Текст книги "Джокертаунская комбинация"

– С другой стороны у нас есть несколько видных граждан прямо здесь, на Роксе, которые хотят вонзить свои когти в тебя даже больше, чем этот твой наркоконтроль. Возможно, некоторые из них помнят Монастыри… не надо бледнеть и трястись, мне только сердечного удара тут не хватало. Твои секреты все еще при тебе. Я не болтлива. Как я уже, кажется, говорила, стукачи на Роксе не приветствуются.

– Твой… друг знает?

– Эй, Блез – главный человек в моей жизни, дорогуша. А ты просто дурак, которого я подобрала на пляже. Более того, он главный человек на Роксе в том смысле, в котором бедный Блоут никогда не сможет им быть. Если я решу, что ему нужна эта информация, он ее получит. О’кей?

Он не был с этим согласен, но видел, что ничего не сможет поделать. Голова его склонилась набок, словно он прислушивался к эху. Что-то она сказала… Иногда казалось, что он идет по краю обрыва в депрессии, нависшей над ним словно снежные сугробы, и в любой момент та лавиной обрушится на него, нарушив его способность мыслить сильнее, чем любой марихуановый кумар, который у него когда-либо был.

Какая бы связь между ними ни установилась, сейчас она казалась разрушенной. Он посмотрел на нее.

– Как ты сказала зовут твоего парня?

– Блез. Блез Андриё. Он…

Голова Марка резко повернулась назад. Рыжий мальчишка шел по песку к ним, и Марк удивился, как он не узнал его сразу.

Он вскочил на ноги и ринулся к нему, по щиколотку увязая в песке.

– Блез! Блез, как поживаешь, приятель?

Блез шел, с изяществом опытного танцора преодолевая зыбучесть зловонного песка. Удовлетворенная улыбка не сходила с его лица, хотя ему пришлось приложить некоторые усилия, чтоб не качаться, когда он махал правой рукой. Он неаккуратно поставил блок, и парень с драконом скользнул кулаком по его скуле, приведя его в ярость. Но он не мог показать боль. Его знаменосец мог бы подумать, что Блез – всего лишь человек.

Он чудесным образом в считаные месяцы после побега заматерел. Его тело было просто вулканом, кипящим гормонами роста, и горячая подростковая злость, бежавшая по его жилам, словно горячий пар, поддерживала его в увлечении боевыми искусствами и пауэрлифтингом, на котором всегда настаивал дед. Он был уже крупнее, чем кто бы то ни было таксианского телосложения. Любой, кто разросся бы до таких размеров, был бы уничтожен как монстр. И его таксианского происхождения мышцы были плотнее и эффективнее, чем человеческие. Его нейроны проводили сигналы и восстанавливались быстрей.

Он вырос немного утомленный той легкой властью, которую давали ему его ментальные способности, и он нашел экзистенциальное удовольствие в драках.

Конечно, он говорил КейСи, что это был лишь способ преподать всем урок. Показать, что он не просто какой-то там слабый умник туз, такой же слабак, как и его дед. Он говорил так потому, что КейСи не была жесткой. Хотя она была умна, но когда у нее было настроение, она становилась таким же счастливым дикарем, как любой из джамперов. Она любила рационализировать жестокость Блеза, воображая, будто он создает на Роксе некий Новый Порядок из всего этого сброда. Пока она забавляла его, его забавляла и эта игра.

Между тем ему нравились животные наслаждения, утренний едва теплый свет на лице, довольно жесткий ветер, дувший с моря, и заглушавшийся запахом океана запах выделений Блоута и Нью-Джерси, покалывающая мышечная память о драке, знаменосец, почтительно бормочущий позади: «Вы видели, как он отделал этих лохов?»

Он услышал, как кто-то зовет его по имени. Он поднял взгляд. Чувственное настроение рассыпалось в пыль и унеслось с ветром. Он ненавидел нескладную фигуру Марка Медоуза, бегущую, словно кошмарное пугало с апельсиновой головой, прямо вдоль пляжа, прямо на него, размахивая руками и выкрикивая его имя.

Блез обомлел. Он, должно быть, какой-то монстр. Как он может быть таким отважным?

– Блез! Блез, приятель, – Медоуз остановился в нескольких футах, осмотрел его с ног до головы. – Так рад тебя видеть. Сколько времени прошло? Год?

– Э, кажется так, Марк.

Дерьмо. Он заставляет меня вновь чувствовать себя тринадцатилетним.

– Ты выглядишь настоящим мужчиной. Вырос и вытянулся.

Мне следовало трахнуть твою дочь в задницу точно так же, как Лэтхем трахал меня. Она была красивым маленьким кабачком. Она могла бы стать чудесной игрушкой, и я мог бы сломать и выбросить ее, если бы захотел…

– Спасибо, – сказал он. На губах его чувствовался привкус бумаги.

Водянистый взгляд Марка стрельнул на знаменосца и вернулся к нему.

– Так что, э-э-э, что привело тебя на Рокс, приятель? И на тебя спустили собак?

– Да. Да, Марк. Полагаю, спустили.

Медоуз с умным видом кивнул.

– Торчащий гвоздь должен быть забит, да? Слишком тяжелые времена, чтобы выделяться, приятель.

Да уж. И я продемонстрирую тебе, насколько тяжелые.

– Ты давно видел своего дедушку, приятель? Мне очень, очень нужно с ним поговорить кое о чем.

Блез почувствовал, что улыбается, и улыбка не была притворной.

– Навещал недавно. У него все хорошо. О чем ты хочешь поговорить с ним?

– Это немного личное, приятель. Извини. – Блез раздраженно передернул плечами. – Эй, я бы сказал тебе, если б мог, ты знаешь. Но ты еще молод, а мне не хочется впутывать тебя, понимаешь? – Он оглянулся. – Ну, полагаю, мы еще встретимся. Рад был снова тебя увидеть, приятель. – Медоуз повернулся и пошел прочь.

Невероятно, подумал он, слегка отступая. Такое высокомерие. Расскажи мне еще раз, что он не желает мне зла, губернатор.

Но я ему не угрожаю. О да, ничуть не угрожаю.

КейСи присела на песок там, где он ее оставил. Она обхватила руками колени, прикрыла глаза.

– Скажи мне одну вещь, – попросила она, – и скажи мне прямо. Правда ли то, что ты мне сказал, что причина, по которой ты прибыл на Рокс, в том, что у тебя отняли твой магазин, твои способности туза, всю твою комфортабельную жизнь в твоем маленьком фентезийном мирке – все это из-за твоей дочери?

– Да.

Она встала.

– Ты интересный случай, придурок. Еще увидимся.

Он не встретил ее на следующий день. Он и не ожидал, но все равно был разочарован. В холодном, зловонном и сыром общежитии в ту ночь он подумал, что его всегда привлекали женщины, которые исчезали на следующий день.

Ха. Она его привлекает. Это мысль. На какой-то момент голос в его голове зазвучал знакомыми интонациями Джека Эсквайра. Но обладая резким характером, Джек никогда не был настолько неуместно-противным. И друзья Марка отдалились до недосягаемости всего за несколько недель после суда. На самом деле они утонули в запое, длившемся несколько недель, как и весь остальной его разум. Когда он смог взять себя в руки, все они ушли.

Он подумал, что они, должно быть, никогда не вернутся.

Возможно, он и не заслуживает этого. Он сбежал от них в конце концов – спустил их в сортир по совету своего адвоката, чтобы избежать болтливости, которая могла уничтожить его шансы на приостановку дела об опеке над дочерью. Он держал пять ампул, по одной на каждого. Три из них разбились, одного было достаточно, чтобы спасти жизнь ребенка – ценой его тайны, его привычной жизни и ценой Спраут.

Последний вытащил его из суда по семейным делам как раз тогда, когда наркоконтроль почти настиг его. Он предал своих друзей. Может быть, он убил их. И это не привело ни к чему хорошему. Он бы не вернулся, если б он был одним из них.

Он заснул.

Она пересеклась с ним на следующий день, сразу после полудня. Они снова пошли прогуляться и просто поговорить. О книгах, о гребаном мире, в котором они жили, о том, что думал Марк, когда был тузом и когда перестал им быть. Хотя они никогда не говорили о ней: когда он спрашивал, она затихала и становилась колючей, и через некоторое время он сдался. Она была ярким, горьким и чересчур понимающим ребенком, циничным и непредсказуемо ранимым.

Она также была красива. Он старался не думать об этом.

Он привык к обычной жизни на Роксе. Или необычной. Помимо подогреваемых столов, оживавших где-то утром и где-то ближе к закату, единственным ритмом, по которому жил Рокс, был ритм солнца и течений и того, что люди чувствовали как запуск генератора в своих трущобах.

Марк сходил с ума. Где-то его дочь была поймана в кошмарную ловушку, которую, вероятно, не могла даже понять. Он должен был помочь ей. Но даже Преториус – рискуя собственной шкурой – не смог найти подсказки к тому, где ее держат.

– Я не могу сказать ему.

Ночной ветер рвал пламя и свет с полинезийских факелов, словно ребенок, подергивающий рулон туалетной бумаги. Пара джамперов спорила друг с другом в неясном свете на краю свалки за административным зданием.

Блез остановился, вытирая лоб полотенцем. Он всегда настаивал, чтобы чистые, свежие полотенца постоянно привозили с материка для душа и тренировок. И он получал их.

– Что значит, ты не можешь ему сказать? – Его голос зазвучал опасно.

– Это столько для него значит. Я чувствую, будто я… Будто я использую его.

Злость захлестнула его. Злость до дрожи. Она увидела это по его лицу и отступила.

Ты сука. Ты сука! Начинаешь чувствовать верность ему?

– Ты никогда не использовала людей раньше? Не использовала никого? Подумай, КейСи. Подумай хорошенько. Ты джампер, помнишь? Джамперы используют людей. Особенно старых выгоревших ублюдков натуралов.

– Он не натурал, он туз! – Она окаменела, как будто ожидая удара. – Кроме того… кроме того, я завязываю с этим. Знаешь что. Нам нужно построить тут нечто, нечто сильное, то, что Комбинат просто не сможет смести с пути, как ребенок сметает гору кубиков.

– Ты начинаешь говорить, как Блоут.

– Я думала, я говорю, как ты. Ты со своими разговорами о Новом Порядке. Или это все просто… разговоры?

Я должен убить ее сейчас. Но мысль пролетела сквозь сознание как мертвый лист, без тепла и веса. Он знал уже, что с ней у него все кончено. Но вместо того, чтобы уничтожить ее здесь и сейчас, он будет использовать ее. Использовать ее, чтобы уничтожить Капитана Глюкса.

Я учусь терпению, дедушка. Ты будешь так горд мной, когда я расскажу тебе.

– Нет. И именно поэтому ты скажешь ему. Нам нужна его помощь. Нам нужны его силы туза, когда… Комбинат придет. Кроме того, ты дашь ему… То, что он хочет больше всего на свете, не так ли?

Она смотрела на него минуту, глаза сверкали как монеты в свете костра. Затем она поднялась на цыпочки, чтоб поцеловать его в щеку.

– Да, – хрипло выдохнула она ему в ухо и поцеловала юношеский пушок на щеке. – Иногда, Блез, ты почти человек.

Она повернулась и убежала прочь.

И за это я тебе тоже заплачу, подумал он.

Она в Бруклине, в Институте диагностики и развития Ривз, в районе Боро-Парка. Он входит в округ Кингз: существует какая-то договоренность между городом и штатом и округами делить опеку между собой, так что они могут снова переместить ее.

Он сидел, утонув задницей в холодном мокром песке, щурясь на луч прожектора случайной патрульной лодки. Ночь была ужасно холодной, но лишь тот, кто находился на грани отчаяния, мог бы попытаться найти укрытие в одном из разрушающихся, уродливо вздутых зданий, которые заполнили остров Эллис. Она сидела на корточках позади него и, казалось, не обращала внимания на холод, несмотря на свою холодную тонкую куртку и штаны.

– Диагностики и развития? – переспросил он.

– Да. Комбинат умеет выражаться красиво, не так ли? – Кухонная латынь для «детской тюрьмы», дружище. Это довольно приличный район, никогда не был трущобами, разве что в последнее время там развелось слишком много яппи. Не слишком плохо. По сравнению с некоторыми дырами.

Он повернулся и посмотрел на нее. Неверие в его взгляде боролось с желанием поверить.

– Как тебе удалось узнать, если лучший юрист в Джокертауне не смог этого сделать?

– Лучший юрист в Джокертауне по определению не малолетний преступник, дорогуша. Усек? Хочешь найти пропавшего ребенка, спроси тех, кто вне закона, или распусти слухи и жди результата.

Он подскочил, прошел к воде, потом вернулся, обойдя упавшего лицом в песок джокера, находящегося то ли в алкогольном, то ли в наркотическом опьянении. Он начал ходить перед КейСи.

– У меня есть планы. Я должен сделать все правильно. Думай, Марк, думай. – Он мрачно плюхнулся туда же, где сидел раньше, чувствуя себя подавленным и ошеломленным.

– Может, тебе стоит пойти поспать сначала, – она склонилась и легонько поцеловала его в лоб, прежде чем раствориться в темноте.

Марк стоял на тротуаре перед клиникой имени Блайта ван Ренселлера со слезами, застывшими на его лице, словно маленькие горячие черви. Тахион отсутствовал, незнакомые и неприветливые люди за столом в странно пустой приемной сказали ему об этом. И даже когда врач был в клинике, он не принимал посетителей. Каких бы то ни было посетителей.

Коди была мертва. Новость упала в желудок Марка словно кусок льда. Эта женщина так много значила для Таха, она так много сделала, чтобы вытянуть его после ужасных событий в Атланте.

Спраут всегда любила ее. А теперь ее нет, очевидно, пала от рук врагов Тахиона.

Тах заполз обратно в бутылку. Точно так же, как он сделал это, когда честь заставила его уничтожить разум Блайта ван Ренселлера. Ему будет трудно выкарабкаться во второй раз.

И это было ужасно.

Марк потер лицо паучьими лапками, как будто умываясь застывшими слезами. Когда он закрыл глаза, он снова увидел руки своей дочери, тянущиеся к нему, тогда как он, словно Космический Бродяга, провалился сквозь пол прямо в зале суда и судебные приставы поймали его.

Мне жаль, док. Она нуждается во мне больше, чем ты. Что бы с тобой ни случилось.

Мне жаль.

Он поднял голову. Патрульная машина прошла мимо. Плоское черное лицо копа на пассажирском сиденье, казалось, следит за ним сквозь мелкую проволочную сеть, что закрывала окна всех машин в джокертаунском участке, пока машина, словно акула, скользила среди зевак, столпившихся косяками, глядя на странную сцену.

Пришло время мне уходить, подсказал ему зарождающийся здравый смысл обитателя улиц.

Он сунул руки в карманы своей армейской куртки и пошел прочь. Но не слишком быстро.

Принцы-демоны снова расстреляли все уличные фонари.

Человек, идущий домой с работы в сменной бригаде вниз по джокертаунскому переулку, не обратил внимания. Требовалось нечто большее, чем трещины в мостовой, чтобы разрушить балетную грацию, с которой он шел, и требовалось нечто большее, чем январский мороз Нью-Йорка, чтобы надеть поверх черной футболки потертую ветровку, перекинутую через его плечо. Кроме того, в темноте он видел как леопард.

Его плечи и грудь были гораздо шире, чем должны были быть у человека его роста, они бугрились мускулами. Голова его была маленькой и узкой, с почти эльфийскими чертами лица. Глаза его цвета сирени смотрели вниз. Он достаточно далеко ушел от человеческого телосложения, чтоб его можно было принять за джокера. Но он не имел ни следа вируса дикой карты.

Он также не был и натуралом. Он вообще не был человеком.

– Эй, приятель, – голос из темной аллеи, в нескольких футах справа, словно крик больной вороны. Его сиреневые глаза смотрели прямо. У него не было времени для назойливых приставал. А если это был не просто попрошайка…

Семнадцать месяцев назад молодые натуралы попытались напасть на него, угрожая оружием, на улице, ужасно похожей на эту. Молодежь была слишком уверена, что обитатели этого огромного, зловонного, отталкивающего хаоса живут в первобытном страхе перед их примитивным огнестрельным оружием, или, возможно, их убежденность в этом была усилена химически. Они причинили так мало проблем, что человек с лиловыми глазами смилостивился над ними. Возможно, умирающий мальчик с оторванной рукой получил медицинскую помощь до того, как истек кровью.

– Дург, – сказал голос тише, – Дург эт Моракх. Это ты, не так ли, приятель?

Он замер, медленно повернулся. Высокая тощая фигура, что двигалась к нему из полной темноты в сумрак, не очень напоминала того, кого он помнил по голосу. Тем не менее бледные глаза, измененные генной инженерией и тренировками так, чтобы стать непревзойденными телохранителями, не обманулись некоторыми изменениями в силуэте.

– Доктор Медоуз, – Дург легко поклонился, сопроводив поклон движением руки.

Высокий человек стоял, и поза его выдавала беспомощность. Дург ждал, ноги наизготовку, голова приподнята. Он мог стоять так всю ночь или всю неделю, ожидая приказа.

– Э-э-э, как жизнь, приятель?

– Моя работа грузчиком обеспечивает адекватное существование. Плата предоставляет мне такой комфорт, какой только может обеспечить этот чрезвычайно теплый, но недостаточно цивилизованный мир. – Тонкие губы растянулись в улыбке. – Если мне понадобится больше средств, мои сотрудники всегда жаждут сделать ставку на состязания в силе и ловкости. Некоторые из этих людей удручающе медленно учатся, господин. Надеюсь, ваши собственные обстоятельства изменились к лучшему.

– Нет. Не совсем. Правда… Правда, я нашел мою маленькую девочку.

– Я рад, что вы нашли маленькую хозяйку. Ваше правительство все еще держит ее в заключении?

– Да, – Марк пошевелил губами и переступил с ноги на ногу. – Я… Я должен вернуть ее обратно. Кто знает, через что ей пришлось пройти.

– Вы предполагаете использовать силу?

Взгляд Марка блуждал между трещин в асфальте. Он кивнул.

– Ты знаешь, я не очень люблю такие вещи. Но я в отчаянии, приятель. Я действительно на грани. Мне нужно знать, ты мне поможешь?

– По-прежнему ли светит солнце на утес Авендрат?

– Прошу прощения?

– Моракхская поговорка, господин. Пока светит солнце Такиса, стоит великий утес Авендрат, и пока он стоит, Мораки хранят свою верность.

– Тебе придется нарушать закон.

Эльфийская голова запрокинулась, смех прозвучал словно звон большого серебряного колокольчика.

– Меня настолько же заботят законы вашего рода, насколько вас заботят законы собачьей стаи. Если бы вы послушали меня, вы бы давно бросили вызов закону, сохранив вашу дочь силой или хитростью.

– Я не был готов, приятель. Я… Я все еще верю в правосудие.

– Ваш мир порождает много странных суеверий. Что теперь, господин?

– Теперь я собираюсь вернуть себе Спраут, – сказал Марк. – Чего бы это ни стоило.

* * *

Блоут говорил, он ненавидел жалость. Его посетитель жалел его, и он нашел это странно приятным. То, что чувствовал этот человек, не было отвращением. В этом заключалась разница.

– Доктор Медоуз, – сказал он, – добро пожаловать.

Мастелина и Андрион исполнили свою роль и отошли. Медоуз моргал, глядя на слизистые бока Блоута.

– Спасибо, губернатор. Чем обязан такою честью?

Ты до смерти хочешь узнать, что стало с твоим другом, подумал Блоут и не смог сдержать смешка. Бедолага. Стоит ли мне рассказывать, где он сейчас?

– Насколько я понимаю, у вас есть план.

Высокий человек сглотнул. Блоут услышал, как тот подумал об обмане, но мгновенно отбросил эту мысль. Это тоже было большой редкостью.

– Это моя дочь, губернатор. – Он бросил взгляд на Кафку. – Я должен вернуть ее. – С вашего позволения или без него. Он не произнес этого вслух, но Блоут услышал.

– Вам не нужно мое позволение, – сказал Блоут и хихикнул, когда Марк вскинулся, услышав, как процитировали его собственные мысли. – Но я даю его вам. И даже благословляю. Более того, доктор. Я хочу предложить вам свою помощь.

– Что, что вы имеете в виду, приятель?

– Вы хотите знать, сможете ли вы заставить своих друзей вернуться. Не смотрите с таким удивлением, доктор, вы должны знать, что я могу читать ваши мысли. Я знаю, что вам нужно. Вам нужны некоторые медикаменты и безопасное место для работы. Я могу предоставить и то и другое.

– Чего вы хотите от меня?

Блоут хихикнул.

– Ай-яй-яй. Последний хиппи стал циником.

– Просто так устроен мир, приятель.

– Именно. Доктор Медоуз, вы почувствовали злобу обычного мира, злобу и страх. Мы предлагаем вам убежище от него.

– Э, спасибо, приятель. Я действительно признателен…

– Погодите. Мы пришли к пониманию с этим, я хочу убедиться, что вы понимаете, долго это не продлится. Натуралы – обычные люди – не позволят нам вечно их игнорировать. Они должны постоянно утверждать свою силу. Они уничтожат нас за то, что мы другие, за то, что держим голову прямо и не стыдимся.

Медоуз кивнул.

– Вы считаете, Комбинат не оставит вас в покое. Это разумно.

– Комбинат? Вы говорили с КейСи. Странно. Да, когда-нибудь на нас нападут, и мы будем драться. Чего я прошу взамен, так это помочь нам и драться на нашей стороне, когда придет время.

Он почувствовал колебания Медоуза и подавил волну разочарования и гнева и мысль: я думал о тебе лучше.

– Я знаю, что это большой шаг. Мы просим вас отрезать себя от мира натуралов. Но на самом деле это уже произошло, не так ли, доктор? Обычный мир отринул вас. Он охотится за вами как за диким животным. Разве вам есть что терять?

– Нет, – сказал Медоуз спокойно. – Кажется, уже нет. – Он поднял голову. – Я с вами, приятель.

Блоут счастливо хохотнул.

– Прекрасно. А теперь я должен кое-что…

– Еще одна вещь. Когда Спраут вернется, я должен выяснить, что случилось с Тахионом. Если у него проблемы, я со своими друзьями должен буду вытащить его. После этого я буду счастлив помочь вам.

Ой-ой-ой, подумал Блоут. Он продолжил там, где остановился.

– Кое-что спросить у вас. Что вы думаете об Иерониме Босхе?

Глаза Медоуза засияли.

– Я люблю его, приятель. Он лучший. Он и Мауриц Корнелис Эшер. И, э, Питер Макс.

Когда Марк ушел, Кафка сказал:

– Ты должен был послать его к Блезу искать Тахиона. Это было бы забавно.

Студенистые бока Блоута закачались. Побежала черная слизь.

– Они оба нужны мне, – сказал он. – Мне нужна вся помощь, которую я смогу привлечь.

– Но тебе все-таки хочется сказать ему, не так ли? О Тахионе.

– Блез – он как силы природы. Я не решусь бросать ему вызов. Он уничтожит нас всех. Все, что я могу, – это сдерживать его страсть к насилию, и то только здесь, на острове.

Кафка защелкал хитиновыми суставами.

– Когда-нибудь, Кафка. Когда-нибудь мы встретимся с натуралами лицом к лицу и победим. Тогда, возможно, Марк Медоуз услышит кое-что, что заставит его брови взлететь от удивления. И тогда, возможно, Джек Попрыгунчик сожжет милашку Блеза, мать его, Андриё, дотла.

– Когда-нибудь.

– Здесь мы в безопасности, – сказала КейСи Стрэндж. – Люди Блоута держат зевак подальше отсюда.

Марк сглотнул и конвульсивно кивнул. Он не поднимал взгляда от своей работы.

– Еще минуту. Не отвлекай меня.

Металлический стол был кривым, его крепления грохотали при каждом случайном порыве ветра, дующего сквозь щели лачуги, собранной из ДВП.

Свет от спиртовой лампы был тонким и нитевидным, словно пульс умирающей женщины. Неидеальные условия. Но Марк был в своем роде художником, который знал, как обойти ограничения своего окружения и своих средств передачи информации. Это была привычная задача, даже спустя столько месяцев, которые он не удосужился посчитать. Занимаясь ею, он даже обретал некое убежище: от мыслей, от требований, которые мир предъявлял ему и которые он, по всей вероятности, не был способен выполнить.

КейСи села и подтянула колени к подбородку. Ее глаза сверкали как монеты в свете ламп, когда она смотрела, как Марк отмеряет порошок в сверкающие цветные горки.

Что-то мелькнуло в глазах Марка. Его рука дрогнула, но ни одна крупинка из драгоценного порошка не просыпалась. Даже Блоут не смог получить то количество вещества, которое нужно было Марку. Его едва хватало, чтобы вызвать двух его друзей, и то всего лишь на час. И возможно, не тех двух, которых выберет он сам.

Он в нерешительности опустил руку на тонкую холодную столешницу.

– Мне кажется, с Тахом что-то не то, сказал он. – КейСи подвинулась с мышиным шелестом. – Это на него не похоже. Он бы никогда не бросил клинику. Он сильнее, чем был в сороковые. Клиника сделала его сильным. Она дала ему смысл жизни.

– Кончай уже! – ее голос звучал как латунные костяшки по стальному хирургическому столу. – Он бросил тебя, бросил джокеров, и тебя, и, мать его, всех. Иногда люди просто разворачиваются и уходят от тебя, усек?

Он опустил голову и закрыл глаза от боли. Она мгновенно оказалась рядом, положила руку на плечо.

– Мне очень жаль, детка, – сказала она. – Я получила несколько довольно жестких уроков в жизни. Стала очень циничной, о’кей? Мне не стоило вываливать все это на тебя.

– Нет, – сказал Марк. – Нет, не о’кей. Я все еще не могу поверить, что он предал меня. Я думаю, с ним что-то случилось.

Ее ногти впились в его руку.

– И что ты собираешься делать?

– Ничего, – слова упали на столешницу почти так же беззвучно, как капля пота. – Не сейчас. Надеюсь, с ним все в порядке. Я сделаю все, чтобы помочь ему… позже. Но Спраут… Это сильнее, чем дружба. Мне жаль.

Она провела рукой по его плечу. Он начал уклоняться, потом расслабился, громко выдохнув.

– Тебе не за что извиняться, малыш, – сказала она глубоким грудным голосом.

Он опустил содержимое совочка в крошечную пробирку и быстро закупорил ее, как будто ожидал, что оранжевый порошок испарится.

– Идем.

КейСи последовала за ним на зловонный пляж, Марк стоял на песке, широко расставив ноги. Он открутил пластиковый колпачок и забросил содержимое пробирки в горло. Шумно вздохнул и опустил руку.

Затем он взорвался пламенем.

КейСи закричала и бросилась вперед. Жгучий жар отбросил ее обратно. Она почувствовала запах собственных опаленных бровей.

Отшатнувшись, она увидела, что Марк не борется с пламенем. Он отошел от нее на несколько шагов, но теперь он, казалось, позволял огню жечь его.

– О боже, боже, Марк, что ты сделал?

Он превращался в мумию прямо у нее на глазах. Она читала, что происходит со сгоревшими людьми. Она никогда не думала, что это может случиться так быстро. Боже, он уже уменьшился до моих размеров! Мумия распахнула руки.

КейСи закричала. Пламя начало опадать, как будто втягиваться в горящего человека. Пораженная, она увидела фрагмент необгоревшей кожи. А затем – маленького человека стоявшего, ухмыляясь, пока последние несколько язычков пламени гонялись друг за другом в его волосах.

– Так ты и есть та малышка, с которой Марк нянчится последние дни? – сказал он. – Не такая шикарная, как предыдущая, но я не уверен, что это недостаток.

Ее первая попытка сказать что-нибудь не увенчалась успехом. Она сглотнула и попробовала снова.

– Ты кто?

Он засмеялся.

– Джек Попрыгунчик к твоим услугам, дорогая. – Он развел руки, и маленький файербол заплясал от ладони к ладони. – Это газ-газ-газ.

– Так значит, это правда. Он и в самом деле Капитан Глюкс.

Огненный шарик зашипел и умер на его раскрытой ладони. Его отблеск все еще сверкал в его глазах, когда он поднял взгляд и посмотрел на нее, сказав:

– Он все еще Капитан Глюкс, куколка.

Он повернулся влево и вправо, затем сцепил руки, завел их за спину, разминаясь.

– Приступим, – сказал он. Оранжевое свечение, не имеющее видимого источника, распространилось вокруг него.

КейСи нервно огляделась.

– Господи, тебе обязательно это делать? Нам вовсе не надо сообщать всему миру, что Капитан Глюкс вернулся из своего путешествия.

– Да, ты права. Когда ты права, ты права. Мне это не нужно. Просто все это было так чертовски давно, а я привык работать в таком стиле… ну, ладно.

Он чуть присел и прыгнул в небо.

Полчаса спустя Джек вновь приземлился, показав средний палец белой пене, поднятой патрульными катерами, курсирующими за стеной в нескольких сотнях ярдов.

– Гребаные власти. Даже не дают мне явиться во всем великолепии. Прости, дорогуша. Мой уход не столь театрален, как мое появление. – Он завернул за угол лачуги.

КейСи стояла, стряхивая песок с задницы, туго обтянутой черными кожаными брюками.

– Я видела много разного дерьма, – сказала она. – Я сама делала дерьмовые вещи. Но к этому надо привыкнуть.

Она услышала странный хлопок, как будто выгорела бензиновая лампа, а затем стон. Она ринулась вперед и увидела Марка Медоуза, рухнувшего на песок в позе эмбриона, голого и синеющего.

Она помогла ему сесть. Внутри хижины имелось армейское одеяло. Она принесла его, накинула на плечи Марка.

– Давай, – сказала она. – Переберемся внутрь, подальше от холода.

КейСи закинула одну руку Марка себе на шею, поднимая его на ноги. Он ввалился в лачугу, словно ожившая радиоантенна, решившая принять участие в экскурсии. Внутри она посадила его на второе одеяло, брошенное на стопку старых газет.

Марк отвернулся лицом к стене. Его плечи тряслись.

– Ты плачешь! – Она тронула его за плечо. Он сбросил ее руку. – Что? Что случилось?

– Я не могу этого сделать, – всхлипнул он.

– Чего? О чем ты говоришь? Ты снова туз. Ты изменился. Ты летал. Как давно ты летал последний раз, детка?

– Слишком, слишком давно. Я не знаю. – Он сел, качая головой. Слезы струились по его впалым щекам, сверкая, словно расплавленное масло в желтом свете лампы. – Мне кажется, я не справлюсь.

– О чем ты? Да ты должен сейчас кайфовать. Ты выиграл.

– Нет. Ты не понимаешь. Они выиграли. Я больше не невинен, приятель. Я потерял свою непорочность. Потерял мечту.

– Это наркотики. У тебя просто отходняк. – Она обняла его. – Ты скоро будешь в порядке.

– Нет! – Он вырвался, вскочив на ноги. – Ты не понимаешь. Я больше не хороший человек.

– Ты пойдешь на все, верно? Ради нее?

Он кивнул.

– Марк, послушай меня. Это любовь. Это верность. Я видела тузов, чувак. Я знаю много людей, которые могут делать ужасные вещи. Вот дерьмо, я сама могу извлекать людей из их черепушки и прекрасно проводить время внутри, ломая все, если только захочу. Но быть настолько преданным человеку, любить его так… – Настала ее очередь отвернуться. – Никто никогда не любил меня так. Никто.

Он упал на пол.

– Да. Я и тебя подвел тоже. Я всех подвел. А теперь Спраут… дерьмо, приятель. Я даже не могу помочь ей.

– Что?

– Я больше не могу этого делать. Это просто неправильно. Я хотел быть больше, чем просто тузом. Я хотел быть героем. Но все это просто иллюзии. – Он повесил голову. – По крайней мере для меня.

– Что за чертовщина? – Она схватила его под руки, подняла на ноги с силой, которой не ожидала от себя. – Послушай меня, ты, сукин сын. Ты никогда не думал, чего это стоит, быть героем? А не гребаным злодеем.

– Мир думает, что ты облажался. Мир думает, что ты зло. Мир думает, что это неплохая идея – засунуть твою маленькую девочку в тюрьму для детей, где другие дети будут использовать ее как боксерскую грушу. Где рано или поздно какой-нибудь воспитатель решит, что ее маленькая светлая головка будет выглядеть очень мило, подпрыгивая вверх-вниз на его стоящем члене. Решит, что это просто терапия, которая поможет ей.

– Не говори так!

– Не говори мне, что ты этого не знаешь! Это единственное, что держало тебя все эти месяцы. Что вытащило тебя из канавы и привело на Рокс. Это реально, Джек. Я клянусь тебе. О’кей? Мы не говорим о слухах. Это случается не только в фильмах Линды Блэр. Я знаю. Мать его, знаю. – Она прислонила его к стене. Он медленно сполз вниз. – Но что я могу сделать?