Текст книги "Вавилонские книги. Книга 2. Рука Сфинкса"

– А деревья? – спросила Волета, когда к ней вернулся голос.

– Там много деревьев. На целый лес хватит.

– Пожалуйста, расскажите мне о них.

Сенлин не мог не заразиться ее энтузиазмом.

– Там растет только одна разновидность деревьев – фарфорники. Они белые, как мел, хрупкие, как чайные чашки, и без листьев. Своего рода пещерные деревья. Разве это не интересно? Я и не знал, что такие растения существуют. – Он принялся быстро листать книги. – Я нашел рисунок, изображающий такое дерево. Не очень-то хороший, но… – Он неуклюже взялся за «Нравы и тропы», и книга, выпав из рук, шлепнулась на стол страницами вниз. Когда Сенлин ее снова поднял, изнутри вывалился сложенный листок бумаги и плавно опустился на пол.

Волета подняла его и развернула.

– Кажется, вы все правильно делали, капитан. Иногда правду приходится выбивать, – сказала она, с ухмылкой переведя взгляд с листочка на Сенлина. – Это карта.

– Не глупи, Волета. Дай взгляну, – сказал он, терзаемый сомнениями.

Но хватило взгляда, чтобы убедиться в ее правоте. Роза ветров и легенда в уголке; змеящиеся тропки и небольшие водоемы, заполненные изящными маленькими волнами. В центре всех путей была картинка, напоминающая птичью клетку. Под ней стояла миниатюрная подпись: «Золотой зоопарк».

Сенлин держал в дрожащих руках карту, которая могла привести его к жене.

Глава вторая

Цивилизация появилась на свет, когда два наших предка столкнулись у входа в пещеру и то ли один троглодит, то ли другой произнес бессмертную фразу: «Нет-нет, я настаиваю – после вас».

Нравы и тропы Шелковых садов, автор неизвестен

Портовые огни проступали на затененном лике Башни, словно светящиеся глаза посреди болота. Сотни желтых, белых, зеленых фонарей то мерцали, то горели ровно, намекая на сокрытые во тьме чудовищные силы. Портовые огни как будто наблюдали за «Облаком», вычисляя, стоит ли этот раненый воробей усилий, которые требовались, чтобы выплыть из сумрака и схватить его на лету.

Стоя в одиночестве на квартердеке, Эдит глядела на чудовищную трясину из камня и богатства и чувствовала, что кое-кто задолжал ей извинение. Сперва Башня отняла остатки ее юношеского задора, потом руку, затем свободу, а теперь подкрадывалась, намереваясь забрать еще и корабль. Сколько бы Эдит ей ни отдала, Башня все не могла насытиться.

Она слышала, как Том и Волета в каюте внизу говорили о рифе. Голоса звучали взволнованно и легкомысленно – ну что за дурачки… Всеобщее мнение о рифе не сулило ничего хорошего. Пираты его избегали, и этого ей хватало, чтобы понять: там их ожидают только неприятности.

Но разве у них есть выбор? И стоит ли смущать капитана своими сомнениями или лишать Волету проблеска надежды? Они скоро сами все увидят.

Между тем у Эдит хватало забот: она пыталась вспомнить течения, которые приходились на это время года и суток. За шпилем, заслоняющим светило, простирались оранжевые сияющие «крылья». Огромная стая скворцов вылетела из-за края Башни и превратилась в сверкающую угольную пыль среди теней. Эдит попыталась проследить за ними взглядом, чтобы увидеть, какого течения они придерживаются, но темнота была слишком густой, и старпом потеряла птиц из вида.

По крайней мере, она знала, что спокойное течение под названием Гаечный Ключ проходит слишком высоко, а Суровый Чаппи и Садки Вестмонте спускаются слишком резко, чтобы ими можно было воспользоваться. Северный Стойкий был надежным ветром, но в прохладной тени Башни утихал – а жаль, потому что он бы отлично им подошел. Она считала, что ведет «Облако» по Крюку Чосера, зыбкому узкому течению, которое огибало термальный поток Три Брата и скользило мимо Башни как раз рядом с шестым кольцевым уделом. По крайней мере, так происходило обычно, если Братья не сдавливали это течение, пресекая его.

По правде говоря, Эдит была лишь наполовину уверена, что разыскала Крюк Чосера, но половина уверенности – это все, на что она могла рассчитывать. Она посоветовала бы отпилить еще одну каюту и выйти на более широкую орбиту, но так они пересекли бы диск заходящего солнца, превратившись в отличную мишень, и вполне возможно не дожили бы до следующего круга. Если ее курс неверен или если «Облако» вывалится из Крюка Чосера, пушки Пелфии вскоре уведомят старпома об ошибке.

Ничего не поделаешь – надо ждать, пока корабль повернет.

И это, к несчастью, позволило Эдит немного поразмыслить над тем, чего она избегала последние дни – с той самой минуты, как узнала, что у Тома галлюцинации. От этого открытия она почувствовала себя последним взрослым на корабле. Волета и Адам – почти дети, Ирен была… ну, Ирен, а Том скрывал от нее важные вещи, словно ребенок после нагоняя.

Впрочем, не ей осуждать людей за скрытность.

Нет, настоящая проблема в том, что никто из них не понимает, в какое опасное положение угодили из-за нее. Никто из них не знает, что собой представляет Башня на самом деле, кто ею управляет и на что он способен, добиваясь своего. В этом знании она была одинока, и это ее тяготило, заставляя завидовать их невежеству.

Старпом почувствовала внезапное облегчение, когда нос развернулся и указал на дыру в фасаде, едва заметную тень среди других теней. Она все-таки разыскала Крюк. Она позвала команду, чтобы все увидели, как они приближаются к своему последнему пристанищу и последней надежде, пускай и погруженной во тьму.

Они собрались на главной палубе, высовываясь за борт, насколько позволяли смелость и такелаж.

Вскоре устье порта разверзлось перед ними. Некогда величественный вход в Шелковые сады теперь превратился в руины, причем не те, которые творит медленная эрозия ветра и дождя. Нет, порт состарили отметины, оставленные войной. Опаленные мраморные ребра главной арки потрескались и покрылись оспинами от пушечных ядер. Из этих старых ран тянулись потеки ржавчины, словно высохшая кровь. Из шести колонн, некогда выстроившихся у входа, сохранилась одна, и выглядела она как обглоданная кость.

«Каменное облако» проплыло под высокой изломанной аркой во тьму.

Сенлин о таком даже не мечтал. Это было все равно что заехать в дом верхом на коне. И все-таки это случилось: он влетел на воздушном корабле в Вавилонскую башню.

Тяжелая тьма и тишина лишили их дара речи. Сенлину пришлось откашляться, прежде чем он смог выдавить из себя приказ зажечь фонари. Он знал, что кольцевой удел покинут людьми – Шелковые сады стояли заброшенными уже много десятилетий, – и все же забеспокоился, обнаружив в полной жизни Башне такую мертвую полость.

«Каменное облако» парило над песчаным полом туннеля, как стрекоза над водой. По обе стороны от корабля их фонари отбрасывали длинные тени от ног огромных статуй, расставленных, подобно колоннаде.

Сало потратил несколько страниц «Торжественного открытия», описывая этот зал памятников и перечисляя дворян, чьи изваяния здесь стояли. Договор между Пелфией и Альгезом предусматривал, что оба удела будут в равной степени представлены при декоративном оформлении. И все же Сало похвалялся, дескать, ценой немалых усилий ему удалось измерить высоту герцогского подобия, а также его грозного соперника, маркиза Альгезского, и оказалось, что герцогский истукан был ненамного, но все-таки выше.

Сенлин и его команда могли видеть только колени, голени и ступни колоссальных владык. Остальное пряталось за оболочкой корабля, которая заполняла собой почти весь туннель. То, что Сало именовал «достойной данью почтения нашей аристократии», казалось Сенлину архитектурным ляпсусом. Памятники были слишком велики, чтобы их можно было разглядывать с проходящих мимо кораблей, а от коленей вниз, до самых благородных пальцев, все эти герцоги и маркизы были неотличимы друг от друга.

В конце туннеля впереди лучился бледно-синий свет.

– Откуда исходит этот свет? – спросила Волета.

– Думаю, это сумерин, – сказал Сенлин. – Сало о нем написал. Сумерин – что-то вроде лишайника, который светится в темноте. Растет на деревьях и на земле. Его использовали в качестве альтернативы газовым лампам, которые слишком опасно зажигать в лесу.

– Красиво… – проговорила девушка.

Они столпились на разрушенном носу, вглядываясь в приближающийся свет. Затем колоннада закончилась, перед ними открылись Шелковые сады, и беглецы обнаружили, что, несмотря на все увиденное, они еще способны удивляться.

В «Торжественном открытии» Сало описал место высадки как белоснежный пляж, окруженный сияющим лесом. Оживленные толпы приветствовали прибытие величественных кораблей. Музыканты и танцоры заполнили белоснежные беседки. Цветочницы восклицали: «Гвоздики для воротника, розы для бутоньерок!» – и размахивали букетами над головой, наполняя воздух лепестками и ароматами. Свадьбы были настолько распространены в те ранние дни, что можно было пересечь пляж, прыгая с одного свадебного шлейфа на другой, не касаясь песка.

Наиболее примечательными из всех диковинок – действительно главной достопримечательностью для многих – были фантастические заводные животные, которые населяли лес, украшали дорожки и служили причудливыми ориентирами для посетителей. Некоторые механические звери напоминали пасущихся диких горных козлов с челюстями на шарнирах. Другие – жирафов, которые вертели длинными пластинчатыми шеями, тянулись к посетителям. Медные зебры прыгали по рельсам, серебряные павлины трубили и распускали алюминиевые хвосты, а слоны с золотыми животами поднимали хоботы в знак приветствия. Шелковые сады представляли собой, как выразился Сало, сундук с игрушками гения.

Но так все выглядело в былые времена.

Пляж перед ними был завален кораблями, потерпевшими крушение. Десятки остовов всех форм и размеров. Обломки лежали среди разрушенных трибун и обвалившихся беседок. Шелковые оболочки, из которых вышел весь воздух, покрывали их, как белые простыни покрывают трупы в морге. Всю эту груду руин выпихнула на край пляжа сила бурь, которые с воем проносились через туннель несколько раз в год. За рифом из обломков вздымался непроходимый колючий лес, словно заросли ежевики, тянущиеся на сто футов вверх, до самого купола огромной пещеры. Деревья светились потусторонним светом, напоминающим пламя спиртовой горелки.

– Мне это не нравится, – сказала Ирен, мысленно подметив все возможности для устройства засады.

– Как думаете, что означают эти обломки? – спросила Волета.

– Они означают запчасти. Спасение. Мы можем восстановить «Облако», – сказал Адам.

– Ну, по крайней мере, это хороший поворот, – кивнул Сенлин, пытаясь избавиться от ощущения, что их корабль поразительно похож на лежащие впереди остовы.

– Ни один из них не выглядит очень свежим. Ветер успел похоронить их, – заметил Адам.

– А что насчет людей на борту? – не унималась Волета. – Как думаете, их спасли?

Ирен фыркнула.

– Не важно, что с ними случилось. Важно то, что произойдет с нами, – сказал Сенлин, пытаясь обрести уверенность.

Он пробрался мимо команды, спустился с полубака и ушел в свою каюту. Вернувшись, он принес два мешка книг, по одному через плечо. Опустил их на палубу у края корабля, где в ящике лежала свернутая веревочная лестница. Снова ушел в каюту и вернулся, на ходу застегивая пояс с рапирой, заимствованный у агента Комиссара. Аэрожезл, которым он слишком часто размахивал как дубиной, Сенлин решил оставить на борту.

– Мне не нужно говорить вам, в какую передрягу мы попали, – сказал он, надевая треуголку. – У нас мало воды, нет еды, и корабль вот-вот развалится. Мы должны разделять и властвовать. Я собираюсь отправиться в Золотой зоопарк. Надеюсь, я смогу уговорить Марата расстаться с некоторой информацией о тропе ходов и кое-чем из его запасов.

– Спрашивать дорогу – это одно. Но просить милостыню – это ммм… – Эдит проглотила слово «безумие» до того, как оно вырвалось. – Излишне оптимистично, капитан.

– «Оптимистично» – подходящее слово, мистер Уинтерс. Оптимистично надеюсь, что Марат угостит меня чаем, наполнит нашу кладовку и распахнет двери в Пелфию. Надеюсь, все случится именно так. Но у меня есть и пессимистический сценарий. Если дойдет до этого, я помогу ему проявить щедрость в нашу пользу.

– Вы собираетесь ограбить миссионера? – встряла Волета с живостью, которая потрясла Сенлина.

– Да, Волета, но только в крайнем случае. И если дело дойдет до этого, я, возможно, вернусь в спешке. – Сенлин повернулся к Адаму. – Корабль должен быть готов к полету. Он не должен быть красивым, но должен висеть в воздухе. Как думаешь, это возможно?

– Так точно, сэр.

– Ты же не собираешься идти в одиночку? – Эдит покачала головой. – Нет, я пойду с тобой. Капитан, прошу разрешения присоединиться.

Она знала, что это плохая идея. Как минимум это было против протокола, согласно которому во время стоянки капитан или старпом должен оставаться на борту, отчасти чтобы руководить командой, а отчасти чтобы не дать им отчалить самостоятельно.

Но тот факт, что у Сенлина галлюцинации, превосходил любой протокол. Она не могла отправить человека, который бредил наяву, в лес, который мог кишеть чудищами и пауками. Эдит представила себе, как он ходит кругами, переворачивает карту так и этак и разглагольствует о потерянной жене, пока остальные умирают от голода на борту. Если послать с ним Ирен, придется сказать, от чего капитана надо защищать, а Эдит еще не была готова сообщить команде, что ими руководит одержимый. Как только это станет известно, пути назад не будет.

Сенлин увидел на лице Эдит решимость, с которой не стоило и пытаться спорить. И по правде говоря, ему не нравилась идея слоняться по лесу в одиночку. Он удивил ее улыбкой:

– Хорошо, мистер Уинтерс. Не забудьте пистолет.

– У нас нет пороха, – сказала она.

– Зато он выглядит впечатляюще, не находите? – сказал он и повернулся к Адаму, а Эдит пошла за пистолетом. – Адам, я оставляю «Каменное облако» в твоих умелых руках. Приведи его в порядок для меня, хорошо? Ирен, осмелюсь сказать, у тебя впереди тяжелая работа. Волета, ты моя маленькая сова. Если я столкнусь с неприятностями и приведу их за собой, рассчитываю, что ты увидишь все раньше. Присматривай за всеми, пожалуйста.

Команда обещала сделать все возможное, пока Сенлин доставал и разворачивал лестницу. Эдит вернулась с мечом и пистолетом на поясе. Она также повязала на шею желтый шарф – так сказать, принарядилась для светского визита.

– Мистер Уинтерс и я вернемся утром к завтраку, – объявил он с большей уверенностью, чем предполагали обстоятельства.

Тем не менее Волете не требовалось много усилий для одобрительного вопля, который она и издала, тыкая брата в ребра, пока тот не сдался и не присоединился к ее изъявлениям восторга.

Сенлин жестом пригласил Эдит спуститься первой на погруженный в сумерки пляж. Прежде чем последовать за нею, он наклонился к Ирен и проговорил спокойным голосом, чтобы не вызвать подозрений у Адама или Волеты:

– Если Комиссар найдет вас, а я молюсь, чтобы этого не случилось, немедленно предайте меня. Скажи ему, что у меня его картина. – Сенлин похлопал по груди сюртука. – Скажи ему, что вы саботажники, брошенные за свои преступления. Говорите что угодно, лишь бы выжить. И если мы не вернемся через день, заберите корабль, как только он сможет взлететь, и уходите. Продай его на металлолом, если придется. Не позволяй им голодать.

– Так точно, сэр, – сказала Ирен, и лицо ее окаменело.

Глава третья

Великодушный читатель, не превращайся в дерево, под которым должны проходить пешеходы. Обнимайся и хлопай по плечу тех, кого рад снова видеть. Даже великая любовная история – всего лишь камень преткновения, если она случилась в пути.

Нравы и тропы Шелковых садов, автор неизвестен

Сенлин решил, что, если бы на Луне были леса, они напоминали бы жуткий пейзаж Шелковых садов.

Деревья здесь были крепкими, без коры и бледными, как грибы. Песчаную землю между извилистыми дорожками, вымощенными потертым булыжником, пятнали заросли светящегося мха. Все выглядело тесным и давящим. Над головой, между ветвями, висело кружево паучьего шелка, которое в вышине становилось таким плотным, что тонкие нити сливались в единый неразрывный полог. Воздух был сухим и холодным, он щекотал ноздри едким минеральным запахом, напоминающим какую-то ароматическую смесь. Очень быстро корабль и команда остались далеко позади, а Сенлин и Эдит почувствовали себя совершенно одинокими.

Было странно думать, что кто-то позволил одичалой пустоши возникнуть посреди Башни, полной жизни. Исчезающие останки заброшенного парка лишь делали сцену более сюрреалистичной. Они проходили мимо разрушенных беседок, поблекших указателей и киосков, где когда-то продавали угощения и сувениры, которые теперь скрывались под коврами сияющего лишайника.

– Мы опять свернули не туда? Я нигде не вижу птицу. – Эдит опустила свой мешок с книгами рядом с мешком Сенлина. В лесу было прохладно, и все равно она вспотела от усилий. Она подвязала волосы желтыми шарфом и наслаждалась холодным воздухом, овевающим шею. – Уверен, что это птица?

– Выглядит как птица, – сказал Сенлин. – Думаю, это страус. Рисунок очень маленький. – Он прищурился, разглядывая карту. – А может быть, курица.

– Дай посмотрю. Понятия не имею, с чего ты взял, что эта карта надежна.

В ее словах был смысл. Даже спустя век карта не стала истинным антиквариатом. Она была ярко раскрашена и полнилась карикатурами на животных. Из нее так и хотелось сложить бумажную шляпу и подарить ребенку.

– Твой жираф оказался ламой, и я по-прежнему не понимаю, чем была последняя веха, – продолжила Эдит, намекая на ржавое чудище, мимо которого они прошли чуть раньше. – Большая собака? Маленький медведь? Эта карта безнадежна.

– Но сюда она нас привела, – возразил Сенлин, забирая карту, прежде чем Эдит успела ее помять. Он не был слеп к недостаткам этой находки, но вложил в нее так много надежд, что не мог просто взять и отказаться от поисков. – Если не обращать внимания на стиль – признаю, он дурацкий, – у нее есть все, что полагается карте: роза ветров, масштаб, легенда…

– Она изрисована сердечками, Том.

– Да, вижу. Согласно легенде, ими отмечены места, которые пары нашли бы…

– …уединенными.

– Я собирался сказать «живописными».

– И куда теперь?

Они остановились на развилке извилистых тропинок. Сенлин посмотрел в одну сторону, потом в другую. Оба пути были такими же узкими и извилистыми, как звериные тропы. В отличие от других кольцевых уделов, которые ему довелось повидать, этот не был равнинным, земля здесь поднималась и опускалась, образуя скромные холмы и долины, слишком неестественные, чтобы выглядеть убедительно. Как бы Сады ни одичали к этому времени, изначальный пейзаж не стерся полностью.

Но фарфорники росли так плотно и их ветви так переплелись, что лес за пределами пешеходной тропы был почти непроходим. Это разочаровало Эдит. Она надеялась отказаться от кривых дорожек, обозначенных на карте Сенлина, в пользу более прямого маршрута. Если бы они двигались по прямой, до Золотого зоопарка было бы всего полторы мили.

Когда они только вошли в лес, пробравшись через ужасное кладбище кораблей, она смогла относительно легко проложить путь. Хрупкие белые ветви ломались под ее саблей, как тонкий фарфор. Но работа быстро усложнилась. Чем дальше они шли, тем плотнее становились деревца. Хуже того, щепки оказались такими острыми, что вскоре Эдит и Сенлин ощутили себя подушечками для булавок. Ее усилия также потревожили сумерин, который падал на них как мелкий светящийся порошок. Этот мусор прилипал к одежде и волосам с упрямством пыльцы и вскоре превратил их в пару светящихся призраков, пробирающихся сквозь подлесок.

И тогда она согласилась опробовать карту.

– Смотри, вот оно, – сказал Сенлин, указывая на нечто полускрытое в зарослях в стороне от дороги. Он рассек мечом несколько веток, чтобы получше разглядеть механического зверя. Как и другие, которых они уже видели, когда-то он был великолепен. Но ржавчина съела блеск металла, и многие пластины проржавели насквозь. – Это эму.

– С чего ты взял?

Сенлин отодвинул в сторону кусок мха, освобождая ноги машины.

– Видишь, у него три пальца на ногах. У страуса только два.

– Откуда ты вообще это знаешь?

– Однажды один ученик спросил меня, в чем разница, и я пошел домой и прочитал все, что смог найти по эму и страусиной анатомии, – по правде говоря, сведений было негусто.

Эдит удивленно покачала головой, но ее терпение быстро иссякло.

– Ну и что ты теперь ищешь? Хватит, у нас нет времени.

– И на этой тоже печать, – сказал он, отодвигая колючую ветку, чтобы прочитать табличку на птичьей груди. – «Эму Сфинкса».

– Изумительно.

– Так и есть. Разве ты не понимаешь, что это значит? В Цоколе я катался на машине, которая называлась… как-то… как-то так: «Многоместный мускульный насос Сфинкса».

– Пивная карусель.

– Ты о них слышала?

– Ты жил с учениками, а я с пиратами. Раз из нее выходит пиво, я о ней слышала.

– Ну, тогда ты понимаешь, что насосы и все эти трубы должны быть очень старыми – возможно, такими же старыми, как сама Башня. А этому эму по меньшей мере сто лет. Но, э-э… – Он умолк при виде выражения ее лица.

С убранными назад волосами и напряженной шеей она выглядела достаточно сурово.

– Моя рука новая, – сказала Эдит.

– Именно. Очевидно, что за все эти изобретения ответственен не один и тот же человек. Иначе ему было бы несколько сотен, а то и тысяч лет.

– Какая разница?

– Как это какая? Любой, кто участвовал в проектировании и, возможно, строительстве Башни, должен обладать невообразимым багажом знаний.

– Но ты только что сказал, что это не может быть один и тот же человек.

– Конечно не может, но у него должен быть доступ к этим знаниям. Сфинкс, кем бы он ни был, должен знать Башню досконально, со всеми ее тайнами и внутренним устройством. Только подумай, на какие вопросы он мог бы ответить. Мы отчаянно собираем сведения по крупицам, а в это время Сфинкс…

– Идем дальше.

– Знаешь, Эдит, если ты хочешь мне что-то сказать…

– Идем, Том. Ты обещал Волете завтрак.

Через час медленного продвижения по извилистой тропе они наткнулись на лужайку с рухнувшей скамьей и идеально круглым прудом в центре. Пруд отражал тусклый свет, словно зеркало.

– Эти книжные уголки врезаются в тело, как шпоры, – пожаловался Сенлин, уронив мешок на песок. Он попытался помассировать спину, не смог из-за сюртука, снял его, сложил пополам и положил на мешок с книгами. – Чувствую себя чудовищем из-за того, что заставлял учеников носить книги в школу каждый день.

– Молодые спины быстро забывают испытания, – сказала Эдит и присела у пруда, изучая его. Она потрогала воду, понюхала и вгляделась в глубину, словно гадая по чаинкам в чашке.

Сенлин очистил компас от светящейся пыли и поднес к карте. Он не стал упоминать о том, что это место было обозначено сердечком.

– Насколько он глубокий?

– Это скорее цистерна, чем пруд. Стены отвесные. Не понимаю, насколько глубоко.

– Вопрос в том, можно ли ее пить, – сказал Сенлин, когда Эдит наклонилась, чтобы понюхать воду.

– Пробуй, не стесняйся.

– Не говори ерунды. Проверка на яд – дело для старпома, – сказал Сенлин. Эдит бросила на него мрачный взгляд. – Да шучу я, шучу! Что с тобой такое? Ну в самом деле. Это продолжается слишком долго. Ты хмуришься и ворчишь весь день, и, видимо, я в этом виноват – но провалиться мне на месте, если я понимаю, что именно натворил. Ты должна мне все объяснить, Эдит. Что случилось?

Она встала и стряхнула песок с ладоней; эхо легких хлопков разлетелось по тихой лужайке, словно аплодисменты.

– Ты взорвал мою комнату, Том. Я знаю, у тебя не было другого выхода. Наверное, я бы сама поступила так же. Но эта дурацкая маленькая рубка с ее дурацкими картами и занозами много значила для меня. Потеряв ее, я потеряла все.

Сенлин пересек лужайку и взял ее за плечи:

– Эдит, у тебя есть все причины расстраиваться. В этом и проблема с бегством от смерти – легко утратить перспективу и забыть о том, что нужно для жизни. – Он слегка прижал ее к себе – это было что-то вроде объятия, переданного по телеграфу. – Как только выберемся из передряги, отстроим штурманскую рубку заново. Ты будешь бригадиром, а Адам и я – твоими плотниками. Обещаю.

Он почувствовал, как Эдит пожала плечами.

– Я потеряла флаконы. Все до единого. Они вылетели наружу вместе с остальными моими вещами.

И Сенлин понял. Когда Сфинкс снабдил Эдит движителем почти год назад, он также выдал ей некоторое количество загадочных батареек для руки. Она ревностно охраняла этот запас, потому что пополнить его можно было только из одного источника. Он знал, что у нее нет желания спешить обратно к Сфинксу. Она с трудом выносила упоминания об этом человеке.

– Сколько продержится твоя рука? – спросил Сенлин слабым голосом.

– Дни. Часы. Зависит от того, как сильно я ее нагружаю. А потом она превратится в мельничный жернов.

– Итак, одним махом я уничтожил твое святилище и украл твою руку, – мрачно проговорил он. – Прости меня. Мне очень жаль.

– Так было нужно. Я не виню тебя. Я лишь немного разозлилась. Нет, неправда, я… если честно, Том, я немного… – Она хотела сказать, что боится: боится того, что с ней случится, когда она вернется к Сфинксу, и того, что Сфинкс сделает с ее друзьями, если она привезет их с собой. Она боялась, что скоро настанет день, когда ей придется покинуть его и команду. Но она не могла заставить себя признаться в этом сейчас.

– Что это за звук? – сказал Сенлин, прерывая ее признание. Он резко повернулся и уставился в лес, излучающий молочное свечение.

Она тоже услышала. Это было похоже на шелест сухой листвы на ветру, но здесь не было никакого ветра и никаких листьев. Они все еще прислушивались к шелесту, когда из зарослей выпрыгнуло черное пятно размером не больше каштана. Оно побежало через песок, прошло под мостом их сцепленных рук и исчезло в подлеске на противоположной стороне поляны – и все это за пару секунд.

– Смотри-ка, паук. Жуткое существо, не правда ли?

Эдит все еще пристально глядела в сторону леса.

– Заросли темнеют, – сказала она.

Так и было. Свечение ветвей и стволов угасало. Край затмения поднимался все выше, и тьма быстро продвигалась к ним. Из леса выскочили еще несколько пауков чернильного цвета и побежали по песку.

Сквозь гул и шорох прорвался пронзительный вопль. Он звучал как визг кабана, но был более звучным и пугающим. Сенлин прижал Эдит к себе.

Ужасный звук повторился с другой стороны от них. Потом на лужайку пролилась тьма.

Масса пауков была настолько плотной, что скрывала под собой все. Сперва исчезли деревья, потом поляна, а затем песок у ног скрылся под клубящимся черным роем.

– В воду! – крикнул Сенлин.

Они вдохнули одновременно и, не разнимая объятий, прыгнули в глубокий мертвый бассейн.