Текст книги "Танец с драконами"

– Изготовлен по моему заказу, милорд.

Кроме ошейника, старый псарь дал Вонючке рваное одеяло и половину курицы. Ее пришлось отбивать у собак, но так вкусно он не ел со времен Винтерфелла.

А вино… кислое, правда, но восхитительное. Вонючка сидел среди собак и пил, пока в голову не ударило. Поблевал, вытер рот, выпил еще и лег. Когда он проснулся, собака слизывала рвоту с его бороды и месяц то выныривал из туч, то прятался снова. Где-то слышались крики. Вонючка отпихнул собаку, повернулся на бок и снова заснул.

Наутро лорд Рамси отправил к своему лорду-отцу трех гонцов с уведомлением, что путь свободен. Над Воротной башней вместо спущенного Вонючкой золотого кракена Пайка развевался теперь болтонский человек с содранной кожей. На деревянных кольях, вбитых в болотистый грунт вдоль дороги, висели такие же трупы, шестьдесят три числом. У одного недоставало руки, другому сунули в зубы пергамент с невскрытой печатью.

Три дня спустя через руины, мимо жутких дорожных столбов проехал авангард Русе Болтона – четыреста Фреев в сером и голубом. Наконечники их копий сверкали, когда меж туч прорывалось солнце. Вели авангард два сына лорда Уолдера. Один крепкий, мускулистый, с массивной челюстью, другой с голодными глазами, посаженными близко над острым носом, лысый и со слабым подбородком, плохо прикрытым жидкой каштановой бороденкой. Хостин и Эйенис. Вонючка помнил их еще с тех времен, когда его звали как-то иначе. Хостин похож на быка: разозлить его непросто, но коли уж разозлится, держись. Говорили, что он самый свирепый воин из всего потомства лорда Уолдера. Эйенис превосходит его годами, умом и жестокостью – он больше командир, чем боец. У них обоих большой опыт в военном деле.

Сразу за Фреями шли северяне, трепетали на ветру потрепанные знамена. Большей частью пешие, и осталось их мало. Вонючка помнил, какое огромное войско отправлялось с Роббом на юг под лютоволком Старков. Двадцать тысяч мечей и копий, никак не меньше, а назад вернулись едва ли двое из десяти, в большинстве своем люди Дредфорта.

В самой гуще колонны ехал человек в темно-сером панцире поверх кроваво-красного камзола из стеганой кожи. Рондели[3]3
  Диски на латных наплечниках, защищающие подмышки. – Примеч. пер.


[Закрыть] в виде человеческих голов с разверстыми ртами, казалось, кричали в муках, с плеч ниспадал розовый шерстяной плащ с вышитыми на нем каплями крови, за шлемом тянулись длинные ленты красного шелка. «Лорда Русе отравленной стрелой не убьешь», – подумал Вонючка. За ним шесть тяжеловозов тащили крытую повозку. Арбалетчики охраняли ее сзади и спереди, синие бархатные полотнища скрывали тех, кто сидел внутри.

Обоз – тяжело груженные телеги с провиантом, добычей и ранеными – опять замыкали Фреи, не меньше тысячи: лучники, копейщики, крестьяне с серпами и кольями, конные стрелки, вольные всадники и еще сотня рыцарей, чтобы держать их в узде.

Вонючка, опять в лохмотьях, при ошейнике, на цепи, шел вместе со всей сворой за лордом Рамси. Всадник в красном камзоле снял шлем, открыв незнакомое лицо, и радостная улыбка Рамси тут же прокисла.

– Это что, насмешка?

– Скорее предосторожность, – прошептал Русе Болтон, выходя из крытой повозки.

Лорд Дредфорта был не слишком похож на своего побочного сына. Чисто выбритое лицо, вполне заурядное, не красивое и не уродливое. Он побывал в боях, но ни одного шрама на нем не осталось. Ему перевалило за сорок, но и морщин он тоже не нажил. Тонкие губы будто пропадали совсем, когда он сжимал их. Лицо без возраста, не выражающее почти ничего: не поймешь, гневается лорд или радуется. Общим у него с Рамси были только ледяные глаза. Плачет ли лорд Русе когда-нибудь, и если да, не замерзают ли слезы у него на щеках?

Когда-то юноша по имени Теон Грейджой насмехался над Болтоном на совете у Робба Старка, передразнивал его тихий голос и отпускал шуточки о пиявках. В своем ли он был уме? С таким, как этот лорд, шутки плохи. С первого взгляда ясно, что в одном мизинце у него на ноге жестокости больше, чем во всех Фреях разом.

– Отец… – Рамси преклонил перед ним колено.

– Встань, – разрешил, чуть помедлив, лорд Русе. В повозке с ним сидели две женщины; Болтон поочередно помог им выйти.

Первая была маленькая, очень толстая, с круглым красным лицом. Под собольим капюшоном плаща болтались три подбородка.

– Моя молодая жена, – представил ее Русе. – Мой внебрачный сын, леди Уолда. Поцелуй руку своей мачехе, Рамси. – Рамси поцеловал. – А леди Арью, свою нареченную, ты должен хорошо помнить.

Эта была тоненькая, выше, чем помнил Вонючка, – но девочки в ее возрасте растут быстро. Поверх серого шерстяного платья с оторочкой из белого атласа был накинут горностаевый плащ, скрепленный серебряной головой волка. Темно-каштановые волосы падали ниже лопаток.

«Она не дочь лорда Эддарда», – мгновенно понял Вонючка. У Арьи глаза серые, старковские. Она могла отрастить волосы, подрасти сама, и грудь у нее могла округлиться, но цвет глаз изменить нельзя. Это не Арья, это подружка Сансы, дочка стюарда. Джейни, вот как ее звали. Джейни Пуль.

– Лорд Рамси, – присела девочка. Тоже неправильно: Арья Старк ему бы в лицо плюнула. – Я надеюсь стать хорошей женой и подарить вам сильных сыновей, ваших наследников.

– Подаришь, – пообещал Рамси. – Долго ждать не придется.

Джон

Свеча догорела в лужице воска, но сквозь ставни проникал дневной свет: Джон опять уснул за работой. На столе громоздились высокие стопки книг. Он сам перетащил их сюда, а до того половину ночи рыскал с фонарем по пыльным подвалам. Сэм был прав: книги настоятельно требуется разобрать, привести в порядок, но кто будет заниматься этим – неграмотные стюарды? Придется ждать, пока не вернется Сэм.

Если вернется. Джон опасался за него и мейстера Эйемона. Коттер Пайк из Восточного Дозора докладывал, что с «Вороны-буревестницы» видели разбитую галею у побережья Скагоса, но не разобрали, что это за корабль: «Черный дрозд», кто-то из наемников Станниса или торговое судно. Джон хотел отправить Лилли с ребенком в безопасное место, а вместо этого, возможно, послал их на смерть.

Тут же на столе стыл вчерашний ужин, почти не тронутый. Хлеб был черствый, но миску Скорбный Эдд до краев наполнил знаменитым жарким Трехпалого Хобба из трех видов мяса. Братья шутили, что эти три вида – баранина, баранина и баранина, но лук, морковка и репа было бы еще ближе к истине. Содержимое миски подернулось слоем застывшего жира.

Боуэн Мурш, когда король Станнис освободил покои лорда-командующего, настаивал на переезде в Королевскую башню, но Джон отказался. Переезд означал бы, что он не надеется на возвращение короля.

Странная апатия овладела Черным Замком после отбытия Станниса: и черные братья, и одичалые словно затаили дыхание, ожидая, что будет дальше. Дворы и трапезная пустовали почти все время; на фоне серого неба чернели руины башни командующего и превратившаяся в груду бревен старая трапезная; башня Хардина выглядела так, будто ветер вот-вот повалит ее. Тишину нарушал только перезвон мечей на оружейном дворе, да Железный Эммет орал на Хоп-Робина, требуя держать щит повыше.

Умывшись и одевшись, Джон перекинулся парой слов со злосчастным Хоп-Робином и другими учениками Эммета. Предложение Тая сопровождать лорда-командующего он, как всегда, отклонил. Народу вокруг него будет достаточно – еще двое, если дело дойдет до стычки, ничего не решат. Длинный Коготь он взял, однако, и Призрак бежал за ним по пятам.

Скорбный Эдд на конюшне уже оседлал коня. Телеги грузились под бдительным надзором лорда-стюарда – румяный от холода Мурш разъезжал вдоль колонны, указывал, распекал. Увидев Джона, он покраснел еще больше.

– Лорд-командующий, вы по-прежнему настаиваете на этом…

– Безрассудстве? Вы ведь именно так хотели сказать, милорд? Да, я настаиваю, и не будем начинать снова. Восточному Дозору нужны люди, Сумеречной Башне нужны люди, Серому Дозору и Ледовому Порогу они тоже нужны. Добавьте сюда еще четырнадцать пустых замков и незащищенные лиги Стены.

– Лорд-командующий Мормонт… – поджал губы Мурш.

– …погиб, – договорил Джон. – И убили его не одичалые, а присяжные братья, которым он доверял. Как он поступил бы на моем месте, нам с вами знать не дано. – Джон повернул коня. – Довольно болтать – трогай!

– В гранате косточек больно много, – заметил Эдд в спину Муршу, – как бы не подавиться. По мне лучше репа – от нее человеку никакого вреда.

В таких случаях Джону больше всего недоставало мейстера Эйемона. Клидас хорошо ходит за воронами, но у него нет и десятой доли знаний и опыта Эйемона Таргариена, не говоря уж о мудрости. Боуэн по-своему неплохой человек, но рана, полученная у Моста Черепов, ожесточила его, и он талдычит одно: запечатай ему ворота. Молчаливый Отелл Ярвик напрочь лишен воображения, а первые разведчики мрут, едва успев получить назначение. «Ночной Дозор лишился самых лучших своих людей, – думал Джон, глядя, как трогаются повозки. – Старый Медведь, Куорен Полурукий, Донал Нойе, Джармен Баквел, дядя Бенджен…»

Когда колонна повернула по Королевскому тракту на юг, пошел легкий снег. Длинный обоз, сопровождаемый дюжиной копейщиков и дюжиной лучников, тянулся мимо полей, ручьев, лесистых холмов. Взять охрану посоветовал Мурш, заметив в Кротовом городке недовольство, приглушенные проклятия и косые взгляды, а Джон с ним против обыкновения согласился.

Возглавлял колонну лорд-стюард, Джон со Скорбным Эддом ехали чуть позади.

– Гляньте-ка на того пьянчугу, милорд, – сказал оруженосец в полумиле от Черного Замка.

Пьянчугой звался старый ясень, покосившийся от долгих ветров. Теперь у него появилось лицо: стиснутые губы, сломанная ветвь вместо носа. Два глубоко врезанных глаза смотрели на север, замок и Стену.

Одичалые не забыли старых богов, и Джона это не удивляло. От своих богов отказаться не так-то легко. Торжественное действо, что Мелисандра устроила под Стеной, на деле оборачивалось пустой скоморошиной.

– На тебя похож, Эдд, – пошутил Джон.

– У меня, милорд, на носу листьев нету, а впрочем, похож… Леди Мелисандра этого не одобрит.

– Она не увидит, если не проболтается кто-нибудь.

– Она видит разные вещи в пламени.

– Ага. Головешки.

– И горящих людей. Меня, не иначе – с листьями на носу. Всегда боялся, что меня сожгут на костре. Умереть бы сначала, что ли.

Джон оглянулся. Кто же его вырезал, этот лик? Вокруг Кротового городка поставлена стража, чтобы вороны не бегали к одичалым женщинам, а вольный народ не промышлял на большой дороге. Тот, кто поработал над этим ясенем, явно проскочил мимо постов, а там, где прошел один, пройдут и другие. Придется удвоить стражу, уведя еще больше людей от Стены.

Снег все шел, телеги катились по мерзлой грязи. На следующей миле им встретился еще один лик: глаза, вырезанные в старом каштане, смотрели на деревянный мостик через ручей.

– Чем дальше, тем хуже, – отметил Эдд.

На одной из облетевших ветвей каштана, над самым ручьем, сидел нахохлившийся от холода ворон. При виде Джона он распустил крылья и заорал. Джон свистнул, и птица слетела ему на кулак с криком:

– Зерно, зерно!

– Зерно везут вольному народу, а не тебе. – Не пришлось бы грядущей зимой и воронов тоже съесть…

Возницы, конечно, тоже видели лик на стволе, хотя и молчали. Манс-Разбойник как-то сказал, что поклонщики в большинстве своем овцы. «Овец стерегут собаки, но с вольным народом все не так просто. Одни из нас – сумеречные коты, а другие – что твои камни. Одни гуляют где вздумается и рвут в клочья ваших собак, другие не двинутся, пока пинка им не дашь». И никто из них, будь то сумеречный кот или камень, не откажется от богов, которым поклонялся всю жизнь, в пользу нового, которого знать не знает.

На подступах к городку им предстал третий лик, вырезанный на стволе огромного дуба за самой околицей. Экий недружелюбный, подумал Джон. Лики, вырезанные в незапамятные времена на чардревах Первыми Людьми и Детьми Леса, тоже часто бывали суровыми, но этот дуб смотрел особенно гневно – того и гляди вырвет из земли корни и кинется на обозных. Раны в стволе отражали столь же свежие раны неведомых резчиков.

Кротовый городок был куда больше, чем представлялся с виду – больше половины его спасалось от снега и холода под землей. Старый магнар теннов, идя на Черный Замок, предал огню пустые дома, оставив лишь обгорелые камни и бревна, но подземные ходы, погреба и склепы остались в целости. Там, подобно кротам, от которых городок получил свое имя, и укрывался теперь вольный народ.

Повозки полумесяцем выстроились перед сожженной кузницей. Румяные детишки, воздвигавшие поблизости снежную крепость, при виде черных братьев разбежались по своим норам, откуда вскоре начали выползать взрослые. Вместе с ними из-под земли повалил запах немытых тел, грязной одежды, мочи, нечистот. Один из дозорных сморщил нос и что-то сказал соседу.

Вот как, дескать, пахнет свобода, предположил Джон. Братья частенько прохаживались насчет кротовых дикарей и их вони.

Что за тупость. Вольный народ ничем не отличается от людей Ночного Дозора: одни из них чистюли, другие грязнули, и чистота, как многое другое, зависит от обстоятельств. Когда тысяча человек живут в подземельях, рассчитанных разве на сотню, розами от них пахнуть не может.

Одичалые, уже привыкшие к распорядку, стали в очередь. На каждого мужчину приходились три женщины, за юбки которых часто держались худенькие, бледные дети. Грудные младенцы встречались редко: почти все они умерли во время похода или в королевском частоколе после сражения.

Джастин Масси насчитал триста боеспособных мужчин. К ним следует причислить пятьдесят – шестьдесят копьеносиц, а может, и до сотни дойдет. Масси считал бойцов, Фелл – увечных. Вот они, около двадцати человек: на самодельных костылях, с пустыми рукавами и недостающими кистями рук, одноглазые, с половиной лица. Безногого двое друзей вынесли на руках. Серые, истощенные, сломленные. Упыри – не единственная разновидность живых мертвецов.

Это, однако, не ко всем мужчинам относится. У одной из нор сгрудились полдюжины теннов в бронзовой чешуе: эти смотрят угрюмо и в очередь не становятся. А вон та лысая громадина в разрушенной кузнице – Халлек, брат Хармы Собачьей Головы. Сестриных свиней при нем больше нет – съели их, несомненно. Те двое в мехах, стоящие босиком на снегу, – Рогоногие, настоящие дикари. Нет, волки среди овец еще попадаются.

Вель напомнила Джону об этом, когда он зашел к ней в последний раз.

«У вольного народа с поклонщиками больше сходства, чем различий, Джон Сноу. Мужчины остаются мужчинами, а женщины женщинами, по какую бы сторону от Стены они ни родились. У нас, как и у вас, есть свои герои и трусы, честные люди и подлецы, свои лжецы, свои звери».

Она права, конечно. Вопрос в том, как отделить овец от козлищ.

Братья раздавали еду – солонину, вяленую треску, сушеные бобы, морковку и репу, ячмень и пшеничную муку, яйца в маринаде, яблоки, лук.

– Либо лук, либо яблоко, – сказал Волосатый Хел одной женщине. – Выбирай.

– Мне надо две луковки и два яблока, – упрямилась та. – Для меня и моего мальчика. Он хворает – вот съест яблочко и поправится.

– Пусть сам придет, – не уступал Хел. – За луковкой или за яблоком. То и другое нельзя. Ну, так что? Говори скорее, тут очередь.

– Яблоко, – выбрала женщина, и Хел вручил ей сморщенный плод.

– Шевелись, женщина, – крикнул мужчина за три человека от нее. – Холодно.

– Дай еще одно, – взмолилась она. – Для сына. Он совсем маленький.

Хел посмотрел на Джона, тот покачал головой. Яблок мало: если всем раздавать по два, задним ничего не достанется.

– Да уйди ты. – Девушка, стоявшая позади, толкнула женщину в спину. Та упала, выронив яблоко и рассыпав все остальное: бобы, репу, муку.

Сердитые голоса закричали что-то на древнем языке и на общем, у другой повозки началась свалка.

– Этого мало, – негодовал старик. – Голодом нас хотите уморить, вороны проклятые?

Упавшая женщина, стоя на коленях, собирала еду. Где-то совсем рядом сверкнула сталь, стрелки Дозора наставили луки.

– Успокой их, Рори, – приказал Джон. Тот поднял к губам большой рог.

– ААААААААААоооооооооооооо.

Все затихли. Заплакал ребенок. Ворон Мормонта перебрался с левого плеча Джона на правое, мотая головой и бормоча:

– Сноу, Сноу.

Джон, дождавшись полной тишины, выехал вперед так, чтобы все могли его видеть.

– Мы даем вам все, что только можем. Яблоки, лук, репу, морковь. Впереди долгая зима, и наши запасы не беспредельны.

– Вы-то сами едите досыта, – сунулся к нему Халлек.

«Да… до поры до времени».

– Мы держим Стену, которая защищает государство… а значит, и вас. Вы знаете, с каким врагом мы имеем дело, знаете, что грядет. Многие из вас видели их – упырей и Белых Ходоков, синеглазых мертвецов с черными пальцами. Я тоже видел, и дрался с ними, и отправил одного в пекло. Они убивают и шлют против нас убитых. Их не смогли побороть ни великаны, ни тенны, ни племена с замерзшей реки, ни Рогоногие, ни вольный народ… А теперь, когда дни становятся все короче и ночи все холоднее, враг только крепнет. Зачем вы пришли на юг сотнями и тысячами, бросив свои дома? Чтобы спастись от них. А спасает вас Стена и мы, вороны, которых вы так презираете.

– Спасаете и морите голодом, – бросила обветренная коренастая женщина – копьеносица, скорее всего.

– Еду мы бережем для бойцов. Приходи на Стену, и будешь есть не хуже ворон. – «И не лучше, когда запасы подойдут к концу».

Одичалые молча, настороженно переглядывались.

– Есть, – каркнул ворон. – Зерно, зерно.

– Драться за вас? – сказал на ломаном общем Сигорн, молодой магнар теннов. – Лучше убить. Вас всех.

– Убить, убить, – захлопал крыльями ворон.

На старого магнара рухнула лестница при штурме Черного Замка. «Я чувствовал бы то же самое, попроси меня кто-нибудь примкнуть к Ланнистерам», – сказал себе Джон.

– Твой отец как раз этого и хотел, – напомнил он Сигорну. – Он был смелый человек, но потерпел неудачу. И кто держал бы Стену, добейся он своего? У Винтерфелла тоже были крепкие стены, но теперь этот замок сожжен и лежит в руинах. Стена – это люди, которые ее защищают.

– Убиваете нас, голодом морите, – жаловался старик, прижимая репку к груди, – а теперь вот рабами хотите сделать.

– Да я лучше голый буду ходить, чем напялю ваши черные тряпки, – заявил краснорожий увалень.

– Даже родная жена не захочет глядеть на тебя голого, Гузно, – засмеялась копьеносица.

Шум поднялся сызнова. Тенны орали на древнем, ревел чей-то малец. Джон снова подождал, пока все не угомонились.

– Что ты сказал той женщине, Хел? Повтори.

– А чего? – растерялся тот. – Выбирай, сказал, яблоко или луковка.

– Вот именно. Каждому из вас придется сделать свой выбор. Присягу давать вас никто не просит, и мне все равно, каким богам вы будете поклоняться. Сам я молюсь богам Севера, но вы вольны выбрать красного бога или Семерых – словом, кого захотите. Нам нужны только копья, луки и глаза, глядящие со Стены. Принимаю всех мальчишек старше двенадцати, умеющих держать копье или натягивать тетиву. Беру стариков, раненых и калек: для тех, кто больше не может драться, найдутся другие дела. Стрелы делать, коз доить, собирать хворост, чистить конюшни… мало ли что. Возьму и женщин – копьеносиц, не беззащитных красавиц.

– А девочек? – осведомился ребенок не старше Арьи.

– Как исполнится шестнадцать, милости просим.

– Мальчишек-то берете с двенадцати!

В Семи Королевствах мальчики двенадцати лет служат пажами и оруженосцами, обучаясь военному ремеслу, – но то на юге.

– Будь по-твоему. Девочек, начиная с двенадцати, тоже приму, только соблюдайте порядок. Это не только ребят касается, взрослых тоже. На колени становиться не надо, но капитанов и сержантов вы обязаны слушаться. Они вам скажут, что носить, когда спать и когда вставать, когда пить, когда есть, когда обнажать мечи и стрелы пускать. Братья Ночного Дозора служат всю свою жизнь – от вас я такого не требую, но на Стене все должны повиноваться моим приказам. Кто не послушается, тому срублю голову. Спросите моих братьев, они видели, как я это делаю.

– Срублю, – крикнул ворон. – Срублю, срублю.

– Выбор за вами, – продолжал Джон. – Согласные нам помочь пойдут со мной в Черный Замок, где их накормят и дадут оружие. Остальные пусть лезут обратно в норы и жуют там репу и лук.

– Я умею драться, – сказала похожая на Арью девчушка, протиснувшись между двумя стариками. – Моя мать была копьеносицей.

Джон кивнул. Ей, поди, нет и двенадцати, но не отказывать же первому рекруту.

К ней присоединились двое парнишек лет по четырнадцати, за ними вышел одноглазый мужчина.

– Я тоже видал мертвяков – вороны и те лучше их. – Рекруты пошли один за другим: высокая копьеносица, старик на клюшках, сухорукий подросток, рыжий парень, напомнивший Джону об Игритт.

Следующим был Халлек.

– Ты мне не по нраву, ворона, но Манса мы с сестрой тоже не больно любили. За него мы дрались, значит и за тебя можно.

После него от добровольцев отбою не стало. Прав был Король за Стеной, говоривший Джону: «За именем и зверюшками на камзолах вольный народ не пойдет. И за деньги плясать не станет, и на твоих предков ему наплевать. Эти люди пойдут только за сильным, за истинным вожаком».

Вперед выходили родичи Халлека, знаменосцы Хармы, ее бойцы и те, кто был наслышан о ее подвигах. Выходили старики и мальчишки, воины в расцвете сил, раненые, калеки, около двадцати копьеносиц, даже трое Рогоногих.

Из теннов не вызвался ни один. Их магнар ушел обратно под землю, и все остальные последовали за ним.

Когда последние остатки еды были розданы, одичалые набились в телеги, и обоз, в котором прибавилось шестьдесят три человека, покатил назад в Черный Замок.

– Что вы будете с ними делать? – спросил Джона Боуэн Мурш.

– Вооружать, обучать и распределять. В Восточный Дозор, в Сумеречную Башню, в Ледовый Порог, в Серый Дозор. И еще три форта открою.

– Женщин тоже? – Мурш оглянулся назад. – Братья к такому непривычны, милорд. Наши обеты… начнутся драки, насилие…

– Эти женщины умеют за себя постоять, и ножи у них есть.

– Что же будет, когда одна из них перережет глотку кому-то из наших братьев?

– Мы лишимся одного человека. Вы считаете лучше меня, милорд. Поправьте, если я ошибаюсь, но с учетом сегодняшнего набора у нас все-таки останется на шестьдесят два больше, чем было.

– Мы приобрели шестьдесят три лишних рта, – не сдавался Мурш, – но сколько из них способны сражаться и чего стоит их верность? К Иным они вряд ли перебегут, согласен… Но что, если к воротам придут Тормунд или Плакальщик с десятью тысячами вопящих головорезов?

– Вот тогда и узнаем. Будем делать свое дело и надеяться, что этого не случится.