Текст книги "Краткая история. Монголы"

Каракитаи (кара-кидани), как их называли, оставались буддистами, но правили мусульманскими подданными справедливо и беспристрастно. За это они пользовались уважением, а иногда и поддержкой со стороны не только местных вождей, багдадского халифа, но и интеллигенции и культурной элиты того времени, включая авторов чрезвычайно влиятельного труда «Княжеское зерцало»[114]114
  Известно довольно много исламских трудов в этом крайне популярном как на средневековом Востоке, так и на христианском Западе жанре.


[Закрыть]. Каракитаев приветствовали в роли «могучей стены»[115]115
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 243, 250.


[Закрыть] [3] против орд неверных, угрожавших восточным границам Дар аль-ислама. Их активно поддерживал халиф ан-Насир (прав. 1180–1225), в том числе с целью подорвать могущество своего врага хорезмшаха. Кое-где ходили слухи о том, что халиф и к Чингисхану обращался за помощью против ненавистного хорезмшаха, создавшего в своих владениях конкурирующий халифат [4].

Угэдэй (1186–1241, прав. с 1229)

Хотя каракитаи почти стали неотъемлемой частью средневекового мусульманского мира, гурханы[116]116
  Каракитайские владыки.


[Закрыть] не забывали ни о своих корнях, ни о желании вернуться домой, в Северный Китай. Когда их двор в поисках убежища посетила благородная особа найманского князя Кучлука, традиции степного гостеприимства не были забыты. Кучлук удостоился царского приема и в итоге получил в жены киданьскую принцессу. Опыт сперва позволил ему стать военным советником, с разрешением объединить свои найманские войска в элитное подразделение[117]117
  См.: Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 41.


[Закрыть]. Но истинные намерения Кучлука раскрылись довольно скоро, когда, воспользовавшись военной помощью хорезмшаха, он взял под контроль земли бывшего домена гурханов. Для мусульманских подданных это означало не просто смену руководства, но настоящий конец света:

[Кучлук] заставил ее жителей отречься от веры Мухаммеда, предоставив им выбор: либо принять христианство или идолопоклонство, либо надеть китайские[118]118
  То есть киданьские. – Прим. перев.


[Закрыть] одежды[119]119
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 41.


[Закрыть].

Смолкли муэдзины, школы были закрыты и разрушены, и, наконец, имамов согнали на равнину за пределами города для встречи с найманским князем. Когда имам Хотана был прилюдно распят на воротах собственного медресе в наказание за победу в важном богословском споре, который публично организовал новый правитель Кучлук, мусульмане в отчаянии обратились к единственному оставшемуся у них ресурсу – молитве. Но, как объясняет Джувейни, «стрела молитвы поразила цель ответа и согласия», и «Всевышний, дабы стереть с лица земли зло, которым был Кучлук, вскоре послал против него монгольскую армию»[120]120
  Там же. С. 43, 48.


[Закрыть]. Для Джувейни все было ясно. Высвободив мощь армии Чингисидов, Аллах преследовал двоякую цель: вначале он хотел спасти верных мусульман Туркестана, избавив их от угнетателя, Кучлук-хана, а затем – уничтожить хорезмшаха и раскрыть его истинную сущность как союзника еретиков и неверных, в том числе алавитского халифа-самозванца[121]121
  Единственным «еретическим» халифатом в то время был берберский халифат Альмохадов (1121–1269), если не считать совершенно эфемерного шиитского халифа, поставленного хорезмшахом Мухаммедом в пику багдадскому владыке ок. 1215–1217 гг. Власти он никакой не имел, и сведений о нем также совсем немного.


[Закрыть] и злодея Кучлука.

КАРАКИТАИ

Каракитаи (черные кидани) были потомками киданей, полукочевых тюркомонголов, которые бежали на запад из Маньчжурии в 20-е годы XII века после поражения от чжурчжэней. Хотя множество киданей осталось в Северном Китае, с неохотой служа новым хозяевам – чжурчжэням, основная часть переселилась на запад, в Туркестан, под руководством Елюй Даши (ум. 1142). В 1141 году, после победы над последним Великим Сельджуком – султаном Санджаром в исторической битве в Катванской долине, они создали государство на территории Мавераннахра и Туркестана [6]. Именно это поражение мусульман-сельджуков породило рассказы о христианском короле пресвитере Иоанне, который якобы отозвался на призыв крестоносцев, находившихся в затруднительном положении в Святой земле.

Каракитаи практиковали религиозную терпимость, присущую евразийским степным сообществам. Христиане, буддисты, манихеи и мусульмане гармонично сосуществовали под крылом их децентрализованной власти. Государство каракитаев принимали и признавали не только их мусульманские подданные, но и, что немаловажно, большая часть мусульманского мира, включая халифа ан-Насира в Багдаде. Исламский мир воспринимал их как «могучую стену» против варваров на севере и востоке. Мусульманские источники, например «Чахар-макале» [7] персидского средневекового комментатора Аруди Самарканди, описывают кара-киданей в самых уважительных и положительных тонах. Несмотря на принятие в мусульманском мире, неотъемлемой частью которого они стали, кара-кидани никогда не теряли мечты о возвращении в Северный Китай, на свои исконные земли, узурпированные ненавистными чжурчжэнями.

Найманский князь Кучлук оставался последним из врагов Тэмуджина в период его возвышения и все еще сохранял прочную власть над каракитаями. Кучлук только что принял буддизм и правил своим вновь обретенным царством с усердием неофита, соответственно причиняя страдания мусульманскому населению. Ненависть подданных мусульман к Кучлуку была столь велика, что они воспринимали монголов как потенциальных освободителей, и Чингисхан был для них спасителем. Их бывшие правители каракитаи, которых жестоко устранил Кучлук, пользовались популярностью. Этнические связи каракитаев с монголами были должным образом отмечены мусульманами, которые страдали от угнетений со стороны Кучлука. Для Чингисхана же Кучлук, который собрал под своим знаменем остатки непокорных найманов, представлял потенциальную военную угрозу, а также недобитого старого врага.

Во время рейдов Чингисидов на территорию Цзинь многие кидани переметнулись к монголам, поэтому с их приходом на земли соседей-уйгуров многие каракитаи увидели в них не захватчиков, а потенциальных союзников против узурпатора Кучлука. В 1218 году Чингисхан поручил военачальнику Джэбэ-нойону избавиться от Кучлука, и тот при поддержке жителей Каракитайского ханства быстро справился с этой задачей. Угнетенные мусульманские народы Восточного Туркестана восстали и приветствовали войска Чингисхана под командованием Джэбэ-нойона как освободителей, «увидев, что существование этого народа – одна из милостей Всевышнего и одна из щедрот божественного милосердия»[122]122
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 43.


[Закрыть].

Приобретение Восточного Туркестана, а также земель и народов Каракитайского ханства было одним из самых значительных этапов в становлении Монгольской империи, поскольку влияние именно этих людей на организацию и управление растущей империи впоследствии оказалось столь глубоким и всеобъемлющим. Киданей роднили с монголами общие корни, традиции и культура. Тем не менее они уже далеко отошли от кочевого образа жизни, с которого когда-то начинали. В Каракитайском ханстве полностью сформировался государственный аппарат, был накоплен опыт административного управления, и именно этим каракитаи хотели поделиться с монголами – своими новыми хозяевами и союзниками. Если главные поручения и военные посты достались тем, кто разделил с Тэмуджином тяжелые времена, то многие из главных администраторов империи вышли из рядов уйгуров и каракитаев[123]123
  Это верно относительно уйгуров, но сколько-нибудь заметные вельможи каракитайского происхождения на монгольской службе неизвестны.


[Закрыть].

Помимо широкого недовольства Кучлуком и народного восстания в момент появления Джэбэ-нойона дополнительной причиной гибели Каракитайского ханства стала слабость его армии. Хорезмшах султан Мухаммед, вассал Каракитайского ханства, при молчаливой поддержке Кучлука поднял восстание против гурхана. В то время как султан объявил Хорезм, Хорасан, Персию, Гур (Афганистан) и Мавераннахр независимыми государствами под своей властью, Кучлук заключил гурхана в тюрьму, объявив себя властелином Восточного Туркестана и остальных земель, все еще находившихся под номинальным контролем каракитаев. Армия, которую он унаследовал, обладала низким боевым духом и не могла тягаться с растущими монгольскими войсками, которые появились на границах каракитаев, воодушевленные победами на востоке.

ГРЕХИ ОТЦА

Сомнительно, что Чингисхан когда-либо намеревался атаковать могущественного хорезмшаха, который безраздельно властвовал над восточной частью Дар аль-ислама. Если верить Джувейни, великий хан не хотел вступать в противостояние и предпочел бы установить со своим новым могущественным соседом взаимовыгодные торговые отношения. Обоим властителям нашлось бы место. «Я – господин над восходом Солнца, а ты – господин над заходом Солнца» [7]. Момент определенно не благоприятствовал вступлению в очередной крупный конфликт, поскольку недавно приобретенные земли в Китае еще предстояло обезопасить, и Чингисхан рисковал перенапрячь ресурсы. Разведка Чингисидов пока не превратилась в разветвленную сеть более поздних лет, поэтому великий хан наверняка еще верил надуманному бахвальству тирана о собственном величии. Фактически шах был наследным держателем сельджукского икта, чей иктадар[124]124
  Икта – наследный удел знати; иктадар – держатель удела. – Прим. перев.


[Закрыть] Текеш (ум. 1200), отец шаха, провозгласил независимость и создал огромную армию. Царствование Текеша – запутанное переплетение междоусобиц, убийств и интриг, когда власть переходила от одной военной силы к другой, а основную партию в оркестре попеременно играли Гуриды, каракитаи, хорезмийцы, Караханиды и кипчаки. В результате его сын Ала ад-Дин Мухаммед занял самый крупный трон и искренне верил в пропаганду, которой его кормили придворные.

Хотя хорезмшаху удалось укрепить свою власть над восточной частью мусульманского мира, его высокомерие, а также жестокость и недисциплинированность хорезмских войск оттолкнули от него халифа ан-Насира (1158–1225), который отказался исполнить просьбу шаха о том, чтобы хутба во время пятничной молитвы читалась в его честь. В отчаянной попытке завоевать признание аббасидского халифа ан-Насира и получить тот же статус, что и его предшественники, сельджукские султаны, чьи имена провозглашались во всех мечетях на землях правоверных, чеканились на монетах и перечислялись в хутбе, Ала ад-Дин Мухаммед ибн Текеш (прав. 1200–1220) отправил делегацию к халифу. Он заявил, что поскольку его отец Текеш в 1194 году поверг последнего султана Великих Сельджуков Тогрула III (прав. 1176–1194) в битве при Рейе[125]125
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 210–211.


[Закрыть] [8], то ни один другой правитель или династия не имеет права претендовать на честь и роль, которых он ищет и требует. А когда халиф ан-Насир отверг его послов, хорезмшах в ответ отказался признавать халифа, объявив его узурпатором. Он не только заявил, что Аббасиды занимают свой пост незаконно, но и предположил, что «право на халифат принадлежит сеидам из рода Хусейна»[126]126
  Там же. С. 277.


[Закрыть].

Халифы из династии Аббасидов не торопились объявлять священные войны во имя Всемогущего Господа и, хоть и имели для того все средства, не смогли защитить рубежи, уничтожить неверных и еретиков и обратить язычников в Истинную Веру, что есть обязанность и, более того, долг всех правителей, и тем самым пренебрегли этим столпом, который есть главный столп ислама[127]127
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 256.


[Закрыть].

Он поднял свои войска, известные жестокостью и варварством еще более, нежели монголы, а затем назначил собственного халифа. Эти действия резко настроили суннитов-традиционалистов против хорезмшаха.

Хорезмшах укрепился в роли безраздельного правителя восточного халифата, подорвал позиции ан-Насира, противившегося его политическому и военному подъему, а также ослабил положение единственного значимого соперника, Каракитайского ханства. Чтобы усилить эффект от «низложения» ан-Насира, он назначил формального главу мусульманского мира, а именно сеида Ала аль-Мулька (Имад ад-Дин) Термези. Этот выбор вызвал некоторые сомнения даже среди подвластных ему улемов[128]128
  Улемы – знатоки ислама. – Прим. перев.


[Закрыть] [9].

Говорят, халиф ан-Насир был настолько возмущен этими маневрами хорезмшаха, что на самом деле отправил послание Чингисхану, восходящей силе Востока, попросив его о помощи в избавлении от беспокойного соседа. Ибн аль-Асир фиксирует заявления персов о том, что «он – тот человек, который пробудил в татарах дерзновение к землям ислама и написал им об этом» [10]. Подобное действие со стороны халифа не так возмутительно, как могло бы показаться на первый взгляд. Каракитаи много лет выступали в качестве союзников халифа в этом регионе, правили мудро и справедливо, в согласии с подданными-мусульманами. Им, как тюркомонголам была присуща веротерпимость. Халиф вполне мог рассчитывать на дружеский прием у Чингисхана, и, вероятно, так бы и случилось, если бы не вмешался хорезмшах, погубивший первое монгольское посольство.

Шах утверждал, что халиф ан-Насир находится в союзе с враждебными язычниками каракитаями, что отчасти было правдой, а потому объявил Багдадский халифат незаконным, поддержав на роль антихалифа кандидата из числа Алидов. «Султан, который укрепляет ислам и проводит свою жизнь в священных войнах, этот султан имеет право изгнать такого имама и назначить своего [на его место]»[129]129
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. C. 277.


[Закрыть]. Однако, поскольку это одностороннее заявление не имело ни доктринальной основы, ни широкой поддержки у шиитов, ожидаемого скопления верных и истинных последователей под знаменами хорезмшаха не произошло [11]. Поддержка хорезмшаха в его владениях была слабой, а контроль над ситуацией – все более призрачным, но, окруженный сладкоголосыми советниками, он, похоже, не замечал шаткости своего положения. Трон Хорезма держался на плаву из-за отсутствия какой-либо единой оппозиции и харизматичной, заслуживающей доверия фигуры, достаточно сильной, чтобы потопить его.

Мать Ала ад-Дина Мухаммеда II пользовалась мощной поддержкой со стороны тюрок-кипчаков, которые составляли ядро его боевых сил и несли ответственность за большую часть зверств, которыми печально известна его армия. Теркен-хатун перешла к сыну по наследству от Текеша и обеспечивала собою хрупкий и опасный, скрепленный брачными узами союз, который гарантировал временное соглашение с северными, отчасти языческими племенами кипчаков. Именно благодаря Теркен-хатун империя ее сына не была ни единой, ни устойчивой, и впоследствии она предпочла безопасность Чингисханова гостеприимства предложению Ай-Чичек, матери своего пасынка Джелал ад-Дина. Связи Теркен-хатун с племенами степи обеспечивали некоторую степень устойчивости расширяющейся державе хорезмшахов, но в то же время были источником постоянного напряжения в армии и правительстве. По различным данным, она происходила из племени канглы[130]130
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 330.


[Закрыть], или емеки-баяут [12], или была дочерью кипчакского хана [13]. «Мы – гуры, вы – тюрки, и мы никогда не сможем жить вместе» [14] – так говорили гуридские эмиры, выражая настроения персидской части государства, в котором господство партии Теркен-хатун проявлялось все ярче.

Вину за жестокую репутацию войск Хорезма и даже за падение хорезмшаха часто возлагали на кипчаков (половцев).

Жалость и сочувствие были неведомы их сердцам. Там, где они проходили, от страны оставались руины, и люди искали убежища в своих цитаделях. И в самом деле, именно их бессердечие, жестокость и злоба[131]131
  Досл. «нечистота» (язычество). – Прим. автора.


[Закрыть] привели к падению династии султана[132]132
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 330.


[Закрыть].

В армии Ала ад-Дина большая часть высших военачальников была связана с племенем его матери, и для обеспечения их лояльности ему приходилось потакать ее желаниям. Джувейни утверждал, что у Теркен-хатун были отдельный двор и казна, которые ведали назначением должностных лиц и распределением икта[133]133
  Там же. С. 331.


[Закрыть], а ее влияние распространялось и на дела сына, и на управление государством в целом. Он восхвалял память об этой грозной женщине: «Что бы ты ни делала, жестокий мир напишет на тебе острым пером: “притеснение”»[134]134
  Там же. С. 330.


[Закрыть]. К этому можно добавить типичные обвинения в распущенности, интригах, убийствах и нечестивом поведении, что рисует образ убийственного «серого кардинала» за спиной трона. Только Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави расходится с этой точкой зрения, утверждая, что мать султана справедлива и беспристрастна [15]. Впрочем, не подлежит сомнению, что до прихода монголов и в краткий период после бегства шаха Теркен-хатун обладала значительной властью в государстве. Сам великий хан признавал этот факт, когда приступал к маневрам по разгрому султана после того, как между ними вспыхнула вражда. Именно Теркен-хатун захватила столицу Гургандж и прилегающие провинции в момент распада империи, при поддержке остатков армии, которые все еще глубоко почитали ее. Хотя все это, конечно, было бесполезно.

СЛЕПОЕ ЧЕСТОЛЮБИЕ

Таким образом, раздутую накануне монгольских нашествий Хорезмскую империю никоим образом нельзя считать единой и устойчивой державой. С точки зрения монголов, хорезмшах виделся чрезвычайно грозным противником. Казалось, он командует огромной армией и контролирует обширную территорию. Если бы он слушал и использовал более способных командиров, то мог бы оказаться в более сильной позиции для успешного сопротивления врагу с востока. Тем не менее хорезмшах запретил полководцам как-либо связываться друг с другом, поскольку боялся заговора: стратегия могла обсуждаться только в его присутствии. Он действительно был честолюбивым «бумажным тигром».

Проблемы на западном направлении вкупе с напряженностью между сторонниками Теркен-хатун и их оппонентами, которые тяготели более к оседлым, персидским элементам государства, поставили султана в очень шаткое положение. Это может отчасти объяснить ту причудливую стратегию ведения войны, которую он избрал против армий великого хана, когда началось монгольское нашествие. Султан просто не смог выставить против Чингисхана свои войска единым фронтом, потому что у него не было такой возможности. Кроме того, он боялся, что попытка сосредоточить все свои силы под единым командованием закончится мятежом. Во всем царстве народ страдал от непомерных налогов, силой навязанных бессовестными откупщиками, и беззакония вследствие постоянной политической нестабильности, поэтому бунты и восстания вспыхивали повсеместно. Насави приписывает эмиру Бадр ад-Дин аль-Амиду такие слова, якобы сказанные Чингисхану после капитуляции в Отраре: «Хан должен знать, что в моих глазах султан – самое ненавистное создание Аллаха, потому что он уничтожил много моих родственников. Будь я в состоянии отомстить ему, я бы сделал это даже ценой собственной жизни» [16].

По мере того как основанное на военной силе государство росло, казне требовалось все больше денег для содержания недисциплинированных солдат, многие из которых были язычниками-кипчаками (или же мусульманами, но только на словах). Принципы управления в духе сельджукского визиря Низам аль-Мулька (1063–1092) уже невозможно было поддерживать. Между двором, классом землевладельцев, городской аристократией, купцами и сторонниками Теркен-хатун, которые выступали за традиционное управление по модели Сельджукидов, а также улемами, которые были недовольны разрывом с Багдадом, царил раскол. Истинную степень разобщенности царства наглядно продемонстрировали катастрофические события в Отраре. То, что хорезмшах не сразу осудил резню каравана мусульманских купцов, лишь способствовало отдалению торгово-купеческих классов, а других убеждало в том, что Чингисхан должен стать для псевдомусульманина Ала ад-Дин Мухаммеда Божьей карой.

Если принять на веру рассказ проживавшего в Дели историка Джузджани, хорезмшах был прекрасно осведомлен не только о размерах монгольских сил, но и об их свирепости. Его посланник, сеид Баха ад-Дин, отправился в Тамгадж, чтобы узнать правду о достигших шаха слухах касаемо завовеваний Чингисхана на востоке, после чего в деталях подтвердил правдивость рассказов о великом хане. Бойня за стенами Тамгаджа была столь свирепой, что посланники были вынуждены в течение нескольких дней пробиваться сквозь застывший человеческий жир.

Когда мы продвинулись дальше, на следующий участок дороги, земля стала такой жирной и темной от человеческого жира, что нам пришлось продвинуться еще на три участка по той же дороге, дабы вернуться на сушу [17].

Интерес шаха к деяниям великого хана, как предполагает Джузджани, был вызван отнюдь не опасениями в связи с надвигающейся бурей. Его больше беспокоило, как эти события могут повлиять на его собственные амбиции в отношении Индии и империи Цзинь. «Стремление присвоить себе страны [Индии и] Цзинь глубоко засело в сердце султану-хорезмшаху Мухаммеду» [18]. Ему было необходимо обеспечить свою беспокойную армию делом и добычей, поэтому дальнейшие военные авантюры были соблазнительной перспективой для шаха, а ранняя частичная победа над силами монголов в 1215–1216 годах [19] придавала уверенности. Шах Мухаммед с легкостью мог проигнорировать советы и пожелания своих торговцев, которые видели больше выгод в сотрудничестве с поначалу мирными соседями с востока.

Военные операции монголов в Северном Китае привели к широкомасштабному упадку сельского хозяйства, в результате чего возникла необходимость найти новые источники зерна и прочих продуктов для снабжения Монголии. По всему региону военные действия нарушали обычные каналы торговли. Жизненно важные предметы приходилось закупать через вездесущих уйгурских и мусульманских посредников, «торговцев-варваров из западных стран» [20]. Для Чингисхана земли мусульманского запада могли казаться привлекательной зоной для развития свободной торговли, и он надеялся использовать этих мусульманских купцов, многие из которых уже установили торговые связи с подвластными ему территориями. Сами же купцы были знакомы не только с ужасающе воинственной стороной монголов, но и с их веротерпимостью (или, точнее, безразличием к религии) и знали, что отношения с новыми завоевателями могут быть взаимовыгодными.

Нет никаких свидетельств враждебности монголов по отношению к мусульманам. «Ибо в те дни монголы взирали на мусульман с уважением, и в знак почтения к их достоинству, и для их удобства они ставили для них чистые юрты из белого войлока»[135]135
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 52.


[Закрыть]. Недооценивая угрозу монголов и переоценивая свои истинные возможности, хорезмшах, предавая казни посланников великого хана, фактически отторгал важную и влиятельную часть своей империи. За резню в Отраре он подвергся граду как прямых, так и косвенных обвинений. Его жалкое оправдание заключалось в том, что мусульманские купцы якобы были шпионами, которых подкупили неверные. Крайне лицемерное заявление, поскольку всем и всегда было известно, что торговцы служили источником разведданных, новостей и сплетен и, в свою очередь, выступали проводниками пропаганды, религий и идей повсюду на своем пути. Сам хорезмшах пытался использовать в роли своих ушей и глаз при дворе великого хана мусульманина Махмуда Ялавача из Хорезма, посла, а затем и опытного государственного деятеля на службе монголов.

Единственным намеком на какие-либо корыстные намерения, исходившие от монгольского двора, можно назвать приписываемое Чингисхану изречение о том, что он примет хорезмшаха как младшего сына, если между ними будет заключен мирный договор [21]. Однако Ала ад-Дин Мухаммед считал великого хана не столько угрозой и соперником в Центральной Азии, сколько неверным узурпатором земель Цзинь, которые, как уверяло его честолюбие, были предназначены ему самому для великой славы ислама. Подобно тому как он мог низложить халифа Аллаха в Багдаде и заменить его своим ставленником, так он собирался устранить и этого грубого варвара, надвигавшегося с востока на Дар аль-ислам.

Столкнувшись с постоянными вторжениями монголов, хорезмшах даже не попытался объединить свою глубоко раздробленную и разобщенную страну. Скорее он еще дальше замкнулся в своих великодержавных иллюзиях и проигнорировал нужды класса, который мог бы обеспечить его царству финансовую поддержку посредством увеличения объемов торговли и расширения деловых связей с богатыми рынками Дальнего Востока. Убийство купцов в Отраре прозвучало над его империей погребальным звоном.

Исполнив свое намерение, [правитель Отрара] лишил жизни и имущества не только этих людей, он подверг истреблению и опустошению целый мир и целый народ оставил без жилищ, без добра и вождей. Ибо за каждую каплю их крови была пролита целая река Окс; и в наказание за каждый волос, упавший с их голов, на каждом перекрестке в пыль скатились, наверное, сотни тысяч голов[136]136
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 53.


[Закрыть].

После этого заключительного акта в глазах своих соплеменников он был проклят, и эта история находила сильный эмоциональный отклик спустя годы после описываемых событий. Имам Герата в разговоре с Джузджани передает мнение Чингисхана, пленником которого он был, об этом инциденте. С этой оценкой неверного мог бы согласиться любой мусульманин, что ясно ему демонстрирует пропасть между шахом и теми, кто должен был подчиняться. «Шах Хорезма не был монархом: он был разбойником. Если бы он был монархом, он бы не убил моих посланников и торговцев, которые пришли в Отрар, потому что цари не должны убивать послов» [22]. Прежде чем обрушить свои смертоносные войска на то, чему предполагалось быть имперской армией, вождь монголов искал силы и поддержки у Тэнгри: «Не я причина этой беды, дай мне силы осуществить возмездие»[137]137
  Там же.


[Закрыть]. На удивление близкие выражения вкладывает в уста Чингисхана Бар-Эбрей:

О Господь и Творец Вселенной, Ты знаешь, что было моей целью и что она была благой. Это же начал мой враг, и он жаждет зла. Потому я умоляю Тебя воздать ему в соответствии с делами его [23].

Ни один из источников не оспаривает тот факт, что хорезмшах сам своими злодеяниями навлек разрушение на себя и земли ислама. Интересно, что разделу своего труда о захвате Бухары в 1220 году Рашид ад-Дин дал такое название: «Чингисхан прибывает в Бухару и детали ее освобождения», в то время как речь идет о разрушениях и убийствах, которые имели место в городе, а также о печально известном случае богохульного использования главной мечети и сундуков[138]138
  Сундуки со списками Корана превратили в конские ясли, бурдюки с вином свалили в мечети. См.: Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 2. С. 205. – Прим. перев.


[Закрыть]. В действительности, как ясно показывает Джувейни, хан Толуй не знал, что вошел в мечеть, и думал, что такое великолепное здание является одним из вычурных дворцов шаха, а поэтому заслуживает презрения и осквернения.

Численность

Слабые стороны и разобщенность Хорезмской империи стали очевидны Чингисхану, как только он обратил внимание на запад, намереваясь потребовать возмездия за ужасающее нарушение международного протокола[139]139
  Конечно, никакого международного протокола дипломатических отношений, равно как и упомянутой ранее «свободной торговли», тогда не было: разные народы имели совершенно разные взгляды на этот вопрос. Убийство послов, для монголов и правда означавшее крайнюю степень злодеяния и вероломности, в исламском мире было если не обычным, то нередким поступком, которому не придавали особенного значения.


[Закрыть], совершенное вероломным шахом. Легкость, с которой великий хан пронесся по Средней Азии и Хорасану, часто объясняют огромным численным превосходством его армий, хотя надежность цифр, приводимых в различных источниках, остается весьма спорной. Джузджани утверждает, что на хорезмийцев напала армия из 700 000 или 800 000 человек [24], тогда как в «Сокровенном сказании» общая численность войск в распоряжении Чингисхана на момент курултая 1206 года оценивается в 105 000 [25], а Рашид ад-Дин, имевший доступ к хронике «Алтан Дэбтэр», полагает, что после смерти великого хана в 1227 году монгольские князья унаследовали 129 000 его солдат.

Если Чингисхан двинулся на запад, имея с собой 800 000 человек, 4 млн лошадей, 24 млн овец [26], не говоря о семьях и слугах, то становится непонятно, как он мог демонстрировать известное великодушие в тех городах, которые сдались ему без боя. Более того, во взятых городах его войска захватили множество заложников и рабов, в том числе ремесленников, многие из которых не могли принести много пользы во время войны. Потребовалась бы развитая тыловая служба для того, чтобы обеспечить их перемещение в Каракорум, что означает существенное отвлечение людских ресурсов.

Несмотря на то что численность монгольских армий была, несомненно, очень велика, они применяли тактику устрашения и пропаганды, дабы максимально преувеличить представление о силах, которыми располагали. «Эти крестьяне[140]140
  В исламских армиях основную роль играли профессиональные воины-дружинники или военные рабы-гулямы; от крестьянского ополчения не ждали никаких военных умений. Монгольская армия была устроена совершенно иначе.


[Закрыть] в образе войска, все как один, от мала до велика, от знатного до низкого, во время сражения рубят саблями, стреляют из луков и колют копьями»[141]141
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 23.


[Закрыть]. Да, это были крестьяне, но их основными занятиями были верховая езда, охота и подготовка к войне. И военачальники, и воины совершенно привыкли к такой жизни, а их строевая подготовка была почти инстинктивной. Нельзя сказать, скольких из них можно было призвать на войну в каждый конкретный момент времени. И хотя количество бойцов никогда нельзя оценить с какой-либо приемлемой степенью точности, нет сомнений в том, что монгольская армия была очень большим и грозным врагом.

КАРА ГОСПОДНЯ

Хотя европейские хронисты лучше слышали и охотнее передавали голоса тех, кто видел монголов бичом ислама, предвестниками смерти и разорения, существовала и другая, хотя и более редкая, традиция. Во многих сообщениях о разрушениях, учиненных воинами Чингисхана, монгольские армии рассматриваются как посланники мстительного Бога, насылающего смерть и разрушения на погрязшее в грехе человечество. В частности, так считают армянские источники, написанные исключительно церковниками, которым явления природы и катастрофические политические события естественно представлялись серией ходов на вселенской божественной шахматной доске. В таких сочинениях человек оказывается бессилен и беспомощен в руках сердитого и укоризненного Бога. По их сообщениям, сам Чингисхан заявлял вельможам Бухары, что исполняет божественную миссию. «Я – наказание Божье. Если бы вы не совершили тяжких грехов, Бог не обрушил бы меня на ваши головы»[142]142
  Ата-Мелик Джувейни. Чингисхан. История завоевателя мира / Пер. Е.Е. Харитоновой. С. 70.


[Закрыть].

В среде суфиев эти события виделись еще более радикально, и не только монгольские армии представлялись исполнителями божественного гнева, но и предводитель этих грозных полчищ оказывался посланником Аллаха. Известно, что каландарийский шейх Кутб ад-Дин Айдар предупреждал своих последователей о том, что от монголов нужно бежать, поскольку они находятся под божественной защитой и их нельзя победить. «Они водят с собой дервиша, и они находятся под защитой этого дервиша» [27]. Это же утверждение встречается и разрабатывается в других источниках. Иногда монгольские орды ведет за собой безымянная фигура с густой бородой, одетая в белые халаты и ниспадающий на лицо тюрбан, в других случаях он носит имя шейха Наджм ад-Дин Кубры, других суфийских шейхов, или даже Хидра, бессмертного пророка Невидимого мира.

Доулатшах Самарканди, не самый надежный из летописцев, рассказывает о том, что «святые» видели «народ Божий и пророка Хидра идущими перед армией Чингисхана и указывающими им путь». Он повествует о разговоре между обреченным хорезмшахом и его героическим сыном Джелал ад-Дином, в ходе которого отец объяснил свое уныние и отчаяние тем, что неоднократно слышал пение из Невидимого мира, возглашавшее: «О неверные, убивайте злодеев» [28].

Этот жуткий рефрен повторяется и в других суфийских текстах, подчеркивая очень распространенную в мусульманских повествованиях линию о том, что именно действия и поведение хорезмшаха, его ответ на инициированное Чингисханом начало переговоров вызвали бедствие, потрясшее весь мусульманский мир [29]. Изображение краха Хорезма вследствие божественного воздаяния могло объяснить скорость и очевидную легкость, с которой силы Чингисидов прокатились по владениям шаха. Вероятно, это было удачное объяснение и использованию монголами пороха, который до этого не применялся в военных конфликтах между народами «Запада».