Текст книги "Танец с драконами"

Давос

Молния расколола северный небосклон, выделив черную башню Ночного Фонаря на голубоватом небе. Шесть мгновений спустя прокатился гром.

Стражники провели Давоса Сиворта по черному базальтовому мосту, под тронутой ржавчиной решеткой ворот. Над глубоким рвом висел на цепях другой мост, подъемный. Во рву билась о фундамент замка морская вода, караульная будка на той стороне обросла водорослями. Давос со связанными впереди руками заковылял через грязный двор. Холодный дождь заливал глаза. Подталкиваемый сзади копьями, он взошел на ступени Волнолома.

Внутри капитан повесил свой плащ на колышек, чтобы не оставлять луж на потертом мирийском ковре. Давос сделал то же самое, повозившись с застежкой связанными руками. На Драконьем Камне его научили приличным манерам.

Лорд, сидя в сумрачном чертоге один, ел сестринскую похлебку, макая в нее хлеб и запивая пивом. Факелы были вставлены только в четыре из настенных светильников, и ни один из них не горел – скудный мигающий свет давали лишь две сальные свечки. По стенам хлестал дождь, где-то капало с прохудившейся крыши.

– Милорд, – сказал капитан, – этот человек предлагал в «Китовом брюхе» деньги, чтобы уплыть с острова. При нем нашли двенадцать драконов и это. – Капитан положил на стол широкую ленту из черного бархата с парчой по краям и тремя печатями. Коронованный олень на золотом воске, пылающее сердце на красном, рука на белом.

Промокший насквозь Давос ждал. Веревка впивалась в кожу. Одно слово этого лорда, и его вздернут на систертонской виселице, но тут хоть дождя нет, и под ногами твердый камень, а не колеблющаяся палуба. Горе, предательство и морские бури до смерти его измотали.

Лорд вытер рот рукой и прищурился, разглядывая ленту вблизи. В амбразурах снова сверкнула молния. Когда Давос сосчитал до четырех, грянул гром. В сменившей его тишине опять послышалась капель и гул под ногами, где волны захлестывали темницы замка. Давос мог вскорости там оказаться: его прикуют к полу, и он утонет, когда начнется прилив. Нет-нет. Так может умереть контрабандист, но не королевский десница. Лорд добьется большего, если продаст его своей королеве.

Лорд ощупал печати. Он был некрасив – здоровенный, мясистый, плечищи как у гребца, шеи нет вовсе. Щеки и подбородок покрывала жесткая седая щетина, над массивным лбом простиралась лысина. Нос бугристый, в лопнувших жилках, губы толстые, между тремя пальцами правой руки перепонка. Давос слышал, что у некоторых лордов Трех Сестер есть перепонки на руках и ногах, но относил это к числу морских баек.

– Развяжите его, – приказал лорд. – И перчатки снимите. Покажите мне его руки.

Капитан повиновался. Когда он поднял вверх левую руку пленника, новая молния бросила тень от укороченных пальцев Давоса Сиворта на рубленое лицо Годрика Боррела, лорда Пригожей Сестры.

– Ленту украсть всякий может, но пальцы твои не лгут. Ты Луковый Рыцарь.

– Меня и худшими именами называли, милорд. – Давос, сам теперь лорд, рыцарем стал давно, но в глубине души остался тем же контрабандистом низкого звания, купившим себе рыцарство за груз соленой рыбы и лука.

– Ну да. Предатель, мятежник, перебежчик.

Последнее имя Давосу не понравилось.

– Я ни к кому не перебегал. Всегда служил одному королю.

– Если Станнис – король, то да. – Черные глаза лорда тяжело оглядели Давоса. – Рыцари, причаливающие к моим берегам, приходят ко мне в чертог, а не в «Китовое брюхо», этот контрабандистский притон. Вернулся к старому ремеслу, Луковый Рыцарь?

– Нет, милорд, просто искал судно, идущее в Белую Гавань. У меня поручение от короля к ее лорду.

– Тогда ты попал не в то место и не к тому лорду, – почти весело указал лорд Годрик. – Это Систертон на Пригожей Сестре.

– Знаю. – «Ничего пригожего в твоем Систертоне нет, – добавил про себя Давос. – Сущий хлев, провонявший свиным навозом и тухлой рыбой». Давос хорошо помнил этот городишко по своему преступному прошлому. На Трех Сестрах веками собирались контрабандисты, а еще раньше острова были пиратским гнездом. Улицы Систертона – это брошенные в грязь доски, дома – крытые соломой мазанки, у Виселичных ворот всегда болтаются люди с выпущенными кишками.

– У тебя здесь, конечно, есть дружки, как у всякого контрабандиста. Некоторые из них и мои друзья тоже, а прочих я вешаю. Удавливаю медленно, с хлопающими о колени кишками. – Молния снова осветила чертог, и гром ударил уже на счет два. – Если тебе нужна Белая Гавань, что привело тебя в Систертон?

«Приказ короля и предательство друга», – подумал Давос и ответил вслух:

– Шторм.

От Стены отплыло двадцать девять кораблей. Давос удивился бы, узнав, что хотя бы половина из них уцелела. Ненастное небо, резкий ветер и ливни преследовали их вдоль всего побережья. Галеи «Оледо» и «Старухин сын» напоролись на рифы у Скагоса, острова единорогов и каннибалов, куда опасался заходить даже «Слепой бастард», большой когг, потопленный Салладором Сааном у Серых Скал. «Станнис мне заплатит золотом за каждый корабль», – кипятился Салла. Словно некий разгневанный бог взимал с них дань за легкий переход от Драконьего Камня на север. Новый шторм сорвал снасти с «Обильной жатвы», и пришлось взять ее на буксир. В десяти лигах севернее Вдовьего Дозора море снова взыграло; «Жатву» бросило на одну из ведших ее галей, и обе пошли ко дну. Весь остальной лиссенийский флот разбросало по Узкому морю. Одни корабли, возможно, дотащатся до какой-нибудь гавани, других никто уже не увидит.

«Салладор Нищий, вот кем сделал меня твой король, – жаловался Салла, когда остатки его флотилии ковыляли через Укус. – Салладор Разбитый. Где мои корабли? Где золото, которое мне обещали?» Давос уверял, что ему непременно заплатят, но Саллу это не умилостивило. «Когда же это? Завтра, в новолуние, при новом пришествии красной кометы? Он обещает мне золото и драгоценные камни, а я и в глаза их не вижу. Может ли Салладор Саан быть сыт королевским словом? Может ли утолить жажду пергаментами и восковыми печатями? Может ли уложить обещания на перину и драть их до поросячьего визга?»

Давос уговаривал его сохранить верность Станнису. Бросив его, Салла обещанного золота и вовсе никогда не получит: победоносный король Томмен вряд ли станет платить долги своего побежденного дядюшки. Единственная надежда – набраться терпения и поддерживать Станниса до восшествия его на Железный Трон.

Возможно, какой-нибудь сладкоречивый лорд убедил бы пирата, но речи Лукового Рыцаря еще больше взбесили Саллу. «Я терпел на Драконьем Камне, когда красная женщина жгла деревянных богов и вопящих людей. Терпел по пути к Стене. Терпел холод в Восточном Дозоре. Тьфу на твое терпение и на твоего короля! Мои люди изголодались. Они хотят снова лечь со своими женами, пересчитать своих сыновей, увидеть Ступени и увеселительные сады Лисса. Лед, шторм и пустые обещания в перечень их желаний не входят. На Севере чересчур холодно и становится все холоднее».

Давос знал, что рано или поздно это случится. Он любил старого негодяя, но доверять Салле мог только полный дурак.

– Шторм, – нежно, как имя возлюбленной, повторил лорд. – До прихода андалов на Сестрах поклонялись штормам. Нашими богами были Владычица Волн и Владыка Небес. Совокупляясь, они каждый раз порождали бурю. Королям до Сестер дела никогда не было, мы ведь бедны, – однако шторм почему-то занес тебя именно к нам.

«Меня привез сюда друг», – поправил мысленно Давос.

– Можешь идти, – сказал капитану лорд Годрик, – и помни: этого человека здесь не было.

– Так точно, милорд. – Капитан удалился, оставляя на ковре мокрые отпечатки сапог. Море рокотало под полом. Вдали громыхнула дверь, за окнами, словно в ответ, вспыхнула молния.

– Если вы переправите меня в Белую Гавань, милорд, – сказал Давос, – король сочтет это актом дружбы.

– Туда или в холодную мокрую преисподнюю – это уж мне решать.

«Можно подумать, в Систертоне у тебя рай». Давос боялся худшего. Три Сестры, суки этакие, верны только себе самим. Присягали они вроде бы Арренам из Долины, но вассалы из них никудышные.

– Сандерленд вытребует тебя, если прознает. – Боррел, лорд Пригожей Сестры, Лонгсторп, лорд Длинной, и Торрент, лорд Малой, подчинялись Тристону Сандерленду, лорду всех трех островов. – И продаст тебя королеве за горшок ланнистерского золота. У бедняка с семью сыновьями, которые все метят в рыцари, каждый дракон на счету. – Лорд, взяв деревянную ложку, снова принялся за похлебку. – Я проклинал богов, посылавших мне одних дочерей, пока не услышал, как Тристон жалуется на цены боевых скакунов. Знал бы ты, сколько рыбы требуется отдать за одни-единственные доспехи.

Давос из семи своих сыновей потерял четверых.

– Лорд Сандерленд присягал Гнезду и по правилам должен передать меня леди Аррен. – Лучше уж ей, чем Ланнистерам. Лиза Аррен не принимала участия в Войне Пяти Королей, но она дочь Риверрана, и Молодой Волк ей приходился племянником.

– Лиза Аррен убита каким-то певцом. Теперь в Долине правит Мизинец. Говори, где твои пираты? – Лорд, не дождавшись ответа, стукнул по столу ложкой. – Где лиссенийцы? Флинты из Вдовьего Дозора и Торрент с Малой Сестры видели их паруса – зеленые, розовые, оранжевые. Салладор Саан. Где он?

– В море. – Сейчас он, наверное, огибает Персты, возвращаясь на Ступени с немногими оставшимися у него кораблями. Быть может, по дороге он разживется еще несколькими, если повезет встретить мирных торговцев. Маленькое пиратство, чтобы скоротать путь. – Его величество отправил его на юг – беспокоить Ланнистеров и ланнистерских приспешников. – Давос долго репетировал эту ложь, гребя под дождем к Систертону. Рано или поздно мир все равно узнает, что Салладор Саан бросил Станниса Баратеона, но не из уст Давоса Сиворта.

Лорд помешал похлебку.

– А тебя старый пират вплавь на берег отправил?

– К берегу я приплыл на лодке, милорд. – Салла дождался, когда Ночной Фонарь осветит валирийский мол в гавани, и лишь тогда спустил шлюпку. Их дружбы хватило хотя бы на это. Лиссениец предлагал идти вместе с ним на юг, но Давос не захотел. «Станнис полагается на то, что его десница переманит к нему Вимана Мандерли, и я королевского доверия не предам», – заявил он Салле. «Его доверие тебя погубит, дружище, – ответил на это пират. – Помяни мое слово».

– Никогда еще не принимал под своим кровом королевского десницу, – сказал лорд Годрик. – Пожелает ли Станнис тебя выкупить, хотел бы я знать.

Давос тоже хотел бы. Станнис наделил его землями, титулами и почетными должностями, но готов ли он платить золотом за его жизнь? Было бы у него это золото, Салла бы остался при нем.

– Можете спросить его сами, милорд. Его величество в Черном Замке.

– А Бес? Тоже там?

– Бес? – не понял Давос. – Он сидит в Королевской Гавани, приговоренный к смерти за убийство племянника.

– На Стене всё последними узнают, говаривал мой отец. Карлик бежал. Пролез сквозь решетку и голыми руками растерзал родного отца. Гвардеец видел, как он убегает, весь в крови с головы до ног. Того, кто его убьет, королева сделает лордом.

Давос не поверил своим ушам.

– Вы хотите сказать, что Тайвин Ланнистер погиб?

– От руки своего сына, да. – Лорд хлебнул пива. – Когда на Сестрах правили короли, карликов не оставляли в живых. Бросали в море, в жертву богам. Септоны, благочестивые дураки, отменили этот обычай. Зачем сохранять жизнь тем, кого боги сотворили чудовищами?

Тайвин умер… это меняет всё.

– Милорд позволит мне послать к Стене ворона? Хочу, чтобы его величество узнал о смерти Тайвина Ланнистера.

– Узнает когда-нибудь, только не от меня. И не от тебя, пока ты пребываешь под моим протекающим кровом. Никто не сможет сказать, что я оказал Станнису хоть какую-то помощь. Сандерленды втравили Сестер в два мятежа Черного Пламени, и все мы горько поплатились за это. Сядь, сир, пока не упал. – Лорд Годрик махнул ложкой в сторону стула. – В моих чертогах сыро, холодно и темно, но кое-какие манеры мы соблюдаем. Сухая одежда тоже найдется, когда поешь. – На его зов в чертог вошла женщина. – У нас гость. Тащи сюда пиво, хлеб и сестринскую похлебку.

Пиво было темное, хлеб черный, похлебка в корытце из черствой буханки – молочно-белая. Лук-порей, морковка, ячмень, желтая и белая репа сочетались в ней с моллюсками, крабами и треской, а заправлялось все это маслом и сливками. Это блюдо прогревает едока до костей – в самый раз для холодной дождливой ночи. Давос, преисполненный благодарности, погрузил ложку в хлебную миску.

– Едал раньше такую?

– Доводилось, милорд. – Эту похлебку подавали во всех тавернах и гостиницах Трех Сестер.

– А я тебе скажу, что такой ты еще не пробовал. Ее Гелла готовит, дочь моей дочери. Ты сам женат, Луковый Рыцарь?

– Женат, милорд.

– Жаль. Гелла у нас незамужняя, а из дурнушек выходят самые лучшие жены. Крабы тут трех видов: красные, паучьи и победители. Паучьих я только в похлебке ем, чтоб не чувствовать себя каннибалом. – Лорд показал на знамя, висевшее над холодным очагом: белый паучий краб, вышитый на серо-зеленом поле. – Мы слышали, будто Станнис сжег своего десницу.

Верно, сжег. Алестера Флорента, который занимал этот пост перед Давосом. Мелисандра отдала его своему богу, чтобы обеспечить попутный ветер до самой Стены. Лорд Флорент, пока люди королевы привязывали его к столбу, был спокоен и сохранял достоинство, насколько это доступно полуголому человеку, но как только огонь лизнул его ноги, начал кричать. Эти-то крики, если верить красной женщине, и принесли их благополучно в Восточный Дозор. Давосу ветер не пришелся по вкусу: он отдавал горелым мясом и человеческим голосом выл в снастях. На месте Алестера вполне мог оказаться и сам Луковый Рыцарь.

– Я, как видите, не сгорел – разве что едва не замерз в Восточном Дозоре.

– Стена, она такая. – Женщина принесла горячий, только что из печи, хлеб. Лорд, заметив, как уставился Давос на ее руку, сказал: – У всех Боррелов такая отметина, вот уже пять тысяч лет. Это дочь моей дочери – не та, что похлебку варила. – Он разломил хлеб и дал половину Давосу. – Ешь, это вкусно.

Хлеб и впрямь был хорош, но Давос бы и черствой корке порадовался: это означало, что его принимают как гостя хотя бы на эту ночь. У лордов Трех Сестер темная репутация, особенно у Боррела, лорда Пригожей Сестры, Щита Систертона, владетеля Волнолома и хранителя Ночного Фонаря. Но даже лорды-разбойники и грабители потерпевших крушение кораблей подчиняются древним законам гостеприимства. До рассвета Давос, отведав хлеба и соли этого дома, во всяком случае, доживет.

Похлебку, однако, сдобрили не одной только солью.

– Никак, шафран? – Эту пряность, ценившуюся дороже золота, Давос пробовал только раз: король Роберт, пируя на Драконьем Камне, угостил его приправленной шафраном рыбой.

– Да, квартийский. Перец тоже бери. – Лорд Годрик поперчил собственную похлебку. – Черный волантинский, не первый сорт, зато можно не скупиться. У меня его сорок сундуков, а еще гвоздика, мускатный орех и фунт шафрана. Всё от одной черноглазой девицы. – Лорд засмеялся, и Давос заметил, что все зубы у него целы – желтые, правда, а один совсем почернел. – Она шла в Браавос, но шторм занес ее в Укус и разбил о мои скалы. Ты у меня не единственный штормовой дар: море жестоко и коварно.

Не столь коварно, как человек. Предки Годрика, пока Старки не обрушились на них с огнем и мечом, пиратствовали в открытую. Теперь сестринцы, предоставляя это занятие Салладору Саану и прочим заморским жителям, ограничиваются разбитыми кораблями. Маяки, горящие на Трех Сестрах, должны предупреждать моряков о мелях и рифах, но в штормовые и туманные ночи здесь порой зажигают ложные огни, заманивая неосмотрительных капитанов на скалы.

– Шторм сделал тебе добро, пригнав тебя к моему порогу. В Белой Гавани тебя бы холодно приняли. Опоздал ты, сир. Лорд Виман хочет склонить колено, но не перед Станнисом. Мандерли по сути не северяне. Они пришли на Север каких-то девятьсот лет назад со своим золотом и своими богами. Они были большими господами на Мандере, но чересчур занеслись, и зеленые руки их свергли. Волчий король взял их золото, а взамен дал им землю и разрешил сохранить богов. – Годрик подобрал хлебом остатки похлебки. – Толстяк на оленя не сядет – зря Станнис надеется. Двенадцать дней тому в Систертон зашла «Львиная звезда» набрать пресной воды. Знаешь такую? Багряные паруса и золотой лев на носу. На борту полно Фреев, едущих в Белую Гавань.

Этого Давос ожидал меньше всего.

– Фреи убили сына лорда Вимана!

– Да, и толстяк дал обет не брать в рот ничего, кроме вина и хлеба, пока не свершит свою месть. К вечеру того же дня он уже обжирался крабами и сластями. Между Сестрами и Белой Гаванью постоянно ходят суда. Мы им – рыбу, крабов и козий сыр, они нам – дерево, шерсть и шкуры. Его милость, насколько я слышал, стал еще толще, вот тебе и обет. Слова – это ветер, а изо рта Мандерли исходят те же ветры, что из его зада. – Лорд подобрал всю похлебку дочиста. – Фреи везут ему кости сына. Некоторые называют это учтивостью. Будь это мой сын, я сказал бы спасибо, а потом повесил их всех, но толстяк для этого чересчур благороден. – Лорд прожевал хлеб. – Я позвал Фреев на ужин. Один сидел на том самом месте, где ты сейчас. Звать его Рейегар – я чуть не фыркнул ему в лицо, как услышал. Он потерял жену, и в Белой Гавани его ждет невеста. Вороны тучами летали туда-сюда: лорд Виман и лорд Уолдер намерены скрепить свой союз браком.

Давосу показалось, что Годрик двинул его в живот. Если это правда, Станнис – конченый человек. Королю до зарезу необходима Белая Гавань. Если Винтерфелл – сердце Севера, то город лорда Мандерли – его рот. Залив там не замерзает даже в лютые холода, что с приходом зимы будет значить куда как много. Не меньшее значение имеет и серебро. Ланнистеры мало того что сами купаются в золоте, так еще и с богатым Хайгарденом породнились, а Станнисова казна пуста. Нужно хотя бы попытаться остановить назревающую в Белой Гавани свадьбу.

– Мне очень нужно в Белую Гавань. Умоляю, помогите, милорд.

Годрик принялся за размягчившуюся хлебную миску.

– Не люблю северян. С поругания Трех Сестер, как говорят септоны, прошло две тысячи лет, но Систертон не забыл. Раньше мы были вольные, и короли у нас были свои, а после нам пришлось склониться перед Гнездом, чтобы прогнать северян. Сокол и волк дрались за нас тысячу лет и обглодали бедные острова до косточек. А Станнис в бытность свою мастером над кораблями у Роберта поставил свой флот в моей гавани без моего на то позволения и заставил повесить дюжину славных ребят вроде тебя. И со мной грозил поступить так же, если Ночной Фонарь не зажжется и хоть один корабль сядет на скалы. Пришлось мне все это проглотить. – Лорд проглотил хлеб. – Теперь он является на Север с поджатым хвостом и просит о помощи. С какой стати мне ему помогать?

«С такой, что он твой законный король. Сильный, справедливый – единственный, кто способен восстановить государство и защитить его от угрозы, грядущей с Севера. Владеющий волшебным мечом, сияющим, как само солнце». Вслух Давос ничего не сказал, понимая, что этим лорда Годрика не проймет и к Белой Гавани не приблизится. Так как же быть? Пообещать ему золота, которого у них нет? Знатного мужа для одной из дочерей его дочерей? Посулить земли, почести, титулы? Алестер Флорент вел как раз такую игру, за что и сгорел.

– Вижу, у десницы язык отнялся. Сестринская похлебка ему не по вкусу и правда тоже. – Годрик вытер рот.

– Правда в том, милорд, что лев умер, – медленно произнес Давос.

– И что с того?

– Кто правит в Королевской Гавани вместо него? Не Томмен, он ведь еще ребенок. Сир Киван?

В черных глазах лорда отражались огни свечей.

– Будь это он, тебя заковали бы в цепи. Королева там главная.

«Лорд Годрик колеблется, – понял Давос. – Не хочет оказаться на стороне проигравших».

– Станнис удержал Штормовой Предел против Тиреллов, объединившихся с Редвинами. Отнял Драконий Камень у последних Таргариенов. Разбил Железный Флот у Светлого острова. Маленький король нипочем не одолеет его.

– В распоряжении этого мальчика богатство Бобрового Утеса и сила Хайгардена. Болтоны и Фреи держат его сторону. Однако в этом мире нет ничего достоверного, кроме зимы. – Годрик потер подбородок. – Так сказал моему отцу Нед Старк в этом самом чертоге.

– Нед Старк был здесь?

– На заре поднятого Робертом мятежа. Безумный Король потребовал у Гнезда голову Старка. Джон Аррен ответил отказом, но Чаячий город остался верен короне. Чтобы вернуться домой и созвать знамена, Нед перевалил через горы и на Перстах нанял рыбачью лодку для переправы через Укус. В пути их застал шторм, рыбак утонул, но его дочка привела лодку к Сестрам. Говорят, Нед оставил ей кошель серебра и бастарда в утробе. Она назвала мальчика Джоном Сноу в честь Аррена.

Так вот, когда лорд Эддард прибыл в наш замок, мой отец сидел там же, где я сейчас. Наш мейстер уговаривал нас отправить голову Старка Эйерису, чтобы доказать нашу преданность. Король вознаградил бы нас: он, когда находил нужным, был щедр. Однако мы уже знали тогда, что Джон Аррен взял Чаячий город; Роберт взобрался на стену первым и собственной рукой убил Марка Графтона. «Этот Баратеон бесстрашен, – сказал я, – и сражается, как подобает королю». Мейстер усмехнулся на это и заявил, что принц Рейегар скоро подавит мятеж. Вот тогда Старк и молвил: «В этом мире нет ничего достоверного, кроме зимы. Конечно, мы можем потерять головы, но что, если мы победим?» И отец отпустил его с миром, сказав на прощание: «В случае чего помни: тебя тут не было».

– Как и меня, – сказал Давос.