Текст книги "Древний Марс (сборник)"

Мэри Розенблюм

Мэри Розенблюм, одна из самых популярных и преуспевающих новых писательниц девяностых годов, продала свой первый рассказ журналу «Asimov’s Science Fiction» в 1990 г. и с тех пор стала основным его автором, регулярно публикуя там все новые и новые произведения – на сегодняшний день их вышло более тридцати. Кроме того, её работы появлялись в «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», «The New Space Opera», в «Книге Драконов» и во многих других журналах и антологиях. Серия повестей Розенблюм «The Drylands» («Иссушенная земля»), о юго-западе Америки, ставшем необитаемым из-за длительных засух, признана одной из самых популярных в «Asimov’s Science Fiction» – и, увы, сегодня актуальна, как никогда. В 1996 г. её повесть «Gas Fish» («Газовая рыба») получила награду по итогам голосования читателей журнала «Asimov’s Science Fiction» и в том же году была отмечена премией Небьюла.

Первая повесть писательницы – «Иссушенная земля» появилась в 1993 г., сразу завоевав престижную награду Compton Crook как лучшая повесть года; вскоре за ней последовала и вторая – «Chimera» («Химера»), а затем и третья – «The Stone Garden» («Сад камней»).

Первый сборник рассказов Розенблюм – «Synthesis & Other Virtual Realities» («Синтез и другие виртуальные реальности») – был очень тепло принят критиками и назван одним из лучших в 1996 г.

Розенблюм также является автором четырех детективных романов, вышедших под именем Мэри Фримен. Последние ее работы включают новый крупный фантастический роман «Horizons» («Горизонты»), а также переписанную и расширенную версию романа «Иссушенная земля» и небольшие повести под общим названием «Water Rites» («Водяные ритуалы»).

Мэри Розенблюм закончила мастерскую писателей-фантастов Кларион-Уэст и живет в Портленде (штат Орегон).

Пронзительный рассказ, который следует ниже, позволяет почувствовать, как сложно и больно порой жить между двумя мирами, особенно если ты – единственный, кто способен видеть один из них.

Мэри Розенблюм
Залежи

Маартин Зай стянул с крюка у двери комбинезон, проверил запас кислорода в респираторе и направился вперед по улице, к общему шлюзу, что находился ближе всех к садовым куполам. Снаружи, как обычно, кружили полуденные ветра, поднимая песчаные вихри над охряно-желтой равниной, протянувшейся за куполом, – ее ограничивали лишь шпили скал по краю канала. Полдюжины таких вихрей пронеслось над тусклой, зеленовато-коричневой массой циановых полей, оставляя за собой тонкие полосы красной пыли.

Там сейчас был отец Маартина, с другими взрослыми: они расширяли циановые поля, делая посадки в тех местах, где, глубоко внизу, удавалось найти достаточно воды. Так производят кислород.

Но даже папа не видел, как всё обстоит на самом деле. Никто из них не видел. Маартин не спеша пошел по направлению к садовому куполу – пока не оказался за пределами видимости шлюзовых камер; он чувствовал вкус Марса на своих губах, пусть его легкие и наполнял воздух из респиратора. Вихри изменили свой путь и веселыми зигзагами направились к нему – мальчик улыбнулся. Соре, заведовавшая весовой, прошлой ночью пила с папой Маартина пиво и жаловалась, что пылевые вихри постоянно кружат вокруг поселка, что они ее преследовали. Папа над ней посмеялся.

Соре была права, только Маартин ей ничего не сказал. А то она и так наболтала отцу, что его сыну, видать, слишком сильно повредило голову при взрыве.

Выйдя за пределы видимости камер, мальчик направился в сторону от приземистых садовых куполов. Надо будет зайти туда и проверить систему орошения на обратном пути. Но не сейчас. Передняя пара песчаных вихрей слилась в один, когда он вышел к краю цианового поля, – донеслось их сухое шуршание в разреженной атмосфере. Маартин остановился, внутренне приготовился, когда они принялись кружить вокруг него. И позволил своему зрению затуманиться…

Он оказался посреди мозаичной площади – ослепительные изразцы цвета изумруда, рубина, темной лазури складывались в закрученные дуги, разбегавшиеся от нескольких хрустальных бассейнов. В центре каждого из бассейнов вверх била струя воды – капли падали вниз со стеклянным звоном, вода переливалась через края, стекала на площадь извилистыми ручейками. Перед мальчиком стояли двое марсиан. Маартин улыбнулся, узнав их. Про себя он называл их Роуз и Шейн, потому что эти имена ему нравились. Он не был уверен, что те поймут, что значит «имя». Ведь говорили они не с помощью слов.

Высокие и стройные, словно деревья зимой, какие Маартин видел в фильмах с Земли, они кружили вокруг мальчика, купая его в лучах своих улыбок. То есть чего-то подобного улыбкам. И он кружился с ними, смеялся, не раскрывая рот, – потому что лишь такой смех они могли услышать. Поначалу лица марсиан казались мальчику странными: у каждого от середины лба к подбородку спускался гребень, по обеим сторонам которого располагались вытянутые, затуманенные, глубоко посаженные глаза. Рты у марсиан были круглыми, словно буква «о», бледные губы чаще сжаты, хотя время от времени и раскрывались – за ними он замечал лишь темную глубину и ничего похожего на зубы. Маартин понятия не имел, что они едят, – он ни разу не видел марсианина за едой.

Они помахали ему длинными шестипалыми руками, и мальчик последовал за ними к каналу, вдоль длинной, изогнутой улицы, вымощенной лазурными изразцами в серебре, – она блестела в свете солнца призрачной картиной, наложенной на охряную пыль и камни. Вытянутые, крученые шпили зданий высились по обеим сторонами, и высокие, изящные марсиане то заходили в них, то выходили оттуда – причем пространство между строениями они преодолевали по узким, изогнутым хрустальным лентам, словно грациозные канатоходцы, которых Маартин видел в фильмах про цирки прошлого. Только в тех цирковых видео было заметно, что канатоходцы боятся упасть вниз.

Здесь же никто ничего не боялся.

К ним присоединились еще пять марсиан, усиленно жестикулировавших, продолжая свой путь по лазурному пути в призрачном мерцании. Одеяния до колен трепетали на ветру, словно разноцветная радуга, переливающаяся воздушная пленка. Здесь вдоль дороги выстроились маленькие растения, с шипами и розовыми бутонами (в блеске полуденного солнца они были почти неразличимы), и народу внутри шпилей было поменьше. Маартин остановился, зачарованный, когда одно из растений вдруг принялось раскачиваться вперед-назад. Медленно оно извлекло из земли свои толстенькие корешки. Корешки, розовые и мясистые, сжимались, словно пальцы, растягиваясь и удлиняясь, отдаляясь от дороги, чтобы снова зарыться в красноватую почву. Постепенно корешки стали сокращаться, вытягивая растение из аккуратного ряда, выстроившегося вдоль пути.

Вдруг подоспел какой-то марсианин, неистово размахивавший длинными пальцами одной руки. В другой у него была тонкая черная палочка. Марсианин воткнул конец палочки в землю, куда растение перенесло свои корешки. Корешки выскочили из почвы и плотно свернулись под покрытыми шипами ветвями растения. С угрожающим шуршанием оно покачало тусклыми зелеными листьями и медленно направило все свои шипы туда, где стоял марсианин с палочкой. Марсианин пальцами погрозил растению и вновь воткнул палочку в землю. Медленно вытянулись корешки с другой стороны растения, и оно начало подтягиваться обратно к дороге, к оставленному им месту между своих соседок. Прямо как непослушный мальчишка в школе! Маартин скрыл улыбку: когда он двигал губами, марсианские друзья пальцами хохотали над ним. Казалось, растение смирилось с поражением: листья у него чуть привяли, да и шипы опустились.

Что-то подтолкнуло его, словно поторапливая, и Маартин поднял голову. Марсиане остановились и смотрели на мальчика, ожидая. Роуз сделала шаг к нему. Это от нее исходило ощущение того, что надо торопиться. От нее. Маартин пожал плечами, поспешив вперед, чтобы не отстать от них. Он чувствовал, что Роуз – это «она». Маартин точно не знал почему. Хотя она ничем не отличалась от Шейна, а Маартин ясно ощущал, что Шейн – это «он».

Впереди перед ними разворачивался канал. Вдоль чуть подернутого рябью волн пространства ввысь взмывали грациозные башни. На воде покачивались медленно двигавшиеся баржи. Когда Маартину удавалось незаметно убежать сюда из купола в сумерках, вода казалась почти настоящей, но в ярком свете солнца сквозь баржи и волны просвечивало пустое каменистое русло. Разноцветные навесы хлопали на ветру, и в их тени марсиане, полулежа на подушках с ножками, беседовали, непрестанно шевеля пальцами. Трое из них стояли на носу одной из барж, дуя в начищенные, блестящие, изогнутые трубы, разветвлявшиеся на несколько раструбов. Маартин ничего не услышал, но из труб вылетел мягкий синеватый дым, и вдруг мальчика наполнило чувство удивительной нежности: как когда-то по вечерам, когда мама приходила подоткнуть ему одеяло и сказать спокойной ночи. Он сглотнул, и Роуз приблизилась, пошла рядом, чуть касаясь земли длинными пальцами, словно почти ничего не весила. Она взмахнула перед ним рукой и опустила голову, ненадолго приоткрыв рот.

Она делила его печаль. Мальчик моргнул от неожиданности. Раньше марсиане никогда не уделяли ему столько внимания. Иногда они с ним прогуливались, но не было никаких… разговоров. Он мог немного чувствовать их, но обычно они на деле не чувствовали его самого.

Быть может, все начинает меняться.

Маартин закрыл глаза, вспоминая. Маму, ее нежные руки, как она касалась его лица, как смеялась, когда отец смотрел на нее. По лицу мальчика скатилась слеза, и он стряхнул ее: к ладони прилипли песчинки марсианской пыли, а взгляд его был устремлен на хрустальные шпили и искрящиеся воды канала. Мама бы ему поверила. Что он видит… все это. Таким, какое оно на самом деле.

Тишину разорвал взрыв, и Маартин вздрогнул, когда его резко толкнула невидимая рука. Канал, баржи – все исчезло. На противоположной стороне, где на фоне бледного, зеленоватого неба высился Венец, взлетел фонтан красной пыли, и узкая, элегантная, подобная башне скала превратилась в водопад мелких осколков. Словно волны, в стороны расходились все новые облака пыли, а затем последовал далекий, слабый удар о землю. Вокруг Маартина кружили песчаные вихри, выписывая полные гнева зигзаги по земле, и он моргнул – глаза, в которые попало столько пыли, слезились.

Рудокопы. Мальчик сглотнул. С трудом. Почувствовал, как ком в горле превращается в камень, опускаясь в желудок. Он постарался сделать зрение нечетким, попытался вновь увидеть шпили и баржи сквозь движущийся занавес из пыли. Он видел их и слева, и справа, и дальше, ниже по течению канала. На баржах стояли марсиане, взмахивая пальцами и на что-то указывая.

Но прямо перед ним – только пыль, пустое и высушенное русло канала.

Груда камней, некогда бывшая скалой, словно дымилась – над ней поднималась пыль. По краям ползали машины, поглощая разломанную красную породу, изрыгая дорожки охряной пыли и камней. По обеим сторонам ввысь устремлялись другие изогнутые скальные колонны, образуя Венец, крученый, словно рога единорога, – такие Маартин видел в детских фильмах, которые часто смотрел раньше. Таким Венец вырезал ветер, говорил папа, да и все остальные тоже так думали. Песчаные вихри проплыли через равнину к облаку пыли, зигзагами обходя машины. Фигура на той стороне схватилась за целиком закрывавший лицо респиратор, когда на него набросился песчаный вихрь, а потом одна из машин застопорилась и остановилась. К ней поспешили еще несколько фигур.

Маартин резко повернул налево, к осыпавшемуся краю канала, откуда можно было, хоть и с трудом, сползти вниз, на дно. В целом стороны канала по-прежнему оставались ровными, вертикальными. Лишь кое-где они осыпались так, что резкое падение вниз не грозило. Маартин съехал на дно – пыль поднялась вслед за ним словно красный флаг, развевающийся на бесконечном ветру, – и напряг глаза, стараясь увидеть воду, баржи…

– Эй!

Мальчик замер. Оглянулся через плечо.

– Что ты, черт побери, тут, внизу, делаешь?! – Перекрыв ему путь, вперед вышел грузный коренастый человек в покрытом пылью комбинезоне цвета металла. Маартин не заметил его среди утренних теней.

Рудокоп.

Мальчик посмотрел в жёсткие, серые глаза за защитными очками, в обветренное лицо с всклокоченной бородкой, вспотевшее под полностью закрывавшим его респиратором.

– Парень, я тебя спрашиваю, – рука в перчатке схватила Маартина за локоть. – Ты мог под этой скалой оказаться, когда она падала. Помереть хочешь?

Маартин покачал головой, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

– Эй, мы же предупреждали: никому из поселка сюда не соваться, ты разве не слышал? – серые глаза чуть смягчились. – Мы сейчас будем взрывать еще один пласт. Оказался бы под ним – погиб бы.

Отец не сказал Маартину, что сюда придут рудокопы. Он бы и не решился сказать. Мальчик с трудом пытался подобрать нужные слова.

– Слушай, у меня братишка есть, не старше тебя, – рудокоп отпустил руку мальчика. – Не хотел бы я, чтобы его вот так ранило…

– Вы… убили… маму. – Эти слова вырвались у Маартина, ясные, резкие, словно разбитое стекло. Он замахнулся, чтобы ударить рудокопа по лицу, ему так хотелось ранить его, хотелось, чтобы….

– Эй, эй, ты чего! – Рудокоп поднял руки, удерживая его и уворачиваясь от ударов. – Парень, успокойся. Никого мы не убиваем!

Маартин схватил рудокопа за шланг респиратора, вырываясь из державших его рук. Слова покинули его так же внезапно, как пришли, и язык словно узлом завязался – казалось, он сейчас задохнется.

Из-за поворота в русле канала показалась другая фигура.

– Эй, Хорхе… – Тут человек остановился, ударив себя кулаками по узким бедрам. Черты худого лица, казалось, заострились, словно скалы Венца в утреннем свете:

– Черт побери, что, у этих свиней мозгов меньше, чем у камня? Им что, неясно сказано, что сюда нельзя? Давай его к нам, – он повернул назад. – Отправим его обратно, и под суд за вторжение на частную территорию. Может, тогда перестанут соваться.

– Тер, это же мальчишка.

– Заткнись, Хорхе, тряпка ты чертова, – худой рудокоп подошел к ним, доставая из-за пояса пластиковые наручники. – Иди-ка сюда, парень. Теперь ты вляпался.

Внезапно воздух наполнился свистом: песчаные вихри закружили вокруг, выписывая зигзаги. Худой рудокоп вскрикнул, когда ему в лоб ударил камешек, и Маартин успел заметить яркие капли крови. Другой, Хорхе, успел пригнуться, когда у него над головой пролетел камень. Маартин вырвался и побежал, отталкиваясь от ровного дна, шаг все шире, все быстрее и быстрее – стены канала только успевали мелькать, а крик Тера затих где-то далеко. Песчаные вихри танцевали вокруг Маартина, сзади, по бокам, и он бежал за завесой красной пыли, а впереди расстилалось прямое русло канала. Мальчик не стал замедлять шаг, чтобы взобраться наверх там, откуда спустился, а продолжил бежать вперед: так же быстро, только ритмичнее, чтобы респиратор успевал справляться.

Его наполнял гнев, жестокий, темный гнев, тяжелый, словно камень, гнев размером с всю планету.

Маартин обернулся, и песчаные вихри разлетелись в стороны, чтобы он смог оглядеться сквозь поредевшую пыль. Рудокопы его не преследовали – да и не догнали бы в любом случае. Мальчик мог обогнать любого из взрослых в поселке. Отец назвал это адаптацией, когда Маартин начал побеждать всех на соревнованиях по бегу – ему было только десять: «Планета сама придает тебе форму».

Им его не поймать. Респиратор работал на пределе, и Маартин чуть замедлил бег, чуть отталкиваясь от земли пальцами ног, позволяя телу самому нести себя вперед, как двигались марсиане, которые словно бы плыли по воздуху. Теперь он снова мог их видеть: они уже не были просто песчаными вихрями, а бежали-парили рядом с ним, также отталкиваясь от земли, только куда легче, чем получалось у него. Роуз двигалась за ним, и воздух наполнял гнев такой силы, что у Маартина от него заболели зубы.

Больше его там никогда не будет. Канала не будет. Не будет барж и башен. Если снова прийти туда, увидишь только красные скалы. У Маартина свело живот, и он остановился, чуть проскользив по земле. Что-то снова обрушилось, километром дальше. Теперь мальчик просто шел, брел по гладкому руслу канала. Размытые силуэты барж плыли над ним на поверхности воды, некогда тут протекавшей. Дно напоминало стекло, но не было таким гладким и блестящим. Папа рассказывал, как он смотрел на этот канал… ну, или на похожий канал… с Земли, еще ребенком, и как хотел сюда попасть.

Так много лет назад.

Маартин остановился. Венец спускался к самому каналу, словно скальные шпили готовились ступить в воду, некогда журчавшую здесь. Мальчик нашел место небольшого обвала, по которому смог вылезти, перебравшись через гладкую стену, к подножию Венца. Над ним вверх поднимались два закрученных шпиля, подобно танцорам, взявшимся за руки над головой. А в голове у него звучал тихий шепот.

Печаль. Гнев. Маартин оперся о камень. Может, и для них все это тоже мертво: канал, его воды, баржи и музыканты? Мальчика медленно наполняла бесконечная грусть – их грусть. Маартин вновь позволил глазам затуманиться и посмотрел на канал. Здесь вода по-прежнему искрилась, а на противоположном берегу блистающие, хрустальные воздушные переходы закручивались и изгибались, пересекались и исчезали вдалеке. По этим набережным прогуливались люди, взмахивавшие друг перед другом длинными пальцами. Подножия прозрачных дорожек обвивали лозы с толстыми красными, пурпурными и оранжевыми листьями. Их форма немного напоминала листья помидоров на участке Курта Вишну – пусть они и не были зелеными. Земля была усеяна другими растениями, вроде колючих дынь. Причем и эти тоже могли двигаться. Маартин наблюдал, когда одно из них, повыше, вытянуло ветви, отчего синевато-пурпурные листья зашелестели.

С другой стороны канала, по одной из высоких изогнутых арок, его пересекавших, медленно спустился марсианин, подойдя близко к тому месту, где стоял Маартин. «Это «он», – подумал Маартин. Марсианин сошел с покрытой переплетением арок набережной там, где она уходила за пределы Венца, и посмотрел на Маартина. Именно так – посмотрел на него.

До этого момента из всех марсиан только Роуз и иногда Шейн смотрели на него. Мальчик вздрогнул: он не мог отвести взгляд, и марсианская темная грусть, пронизанная жгучей примесью гнева, наполнила все его существо. Опустить глаза было невозможно. Как будто он погружался в красную пыль, задыхаясь. Маартин резко втянул воздух. Вернулся к реальности. Длинные пальцы марсианина согнулись, совсем чуть-чуть.

Улыбка?

Маартин тоже согнул пальцы, почувствовал… радостное удивление. Одобрение.

Землю встряхнул еще один взрыв.

Сеть воздушных дорожек и вода и марсианин – все пошло рябью и….

…исчезло.

Маартин тяжело облокотился на скалу, чувствуя пустоту в животе.

Он видел, как поднимается вверх столб пыли, но не видел, какой из шпилей они взорвали на этот раз. Сколько еще марсиан погибло? Маартин заставил себя встать на ноги, быстрым шагом пошел вперед, стараясь не сбиваться с дыхания. Пора возвращаться домой, пока папа не пришел с командой циановых садовников и не обнаружил, что его нет.

Слева Маартин видел только пустую красную пыль и камни, разбросанные по дну канала. Он сбавил шаг, когда впереди показались ряды низких надувных теплиц. Не стоит показываться им в поту и едва дыша. Да и причин торопиться нет. Их участок в самом дальнем конце, ближе всех к тамбуру. Маартин вошел, плотно запер шлюз и открыл внутреннюю дверь. Теплый, влажный воздух приятно успокоил высохшие губы, и на секунду он стянул респиратор, чтобы почувствовать запах земли и зелени, обильно наполнявший все вокруг. Так жаль, что и тут приходится носить дыхательную маску, но в воздухе, поступавшем сюда из фильтров поселка, было слишком много углекислого газа и слишком мало кислорода. Он один раз потерял сознание, а у папы как-то случился припадок. Маартин закрыл за собой дверь. Сиул Ку трудилась на своем участке, прямо напротив их части теплицы.

– Ты что, потерялся? – узкие темные глаза, окруженные морщинками, как у тех, кто часто улыбается, сосредоточенно смотрели на Маартина. – Я тебя видела снаружи, как ты бегал за песчаными вихрями. Показалось, будто ты потерялся. – Она погрозила мальчику пальцем в синей перчатке. – Нельзя бегать за вихрями. Они тебя могут сбить с ног. Сломать твой респиратор. И что ты тогда будешь делать?

– Они… не станут, – язык двигался с трудом, Маартин едва выговаривал слова. Зря он это сказал. Но исправлять сказанное поздно. – Я… Я осторо…

Сдавшись, мальчик вынул планшет и напечатал: «Я слежу за тем, как их носит ветер, и держусь подальше». Маартин улыбнулся, но Сиул чуть прищурила глаза, с тем самым, особым выражением. Ох, ну что ж… «У вас свекла крупнее, чем у нас». Он улыбнулся еще шире. «Как это у вас получается?»

– А, все дело в этих зеленоватых камнях, которые нам иногда попадаются, – она вновь погрозила ему пальцем. Сиул чуть горбилась, даже когда старалась стоять прямо, поэтому ей пришлось приподнять голову, чтобы посмотреть на Маартина. – В них много фосфора. А свекле это нравится. Делюсь секретом только потому, что ты мне помогаешь, когда у меня спина болит. – Она заговорщически подмигнула мальчику:

– Попробуй сам, но никому не рассказывай, особенно Саше. Он-то думает, он такой крутой садовник. – Сиул усмехнулась. – Ты же постоянно где-то бродишь, так смотри по сторонам, приноси с собой такие камешки. И мне тоже приноси, раз уж я тебе рассказала. – Она бросила на Маартина хитрый взгляд. – А я не скажу твоему папе, что ты там гулял. У тебя-то ноги помоложе, чем у меня. Соре мне рассказала, что Рав, парень из города, что возит товары на рынок, специально просит именно мою свеклу. Да еще и платит за нее больше. А теперь и за вашу свеклу станет больше платить.

Соре много чего говорила. «Никому не скажу. Тебе нужна помощь?» Маартину незачем было видеть, как она качает головой. Он и так всегда ощущал, когда ей было больно, – словно воздух вокруг начинал дрожать от жара. Сегодня этого не чувствовалось. Он кивнул, помахал ей рукой и переступил через пластиковую ленту, обозначавшую границы каждого участка:

– Папа… вернулся?..

– А, они уже тут. – Сиул присела на корточки среди свекольных грядок, осторожно разрыхляя красноватую почву вокруг каждой макушки из темно-зеленых листьев. – Думаю, участок оказался не так велик, как говорил Гус, и они раньше закончили с посадками. Он заходил посмотреть, здесь ли ты. – Она внимательно следила за разрыхлителем в руках, обрабатывая влажную почву. – Я… сказала, что не знаю, где ты. Но тебе не стоит вот так бродить снаружи. – Сиул бросила короткий взгляд в его сторону. – Ты мог потеряться. Песчаные вихри могли сбить тебя с ног.

Маартин кивнул, встал на колени и принялся проверять трубки системы орошения, выискивая любые признаки сухих или чересчур пропитанных водой участков, что говорило о проколе, из которого вытекает слишком много драгоценной воды, или же о засоре в трубке. Мальчик торопился. Чем дольше папа будет раздумывать, где ходит его сын, тем больше вероятность, что он полезет в домашнюю базу данных, чтобы проверить. Конечно же, ему удалось найти пару частично засорившихся капельниц. Папа, скорее всего, пошел в бар Кэнни. Она варила пиво из самых разных ингредиентов, и он слышал, как Дэн Дженг говорил, что нынешняя партия очень хороша. После пары пива папа обычно не слишком ругал Маартина за то, что тот пропустил свои уроки.

Когда Маартин вышел из купола, солнце уже близилось к закату, и ему не пришлось чересчур сильно напрягать глаза, чтобы рассмотреть площадь и фонтаны. Четверо или пятеро музыкантов выдували розовый и зеленый туман из крученых труб, прямо у фонтана. Часть шпината на участке подоспела для продажи на рынке, и Маартин сделал крюк, чтобы зайти в поселок со стороны склада. В весовой было холодно, почти как в морозильнике. Он поставил мерную корзину на весы, ввел код отца и название содержимого. Весы пропищали, загружая в память вес шпината, чтобы внести его в общую базу произведенных ими за месяц продуктов. Потирая замерзшие руки, мальчик направился к двери.

Тут она со скрипом отворилась.

– Чертова пыль повсюду. Приходится менять тут подшипники постоянно, – мэр поселка, Ал Сиггранд, распахнул дверь до конца. – Эй, да тебя отец ищет! – Он бросил на Маартина шутливый сердитый взгляд. – Ты ведь не гулял снова снаружи в одиночку, а?

Сиггранд говорил чуть громче, чем следовало, словно Маартин плохо его слышал:

– Ты же знаешь, папа тебе велел так не делать. Помнишь?

Маартин кивнул, но взгляд его тут же переместился на человека, стоявшего за коротышкой мэром. Человек был в полной экипировке рудокопа. Тот самый рудокоп, с которым он разговаривал.

– Маартин, познакомься с Хорхе, – мэр подбородком указал в сторону гостя. – Думаю, эти ребята устали от замороженных полуфабрикатов. Разнообразия ради они готовы покупать свежие продукты по хорошей рыночной цене.

Ох, только этого не хватало, вот теперь он расскажет мэру, что Маартин был на канале! Маартин сглотнул.

– Эй, Маартин, – улыбнулся ему рудокоп. Лицо у него было вытянутое, покрытое веснушками, а цвет волос вовсе не походил на цвет марсианской пыли, покрывавшей их там, где не защищали крепления респиратора. – Рад познакомиться. Хочешь продать нам что-нибудь из твоих продуктов? Что вы с отцом выращиваете?

Маартин резко оттолкнул их и вышел на улицу поселка.

– Не обращайте на него внимания. – Закрываясь, дверь не до конца заглушила слова мэра. – Он не совсем в себе, ему голову повредило. Несчастный случай при обвале, пару лет тому назад. Больше не может говорить. Постоянно теряется, бродит где-то. Мы тут вроде как все за ним присматриваем.

Сжав в карманах кулаки, Маартин направился налево, к их комнатам. Он ощущал, как со всех сторон их окружает древний марсианский город. Сквозь прозрачную оболочку купола поселка было видно, как в угасающем свете танцуют песчаные вихри, выписывая сложные, полные гнева узоры на выжженной земле за садовыми куполами. Шпили и паутина воздушных дорожек подрагивали в кроваво-красном свете заходящего солнца.

Полные гнева?

Маартин остановился на повороте в свой переулок. Моргнул.

Да. Именно так. Полные гнева.

Дверь скользнула в сторону, в комнатах за ней свет не горел. Папа, должно быть, в баре у Кэнни. Маартин направился туда, с каждым шагом поднимая легкое облако пыли, которая попадала в купол, несмотря ни на какие меры. Большой бар Кэнни из двух комнат находился прямо за углом, на главной улице, и дверь туда была открыта, что ужасно злило мэра, поскольку в этих комнатах концентрация углекислого газа была выше, чем в остальных частях купола. Но, учитывая, сколько народу туда набивалось, в этом не было ничего удивительного. У дверей стояло человек шесть, с кружками в руках.

– Привет, Маартин, – ему помахала Селия, делавшая кружки и другие замечательные вещицы из красной марсианской пыли и продававшая их торговцам продуктами из Столицы. – Дашь папе время допить свою пинту, а? – она подмигнула мальчику. Круглое лицо Селии окружали серые кудри.

– М…мэр…продает… – язык Маартина не справлялся со словами.

«Рудокопам» – напечатал он на планшете. Он встал перед Селией, с ужасом чувствуя, как щиплют веки горячие слезы, навернувшиеся на глаза.

– Милый, да все в порядке. Честное слово, – она приобняла его. – Это ведь хорошо, что они покупают у нас. Это не те плохие люди, по чьей вине тогда случилась авария. Им нравятся наши овощи. И они собираются платить нам кучу денег.

Никакая это была не авария, и все это прекрасно знали. А теперь рудокопы еще и убивали марсианский город. Маартин моргнул, стараясь сдержать слезы.

– Эй, Март, где ты был?

Его спас отец, с раскрасневшимся лицом проталкивавшийся сквозь толпу:

– Черт возьми, парень, я же волновался! А потом Сиул мне отправила сообщение и сказала, что ты все ещё занят прочисткой капельниц и что она выяснила – ты работал на чьем-то другом участке и потому она тебя и не видела. Ты и в самом деле был там?

Было видно, что отец немного успокоился, когда Маартин кивнул. Теперь ему удалось спрятать свои слезы, глубоко-глубоко.

– …Помогал, – с трудом выговорил Маартин. И еще раз кивнул.

– Ладно, тогда в следующий раз отправь мне сообщение, напиши, где ты. – Папа обнял Маартина за плечи. – Не хочу тут собирать поисковую группу без всякой на то причины, понял?

Мальчик кивнул, отец взъерошил ему волосы. Маартин почувствовал исходивший от него слабый запах цианобактерий и чего-то, напоминавшего высыхающую воду. Маартин много раз помогал им делать посадки, смешивая с землей споры цианобактерий, устанавливая водяные насосы и микросистемы капельного орошения, черпавшие воду из влажных пластов, найденных буром на большой глубине, и переносившие ее в почву на поверхности. Этим бактериям много воды не требовалось. Специально созданные генными инженерами, они впадали в состояние биологической спячки, когда становилось чересчур сухо, и возвращались к жизни, когда появлялась вода. Иногда отец вставал на корточки над готовым участком и снимал респиратор. Он говорил, что можно ощутить запах кислорода, что еще до своей смерти Маартин сможет все время ходить без респиратора. Но Маартин не чувствовал ничего, кроме запаха цианобактерий. А без респиратора он и так ходил все время под куполом.

Папа дал ему кружку сока, и Маартин отправился на свое обычное местечко на пластмассовом контейнере, в котором хранились барные полотенца и прочая ерунда, в углу комнаты. Мальчика особо не замечали, там было практически темно, и пока он так сидел, никто его не тревожил. Когда жители поселка пили пиво Кэнни, они не смотрели вниз – скорее, глядели друг на друга или искали глазами в комнате другие лица. Четверо или пятеро детей играли в салки, то забегая в комнату, то выбегая из нее. Селия на них за это накричала. Маартин их знал. Девчонки были ничего, но вот от мальчиков он обычно старался держаться подальше. Особенно от Ронана. Ронан был самого маленького роста, но с лихвой возмещал это грубостью и жестокостью. Когда взрослых поблизости не было, все эти ребята служили отличной иллюстрацией к понятию «стадного поведения», о котором Маартин читал в школьной программе. Интересно, а марсиане ведут себя как люди? Маартин ни разу не видел ничего похожего на ссору на улицах или узких воздушных переходах. Никакого крика. Никто никого не толкает. Или, может, не так уж они сильно отличались от людей, просто толкали друг друга каким-то другим способом или обзывались как-то по-другому…