч квадратных метров; дома становятся все больше и больше, отодвигаются все дальше вглубь участка; минивэны и японские седаны уступают место мощным внедорожникам и немецким автомобилям класса “люкс”; дороги становятся шире, и вдоль них растут высокие деревья. А потом через ворота из белого кирпича въезжаешь в Форест-Хайтс, перескакивая еще несколько уровней дохода; здесь, среди высшего налогового класса, в солидном колониального стиля особняке, живут Стэн и Эва Паркер. Я твердо решил не ходить на этот ужин, но за два дня, что Клэр живет со мной, старые модели поведения вошли в силу, и Клэр снова стала верховодить.

Клэр сворачивает на дорожку к дому, словно это улица, гонит по ней, не сбрасывая скорости и тормозит в нескольких сантиметрах от заднего крыла “ауди” нашей матери. На заднем сиденье Расс, который поехал с нами, потому что это все равно лучше очередного вечера в компании Джима и Энджи. Он с шумом выдыхает и произносит: “Черт”. В том, что касается ругательств, Расс настоящий лингвист: у него слово может значить все что угодно. Сейчас он произнес “черт” с облегчением, потому что Клэр нас не угробила и изматывающая езда закончилась.

– Если тебе не нравится, как я вожу, езжай домой на автобусе, – подкалывает Клэр и, обернувшись, треплет Расса по голове.

– Как будто здесь ходят автобусы, – ворчит он, отталкивая ее руку. В его тоне слышится сложная подростковая смесь зависти и презрения.

– А на чем, по-твоему, сюда прислуга добирается? – ерничает Клэр.

– Смотрите, – говорит Расс, показывая за окно, – это разве не ваш отец?

На лужайке перед домом отец бросает об стенку бейсбольный мяч и ловит его моей старой потертой бейсбольной рукавицей. Из одежды на нем лишь небесно-голубые шорты до колен, белые найковские кроссовки и черные носки. В лучах освещающего его сзади предзакатного солнца он похож на привидение. Отец сильно закручивает мяч, как питчер из высшей лиги. Когда он бросает, его вялые, обвисшие мускулы трясутся, словно желе, седые волосы прилипли к потному лбу. На переднем плане мельтешит Руди, который исполняет при отце обязанности сиделки, и с халатом в руках, из последних сил пытается заставить своего подопечного вернуться в дом и одеться.

– Пожалуйста, доктор Паркер, это не смешно.

– Привет, пап.

Отец видит меня, и его лицо проясняется, улыбаясь во весь рот, он неуклюже подходит ко мне, а Руди, который, судя по его виду, вот-вот свалится без сил, гонится за отцом, держа перед собой халат.

– Доктор Паркер, прошу вас, наденьте халат!

Руди примерно моего возраста; тощий, лысый, вечно чем-то обеспокоенный, он не справляется с моим могучим отцом, который тяжелее его на добрые тридцать килограмм: отец отталкивает его, как слон, хвостом бьющий мух.

Отец бросает рукавицу на траву и крепко обнимает меня – он никогда так не делал до того, как его хватил удар. Он пахнет потом и травой; я чувствую ладонью его шершавую волосатую спину.

– Дуг, – произносит отец, сжимая меня так сильно, что у меня перехватывает дыхание, – что ты тут делаешь?

Теперь он всегда встречает меня этими словами – неподдельное любопытство, остроумно маскирующееся под приветствие, потому что отец зачастую понятия не имеет, что происходит и какой сейчас год. Иногда кажется, что он все понимает, потом он опять решает, что я еще ребенок и вернулся после школы домой. Два года назад мать нашла отца в душе: он мокрой бессильной тушей лежал на полу без сознания. Три дня он был в коме, потом очнулся, здоровый и полный сил, но в мозгах у него что-то перемкнуло: он разучился сдерживать свои порывы и желания и стал вести себя как восьмилетний ребенок. Доктора назвали это РМК, что, оказывается, расшифровывалось как “расстройство мозгового кровообращения” – умные слова, за которыми скрывалось лишь то, что они бессильны что-либо сделать. Периоды ясного сознания сменяются у отца помрачением рассудка, но даже в лучшие дни он толком ничего не понимает. Он всегда в поисках контекста.

В этом есть свои положительные стороны: теперь он меня всегда обнимает. Наверно, чтобы он начал меня любить, у него должны были отказать мозги. Когда я не в себе или под мухой, мне кажется, что это честная сделка, но ведь не я гордо разгуливаю по лужайке у него перед домом в шортах с расстегнутой ширинкой.

Он отстраняется, не убирая рук с моих плеч. Интересно, сколько, по его мнению, мне сегодня лет?

– А где Хейли? – спрашивает он.

Вопрос отпадает сам собой. Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, как мое лицо мгновенно исказила жгучая боль. В мире, где он проснулся сегодня утром, он любит меня, а Хейли еще жива. Мне кажется, будто я стою на улице под дождем, заглядываю в окно и мечтаю оказаться внутри, чтобы отогреть свое продрогшеее до последней косточки тело у очага его сумасшествия.

– Она скоро придет, – отвечаю я.

– Привет, папочка, – мгновенно вмешивается Клэр, подходит и обнимает его.

– Привет, милая, а ты что здесь делаешь?

– Приехала повидать Дебби, – поясняет Клэр. – Ты же знаешь, она скоро выходит замуж.

Его лицо выражает недоумение, отец хмурится. Его лоб бороздят глубокие морщины: он пытается что-то вспомнить, но воспоминание теряется в хаосе мыслей, бушующих в его голове.

– Мазл тов[18]18
  На иврите и на идише – пожелание счастья.


[Закрыть], – произносит он, печально глядя себе под ноги.

– Ему и правда надо пойти принять душ, – вмешивается Руди.

Отец качает головой.

– Кто это? – интересуется он, оценивающе глядя на Расса, который робко стоит в сторонке.

– Это Расс, – поясняю я. – Помнишь Расса, сына Хейли?

– Ну конечно, помню, – отвечает отец, подходит к Рассу и обнимает его. На изумленном лице Расса отражается борьба чувств, словно он не знает, остаться ему или сбежать: отец крепко стиснул его в потных объятьях, но парень сохраняет хладнокровие и даже похлопывает отца кулаком по спине – в духе трущоб.

– Привет, доктор Паркер.

Отец отступает на шаг и оглядывает Расса с головы до ног.

– Ты уже совсем взрослый. Расс, ты играешь в бейсбол?

– Иногда.

Отец бросает ему мяч.

– Будешь питчером.

Расс ухмыляется и поднимает с земли рукавицу.

– Бейте, – говорит он.

– Мне кажется, это не лучшая мысль, – протестует Руди.

– Верно подмечено, Руди, – весело соглашается отец и бежит за стоящей у стены бейсбольной битой.

– Доктор Паркер, пора одеваться к обеду. А вы еще даже не приняли душ.

– Отвали, Руди, – произносит отец, закручивая биту и приседая, как бэттер.

– Да, Руди, – повторяет Клэр, ухмыляясь. – Отвали.

Отец смотрит на нее.

– Не могла бы ты считать болы и страйки?

Клэр подходит к нему, целует его в плечо.

– Я просто создана для этого.

Мать на своем кухонном посту: она сидит на высоком табурете у стола посередине кухни, около нее полупустая бутылка красного вина – очень надеюсь, что первая. Она обсуждает с Дебби различные свадебные тонкости, время от времени что-то в приказном тоне рявкая Порции, служанке, которая хлопочет над лондонским жарким. Разделочный стол накрыт, словно для фотографии в “Бон аппети”: великолепные салаты, как на картинке, гарниры, заливная курица по-корнуэльски, панированная телятина и лондонское жаркое, которое Порция пытается впихнуть в серебряное сервировочное блюдо. Может, мои родители и ведут себя, словно в детстве потерялись в Гринвиче и выросли в семье белых англосаксов-протестантов, но когда речь идет о приготовлении пищи, мы снова становимся избранным народом.

– Дуглас, – произносит мать, ставя бокал с вином на мраморную столешницу. – Дорогой.

Она наклоняется и целует воздух где-то рядом с моим лицом, стараясь не смазать многочисленные слои помады, покрывающей ее губы, словно краска-герметик.

– Привет, Пух, – говорю я, целуя Дебби в щеку.

Она, как всегда, безупречно выглядит: к обеду надела короткую черную юбку и бирюзовый свитер и уложила волосы в высокую прическу. Дебби чертовски красива, как точеная статуэтка, но лучше бы она иногда ходила с распущенными волосами и выглядела не столь безупречно, не так, будто забыла выдохнуть и вот-вот на что-то обидится.

– Ты пришел, – сказала она.

– А с чего ты взяла, что я не приду?

– Потому что ты меня ненавидишь.

– Ненависть – слишком громкое слово.

Она ухмыляется.

– Иди к черту.

– Не выражайся, Дебора, – строго произносит мать. – Ради всего святого, ты выходишь замуж. Постарайся хотя бы разговаривать как леди.

– Какая ты тощая, – говорю я.

Дебби всегда была худой, почти анорексичной, и мать ее в этом радостно поддерживала.

– Нужно влезть в платье.

– Она выглядит великолепно! – резко прерывает меня мать. – Ради бога, Порция, украсить грудинку не значит погрести ее заживо.

Мать поворачивается ко мне:

– Как дела, Дуглас?

– Все так же.

– Я не смогла до тебя дозвониться и очень волновалась.

– Я в порядке.

Она смотрит на меня поверх бокала, и в ее взгляде явственно читается: “Тебе меня не одурачить”. Всякий раз, как я думаю о матери, я представляю ее большие проницательные глаза, глядящие на меня поверх бокала с вином, словно они существуют отдельно от тела.

– Ты привез Расселла?

– Он во дворе играет с папой в бейсбол.

Она кивает и отворачивается.

– Как папа? – интересуюсь я.

Мать мрачнеет и машет рукой.

– Каждый день приключение. Он снова открыл для себя секс.

– Мама!

– Теперь ему все время хочется. Странно, что я вообще могу ходить.

– Черт возьми!

– Не выражайся, – рассеянно произносит мать, дважды щелкнув пальцами. – На днях отец полчаса гонялся за мной по всему дому, пока Руди не сумел его усмирить.

– Как Руди это удается? – спрашиваю я.

– На это ушло еще две недели. – Мать подлила себе вина, хотя ее бокал был наполовину полон. Она вздыхает – глубоко, театрально, как в фильме, получившем “Оскара”. – Я очень люблю Стэна. Но он меня просто замучил.

– Кстати сказать, – произносит Дебби, поворачиваясь ко мне. – Я вот что подумала. Ты не хотел бы сам выдать меня замуж?

– Мы пытались много лет, Пух. Никто тебя не брал.

– Я серьезно, – настаивает она.

– Это должен сделать папа.

– Папа сошел с ума, если ты не заметил.

– Он всего лишь немного не в себе. Он отлично справится.

– Я не хочу рисковать.

– Будь что будет, Деб. Если он слегка ошибется, все поймут.

– И это говорит человек, который год не показывал носа из дому, – произносит Дебби, раздраженно качая головой.

– Чего ты хочешь, Дебби?

– Ничего, Дуг. Я ничего не хочу.

Мать нервно ставит бокал на стол, предчувствуя взрыв, но тут очень кстати появляется Клэр.

– Привет, мам, – говорит она, одновременно целуя мать в щеку и забирая у нее бокал.

– Где Стивен? – спрашивает мать.

– Ему пришлось поехать в командировку.

– Очень жаль.

– Ничего, как-нибудь переживет.

Клэр делает глубокий глоток вина, чего ей не следовало бы в ее положении, и я смотрю на нее, чтобы ей об этом напомнить; она демонстративно поднимает брови, давая мне понять, чтобы я отвалил.

– Привет, Пух, – говорит она.

– Не могли бы вы оба не называть меня так? – тихо произносит Дебби.

– Ага, – Клэр сочувственно кивает. – Но это вряд ли. Я права, Дуг?

– Забавно, но я думал, что пора бы перестать тебя так называть, а потом ты злобно заметила, что я не выхожу из дома…

– Единогласно, – весело резюмирует Клэр. – Как идут приготовления к свадьбе?

– Она не хочет, чтобы папа вел ее под хупу.

– Почему, черт возьми?

– Клэр! – выкрикивает мать, щелкая пальцами. Когда ситуация того требует, мать может ругаться, как матрос, но она терпеть не может, когда ругаются ее дети, потому что тогда она чувствует себя старой.

– Боже! – восклицает Дебби. – Ты что, не видела папу? Он бегает полуголым по двору.

– Это твой отец.

– Отвали, Клэр!

Если мать будет щелкать быстрее, у нее загорятся пальцы.

Мы с сестрами мгновенно и единодушно набрасываемся друг на друга. Щелчки матери безнадежно от нас отстали, и она утихомиривает нас, ударив кулаком по столу так сильно, что дребезжат детали люстры.

– Ребенком ты была очень некрасива, Дебора, – говорит мать.

– Что?

– Это правда, – продолжает мать, откидываясь назад и закрывая глаза. – Ты была похожа на тролля. Маленького смуглого тролля. Я стеснялась с тобой гулять. Но отец тебя обожал. Он считал, что ты самая красивая девочка на свете. Он не мог дождаться, пока ты проснешься, и тогда он брал тебя из кроватки на руки и пел тебе песенки. Он показывал тебя всем, словно ты драгоценность из королевской казны. Ему было неважно, как ты выглядишь. Ты была его маленькой красавицей-дочуркой.

Мы дружно таращимся на мать. Она никогда не рассказывала нам об этом, и очень может быть, что она это только что придумала – скорее всего, так оно и есть. Она никогда не чуралась импровизаций, если роль от этого выигрывала.

Мать открывает глаза и сверлит Дебби суровым взглядом:

– Может, он и болен, но это все тот же папа, который любовался маленькой уродиной и видел в ней красавицу-дочку, и именно он выдаст тебя замуж.

Дебби смотрит на мать, покраснев от гнева.

– Вы все чокнутые, – говорит она.

– Мы твоя семья, дорогая. Смирись с этим.

– Это не семья, а паноптикум!

– Ладно тебе, Пух, – тихо говорю я. – Это наш папа. Что может случиться плохого?

И в этот момент в окно влетает бейсбольный мяч. Порция визжит и бросается на пол, Клэр роняет бокал, и он разбивается об импортную плитку кухонного пола, а осколки оконного стекла разлетаются точнехонько на блюда, выставленные на столе. Слышно, как снаружи истерически верещит Руди, и мгновение спустя в окне появляется потное лицо отца.

– Вы там в порядке? – спрашивает он, слегка запыхавшись.

– Все в порядке, пап, – потрясенно отвечает Клэр.

Порция встает на ноги и отряхивается, тихонько поминая Деву Марию.

Рядом с отцом у окна появляется Расс; он выглядит виновато и взволнованно.

– Черт, – произносит он.

Взгляд отца останавливается на бейсбольном мяче, угнездившемся посередине тарелки с салатом из канадского риса; отец переводит взгляд на меня.

– Дуг, поможешь?

Я достаю мяч из салата, стряхиваю рисинки и бросаю его в окно. Отец ловит мяч рукавицей и улыбается мне.

– Парень неплохо бьет, – говорит он радостно и исчезает во дворе.

Мне кажется, в обычной семье в такой момент невеста должна была бы расплакаться из-за того, что праздник испорчен, а мать невесты бросилась бы ее успокаивать и уверять, что все будет хорошо. Но, может, я ошибаюсь. Я мало что знаю об обычных семьях. Я сужу по тому, что видел по телевизору.

– Боже всемогущий, – шумно выдыхает мать и отпивает вина прямо из бутылки. – Он не успокоится, пока меня не прикончит.

Мать лезет в большую модную сумку, которая лежит рядом с ней на табурете, и шарит в ней, пока не находит свой верный пузырек с “вилами”.

– Оставь, – говорит она Порции, которая изучает блюда, обдумывая, что можно спасти. – Выброси все.

Мать глотает желтую пилюлю и запивает ее вином из бутылки.

– Мы не будем подавать на стол блюда с осколками стекла. Здесь не тюрьма.

Дебби же времени даром не теряет. Она выхватывает мобильный, словно шестизарядный пистолет, и поворачивается к нам спиной.

– Майк, привет, это я… нет, обычный день в психушке. Послушай, у нас изменились планы. Папа слегка испортил ужин… Да. Нет, он играл в бейсбол, не спрашивай… Да. Тебе, наверно, лучше их подготовить… Майк, вот сейчас не начинай, ладно? Устроим импровизацию. Просто закажи места в “Сёрф-клубе”. Да. На полвосьмого. Позвони, когда тебе подтвердят заказ… Ладно… Я тоже. Буду ждать твоего звонка.

Она с силой захлопывает крышку телефона и поворачивается к нам.

– Проблема решена, – говорит она с деланной самодовольной улыбкой.

– Так вот за что они платят тебе такие бабки, – замечает Клэр.

– Последний раз, когда мы были в “Сёрф-клубе”, я отравилась, – добавляет мать.

– Мам, – произносит Дебби угрожающе тихим голосом, похожим на звук отдаленного грома.

Мать пожимает плечами.

– Я просто сказала. Я всю ночь не выходила из туалета. Из меня просто какой-то Ниагарский водопад лил, причем из обеих дырок.

– Черт возьми, мама! – встреваю я.

– Иногда даже одновременно, – договаривает мать, погружаясь в задумчивость.

– Нам надо было просто сбежать, – мрачно резюмирует Дебби, рухнув на стул. – Уехать в Вегас, чтобы нас поженил какой-нибудь двойник Элвиса.

– Не бойся, Пух, – успокаиваю ее я. – Если так будет продолжаться, то к свадьбе все уже устанут дурить.

Дебби угрюмо на меня смотрит.

– Это еще цветочки, – говорит она.

Тут мне становится ее почти жаль. Но потом я снова думаю, что это послужит ей хорошим уроком за секс у меня на шиве, и чувствую, как мною овладевает горькая обида.

– Пойду помогу папе одеться, – бросаю я. Мне вдруг хочется сбежать подальше от своей младшей сестры.

– Я помогу тебе ему помогать, – присоединяется ко мне Клэр, по пути ущипнув Дебби за щеку.

– Удивительно ли, что нам так чертовски не везет? – шепчет она мне еле слышно.

– Не заказывайте рыбу, – кричит нам вслед мать. – Ну, вы меня поняли.