Текст книги "Одноглазые валеты"

– Садись где хочешь, – сказала Ханна. – Я принесу тебе чай.

Из динамиков слышалась инструментальная музыка, что-то из нью-эйдж[24]24
  Мелодичная электронная музыка, в которой используются звуки природы, шум волн и т. д.


[Закрыть]. Сейчас на фоне множества барабанов играла странно настроенная акустическая гитара. Как и во всей комнате, как и в самой Ханне, в музыке чувствовалась безмятежность, которой не хватало Веронике. Ханна принесла чай в маленьких, низких чашках без ручки. Чай был зеленым и немного сладким.

Скрестив ноги, Ханна присела на диван рядом с ней.

– У тебя такой вид, будто ты не спала.

– У меня внутри все связалось узлом. Может, из-за метадона.

– Метадон ни при чем. Это из-за чувств, которые три года пытались вырваться наружу.

– Здесь холодно?

Ханна коснулась ее руки. Дрожь стала сильнее.

– Нет, – сказала Ханна. – Это не метадон и не холод. Это просто ты. – Затем она медленно наклонилась к Веронике и поцеловала ее в губы.

Поцелуй был нежным, но не сестринским; теплым, но не требовательным.

Вероника затряслась и обхватила себя руками, чувствуя, будто она пытается выплыть и не утонуть.

– Ты сбиваешь меня с толку…

– Ты уже сбита с толку. Когда ты в последний раз занималась любовью, наслаждаясь этим? Когда ты в последний раз лежала рядом с кем-то, чувствуя себя спокойно? Когда ты в последний раз задумывалась о том, что заслуживаешь счастья? Тебе необязательно отвечать. Я и так уже знаю.

Она встала и взяла Веронику за руку. Вероника пошла за ней – не в спальню, как она думала, а в ванную. Ханна открыла кран и раздела ее, осторожно, не прикасаясь к ней больше, чем следует. Комнату начал окутывать пар.

– Залезай, – сказала Ханна, и Вероника забралась в ванну. Горячая вода обожгла ее, лицо покраснело.

– Твое тело все еще очень красиво, – сказала ей Ханна. – Ты осторожна с иглой. – Вероника кивнула. Горячая вода уняла ее дрожь и помогла успокоиться. Она чувствовала себя одурманенной. Может, что-то было в чае?

Ханна сняла одежду и положила очки на край раковины. В талии она была слегка крупной, и ее живот выдался вперед, когда она сняла джинсы. Вокруг талии и под грудью остались красные полосы от белья. И все же Веронике она показалась красивой: бледные соски, скромный треугольник волос между ног. Вероника неосознанно потянулась вперед, чтобы коснуться тела Ханны, но затем остановилась, устыдившись и смутившись.

Ханна добавила в воду масла. Оно вспенилось и окрасило воздух ярким зеленым запахом полевых цветов. Затем она наклонилась перед ванной и снова поцеловала Веронику. Рот Вероники приоткрылся против ее воли, и она почувствовала привкус мятного чая в дыхании Ханны.

– Что ты со мной делаешь? – прошептала она.

– Соблазняю тебя, – ответила Ханна. – Если тебе что-то не понравится, если мои действия испугают тебя, просто скажи. – Она положила обе руки на щеки Вероники, затем медленно провела ими по ее шее и плечам. Вероника отклонилась назад, закрыла глаза, ее дыхание стало прерывистым. Тонкие нежные руки Ханны скользнули к ее груди.

– О, – вздохнула Вероника. Она таяла. Все ее тело превращалось в жидкость. Она уже не могла понять, где оно заканчивается и где начинается вода. Теперь, когда Ханна поцеловала ее, она наклонилась вперед и обняла ее обеими руками.

Когда Ханна уже помогала ей лечь в постель, вся энергия Вероники была исчерпана. У нее не осталось сил, не осталось разумных мыслей, только ощущения. Ханна была медленна, нежна и храбра. Она знала, куда прикоснуться и с какой силой. Первый оргазм с ней был самым сильным, который Вероника когда-либо ощущала. Она не чувствовала его так давно, что едва распознала. За ним последовали другие. Все они слились в сплошное удовольствие.

А после настал сон.

Ее разбудили солнечные лучи. Она открыла глаза и увидела темно-зеленые простыни. Она вспомнила все остальное и быстро поднялась, прижимая простыню к своему телу. Ханна лежала на боку, наблюдая.

– Что ты со мной сделала? Что было в том чае?

– Ничего, – ответила Ханна. – Если ты хочешь знать, что случилось, то мы занимались любовью.

– Это все слишком непонятно. Мне надо идти. – Она осмотрела комнату в поисках своих вещей, не желая вставать с кровати обнаженной на глазах у Ханны.

– Подожди, – сказала Ханна. В ней было какое-то спокойствие, которое Веронике показалось неизбежным. – Я знаю, что с тобой не так. Я – алкоголик. Я пила десять лет, а сейчас воздерживаюсь уже шесть. Я была замужем за человеком, которого ненавидела, а ненавидела его просто потому, что не хотела заниматься с ним сексом. Это не его вина, просто такова моя сущность. Никто не мог объяснить мне, в чем причина.

– Как это связано со мной? Хочешь сказать, я другой ориентации? – На полу рядом с ней лежало полотенце. Она обмоталась им и глянула в сторону ванной. Ее вещи были аккуратно сложены на полу.

– Может, и нет. – Ханна повысила голос достаточно, чтобы Вероника ее услышала. – Хотя мне кажется, что да. Но это неважно. Ты ненавидишь себя за то, что делаешь со своим телом. Это делает тебя беззащитной. А беззащитность – это сама суть любой зависимости.

Вероника застегнула свою помятую шелковую блузку и разгладила складки на юбке.

– Мне пора идти.

– Я оставила для тебя время на три часа. Если захочешь еще поговорить.

– Просто поговорить? Или ты трахаешься со всеми своими пациентами?

Последовало короткое обиженное молчание.

– Ты первая. Видимо, я должна думать, что пренебрегла врачебной этикой, но я так не считаю.

Вероника открыла дверь.

– Я подумаю об этом, – сказала она. Затем она застегнула пояс на пальто и побежала вниз по лестнице.

Когда она вернулась, Джерри уже ждал ее.

– Мелани говорит, ты заболела, – сказал он. – Я хотел спросить, не нужно ли тебе чего.

– Нет, Джерри. Это очень мило и все такое, но нет.

– Где ты была? Ходила на другую встречу?

Вероника покачала головой.

– Я была у врача, вот и все.

Джерри осмотрел ее с ног до головы. Вероятно, решил не ругаться с ней. Он присел на диван и взглянул на цветы, которые прислал ей днем раньше, – они по-прежнему стояли на столе у телефона, открытка даже не распечатана.

– Я зря трачу время, так ведь?

– Джерри. Что я должна на это ответить? Тебе не стоило влюбляться в проститутку. Я имею в виду, о чем ты вообще думал? Что я доступна по программе «Сними и выкупи»? – Она присела рядом с ним, коснулась его лица. – Ты милый парень, Джерри. Женщины, наверное, с ума по тебе сходят. Настоящие женщины. Вот чего ты заслуживаешь. А не какую-то пуэрториканку, которая наполовину наркоманка и наполовину шлюха. – Шлюха, подумала она. Она действительно это сказала.

– Мне нужна именно ты, – сказал Джерри, потупив взгляд.

– Ты даже меня не знаешь. Ты не представляешь. Пытаешься пойти напрямик и понять двадцать лет моей жизни за одну ночь. Но ничто не происходит так быстро. Дай себе немного времени.

– Мы можем сегодня увидеться?

– Нет. Не сегодня. – Она замолчала, собираясь с мыслями. – Никогда. Больше никогда.

– Почему? Я люблю тебя.

– Ты даже не знаешь, что такое любовь. Ты не знаешь, о чем говоришь. Вся эта романтика из фильмов, которые ты смотришь, не имеет ничего общего с реальной жизнью. Я не могу терпеть это. Я не хочу быть единственным, на чем держится этот твой выдуманный мир. Я не настолько сильна.

Она встала.

– Вероника, прошу тебя!

Она не могла смотреть на него. Его лицо искривилось, будто он старался не заплакать.

– Мне жаль, Джерри, – сказала она. – Ты найдешь кого-нибудь. Вот увидишь. – Она побежала наверх.

Полдень еще даже не настал, но она уже проснулась, голова была ясной. Ее обеспокоило то, что она чувствует себя настолько хорошо. Она приняла душ, надела джинсы и свитер и отправилась в центр за метадоном. «Хорошо, – думала она, стоя в очереди, пока ноябрьское солнце согревало ее волосы. – Ты можешь признать, что ты наркоманка. Ты можешь признать, что устала от обмана. И что тебе тогда остается?»

У всех девушек были сберегательные счета на имя Ичико. Половина их заработка каждый месяц откладывалась в фонд, что обязательно заносилось в новый компьютер. Если Вероника бросит эту жизнь, то сможет забрать деньги. Ей хватит хотя бы на пару лет. А что потом? Найти какого-нибудь болвана вроде Джерри, завести семью и детей?

Подошла ее очередь. За окном стоял парень в белом халате, он взглянул на ее рецепт и выдал дозу. Она выпила и выбросила стаканчик в переполненное мусорное ведро. Этого не хватало. Не хватало отсутствия боли, отсутствия нужды. Героин был чем-то большим, не просто окончанием боли. Он был броском, радостью, прохладным огнем, проходящим сквозь ее тело, как божья любовь.

Из сумочки она достала потрепанный листок с номерами телефонов и стала набирать. Дважды она попала на автоответчик, но на третий раз ей повезло.

– Кройд? – спросила она.

– Он самый. Где ты, дорогая? – Его слова обрывались приглушенными щелчками. Она не видела его уже три месяца. Он, скорее всего, спал и проснулся в искаженном теле. Ничего страшного. Она умела видеть суть за оберткой.

– В Челси, – ответила она. – Хочешь оттянуться?

Он был рядом с Ист-Ривер, в квартире на набережной, где два года назад она впервые провела с ним ночь. Это был тот День Дикой Карты, когда Астроном убил Кэролайн, а Фортунато уехал в Японию.

Под кайфом эти воспоминания никогда не беспокоили ее.

Кройд открыл дверь, а Вероника замерла и долго смотрела на него.

– Я бы поцеловал тебя, – сказал Кройд, – но боюсь навредить.

– Ничего страшного, я пас. – Щелканье, которое она услышала по телефону – это был его клюв, закрывающийся в конце каждого слова. Он был выше двух метров и весь покрыт перьями. Его руки присоединялись к телу тонкими перепонками.

– Ты можешь летать?

Он покачал головой.

– Я слишком тяжелый. Жалко, правда? Я могу немного планировать, например, с высоты второго этажа. Так что это не совсем напрасно.

Его черные глаза мерцали, а складки перьев над ними придавали его разумному взгляду живость.

– Может, я зря трачу время, – сказала она.

Его клюв слегка раскрылся в улыбке.

– Пусть крылья и не работают, но все остальное у меня в порядке.

Вероника покачала головой.

– У меня проблемы, Кройд. У тебя есть кокс?

На кухне они сели за стол – деревянную стойку с прожженными следами от сигарет и отслаивающимся лаком. Вероника втянула две дорожки, затем передала трубочку Кройду. Он вдохнул свою часть маленькими черными отверстиями у основания клюва. Вероника стерла остатки пальцем с поверхности стола и втерла их себе в десны.

– Лучше, – сказала она.

– Уверена, что не хочешь завершить эту беседу в постели?

Она покачала головой.

– Сейчас мне нужен друг. Со мной творится какая-то странная хрень. Я не пойму, в чем дело. – Она рассказала ему о Ханне, о том, как ее чуть не вырвало после недавнего «свидания».

Кройд внимательно слушал. По крайней мере, так ей казалось. Когда она закончила, он сказал:

– Может, я скажу глупость. Дело ведь касается не меня. Но нельзя идти наперекор своим чувствам. Тебе надо снова увидеться с этой женщиной при свете дня и принять решение. Может, ты другой ориентации. И что? Тебя правда волнует, что парочка полных придурков подумает о твоей сексуальной жизни?

– Такое чувство, будто мне четырнадцать лет, – сказала Вероника. – Все эти эмоциональные перепады. Я так не могу.

– Хочешь моего совета – даже не пробуй. Пусть все случится само. И если будут проблемы, можешь позвонить мне. – Его слова звучали так, будто его речь окончена, но Кройд колебался, словно должен был сказать ей что-то еще. – Ведь с тобой больше ничего не случилось? В смысле, никаких… никаких симптомов?

Он имел в виду свой бизнес «Тифозный Кройд». Она покачала головой.

– Нет. Никаких внезапных проявлений силы туза, никаких ласт вместо ног. Не думаю, что на меня это вообще как-то повлияло.

– Просто… я чувствую ответственность за это, вот и все.

– Не волнуйся об этом.

Он проводил ее до двери, а она крепко его обняла, несмотря на отчетливый едкий запах его перьев. Он положил руки ей на спину.

– Мне надо быть осторожным, – сказал он. – Если я слишком сильно согну пальцы, то появятся вот эти когти. – Он показал ей. Когда он смотрел на них, в его глазах светилось чувство удовлетворения.

– Пока, Кройд, – сказала она. – Спасибо за все.

Она пришла в офис Ханны незадолго до четырех.

– Я опоздала, – сказала она.

Ханна придержала дверь, когда Вероника входила.

– Ничего страшного. На сегодняшний вечер никто больше не записан. – Потом она продолжила: – Я рада, что ты пришла.

У Вероники кружилась голова от кокаина и всех ее переживаний, и она не могла сесть. Ханна заняла свое обычное место на стуле напротив дивана и столика, стоявшего перед ним.

– Как успехи с метадоном? – спросила Ханна.

– Хорошо, – ответила Вероника. – Все отлично. – Она прошла позади дивана, повернулась, оперлась на его спинку. – Нет, ничего не хорошо. Этого недостаточно. Я по-прежнему хочу быть под кайфом. Мне нужно это.

– Зачем?

– Зачем? Что за дебильный вопрос? Потому что мне нравится хорошо себя чувствовать. Потому что, когда ты под кайфом, тебя не волнует, как справиться со всем этим вселенским дерьмом…

– Каким дерьмом? – спросила Ханна. – В какое дерьмо, с которым тебе приходится справляться, ты влипла не по своей воле? У тебя все идет задом наперед. Ты думаешь, что можешь контролировать свою наркотическую зависимость, но не можешь контролировать свою жизнь. Все как раз наоборот, просто ты этого не знаешь. У тебя нет контроля над героином. Он владеет тобой. Его называют «жеребцом»[25]25
  Англ. horse – на американском сленге также обозначает героин.


[Закрыть], но это он ездит на тебе. Это первый этап программы, которая называется «Двенадцать шагов». Ты должна признать, что не можешь контролировать свою зависимость. И затем, позже, ты сможешь научиться быть ответственной за всю свою остальную жизнь. Это «способность к ответу». Не вина, не контроль, а ответственность. То, с чем ты должна примириться.

Вероника покачала головой.

– Тебе легко все это говорить. Но у меня нет никакой жизни. Моя мать – конченая шлюха, которая теперь сама подыскивает мне мужиков. Я не знаю, кто мой отец, и не думаю, что это известно моей матери. У меня нет братьев или сестер, к которым я могла бы обратиться. Я многое узнала из всего этого дерьма, которому нас учил Фортунато, но это ведь не диплом колледжа. Это не поможет мне найти какую-нибудь хорошую работу. Подумай, каковы мои шансы. Я закончу, как и ребята, с которыми ходила в школу. Стану старой и толстой, разведенной или замужем за человеком, который избивает меня каждые выходные. – Трудно было в это поверить, но своим монологом она действительно вывела себя из героинового кайфа.

– Так чего же ты хочешь?

– Сбежать. Хочу, чтобы за мной приехал красивый мужчина на быстрой машине и с кучей денег и забрал бы меня отсюда.

– И что потом?

– Потом мы будем жить долго и счастливо.

– Это чушь, Вероника. Ты не настолько глупа. Если все, что тебе нужно, – это просто какой-то мужчина, то ты могла бы выбрать любого. В чем разница между зависимостью от наркотика и зависимостью от мужчины? Никакой, и ты это знаешь. – Вероника подумала о Джерри, который забрал бы ее, если бы только она ему позволила.

– Почему тебе так важно, что со мной будет?

Ханна подошла к окну и выглянула на улицу.

– Когда ты вошла сюда, я увидела саму себя шесть лет назад. В тебе есть свет. Жар. Сексуальный, эмоциональный, духовный. Его было слишком много, всю твою жизнь. Тебе пришлось обратиться к героину, чтобы жар не поглотил тебя. – Она обернулась и посмотрела Веронике прямо в глаза. – Мне нужен этот свет. Мне нужно все, что есть у тебя. Вдвоем, вместе, мы будем гореть, пока не сожжем друг друга.

У Вероники перехватило дыхание. Она встала, чувствуя, как ткань свитера больно трется о ее набухшие соски. Она подошла к двери и заперла ее. Джинсы сжимали ее между ног, сводя с ума. Она сбросила туфли и стянула свитер через голову.

– Покажи мне, – сказала она.

В пятнадцать она влюбилась в восемнадцатилетнего члена мексиканской банды и трахалась с ним при любой возможности: на заднем сиденье машины, в парке, однажды – на лестнице в своей школе. Секс всегда был быстрым и животным, а после она возвращалась домой в свою пустую комнату. Там, думая о своем мальчике, она могла довести себя пальцами до такого оргазма, которого никогда не испытывала, когда он был внутри ее.

С тех пор она занималась сексом с сотнями мужчин. Никто из них тоже не доводил ее до оргазма, даже Фортунато, а что касается любви, она убедила себя, что и та – мужского рода.

Ханна все это изменила. Они занимались любовью пять или шесть раз в день. Все было равносильно. Для всего, что есть у Ханны, было и что-то у Вероники. После этого они спали в объятиях друг друга. С помощью нежных рук и языка Ханны Вероника обнаружила в себе чувствительность, которая до этого ей даже не представлялась возможной ни с кем другим.

– Женщина не достигает оргазма от того, что в нее входит мужчина, – рассказала ей Ханна. – Я читала, что это заложено в нас, слышала о женщинах, с которыми это случается. Но мне не довелось встречаться ни с одной из них. Каждой женщине, с которой я беседовала, нужно что-то большее.

– Большее, – повторила Вероника. – Мне нужно большее.

Она выходила из квартиры Ханны лишь настолько, чтобы успеть забрать ежедневную дозу метадона. Она носила одежду Ханны, только когда ей вообще хотелось что-либо надевать. Она делала то, что сказал ей Кройд. Она перестала бороться и отдалась ощущениям: запаху, теплу и вкусу тела Ханны, необычной еде и чаю, который ей готовила Ханна, длинным ночам физической и эмоциональной близости, где ничто не было под запретом.

Ну, почти ничто. Вероника стала часами рассказывать о своем детстве, об ужасах католической школы, о запутанном семейном древе из тетушек, дядюшек и кузенов, о лицемерии в разделении полов согласно католическому учению: девочки постоянно делали парням минет, но мысль о потере их священной девственности приводила их в ужас.

Но именно Ханна была более сдержанна. Она говорила о своем детстве, о бывшем муже, о родителях. Она была оригинальной и пылкой любовницей, не боявшейся ничего. Она заставляла Веронику читать о зависимости и феминизме, о марксизме и вегетарианстве, обо всем, что было частью ее жизни. Но она никогда не рассказывала о времени своего перехода, о годах, заполнивших время от ее замужества и пьянства до новой и трезвой работы психологом.

Были некоторые намеки. Раньше она состояла в какой-то группе радикальных феминисток. Она никогда не упоминала название группы.

– Они верили во многие вещи, которые меня не устраивали, – вот и все, что она об этом говорила.

– Какие вещи?

– Вещи, которые могут привлечь того, кто по-прежнему полон гнева и злобы. Вещи, которые нужно перерасти, если хочешь чего-то добиться.

Вероника подумала, что она имеет в виду насилие. Взрывы, или убийство, или что-то еще незаконное. А так как Ханна не хотела об этом говорить, Вероника больше не касалась этой темы.

Вероника первая сказала: «Я люблю тебя».

Это было на рассвете. Они лежали рядом, зажав руки друг у друга между ног, едва касаясь губами. Удовольствие было настолько сильным, что слова вырвались из нее неосознанно. Ханна крепко сжала ее руку и сказала:

– Меня пугают твои слова. Люди говорят «люблю» и используют это слово в качестве оружия. Я не хочу, чтобы с нами случилось то же самое.

– Я все равно тебя люблю. Что бы ты ни сказала. Нравится тебе это или нет.

Ханна отодвинулась от нее достаточно, чтобы взглянуть ей в глаза.

– Я тоже тебя люблю.

– Я хочу слезть с метадона. Хочу бросить наркотики.

– Хорошо.

– Прямо сейчас. Сегодня.

– Тебе будет плохо. Я могу достать лекарства, которые немного помогут, но это жуткое мучение. Ты уверена, что готова к такому?

– Я хочу этого.

– Подожди еще неделю. Нам надо выбраться, вернуть тебя в реальный мир. Если на следующей неделе ты не передумаешь, то мы попробуем.

– Думаю, я согласна, – сказала Вероника. Она слегка промокнула глаза салфеткой. Они обе притворились, что не заметили ее слез. – Что я скажу Ичико?

– Не знаю. А ты как думаешь?

– Ты опять говоришь как психолог. – Ханна пожала плечами. – Наверное, скажу ей, что уезжаю. Что завязываю с этим. Думаю, она и так это уже поняла.

На самом деле так и было.

– Надеюсь, ты будешь очень счастлива, – сказала она. Она обняла Веронику. – Я вижу, что ты уже счастлива. Вот кое-какие деньги, чтобы тебе было проще. – Сумма в чеке была больше, чем Вероника могла ожидать. – Твой трастовый фонд плюс кое-что от меня.

– Я не знаю….

– Возьми их, – сказала Ичико. – Времена меняются. Я уже не так уверена в этом бизнесе, как раньше. Я смотрю вокруг и вижу всю эту ненависть. Они ненавидят джокеров и тузов. Когда я только приехала в эту страну, они ненавидели меня за то, что я японка. Во время тихоокеанских военных действий отцу Фортунато пришлось скрывать нас, чтобы нас не забрали в лагеря. Люди боятся друг друга, причиняют друг другу зло. Мои гейши уже не справляются с этим. Когда мужчина использует женщину, это не делает его лучше. Так же как и использование черных рабов белыми людьми не делает их лучше. В конце концов они лишь начинают ненавидеть друг друга.

– Что ты такое говоришь? Ты собираешься закрыть свой бизнес?

Ичико пожала плечами.

– Я думаю об этом, все чаще и чаще. Все это давление, все эти гангстеры и толстосумы, которые хотят захватить власть в бизнесе. Если я закрою свое дело, они уйдут и оставят меня в покое. Денег у меня достаточно. Да и кого вообще волнуют деньги? – Она снова протянула чек Веронике, и в этот раз она взяла его. – Иди и будь счастлива, находи любовь там, где сможешь.

Вероника поднялась наверх и собрала вещи. В конце концов она поняла, что нельзя больше откладывать, и постучала в дверь комнаты своей матери.

Днем они вместе ходили в кино. Держались за руки, как подростки. Позже, когда они обедали в китайском ресторанчике, Ханна сказала:

– Думаю, тебе надо перевезти кое-какие вещи. Одежду и все такое. Ну ты понимаешь. И твою кошку.

– В смысле, переехать к тебе.

Миранда почти все узнала от Ичико, а о чем не узнала, догадалась сама. Она взяла руки Вероники в свои и долго держала их, не говоря ни слова. Наконец она сказала:

– Знаешь, меня не волнует, что ты полюбила женщину, а не мужчину. Ты знаешь, я рада, что ты бросаешь… эту жизнь. Я никогда не желала для тебя такого. – Она вздохнула. – Просто будь осторожна, милая, прошу тебя. Ты ведь знаешь эту женщину – сколько, меньше двух недель?

Вероника убрала свои руки и встала.

– Мама, ради всего святого…

– Я не собираюсь все тебе портить…

– Нет, собираешься. Именно это ты и пытаешься сделать.

– Я просто хочу сказать, что ты еще плохо ее знаешь. Я хочу, чтобы у тебя все получилось, правда, но может и не выйти, и…

– Хватит, – сказала Вероника. – Я не хочу это слушать. Хоть раз в жизни порадуйся тому, что я счастлива. А если не можешь, тогда закрой свой рот. – Она вышла, хлопнув дверью, и понесла свои вещи к такси, в котором ее ждала Ханна.

По дороге домой Лиз нервно топталась у нее на коленях, а Вероника начала трястись.

– Ты в порядке? – спросила Ханна. – Ты сегодня принимала метадон?

– Принимала, – ответила Вероника. – Дело не в этом. – Хотя симптомы были очень похожи. Она чувствовала себя вялой, а все внутренности будто связало в узел. – Мне страшно, вот и все.

Ханна обняла ее.

– Страшно? Чего ты боишься?

– Передо мной вся моя жизнь. Вот она, ждет меня. Я не знаю, что с ней делать.

– Проживи ее, – сказала Ханна. – Вот и все. По одному дню зараз.

На следующий день они гуляли по Пятой авеню, разглядывая витрины. Вероника остановилась у магазина «Sak’s», в витрине которого увидела блестящее голубое платье без бретелек.

– Боже, – сказала она. – Оно великолепно.

Ханна взяла ее за руку и, смеясь, увела вперед.

– И политически некорректно. Это просто упряжка, которую на нас надевают мужчины. Идем. Давай снимем твои деньги из банка, пока они не превратились в волшебную пыль или еще что.

Они дошли до «Чейз Манхэттен» и зашли внутрь. В банке была одна очередь, обозначенная стойками с красными бархатными лентами, ведущая к принимающим и выдающим наличные кассам. Вероника встала в конец очереди, в которой уже было шесть человек; еще двое стали позади нее.

– Я немного пройдусь, – сказала Ханна. – Ненавижу очереди. У меня от них начинается клаустрофобия.

Во взгляде Ханны появилось беспокойство, которого раньше Вероника никогда не замечала. Она вспомнила, что сказала ее мать, и поняла, как мало на самом деле она знала эту женщину, которую любила.

– Ты что, шутишь?

– Нет, – ответила она, ее улыбка сверкнула, будто мигающая лампочка. – Не шучу. – Она переступила через бархатную ленту и пошла в более просторную часть холла. Вероника не могла не заметить симпатичного паренька-блондина: он стоял в паре метров от нее у стойки и заполнял какой-то бланк. Ханна тоже его заметила и обернулась, чтобы посмотреть еще раз.

Вероника почувствовала укол ревности. Пареньку было около восемнадцати, он был одет в дорогие брюки цвета хаки, кожаные мокасины и свитер с V-образным вырезом, под которым не было рубашки или майки. Длинное черное пальто он перекинул через руку. Его волосы выбивались из-за ушей и падали на плечи, на щеках была легкая щетина. В нем была какая-то естественная сексуальность, которая не ускользнула ни от кого из окружающих.

Ханна улыбнулась и покачала головой. Казалось, будто она улыбается самой себе, а не этому парню. Она пошла в сторону выхода. Мужчина, стоявший позади Вероники, шумно кашлянул. Вероника подняла взгляд, увидела, что очередь двинулась вперед, и подошла поближе. Она обернулась в сторону Ханны как раз вовремя, чтобы увидеть, как она пошатнулась.

– Ханна?.. – позвала ее Вероника.

Ханна удержала равновесие и сделала пару нерешительных шагов. Будто ее каблуки вдруг стали для нее слишком высокими. Но Ханна вообще не носила каблуки. Она повернулась и посмотрела на Веронику.

Ее глаза были другими. В них блестело что-то безумное, как и в ее улыбке. Вероника посмотрела на длинную очередь, собравшуюся за ней. Она не хотела потерять свое место, но если что-то и вправду было не так… Внезапно Ханна сорвалась и побежала.

Она двигалась медленно и неуклюже, но охранника это застало врасплох. Ханна вытащила пистолет из его кобуры и направила ему в голову, прежде чем он успел понять, что происходит.

– Ханна! – закричала Вероника.

Пистолет дернулся в руке Ханны. Выстрел эхом отразился от мраморных стен, и на мгновение настала полная тишина. Охранника отбросило к стене, пуля прошла через щеку и оставила черную дыру в его лице. Падая на пол, он оставил длинный красный след на светлой стене.

Вероника попыталась перепрыгнуть через ограждение, но зацепилась за бархатную ленту. Упав и снова выстрелив, Ханна повернулась в ее сторону, и пуля просвистела над головой Вероники. Тишину разорвали крики и вопли паники. Сработала сигнализация, которую почти полностью заглушал остальной шум. Клиенты, большинство из которых были мужчины в темных костюмах, бросились к выходу. Ханна обернулась в их сторону, на ее лице отвратительная улыбка.

Вероника поднялась и побежала к Ханне. Вооруженные охранники начали стекаться в холл со всех частей здания. Один из них крикнул на Веронику, что-то вроде «Эй, дамочка, не подходите!». Другой охранник выстрелил над головой Ханны, а Ханна выстрелила в него, дважды. К тому времени Вероника была в воздухе.

Она схватила Ханну за талию, и вместе они упали, заскользив по отполированному полу. Пистолет выскочил у нее из руки и откатился в сторону. Страх придал ей сил, и Вероника заломила руки Ханны у нее над головой.

– Это я, твою мать! – вопила Вероника. – Что с тобой такое?

На другом конце холла кто-то свалился на пол.

Это был тот светлый паренек в свитере. Он казался ошеломленным, парализованным, будто с ним случился удар. Его лицо перекосилось от ужаса и чего-то еще, от близости чего-то недоброго. Он начал поднимать руку к лицу, а потом дернулся вперед, как сломанная кукла.

И затем, как только их окружила охрана, Вероника увидела, как в глаза Ханны снова вернулся свет. Ее губы зашевелились, но она не издала ни звука. Две пары рук оттащили Веронику в сторону. Еще двое банковских охранников и один полицейский целились в Ханну, крича ей, чтобы она не двигалась. Спустя пару секунд на нее надели наручники и вывели наружу. Вероника пыталась вырваться, но охранники усилили хватку. Она вытянула шею, чтобы разглядеть в толпе светлого парня. Его там не было.

Ее отвезли в участок на полицейской машине. Сначала они просто хотели услышать от нее рассказ о событиях, снова и снова. Вероника сказала им, что они с Ханной вместе снимали квартиру, рассказала им про героин, про чек, с которым она шла в банк. Когда ее спросили о том, что там произошло, она ответила, что не знает.

– Это была не Ханна, – сказала она.

– У нас есть десяток свидетелей, которые утверждают обратное.

– В смысле, внутри ее тела был кто-то другой. Как будто она была… не знаю. Одержима.

– Одержима? Это дьявол заставил ее сделать?

– Я не знаю.

Она рассказывала все снова и снова, пока слова не потеряли значение.

Затем полицейский, одетый в костюм, вышел на свет и спросил:

– Что ты знаешь о группе, которая называет себя «ЖОЗСР»?

– Никогда о них не слышала. Можно мне воды?

– Через минуточку. Знаешь, что обозначает аббревиатура?

– Я же сказала, я не…

– Женская организация за сексуальное равноправие[26]26
  В оригинале название организации складывается в аббревиатуру «WORSE!» – в пер. с англ. «ХУЖЕ!».


[Закрыть]. Теперь вспомнила?

– Нет, я…

– В прошлом году был бунт возле клиники, где делают аборты. По вине этой «ЖОЗСР» пятеро протестующих и один полицейский попали в больницу.

– Ну и правильно, – сказала Вероника.

– Полицейский скончался. Все еще думаешь, что это забавно? За последний год произошло как минимум семь случаев публичного проявления насилия этими женщинами. Одним из пострадавших был твой бывший работодатель. Фортунато.

– И это как-то связано с Ханной?

– Не очень. Она всего лишь глава группы.

– Что? Это невозможно.

– Ну, ты же все о ней знаешь, так ведь? Как давно ты с ней знакома? Кажется, ты говорила, десять дней?

– Она сказала, что уже не связана с этими людьми.

– Ты только что говорила, что никогда не слышала о «ЖОЗСР»!

– Она не упоминала название. Говорила, что была членом какой-то радикальной организации, но не соглашалась с их методами. Сказала, что это уже давно в прошлом.

Невысокий лысеющий мужчина в очках сказал:

– По ней все чисто, Лу. Она не врет.

Мужчина был тузом низшего уровня, самым слабым из телепатов. Десять или пятнадцать таких полиция наняла в штат, чтобы использовать их в качестве детекторов лжи.

– Тогда к черту это все, – сказал мужчина в костюме. – Мы тебя отпускаем. Но ты не должна отходить от телефона, по которому я смогу с тобой связаться, больше чем на час. Понятно?