Текст книги "Пудра и мушка"

Глава IV
В КОТОРОЙ НЕПРИЯТНОСТИ УСИЛИВАЮТСЯ

В среду к половине шестого вечера мистер Генри Банкрофт появился в «Гордости Тома». Он прибыл последним, как того и хотел. Сэр Моррис и мистер Шартери стояли около незажженного камина и разговаривали; мадам и Клеона сидели на диване, Филипп рядом с ними. Когда объявили о приезде мистера Банкрофта, все встрепенулись, а Филипп даже поднялся, первый раз ощущая неловкость по поводу своей одежды и ненапудренных волос.

Мистер Банкрофт был неизменно великолепен. «Он выглядит, словно приглашен на бал», – подумала Клеона. Его костюм и бант украшали рубины и бриллианты; на ленте парика красовалась изумительная бриллиантовая брошь. Франт вышел на середину комнаты и всем галантно поклонился, держа при этом руку у сердца; на всех пальцах были перстни. Навстречу ему вышел сэр Моррис во всем черном с пятнами пурпурных вкраплений.

– О, мистер Банкрофт, я думаю, нет нужды представлять вас нашим дамам. – Он выдержал короткую паузу, чтобы Банкрофт смог осчастливить сидящих на диване своим томным взглядом. – Полагаю, что с моим сыном вы также знакомы?

Банкрофт повернулся на каблуках к Филиппу и вежливо поклонился, не забыв при этом помахать своим платком.

– Рад приветствовать приятеля по детским забавам, – пробормотал он. – Вы ничуть не изменились, мистер Жеттан. Филипп в ответ неловко поклонился.

– Я тоже очень рад видеть вас снова, сэр. – Он старался быть предельно вежливым с этим особенно неприятным для него гостем. – Вы к нам надолго?

В ответ Банкрофт неопределенно пожал плечами.

– Трудно сказать, сэр, я прежде не думал об этом, но теперь… – Он посмотрел в сторону Клеоны. – Теперь, я думаю, скорее да! – Он улыбнулся, окинув Филиппа коротким, но пристальным взглядом. – Сэр, мне кажется, что, к сожалению, мы с вами мало общались?

Тут в разговор вмешалась Клеона.

– Конечно, ведь вы были много старше Филиппа, Джеймса и меня, мистер Банкрофт!

Тот моментально обернулся к ней.

– Благодарю вас за то, что вы употребили прошедшее время, госпожа Клеона. Теперь вы видите, что мне не так уж много лет!

– Сэр, а где же вы потеряли эти годы? – невинно поинтересовалась девушка.

– Рядом с вами, увы, сударыня. Вы мне не верите?

– О, сэр, я безумно польщена! – Клеона распахнула веер и прикрыла им лицо.

– Я не льщу, а просто даю верную оценку.

– Ну и ну! – воскликнула мадам Шартери. – Мистер Банкрофт, разве можно говорить такое юной леди? Вы испортите мне дочь. У нее и так предостаточно самомнения!

– Мадам, тщеславие и ослепительная красота вашей дочери вряд ли могут ужиться друг с другом, – возразил Генри.

Он посмотрел на растерянного Филиппа, при виде которого его лукавая душонка веселилась. Потом сэр Моррис чем-то привлек внимание всех к себе и Банкрофт замолчал.

Филипп приблизился к дивану и встал сзади него, облокотившись на спинку. С видом собственника он склонился к Клеоне и прошептал ей на ухо:

– Никчемный актеришко!

– Сэр, а разве вы с ним не согласны по поводу моей внешности? – прервала его Клеона, при этом улыбка на ее лице сменилась выражением неодобрения. – Неужели, сэр, мне следует понимать ваши слова как намек на то, что я не заслуживаю его комплиментов?

Филипп покраснел, согнулся еще ниже и заговорил едва слышно.

– Клеона, вы же знаете, что я о вас думаю. Но мой язык не может передать мои чувства… в таких изящных фразах.

– А почему бы вам не попробовать, Филипп? – спросила Клеона. Выражение упрека в ее глазах сменилось незнакомым Филиппу нежным блеском.

– Что, прямо здесь! Только не я! Я не из тех, кто будет петь вам дифирамбы на публике. – Он выдавил из себя неестественный смешок. – Или вам без этого никак нельзя?

– Нет, сэр, теперь я хочу, чтобы вы не придвигались ко мне так близко. Мне неудобно. – Нежный огонёк в ее глазах потух.

Филипп сразу выпрямился, но остался стоять подле девушки. Банкрофт перехватил его взгляд и увидел за гневным вызовом беспомощность своего соперника. Он улыбнулся и посмотрел на молодых людей в лорнет.

Когда пригласили отобедать, Банкрофт уже беседовал с Клеоной и совершенно естественно предложил ей свою руку, чтобы проследовать к столу, но Филипп расценил этот жест вежливости, как личное оскорбление. Сэр Моррис сопровождал мадам Шартери в столовую, мистер Шартери вместе с Филиппом замыкали шествие.

По мнению Филиппа, еда была приготовлена из рук вон плохо. Клеона и Генри сидели рядом и вели оживленную беседу. Филипп сидел во главе стола, мистер Банкрофт – справа от него, а слева восседал мистер Шартери. G последним он вяло беседовал. Временами Банкрофт пытался вовлечь и его в дискуссию, пару раз к нему обращались сэр Моррис и мадам Шартери. Единственной, кто, казалось, не замечала его, была Клеона. Она была очень весела; ее глаза жизнерадостно сверкали, на щеках играл румянец. Девушка реагировала на тирады мистера Банкрофта восхитительным смехом и аплодисментами. На протяжении всего обеда Филипп более, чем когда-либо, ощущал свои недостатки. Глядя на белые руки мистера Банкрофта, украшенные множеством перстней и с безукоризненно отполированными ногтями, он невольно сравнивал их со своими крепкими руками, коричневыми от загара и загрубевшими. Ненароком он старался внимательно рассмотреть свои руки: они казались ему несравненно лучше, чем у этого щеголя, но ногти… Ох! Только хлыщи, вроде этого щенка, полируют себе ногти!

На сиреневой ткани камзола мистера Банкрофта отражались блики горящих свечей. Камзол сидел как влитой. Как же щедро он был разукрашен кружевами и оборками! Филипп невольно оценивал ширину плеч его хозяина. А эти пенящиеся кружева… они уместнее выглядели бы на женщине, чем на мужчине! Вся эта мишура… одним словом – бесполезная показуха! Эти драгоценности… рисоваться ими в деревне! Напудренная и размалеванная, убого скулящая собачонка! Как только Клеона может сидеть рядом с ним, смотреть на его пухлые бабьи ручонки? Как ее до сих пор не стошнило от его липкого зловония?!

Генри увлеченно рассказывал про свои приключения в городе, хвастая именами знаменитостей. А Клеона доверчиво проглатывала всю эту глупую болтовню!.. Теперь он делает недвусмысленные намеки на свои амурные победы – пытаясь изобразить себя эдаким неотразимым сердцеедом. Обезьяна!.. Трусливая разодетая обезьяна! Филиппу вдруг страшно захотелось запустить в него бокалом, но он сумел совладать с этим нелепым порывом и принялся слушать мистера Шартери.

Когда все снова собрались в каминном зале, стало еще хуже. Сэр Моррис попросил Клеону спеть что-нибудь, и она села за клавесин. Банкрофт оказался тут как тут. Он помогал ей, переворачивал ноты, пялился с откровенным обожанием. Черт его побери! Ну, черт его побери!

Наконец вечеринка подошла к концу; Филипп с отцом остались одни. Сэр Моррис оперся подбородком о ладонь и наблюдал за сыном. Филипп долгое время молчал, но, наконец, отвел взгляд от окна и посмотрел на отца.

– Этого вы от меня хотите? – с горечью произнес он. – Чтобы я походил на этого размалеванного щенка, виляющего хвостом у ног каждой женщины, которая попадается у него на пути!

– Совсем нет, – сказал сэр Моррис, доставая свою табакерку и открывая ее. – Этого мне хотелось бы меньше всего на свете.

– Но вы же сами говорили…

– Я говорил, что хочу, чтобы мой сын стал безукоризненным джентльменом, знающим мир и умеющим в нем ориентироваться.

– И что же?

– Может быть, ты считаешь, что мистер Банкрофт безукоризненный джентльмен?

– Мне кажется, что как раз не я, а именно вы так считаете…

Сэр Моррис поднял одну руку, как бы защищаясь.

– Прошу меня простить, но, по-моему, это ты вбил себе в голову, что я так считаю. Мистер Банкрофт, как ты совершенно справедливо заметил, как раз и является размалеванным щенком. Но он из кожи лезет вон, насколько это ему дано, чтобы походить на то, что я подразумеваю под понятием безукоризненный джентльмен, которым я и хочу, чтобы ты стал. Ты неотесанный деревенщина, милый мой; он же только изнеженная кукла. Выбери золотую середину.

– Я скорее останусь таким, какой есть!

– То есть самодовольным дурачком.

– Сэр!

Сэр Моррис поднялся и оперся на свою трость.

– Оставайся тем, кто ты есть, сын мой, но при этом хорошенько подумай, кого предпочтет Клеона? Его, который ее предупредительно обхаживает и услаждает слух сладкими словами, или тебя, безразличного к своей внешности и обращающегося с ней не как с молодой и прелестной девушкой, а как с собственностью?

Филипп не заставил ждать ответа.

– Сэр, Клеона может… Клеона вольна выбирать, кого ей вздумается, но она не из тех, кто станет вешаться на шею всяким штучкам, вроде этого Банкрофта!

– Но и не из тех, кто смирится быть прикованной к человеку, которому она нужна лишь для ведения хозяйства и для постели, – миролюбиво возразил сэр Моррис.

Их серые глаза встретились, у Филиппа они выражали явную обиду.

– Отец, так, значит, я эгоист и лишь потому, что не хочу принимать то, что презираю?

– К тому же весьма ограниченный, потому что ты презираешь то, о чем не имеешь ни малейшего представления.

– Благодарю вас, сэр! – в его голосе звучала горечь. – Мне нужно нарядиться, как попугаю! Повторяю вам, сэр, Клеона должна принимать меня таким, какой я есть.

– Или бросить тебя таким, какой ты есть, – осторожно предположил сэр Моррис.

– Это угроза, сэр?

– Просто совет. А тебе уж самому решать, сынок… Пойду-ка, пожалуй, я спать, – старик замолчал, глядя на сына. Филипп подошел к нему.

– Доброй вам ночи, сэр.

Сэр Моррис улыбнулся и протянул ему руку. Тот ее поцеловал.

– Доброй ночи, сын мой.

Неделя закончилась мелкими, но досадными неприятностями. Мистер Банкрофт зачастил в Литтл Фитлдин, где проводил больше времени, чем у себя дома. Но еще более частым гостем он был в Шарлихаузе. Там он не однажды заставал Филиппа, который всегда выглядел недружелюбно и мрачно. Генри ему мягко улыбался и пытался вовлечь в словесное состязание, но Филипп оказывался скуп на язык. Поэтому мистер Банкрофт ограничивался отдельными тонкими замечаниями в его адрес и тотчас переводил свое внимание на Клеону.

Клеона же пребывала в состоянии непонятного смятения.

Многое в мистере Банкрофте было ей неприятно; я не думаю, чтобы ей хоть раз пришла мысль о возможности брака с ним, что, вероятно, следует считать благоприятным обстоятельством, так как мистера Банкрофта подобные мысли не посещали и вовсе. Но женщины не могут оставаться равнодушными, видя повышенное внимание к своей персоне, в особенности когда речь идет о совсем молодых особах, для которых страсть в форме пылких словесных излияний выглядит намного привлекательнее физической близости. Она продолжала забавляться с мистером Банкрофтом, но при этом не переставала думать о Филиппе. Он, напротив, делал все возможное, чтобы вызывать ее раздражение. Его притязания, взгляды с оттенком осуждения и даже злости разжигали в бедняжке дух противоречия. Ощущение господства над собой, с одной стороны, ее возбуждало, с другой стороны, господство, при котором берут все и ничего не дают взамен, вызывало чувство досады. Она прекрасно знала, что Филипп безумно ее любит; но при этом ждет от нее безоговорочного подчинения всем своим желаниям. От него трудно ожидать каких-либо изменений, напротив, это ей придется приспосабливаться к его прихотям. Филипп будет оставаться таким, каков он есть: преданным, но наводящим тоску. Она же хотела иметь все то, что было ему неприемлемо: жизнь, развлечения, общество и даже дозволенные приличием фривольности. Она тщательно обдумывала все «за» и «против», причем делала это слишком уж педантично для влюбленной особы. Она хотела Филиппа и не хотела его. Эти два чувства уживались в ней одновременно. Скорее, он был ей все же неприятен в своем нынешнем обличий; но в том обличий, в котором она хотела его видеть, он, вероятно, смог бы ее заполучить. Сейчас же, пока она не принадлежит ни одному мужчине, никто не имеет права бранить ее. Филипп делал ошибку, когда своими наставлениями проявлял деспотичность. Отрицая любые компромиссы, он неустанно прокладывал себе дорогу к поражению.

Несмотря на все недостатки мистера Банкрофта, его отточенные фразы и элегантность оставляли Филиппа далеко в тени. Тот мог легко позволить себе посмеиваться и подтрунивать над Филиппом, который не сомневался в своем триумфе; Филипп же, храня молчание, только способствовал блистательному шествию Банкрофта к победе на фоне собственного безмолвия. Мужчина, за которого Клеона решится выйти замуж, должен в равной мере умело владеть как словом, так и мечом. Она продолжала одаривать мистера Банкрофта улыбками.

В самом конце недели неприятности вплотную подошли к кульминации. В глубине сада Шарлихауза мистер Банкрофт рассыпался перед Клеоной в особенно утонченном глумлении над Филиппом. Он продолжал язвить на тему неотесанности молодого человека, сохраняя при этом вид изысканного светского джентльмена и не переставая мило улыбаться. Клеона заметила в глазах Филиппа недобрый блеск, немного испугалась и, поспешив замять щекотливый разговор, пригласила всех в дом. По пути Филипп задержал Банкрофта.

– Минуточку, сэр, нам надо поговорить.

Банкрофт обернулся, вопросительно поднял брови и растянул губы в высокомерной и насмешливой ухмылке. Филипп стоял прямо, широко расправив плечи.

– Сэр, вам, видимо, очень нравится надо мной потешаться?

– Мне? – апатично прервал его Банкрофт. – Дорогой сэр?

– И я возмущен. В ваших манерах мне кое-что не нравится, но…

Банкрофт поднял брови еще выше.

– Что… же… это… такое…? – с расстановкой спросил он.

– Надеюсь, что я ясно выражаюсь? – огрызнулся Филипп.

Банкрофт поднял лорнет и внимательно оглядел Филиппа с ног до головы.

– Насколько я могу догадываться, юноше не терпится получить удовлетворение? – растягивая слова, произнес Банкрофт.

– Более того, я на этом настаиваю! Он снова подвергся снисходительному осмотру со стороны Банкрофта, улыбка которого стала еще ехидней.

– Но я обычно не дерусь со школярами, – ответил он. Кровь хлынула в голову Филиппа.

– Может, вы просто боитесь? – быстро проговорил он. пытаясь держать себя в руках.

– Возможно, – холодно заметил Банкрофт. – Но я еще не приобрел репутации отъявленного негодяя и хладнокровного убийцы.

Филипп набросился на него, словно ястреб.

– Насколько я наслышан, вы приобрели репутацию развратника!

– Прошу меня простить? – настала очередь Банкрофта залиться румянцем.

– Если вам угодно! – отчеканил Филипп, впервые за много дней довольный собой.

– Вы неосторожны, молодой человек! – распалялся Банкрофт.

– Лучше быть таким, чем осторожной размалеванной куклой!

Краска столь густо покрыла лицо Банкрофта, что ее не могла скрыть даже пудра.

– Хорошо, вы получите удовлетворение, мистер Жеттан. Я встречусь с вами, где и когда вы пожелаете.

Филипп похлопал по своим ножнам. Банкрофт впервые заметил, что у того была шпага.

– Я заметил, мистер Банкрофт, что вы не расстаетесь со своей шпагой. Поэтому я тоже стал носить свою из предосторожности. Драться будем сейчас! Вон там! – он указал на живую изгородь, где начинался орешник. Жест показался ему настолько эффектным, что даже самому понравился.

Банкрофт снова усмехнулся.

– Да, мистер Жеттан, еще одна деревенская несуразность… Вы соблаговолите пренебречь такой пустячной формальностью, как секунданты?

– Я полагаю, что мы можем доверять друг другу, – ответил Филипп.

– Тогда да храни нас Господь, – вежливо поклонился Банкрофт.

Далее все шло не совсем гладко. Банкрофт был искусным дуэлянтом, Филипп же никогда раньше не дрался на дуэлях. Фехтование его не интересовало, и сэр Моррис с трудом сумел научить его всего лишь нескольким приемам. Однако в нем кипели злость и безрассудство, тогда как Банкрофт намеревался лишь позабавиться с ним. Филипп наседал настолько стремительно и внезапно, что Банкрофт прозевал легкий удар по руке. После этого он стал фехтовать осторожнее и вскоре сумел достаточно артистично и аккуратно выбить шпагу из рук Филиппа, не причинив тому особого вреда, а лишь слегка порезав державшую шпагу руку. Пока шпага Филиппа вертелась и падала, он успел протереть свою носовым платком и спрятать ее в ножны. Затем Генри поклонился своему противнику.

– Пускай это станет вам уроком, сэр, – сказал он, быстро повернулся и ушел, прежде чем Филипп успел подобрать свою шпагу.

Спустя двадцать минут Филипп появился в Шарлихаузе; его рука была перевязана платком. Он поинтересовался, где можно найти госпожу Клеону. Узнав, что она в прихожей, он поспешил туда. Взгляд Клеоны упал на его перевязанную руку.

– Боже! – воскликнула она. – Что… что это с вами? Вы поранились!

– Пустяки, благодарю за беспокойство, – ответил Филипп. – Клеона, я хочу, чтобы вы мне прямо ответили: что этот человек для вас значит?

Глаза Клеоны вспыхнули негодованием; Филипп был, как никогда, близок к полному поражению.

– Я вас решительно не понимаю, сэр, – ответила она.

– Вы любите этого… этого хлыща?

– Я считаю ваш вопрос просто неприличным! – гневно воскликнула девушка. – Кто вам дал право задавать мне подобные вопросы?

Филипп еще сильнее насупил брови.

– Так вы его любите?

– Нет, не люблю! Я просто не знаю, я… Как вам не стыдно? Филипп подступил еще ближе.

– Клеона, а вы… меня… вы могли бы… любить меня? Она не отвечала.

Тогда он подошел к ней вплотную и спросил хриплым голосом:

– Вы… выйдете за меня замуж, Клеона? Девушка молчала, смущенно опустив глаза.

– Клеона, – продолжал Филипп, – вы ведь не хотите… пустого напудренного красавца клоуна?

– Я не хочу, прежде всего… неотесанного… необразованного деревенщину! – зло ответила она. Филипп отстранился от нее.

– Это обо мне, Клеона?

В его голосе было нечто такое, отчего в ее глазах появились слезы.

– Я… нет, Филипп, я не могу выйти замуж за вас такого, какой вы есть!

– Значит, нет? – голос Филиппа был потрясающе спокоен. – Но если я все же смогу стать вашим идеалом, тогда… тогда вы выйдете за меня замуж?

– Я тогда… тогда не нужно будет задавать таких вопросов!

– Получается, сам по себе я никуда не гожусь. Вам не нужна любовь честного человека. Вам милее комплименты пустой куклы. Если я научусь быть такой куклой, вы пойдете за меня. Хорошо, я научусь. Вам более не будет досаждать Ваш преданный Филипп со своей назойливой любовью. Я поеду в Лондон… и когда-нибудь вернусь обратно. Желаю вам всего хорошего, Клеона.

– Неужели… вы поедете в город? – воскликнула девушка. Она протянула ему руку, и когда он ее целовал, ее пальцы немного дольше обычного прижались к его губам.

– Возвращайтесь ко мне, Филипп, – прошептала Клеона. Не отпуская ее руки, он поклонился, после чего молча отпустил ее, развернулся и зашагал прочь. Происшедшее казалось ему эффектным и драматичным. Однако, когда дверь за ним затворилась, Клеона залилась истерическим смехом. Заключительная сцена показалась ей забавной.

Глава V
В КОТОРОЙ ФИЛИПП НАХОДИТ СВОЕГО ДЯДЮ БОЛЕЕ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫМ, ЧЕМ СВОЕГО ОТЦА

Филипп возвращался домой, переполненный противоречивым эмоциями. Он злился на Клеону, чувствуя себя уязвленным ее непостоянством, но от этого она не становилась для него менее привлекательной и желанной. Никогда раньше он так глубоко не осознавал, насколько необходима была Клеона для его счастья. Она однозначно дала ему понять, что не выйдет за него, пока он не переменится и не научится таким же манерам, как у Банкрофта. Она не любила его так, как он любил ее; ей хотелось лоска, украшений, модных безделушек. Филипп стиснул зубы. Хорошо, она получит, что хочет, но он все же очень, очень злился! Он подумал о своем отце и рассердился еще сильнее. Какое право имели эти двое пытаться превратить его в неискреннее, пустое и женоподобное существо? Конечно, его отец неслыханно обрадуется, когда услышит, что его сын решил стать «джентльменом». Итак, они получат то, что хотели, а потом, возможно, об этом сами и пожалеют! Охваченный порывом жалости к себе, Филипп думал, как сильно он любит этих двух людей. Любит их такими, какие они есть, любит просто так; а они… Ему было горько оттого, как они с ним обошлись. Было еще кое-что, не дававшее ему покоя. Он так долго готовился к тому, чтобы наказать мистера Банкрофта, а получилось все наоборот, мистер Банкрофт наказал его. Эта мысль была ему крайне неприятна. Банкрофт оказался мастером не только слова, но и шпаги, он же, Филипп, не владел ни тем, ни другим. Эти размышления вызывали у него нервозность и раздражение. В таком состоянии он и приехал к дому сэра Морриса.

Филипп обнаружил отца сидящим на террасе и поглощенным чтением Ювенала. Сэр Моррис поднял глаза и посмотрел на повязку Филиппа. Он ничего не сказал, но в его взгляде скользнула усмешка. Филипп соскочил с лошади и присел рядом на скамейку.

– Вот, сэр, я дрался с Банкрофтом, – выдохнул он.

– Я предполагал, что все именно так и произойдет, – кивнул отец. – Я ему не пара. Он без труда выбил у меня шпагу.

Сэр Моррис снова кивнул.

– Клеона также, – Филипп с трудом подбирал слова, – не пойдет за меня… какой я есть. – Он искоса посмотрел на отца. – Как вы предрекали, сэр, она предпочитает тонкое, обращение, на манер Банкрофта.

– И что же? Филипп промолчал.

– Я полагаю, мистер Жеттан исключен из списка претендентов на ее сердце. Не мудрено, – ответил за него сэр Моррис.

– Я так не говорил, сэр, – резко возразил Филипп. – Клеона хочет франта – и она его получит! Я сказал, что Не покажусь ей на глаза, пока не стану… как она думает… предметом ее желаний! Я вам обоим покажу, что я вовсе не дикий, необразованный деревенщина, каким вы меня все считаете и который может лишь, – он скопировал интонацию своего отца, – грязь месить. Я научусь выглядеть таким, каким вы хотите меня видеть! Я не стану более оскорблять вас своим присутствием в теперешнем виде!

– Жаркий сегодня выдался денек! – заметил сэр Моррис. – Так ты, значит, собрался в Лондон, мой мальчик? К своему дяде?

Филипп неопределенно пожал плечами.

– Может, к дяде, может, еще куда… Меня это мало волнует.

– Нельзя с таким настроением начинать столь важное предприятие, – сказал сэр Моррис нарочито напыщенно. – Это дело должно всецело занять тебя.

Филипп развел руками.

– Но мое сердце здесь, сэр, дома!

– А также еще в Шарлихаузе, – рассудительно возразил его отец. – Разве бы ты иначе собрался в Лондон?

– Нет, только здесь! Слава Богу, я теперь, наконец, понял, что Клеоне я вовсе не нужен. Она вертит мной, как ей вздумается, и держит при себе только для развлечения!

– О-ля-ля! – воскликнул сэр Моррис. – Зачем же тогда ехать в Лондон?

– Чтобы показать ей, что я не безмозглый баран, каким она меня видит! – ответил Филипп и тут же ушел.

Сэр Моррис вернулся к своему Ювеналу.

Филипп отправился в Лондон, как только зажила его рука. Он распрощался с отцом, который снабдил его множеством советов, рекомендаций и родительским благословением. Клеону он больше не видел, но когда он уехал, она тут же объявилась в «Гордости Тома». Крепко вцепилась в руку сэра Морриса, пустила слезу; затем немного посмеялась. Что до сэра Морриса, то он, конечно, побранил слегка себя, старого, сентиментального дурака… С отъездом Филиппа наступила пустота, которой суждено исчезнуть только с возвращением сына.

Том был поглощен завтраком, когда ему доложили о приезде племянника. Был уже полдень, но у Тома выдалась на редкость напряженная ночь. Филипп вошел в комнату, сопровождаемый печальным взглядом Моггата. Путешествие выдалось утомительным, и его кости ныли после долгих часов, проведенных в седле. Его появление было совершенно неожиданным, но дядя не выказал ни малейшего удивления.

– Рад тебя видеть, Филипп, мой мальчик, – поприветствовал Том. – Какие дела на этот раз? Филипп тяжело опустился на стул.

– Все расскажу, дайте только наполнить желудок, – ухмыльнулся Филипп, – этот филей определенно радует мне глаз.

– Конечно, цвет у него… – сказал Том после тщательного изучения привлекшего внимание блюда, – но, ничего, даже очень вкусно.

– К черту цвет! – сказал Филипп и набросился на филей. Потом он внезапно нахмурился. – Гм! Да, Том, пожалуй, вы были правы, цвет у него какими-то пятнами – здесь красный, а тут коричневый.

Том удивленно посмотрел на него.

– А ты какой цвет предпочитаешь, Филипп?

– Теперь уже неважно, пронеси меня Господи, – ответил тот, продолжая жевать мясо с явным отвращением.

– Понимаю тебя, – посочувствовал ему Том. – Как там отец?

– Неплохо, шлет вам большой привет.

Том уткнулся в кучу писем, что лежала тут же, рядом с его тарелкой. Когда он просмотрел их, Филипп закончил трапезу. Том отодвинул свой стул от стола.

– Итак, Филипп, что принесло тебя сюда? Моггат, каналья, пошел вон!

Филипп дождался, пока негнущаяся спина Моггата исчезла за дверью.

– Я… буду учиться… чтобы стать джентльменом, – ответил он.

Том уставился на него, затем разразился бурным хохотом.

– Боже милостивый, Филипп, что, время пришло?

– Не понимаю ваших намеков, – сердито буркнул Филипп.

– Как! Разве дело не в какой-нибудь женской юбке?

– Том, прошу, не надо так… прямо! Том просто помирал со смеху.

– Все, молчу! Молчу! Хм! Хм! А как же ты собираешься обстряпать это дельце?

– Вот это я как раз и хотел бы знать.

– А я должен тебя учить? Филипп замялся.

– Может, это такая вещь, что ей лучше обучаться самостоятельно? – спросил он на удивление робким голосом.

– И чему же именно ты намереваешься научиться в первую очередь?

– Как стать джентльменом. Разве я не говорил?

– Чушь собачья, а кто же ты сейчас? Губы Филиппа слегка дрогнули.

– Том, мне объяснили лучше некуда, – я бестактный и неотесанный деревенщина.

Дядя понимающе посмотрел на него.

– Одна маленькая мегера, – мудро заключил он.

– Простите, я вас не понял? – холодно спросил Филипп.

– Не обращай внимания, – быстро ответил Том. – Значит, Моррис опять за тебя взялся? Теперь, приятель, кончай ершиться и давай рассуждать разумно, ради всего святого! Что именно ты хочешь?

– Я хочу, или они хотят… он хочет… чтобы я научился элегантно одеваться, вести себя в обществе, изысканно изъясняться, как ухаживать за женщинами, как кланяться, как…

– Хватит, хватит! – прервал его Том. – Картина ясная! Это не такая простая задача, мой мальчик. Пройдут годы, пока ты все это освоишь.

– Зачем быть таким пессимистом, сэр, – сказал Филипп, – я намерен обучиться всем этим премудростям за один год.

– Ну что же, мне нравится твой настрой, – подытожил разговор Том. – Выпей-ка, приятель, лучше еще эля да расскажи мне всю историю подробно.

Филипп счел разумным последовать совету дяди. Очень скоро он осознал, что у него на сердце полегчало и что у него удивительно симпатичный и всепонимающий дядя. Том старался воздерживаться от приступов смеха, которые то и дело душили его, и совладать с которыми было не так-то просто. Когда Филипп подошел к концу своего печального повествования и посмотрел на сидящего напротив дядю несчастными и помутневшими глазами. Том постучал по зубам своим полированным ногтем и казался преисполненным мудрости.

– Мое мнение таково, Филипп: ты самый лучший из всех нас, Жеттанов, но это не умеют ценить ни там, ни здесь, в Лондоне. Теперь я начинаю понимать: они там в деревне все просто дураки, потому что не смогли отдать должное кристально чистым качествам твоей души.

– О, они совсем не возражают против моих качеств! – им не нравится, что у меня мало порока.

– Не прерывай развитие моей мысли, приятель. Они думают, что ты… что там за слово ты называл?… деревенщина? Очень мило! Очень мило! Они сомневаются в твоих способностях блистать в свете? Нам предстоит разочаровать их. Мы их удивим! – Я сомневаюсь, – сказал Филипп кисло.

Мысли Тома уже витали в далеком будущем, а глаза одобрительно осматривали племянника.

– У тебя отличная фигура, хорошие ноги.

– А руки? – Филипп со смехом вытянул их.

– Ага! Сейчас мы их разглядим получше. Да, кстати, у тебя, как и у всех Жеттанов, приятное лицо, даже симпатичное.

– Не может быть! – Филипп встрепенулся. – Я про это раньше никогда не слышал!

– Теперь ты об этом знаешь. Ты копия своего отца в молодые годы. Черт возьми, какие это были годы! Это было до того, как я растолстел, – грустно добавил он. – Итак, я отвлекся! Моррис и девчонка… как там ее зовут?

– Не понимаю, почему вы ее так назы…

– Не будь дураком, приятель! Итак, эта милая крошка, как ее? Шарлотта… нет, к черту, это слишком варварское для нее имя!

– Клеона, – почтительно подсказал Филипп.

– А, забыл, точно – Клеона. Итак, Моррис и Клеона думают, что ты наберешься немного лоска и шарма. Так вот! Все, что тебе нужно, – это сверкать! Сверкать и быть ослепительным!

– Сомневаюсь, что у меня получится, – произнес Филипп. – Да я и не собирался на самом деле…

– Тогда я умываю руки. – Том откинулся на спинку стула с таким видом, будто все уже решено.

– Нет, Том! Вы должны мне помочь! Том уставился на него строгим взглядом.

– Тогда ты должен во всем меня слушаться.

– Да, но…

– Никаких но, полностью, – сказал Том тоном, не допускающим возражения.

– Ладно, я согласен! – подавленно отозвался племянник. Круглое, добродушное лицо дяди тут же потеряло несвойственную ему суровость. Он снова погрузился в свои глубокие мысли.

– Париж! – наконец выдал он результат своих размышлений ошарашенному племяннику. – Тебе нужно поехать в Париж, – пояснил он.

Филипп посмотрел на него с ужасом.

– Куда! Я? В Париж? Никогда!

– Тогда я умы…

– Но, Том, я ведь почти не говорю по-французски!

– Тем более.

– Но… но… черт возьми, я туда не поеду!

– Как хочешь, – зевнул Том.

Филипп начал чувствовать себя еще несчастнее.

– Зачем мне этот Париж? – ворчал Филипп, обращаясь Неизвестно к кому.

– Ты как угрюмый медвежонок, – укорил его дядя. – Куда же еще ехать?

– А разве я… я не смогу научиться всему здесь?

– А все твои знакомые будут сплетничать друг с другом, как там у нас проходит преображение Филиппа Жеттана?!

Филипп как-то раньше об этом не подумал и погрузился в напряженное молчание.

– Только в Париж, – убеждал уже сам себя Том. – Всего-то недельку. К тому же у тебя и денег вполне достаточно, так что не придется ужиматься и стеснять себя. Я тебя туда отвезу, приодену, представлю.

Филипп посветлел.

– Том! Это чертовски мило с вашей стороны. Том!

– Безусловно, – охотно согласился дядя. – Но клянусь тебе, я тоже найду, чем там заняться. – Он захихикал. – И чтоб ни слова ни отцу, ни еще кому бы то ни было! Ты просто исчез! А когда появишься снова, тебя никто не узнает.

Заманчивый проект все же не смог полностью развеять беспокойство Филиппа. Он тяжело вздохнул.

– Да, я думаю мне надо это сделать. Но… – Он встал и подошел к окну. – Это как раз именно то, против чего я всегда протестовал. Ничего, поживем – увидим… – Он засунул руки глубоко в карманы. – Они не хотят, чтобы я оставался честным и разумным. Они… им безразлично, какой у человека может быть характер или репутация! Им лишь бы только чтобы он говорил обходительно и радовал им слух глупыми комплиментами, а глаза – модными тряпками. Тьфу!