Текст книги "Новая Ева"

16
Брэм

Купол меркнет в визоре.

– Свободен, – бормочет Хартман в наушник. Я чувствую легкое колебание в его голосе, и линия связи снова открывается, как будто он собирается сказать что-то еще, но я уже ничего не слышу.

Моя голова резко откидывается назад, с меня срывают визор. В голубом сиянии сканеров я вижу перекошенное от злости знакомое лицо.

– Доктор Уэллс! – кричит Хартман. Боковым зрением я замечаю его силуэт, когда он вскакивает из-за пульта управления и бросается через всю студию ко мне и моему отцу.

Он опаздывает.

Визор летит мне в лицо быстрее, чем я успеваю среагировать. Авангардная технология врезается в висок, осыпая меня стеклом. От удара сбиваются настройки в проекторах, и световые частицы кружат по комнате.

Стены студии ярко сияют закатом, который мы с Евой наблюдали только что, сидя на Капле, но, когда отцовский кулак перезагружает запись для повторного просмотра, ярко-красные всполохи на горизонте уже не радуют глаз.

Я падаю на пол. Он еще хранит тепло, поступающее от двигателей, которые работают внизу. Поднимая взгляд, я вижу, как Хартман безуспешно пытается удержать моего отца.

Когда его кулак в последний раз взмывает в воздух, утешение приходит ко мне в виде проекции Евы на потолке. Она здесь, чтобы помочь мне пережить этот кошмар.

Я закрываю глаза.

Темно. Я бегу, выбиваясь из сил, стараясь не отставать от человека, которого едва знаю, от того, кто вырвал меня из привычной жизни. Я слишком напуган, чтобы плакать. Тем более я не должен плакать перед отцом.

– Тебе повезло, что в твоей жизни есть отец, – шепчет у меня в голове хриплый голос моей матери, помогая мне успокоиться.

Липучки на моих ботинках бесполезно болтаются, насквозь промокшие в воде, затапливающей городские улицы. Мы приближаемся к горе, что возвышается впереди. Вспыхивает молния в наэлектризованных облаках, и я вдруг понимаю, что это не гора: это здание. Три огромные буквы над входом появляются в поле зрения, когда самый нижний слой тонкого облака рассеивается в порыве ветра.

ЭПО.

– Делай только то, что я говорю, – наказывает мне отец, когда луч света сканирует его глаза и тяжелые стеклянные двери раздвигаются, впуская нас в похожий на пещеру вестибюль.

– Доброе утро, доктор Уэллс, – приветствует его молодая женщина за стойкой администратора.

Я замираю на месте от изумления и восторга. Женщина не похожа ни на кого на свете.

– Папа, у нее гладкая кожа, – говорю я, восхищаясь идеальным цветом лица.

– Хватит. Никаких разговоров, – одергивает меня отец.

– Но, папочка, почему она…

– Довольно, – рявкает он.

Я умолкаю, но как зачарованный наблюдаю за женщиной. Она смотрит на экран компьютера, печатая на клавиатуре. И тут я замечаю, что ее пальцы не нажимают на клавиши. Они порхают по поверхности квадратных кнопок с буквами, но не надавливают на них.

– Мисс Сильва ждет вас. Вам разрешено подняться наверх после прохождения контроля. Вам тоже, молодой человек. – Она сверкает улыбкой, и я вижу пятнышко красной помады на ее зубах. – Сколько тебе лет? – ласково спрашивает она.

– Мне четыре года, – гордо отвечаю я. Она снова улыбается.

– Спасибо, Стефани, – говорит отец. – Как тебе новая работа? Нравится?

– Очень, доктор Уэллс. Еще раз спасибо, – отвечает она, все с той же улыбкой. Она молода. Моложе, чем моя мать. Я еще не видел таких женщин.

Отец шагает вперед. Я снова подхватываю свой чемодан и плетусь следом за ним.

Охрана проверяет содержимое моего баула. Каждую игрушку. Каждую книжку. Когда все закончено, мы садимся в лифт и поднимаемся на самую верхотуру.

– Ай! – хнычу я, когда закладывает уши.

– Не бойся. Вряд ли тебе придется очень часто ездить на лифте, – говорит отец, замечая мою гримасу.

– Папочка, вот та тетя. Почему она не такая, как все? – спрашиваю я.

Отец улыбается. Мне нечасто доводилось видеть у него такое выражение лица.

– В каком смысле? – спрашивает он, кажется, впервые за этот день проявляя искренний интерес ко мне.

Я пытаюсь подобрать слова. – Она красивая.

Отец ухмыляется. – Действительно. Очень красивая для мертвой женщины, – говорит он.

– Мертвой? – Я в замешательстве.

– Да. Стефани, настоящая Стефани, мертва. Та, кого ты только что видел, не настоящая, это всего лишь проекция. – Он улыбается.

Я ничего не понимаю.

Двери лифта открываются, и я впервые захожу в свой новый дом, но один вопрос не дает мне покоя. Получается, я только что говорил с призраком?

Когда я открываю глаза, меня ослепляет яркий белый свет.

Мне холодно, и тело чешется под материей, которой я накрыт.

– Тсс. Я почти закончила, миленький. – Тихий ласковый голос доносится откуда-то из-за света. – Должно быть, произошел серьезный сбой.

– Сбой? – переспрашиваю я. Голос женский, так что я не в медицинском отделении. Значит, остается Купол.

– Да, в отчете сказано, что в студии произошел сбой в работе оборудования во время аварийного отключения. Не переживай, если не помнишь. Легкая амнезия – обычное дело после травмы головы, – объясняет кто-то из Матерей. Я не могу ее узнать, потому что лицо скрыто облаком света, под которым она работает.

– Так вот как он представил этот легкий несчастный случай, да? – ухмыляюсь я.

– Он? – переспрашивает мать.

– Доктор Уэллс. Мой отец.

– Что ж, молодой человек, боюсь, у меня нет больше информации о случившемся, но в любом случае вам необходимо отдохнуть, – приказывает она, делая последний стежок на моем лбу. Она выключает слепящую лампу, и я наконец различаю мелкие морщинки, усеивающие лицо Матери.

– Мать Кади. – Я слегка приподнимаюсь, чтобы лучше разглядеть ее. В мраморных глазах с водянистым блеском отражается комната. Это придает взгляду особое волшебство, почти завораживающее. Истонченная кожа излучает мудрость и опыт, на губах играет добрая, материнская улыбка. Ее лицо – это история, и каждая морщинка подобна строчкам записей, оставленных временем, которые хочется читать и изучать.

– Кажется, я просила вас отдыхать, – говорит она.

– Я отдохну, обязательно. Мне просто интересно, почему я здесь, а не в медицинском отделении внизу. – Я выдерживаю непринужденный тон.

– Боюсь, и на этот вопрос у меня нет ответа. Когда мисс Сильва отдает нам приказ, мы просто подчиняемся, – спокойно произносит она, направляясь к двери в сопровождении двух других женщин, которых я не разглядел в тени. Это матери Табия и Кимберли. Даже находящемуся без сознания, избитому до полусмерти мужчине не доверяют оставаться наедине с женщиной. Особенно в Куполе. Тем более после катастрофы с претендентом номер два.

– Отдыхайте. Мисс Сильва придет через несколько минут, – говорит мать Кади и выходит из комнаты. Дверь с шорохом задвигается, и щелкает замок, запечатывая меня внутри. Она прижимает ладонь к стеклу, и я ловлю ее взгляд, когда стекло начинает индеветь. Прежде чем прозрачность полностью исчезает, она неуловимо подмигивает мне, подбадривая. Не уверен, что это значит, но на душе становится теплее. Откидываясь на подушку, я пытаюсь не думать о том, чем может обернуться визит мисс Сильвы.

Я стою на краю Капли, болтая обутыми в ботинки ногами, и смотрю на далекий город внизу. Мне видно, как сотни работников чистят экраны, изучая каждый пиксель готовясь к первому дню Евы в Куполе.

Я случайно задеваю металлический выступ, и ботинок, соскакивая с моей маленькой ножки, летит вниз.

И вдруг зависает в воздухе, всего в нескольких метрах от Капли, попадая в невидимое силовое поле.

Рабочие слишком заняты, чтобы это заметить. Я оборачиваюсь и вижу своего отца и Вивиан в дальнем углу. Кажется, они о чем-то спорят, судя по раскрасневшимся щекам отца.

Я снова перевожу взгляд на зависший в воздухе ботинок. Может, удастся достать? Я залезаю на перила ограждения, но нога в носке скользит по отполированному металлу, и я падаю. Хотя мне известно про эффект иллюзии, мое тело все равно реагирует так, будто я лечу в смертельную пропасть. От ужаса у меня вырывается слабый крик.

Я больно падаю на экраны, и под моей тяжестью они начинают мерцать. Я поднимаю взгляд. Никто ничего не замечает. Команда лаборантов, одержимо полирующих экраны, слишком поглощена своей задачей. Я поднимаюсь и делаю шаг. Потом еще один. Я иду по фальшивому небу, и каждое движение кажется неестественным, разрушающим иллюзию, которую они строят для Евы. Я протягиваю руку и подхватываю потерянный ботинок.

– Брэм! – зовет отдаленный голос. Я оглядываюсь по сторонам и никого не вижу.

– Брэм! – снова зовут меня, пока я обуваюсь. Голос кажется знакомым.

– Брэм! – кричит Вивиан. Или мой отец? Возможно, оба. Я поднимаю взгляд. Они видят меня. Игра окончена. И теперь меня ждут неприятности.

– БРЭМ!

Я подскакиваю на постели. В голове сумбур.

– Брэм! – Вивиан Сильва стоит в изножье кровати. – Дурной сон? – спрашивает она, пока я пытаюсь выровнять дыхание.

– Да, из тех, что как будто наяву. Так бывает, когда не помнишь, как заснул, – объясняю я.

– Это мои любимые, – отвечает она, пробегаясь пальцами по металлической спинке кровати. – Порой такие сны – единственное спасение от реальности. – Она выглядит обеспокоенной. Я никогда не видел ее такой взъерошенной, ей это не свойственно.

– Твой отец – сложный человек. – Она резко меняет тему разговора, избегая смотреть мне в глаза.

Я знаю мисс Сильву очень давно, с тех пор как она наняла моего отца на работу и мы переехали в Башню, но в последнее время мы почти не видимся. Конечно, она очень занята. Ответственность за предотвращение вымирания человечества сделала ее самой влиятельной фигурой на планете. Ей подчиняются правительства, кланяются королевские особы, ее побаиваются религиозные деятели. Добиться встречи с ней практически невозможно, так что вряд ли общение со мной важно для нее. Сейчас мы не так близки, как раньше, но я все еще могу почувствовать, когда что-то не ладится.

– Я знаю, иногда он ведет себя…

– Как психопат, – перебиваю я, чего раньше никогда не делал. Не думаю, что многие позволяют себе такую дерзость.

– … неподобающим образом, – спокойно продолжает она. – Иногда его поступки неуместны, гнев неуправляем, и то, как он обращается с тобой, неприемлемо. Но он просто пытается справиться с тем напряжением, которое мы все испытываем. К сожалению, тебе как его сыну достаются физические последствия этих сумасшедших нагрузок.

– Да, и доказательство тому – мои многочисленные шрамы. – Я трогаю повязку на лбу.

Вивиан отводит взгляд, как будто ей совестно видеть меня таким.

– Ты знаешь своего отца лучше, чем кто-либо, Брэм. Он привык все контролировать, его жизнь должна быть спланированной и предсказуемой. Когда случаются сбои или непредвиденные события, ему трудно смириться. Особенно когда это касается тебя, Брэм. – Она взмахивает рукой, и включается аудиозапись. Звучит голос Холли. Мой голос, каким его слышит Ева.

– Мой отец… все контролирует. У нас сложные отношения.

Вивиан снова проводит рукой, останавливая запись.

Я уныло опускаю голову, мне стыдно. Мало того, что я нарушил протокол, так еще открыто критиковал отца, зная, что за нами наблюдают.

– Полагаю, нелегко слышать такие слова от собственного сына. – Вивиан пытается оправдать отца. – К тому же они потенциально опасны для Евы.

– Я знаю. Простите, – искренне говорю я. – Такого больше не повторится.

– Надеюсь. Потому что это недопустимо, – командным тоном произносит Вивиан. Теперь она больше похожа на женщину, которую я знаю. – Это предупреждение, Брэм. Не от твоего отца, а от меня. Я не буду играть с тобой в игры. Я не буду тебя бить. Но, если ты еще раз нарушишь протокол, последствия будут серьезными и для тебя, и для Хартмана. Это понятно?

– Да, мисс Сильва, – покорно соглашаюсь я. Веду себя, как набедокуривший школьник перед директрисой.

– Как только ты восстановишься, тебя отведут обратно в общежитие, и сегодняшний инцидент не станет предметом обсуждения. – Вивиан подходит к двери, и та автоматически открывается.

– Отдыхай, мой мальчик, – говорит она, исчезая в Куполе за матовой стеклянной дверью. Никогда еще Вивиан так со мной не разговаривала. За годы управления этой махиной она стала холодной, но даже в самом толстом льду бывают трещины.

17
Ева

Мой шаг легче, но решительнее, когда после ужина я поднимаюсь по лестнице к себе. Все эти дни надо мной висела тяжесть, но теперь, когда я проводила мать Нину и сумела поблагодарить ее, чувство вины и печаль отступили. Во мне возрождается надежда.

Вопросы, которые накапливались в последнее время, вдохновляют меня двигаться вперед. Так же, как и моя Холли. Я все отчетливее осознаю, насколько ценю эту дружбу, и какое это удовольствие быть рядом с ней. Мысли о Брэме меня не покидают, и для начала я хочу выяснить, что происходит в этом здании.

Именно с таким настроем я подхожу к своей кровати и лезу под подушку.

Я достаю мамину тетрадку, кончиками пальцев поглаживая кожаную обложку. Открывая ее, перечитываю первое письмо и перехожу к следующему.

Я бывала здесь раньше. Но не с девочкой, а с мальчиком. На самом деле мальчиков было семь. Мне грустно говорить об этом, но каждый из твоих братиков умер в утробе. Я родила их всех и оплакивала, пока держала на руках хрупкие тельца, прежде чем их забирали у меня. Мое сердце разрывалось от боли. Горе переполняло меня. Я не состоялась как мать, хотя мне и не дали возможности побыть матерью. Я не имела счастья менять подгузники, беспокоиться о прикорме, слышать, как мои дети говорят, что любят меня. Я не знала ничего, кроме удручающего чувства потери.

Наша мечта о детях стала казаться несбыточной, хотя никто не мог сказать твоему отцу и мне, что происходит и почему мы вынуждены так рано прощаться с этими крошечными душами. Мы потеряли всякую надежду. Мы больше не могли рисковать, ожидая, что опять случится то же самое. Мое тело сочли негодным и бесполезным, поэтому в госпитале меня списали, отправили в утиль, как старую машину с неисправным двигателем. Мы сказали, что больше не будем и пробовать, пусть все остается как есть. Я бы не выдержала еще одной смерти. Еще одного «такого» взгляда акушерки во время очередного сканирования. Еще одних бесплодных родов. Я чувствовала себя слабой, несчастной и пустой. Я знала, что должна отпустить эту мечту.

Это было нелегко, но как только мы приняли решение, я почувствовала облегчение от того, что меня больше не гложет тоска. Мы с твоим отцом еще больше полюбили друг друга, что раньше казалось невозможным. Он любил меня, несмотря на мои несовершенства и неудачи. Он любил МЕНЯ. Мы были счастливы. Очень, очень счастливы.

Месяц назад я пошла к врачу. Меня мучили раздутый живот, жжение в грудях, перепады настроения, легкая тошнота. Многие из моих подруг проходили через эту «перемену», так что я приготовилась списать свои недуги на возрастные проблемы, но меня тревожила мысль, не больна ли я, и хотелось знать наверняка.

Я так смеялась, когда доктор вручила мне тест на беременность – твой отец говорил, что слышал мой смех из приемной. Я послушно помочилась на полоску и вернулась к врачу, не дожидаясь результата. Я даже передала ей тест с таким видом – мол, «это же нелепо». Я не ожидала, что она скажет: «Да, так я и думала» и отправит меня на ультразвук, но именно это и произошло.

В тот момент я почувствовала страх и тревогу, и мы вместе с твоим отцом отправились на диагностику. Снова беременна. Я плакала. Как и твой отец. Для нас обоих это стало потрясением. А потом мы оба долго смеялись, обнявшись, не в силах поверить, что это произошло нежданно-негаданно. Мы восприняли это как подарок свыше.

Я затаила дыхание, пока врач ультразвуковой диагностики водила зондом, поглядывая на экран. Я готовилась к худшему, потому что уже проходила через это, знала, как разом исчезают надежда и радость, когда звучит неизбежное: «Мне очень жаль».

Но палочка все скользила внутри меня, пока врач набивала на клавиатуре цифры и проводила измерения.

У нее вырвался почти комический вздох изумления. – Я скоро вернусь, – вдруг разволновалась она. Зонд выпал у нее из рук и приземлился на пол. Мы с твоим отцом в замешательстве смотрели друг на друга. Не похоже было, чтобы она собиралась сказать мне, что плод умер. Все казалось каким-то особенным. Так оно и было. Пять минут спустя еще четыре врача вошли в кабинет и наблюдали за повторным сканированием.

– Видите? – спросила она, глядя на них.

Все повернулись ко мне и твоему отцу. Выражения их лиц не описать словами. Честно говоря, я никогда не забуду их отвисшие челюсти.

Наконец Вивиан вышла вперед и представилась, а потом сказала что-то вроде: «Удивительно, миссис Уоррен, но вы ожидаете девочку!».

Твой отец чуть не упал в обморок, а я просто плакала. Наверное, виноваты гормоны. Нас не отправили домой, а попросили остаться на несколько дней, чтобы провести дополнительное обследование. Учитывая мою историю и факт гериатрической (черт, не выговоришь) беременности, я согласилась без малейших колебаний. Все это случилось месяц назад, и с тех пор я не выходила отсюда. Меня не принуждали остаться. На самом деле я сама сказала, что не возражаю против регулярных тестов и надлежащего ухода. К тому же в городе творилось что-то невероятное. Однажды твой отец хотел пойти домой, чтобы забрать какие-то вещи, но на улице его встретили толпы людей, желающих поговорить с ним, и все расспрашивали обо мне и тебе. Мир сошел с ума. Думаю, мы счастливы здесь. Это безопасное место, и Вивиан оказывает неоценимую помощь, следит, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Так мы и живем. Это моя восьмая беременность, я уже бывала здесь раньше, но на этот раз все выглядит совсем по-другому.

Это небо и земля.

Не могу поверить, что я уже на шестом месяце и вынашиваю девочку. Надеюсь, что это станет началом перемен в мире, и у тебя будет счастливое и достойное будущее.

Я уже так сильно тебя люблю и делаю все, что в моих силах, чтобы ты появилась на свет живой и здоровой.

С любовью,

Твоя мама. Целую.

Эту историю я уже слышала не раз, но намного приятнее читать ее в изложении моей мамы. Ее рассказ трогательный и в то же время забавный. Интересно, делилась бы она со мной этими воспоминаниями в каждый день рождения, если бы мы до сих пор были вместе? Рассказывала бы о том, что даже не догадывалась о своей беременности? Заставляла бы меня смеяться, описывая неуклюжую реакцию врача УЗИ? Помогла бы она преодолеть пропасть между мной и Вивиан? Мама, кажется, радовалась ее поддержке, даже благодарила. На нее как будто и не давил груз всеобщих ожиданий. Нет, в ее словах звучит счастье матери, взволнованно ожидающей появления на свет ее ребенка. Еще одного ребенка, которого ей не суждено вырастить самой, как она мечтала.

Я закрываю тетрадь.

На сегодня достаточно.

18
Брэм

Я чувствую себя лучше, но меня пока отстранили от пилотирования Холли. Трехдневное пребывание в том закутке в недрах Купола больше напоминало тюремное заточение, чем восстановление после травмы. Думаю, это и есть тюрьма, куда меня отправили, чтобы заставить молчать, чтобы защитить отца. Если бы я находился в медицинском отделении, это вызвало бы слишком много подозрений. Матери – самый безопасный вариант. Пусть нарушение протокола, но зато они не задают вопросов.

Я рад вернуться в общежитие, к Хартману.

– Чувак, это полный отстой. Они не выпускали меня из общаги, – жалуется Хартман. – Целых три дня! – Я ему не сочувствую, и он это замечает.

Я показываю ему красную отметину на лбу – память о бойне, устроенной отцом. Стараниями матери Кади теперь это едва заметный шрам. Конечно, если бы меня отправили к медикам, от раны не осталось бы и следа – технологии у них ого-го! – но я никогда не стеснялся шрамов. Шершавыми пальцами я поглаживаю бледную бугристую кожу на тыльной стороне левой руки.

Мне снова десять лет, и отец лупит меня по костяшкам. Мои слезы его не останавливают.

– Ты не должен рассказывать Еве о себе, – рычит он сквозь стиснутые зубы. – Ты не Брэм, когда ты с ней. Ты не мой сын, когда ты с ней.

Ты не мой сын.

Ты не мой сын.

Я потираю руку. Ева – не единственная, кому шрамы напоминают об отце.

– Черт возьми, в этот раз он здорово тебя приложил, Брэм, – говорит Хартман, понижая голос.

– Боль всегда одинаковая. – Я пожимаю плечами.

Кто-то просовывает под дверь лист бумаги.

Мы с Хартманом переглядываемся. Задание? Неужели нам наконец-то разрешат вернуться к работе?

– Брифинг, сегодня в 19:00. – Хартман читает скупую строчку, напечатанную на бумаге. Он смотрит на меня и улыбается. – Кажется, мы снова в деле!

Комната для совещаний наполнена возбужденным шепотом, как это обычно бывает после любого форс-мажора в Башне. Наше с Хартманом таинственное трехдневное отсутствие не остается незамеченным.

– Эй, Брэм, я прочитал стенограмму твоего последнего сеанса, – прорывается сквозь шум голос Джексона. – Еще немного – и ты перешел бы черту, не так ли?

Я не собираюсь отвечать ему.

– И что это за черта? – вступается за меня Хартман.

Ну все, начинается.

– Он начал обсуждать ее родителей. Своих родителей. По мне, так это звучало очень реально, – говорит Джексон, ковыряя зубочисткой во рту.

– Кому какое дело, что думаешь ты, Джексон? – Хартман подливает масла в огонь. – Будьте осторожны. Это все, что я хотел сказать, – предупреждает Джексон, даже не глядя в нашу сторону.

– Так ты теперь заботишься о нас, Джексон? – саркастически замечает Хартман.

– Послушай, я не знаю, где вы оба скрывались последние несколько дней, но думаю, это как-то связано с прошлым сеансом. Такое вопиющее нарушение протокола никому не сходит с рук. Наказание неизбежно. Ходят слухи, что тебя заперли в какой-то палате для психиатрического лечения, Брэм. Это правда? Исповедался о своих сложных отношениях? – с издевкой спрашивает Джексон.

– И откуда эти слухи? – раздается сзади голос, и мой отец входит в комнату. Все неловко ерзают на своих местах, пытаясь изобразить деятельных профессионалов в его присутствии.

Мое сердце замирает. Мы не виделись с того самого дня, и я ловлю себя на том, что инстинктивно ощупываю голову. Я отдергиваю руку и прогоняю воспоминания.

– Слишком многое поставлено на карту, чтобы мы могли тратить энергию на слухи и домыслы. Это не академия. И вы уже не дети. Молодые мужчины, вы находитесь в эпицентре самого важного события в истории человечества, и ваши личные проблемы – ничто по сравнению с тем вызовом, который стоит перед нами. Так что соберитесь, и давайте приступим к работе, – командует отец.

Я не могу избавиться от ощущения, что его слова предназначены для меня одного. Соберись и приступай к работе. Так прозвучало его извинение.

– Претендент номер три, – переходит он к делу, вызывая на экран изображение молодого человека, которого мы раньше не видели. – Хотя слово претендент уже не в ходу, абсолютно необходимо, чтобы это партнерство стало успешным.

Отец выкладывает сведения о претенденте номер три: истории его семьи, генетике, политических взглядах, потенции, убеждениях и моральных принципах. – Он прошел медицинский осмотр, перекрестную проверку, критический анализ, обучение, с ним провели подробное собеседование. На сегодняшний день он признан самым подходящим партнером для Евы, если такое вообще возможно.

– На бумаге, – перебиваю я.

Несколько голов поворачиваются в мою сторону, и на меня устремляются неловкие взгляды.

– Тебе есть что добавить, Брэм? – спрашивает отец.

В комнате становится тихо.

– Ну, просто… – я вдруг чувствую неуверенность в словах, слетающих с моих губ, – … дело не в его интеллекте или генетике. Это не то, на чем строятся отношения.

– Продолжай. – Отец кивает.

– Так что не имеет значения, заморочим ли мы Еве голову тем, насколько идеально ей подходит тот или иной человек. Она – молодая женщина с собственным разумом и сердцем.

Джексон выдавливает из себя смешок, но я стараюсь не обращать внимания.

– Нельзя манипулировать ее чувствами. После того, что случилось в прошлый раз, вы не можете просто запихнуть ее в комнату с кем-то из этих парней и ожидать, что они будут изображать счастливую семью, – заканчиваю я.

– Спасибо, Брэм, – спокойно произносит отец. – Вот почему мы не будем устраивать эти свидания. Такой вариант больше не рассматривается.

Отряд внимательно слушает. Кажется, всем не меньше моего хочется узнать, каков новый план.

– Отныне мы собираемся применить в большей степени научный подход. От Евы не требуется эмоциональных отношений с претендентом номер три. Ей даже не обязательно встречаться с ним, если она этого не хочет. Нам просто нужно ее согласие на сотрудничество и соблюдение некоторых условий, а сама процедура будет простой и безболезненной. Если все пройдет успешно, она сможет забеременеть в следующем месяце, и это те сроки, к которым мы будем стремиться. – Отец выводит на экран статистические данные и цифры, подтверждающие впечатляющую генетическую совместимость третьего претендента с Евой.

Мы замолкаем, пытаясь вникнуть в новый план. Продумать подход, который нам предстоит принять, чтобы убедить Еву подчиниться этому плану.

– Забеременеть в течение месяца, и для этого даже не нужно встречаться с партнером? – подаю я голос. – Так начинается наше будущее? На таких основах будет возрождаться человечество?

Я чувствую на себе взгляды коллег-пилотов, очевидно не разделяющих мое недовольство новым соглашением.

– Любое будущее лучше, чем ничего, – говорит отец, заглядывая мне в глаза.

– Неужели? – сомневаюсь я.