Текст книги "Позолоченная луна"

Глава 12

Лилли заставила себя улыбнуться – очаровательно-беззаботно – навстречу всем этим взглядам.

Сцепив руки за спиной, Кэбот сосредоточил свое внимание на портрете матери Вандербильта работы Сарджента.

В следующей комнате все четыре стены покрывали еще не законченные книжные стеллажи в два этажа. По периметру проходил сплошной балкон, прерываемый только камином в одной из стен.

Посреди лесов неожиданно возник Монкриф, держащий в одной руке блюдо с закусками, а в другой – поднос с фужерами шампанского. Он напоминал даму с весами правосудия – но только даму с запыхавшимся лицом, усыпанным веснушками, и без повязки на глазах. Лилли рассмеялась вслух, и ей пришлось закашляться, чтобы скрыть это.

– Астраханская черная икра, – провозгласил лакей. – На тостах. И шампанское Pommery Sec. Все – лучшее из лучших. Как говорится у нас дома – добрые вещи идут потихоньку.

Миссис Смит, стоящая позади него, побледнела и ядовито прошептала:

– В следующий раз – никаких комментариев насчет закусок.

– Более десяти тысяч томов, – провозгласила Эмили. – Вот сколько тут поместится, когда всё закончат. И еще тысячи в разных других местах. Верно, Джордж? Он велел заново переплести большинство из них, чтобы литературные серии и тематики выглядели одинаково. Джорджу важны такие вещи.

Это последнее замечание Эмили прозвучало так, словно в этом было нечто очень странное. Хотя и привлекательное.

Но Джордж, казалось, не обиделся. Повернувшись, он коснулся переплетов нескольких книг – ласково, как будто это были старые друзья.

Лилли изо всех сил пыталась изображать восторг. Но все это нагромождение неподвижной, безмолвной, исписанной чернилами бумаги как будто сдавливало ее. Как будто кто-то изо всех сил затянул шнурки ее корсета и закрыл ей выход на свободу.

– Эмили часто упоминала, – выдавила она, чувствуя легкую тошноту, – какой вы начитанный человек, с ши… рокими вкусами. – Она едва не сказала шикарными. Но это не то, что положено высказывать вслух. – Как благородно с вашей стороны создать монумент в честь любимых книг.

Хозяин задумчиво склонил голову набок.

– Мне кажется, монумент — это нечто статичное, знак памяти. В то время как книги, будучи прочитанными, просто становятся частью нас самих.

Эмили кинула на Лилли сочувственный взгляд. На сей раз ее стрела не только не попала в яблочко, но и вовсе прошла мимо цели.

Лилли прошла рассмотреть поближе мраморную резьбу на камине. Остальные столпились в центре библиотеки, рассматривая картину на потолке.

– Колесница Авроры, – объяснял хозяин. – Кисти Пеллегрини. Вообще-то это тринадцать отдельных холстов, и, как вы можете видеть, пока повешено только несколь…

Дверь библиотеки распахнулась.

– Простите, мистер Вандербильт. – Человек, возникший на пороге, тяжело дышал. Его сапоги для верховой езды были покрыты грязью, на них налипли листья.

За дверью, покачиваясь, маячил силуэт еще одного мужчины.

Вандербильт обратился к своим гостям:

– Некоторые из вас вчера уже встречали моего управляющего, мистера МакНейми. – Он обернулся к вновь пришедшему. – Входите, Чарльз.

МакНейми поспешил вперед, не обращая внимания на грязные следы своей обуви.

– Я бы не стал врываться вот так в обычных обстоятельствах, но у меня тут нарушитель, который утверждает, что пришел в поместье в поисках работы.

– Притом что я готов с радостью нанять каждого человека с гор, кто способен работать…

– Простите, но этот человек, Марко Бергамини, у него с собой… – МакНейми сунул руку в карман куртки и вытащил маленькую прямоугольную карточку, смятую и покрытую пятнами. Лилли смогла разглядеть на ней выгравированную сверху букву В.

Она сделала несколько шагов по направлению к галерее гобеленов. Там стоял широкоплечий человек с копной темных волос, давно небритый, с квадратной челюстью. Его кожа была оливкового оттенка. Когда человек поднял голову, она внезапно поняла, что уже видела его. Бандит из леса, который схватил ее лошадь.

Позади нее МакНейми продолжал объяснять:

– Я бы прогнал его, но он настаивает, что вы сами дали ему это вместе с предложением работы. Утверждает, что это было в Италии.

– Имя Марко Бергамини не кажется мне знакомым.

– Тогда я тут же…

– Но это, вне сомнений, моя карточка. – Вандербильт глянул на человека в гобеленовой галерее и улыбнулся. – И то, что он рассказывает. Пансион «ДиДжакомо». Юный итальянец, который дорисовал наш рабочий эскиз, а потом бежал за нашей коляской, чтобы отдать нам рисунок, который, как он думал, мы забыли. Потрясающе. Это было так давно.

– А. Ясно. Так, значит, он все же…

– Говорит правду. Да, именно так.

– Но я все же должен предупредить, ведь мы ничего о нем не знаем. С ним его младший брат, совсем ребенок. Они работали на каменоломнях Пенсильвании.

Мэдисон Грант выступил вперед.

– Поскольку расследование недавнего убийства на станции все еще продолжается, я должен напомнить, что этот нарушитель может оказаться…

– Одним из подозреваемых, – закончил за него Кэбот. – Хотя нет никаких свидетельств, указывающих именно на этого человека в большей степени, чем на кого-либо из нас. – И его взгляд, суровый и указующий, обратился на Гранта. – Готовых ради своей репутации на все.

Не мог же Джон Кэбот намекать, что Мэдисон Грант может быть среди подозреваемых?

Грант криво ухмыльнулся, прищурил глаза.

– Конечно, любой невиновен, пока его вина не доказана. И подобная… жестокость может исходить буквально откуда угодно.

Услышав это особенно выделенное слово, Кэбот моргнул.

– Хотя, – продолжил Грант, – все же не стоит делать вид, что некоторые категории людей ничуть не менее склонны к преступности, нежели другие.

МакНейми кашлянул.

– Что касается этой трагедии, то я выяснил, что шериф этим утром подверг мистера Бергамини тщательному допросу. И могу сказать, что или он прекрасный актер, что вполне возможно, или же он был искренне потрясен, узнав о смерти на станции. Но я не могу сказать, считают ли его власти серьезным подозреваемым или же нет.

Иностранец в гобеленовой галерее снова поежился.

С карточкой или без, подумала Лилли, но этого бандита сейчас отошлют восвояси.

Вандербильт поднял взгляд к потолку библиотеки.

– В то лето я обнаружил в Венеции работы Пеллегрини, а потом поехал дальше на юг. Думаю, во Флоренции я мог бы остаться навсегда, в окружении искусства и реки Арно – если бы я уже не видел этих гор. Это мой собственный холст.

Он так и стоял в этой позе, сложив руки за спиной и глядя прямо вверх, на потолок с незавершенным шедевром.

– И, видите ли, он действительно нам помог. Сначала Хант был ошарашен его предложениями. Но потом использовал несколько из них.

Никто не проронил ни слова. Хозяин посмотрел прямо перед собой.

– Мистер МакНейми, всё в жизни – риск.

– Да… сэр.

Вандербильт направился в гобеленовую галерею.

– Добро пожаловать в Билтмор, мистер Бергамини. После Флоренции вы все время находились в Пенсильвании?

– Да, мы с братом, – сказал человек. Помолчав, словно бы подсчитывая про себя, он добавил: – Все три года с тех пор, как уехали из Италии.

– А. Ну что же… Добро пожаловать в самые прекрасные на свете горы. И, позвольте спросить, как вам кажется, насколько настоящий Билтмор похож на рисунок – на тот, что, как я помню, вы помогали рисовать?

– Spettacolare. Veramente[22]22
  Производит впечатление. На самом деле (ит.).


[Закрыть].

Вандербильт хлопнул человека по плечу.

– Рад слышать, что вы так думаете. Мистер МакНейми найдет для вас занятие в поместье. Он также поможет вам расположиться вместе с остальными рабочими.

– Grazie. Grazie mille, – сказал человек. Из-за его спины высунулся темноволосый маленький мальчик.

– Это мой брат. Карло. – И, торопясь, добавил: – Ему восемь лет. Он хороший мальчик. Тихо себя ведет, когда я ухожу на работу.

Пауза.

– Мистер МакНейми, узнайте, пожалуйста, есть ли в поселке какая-нибудь школа, в которую Карло мог бы ходить в дневное время. Мистер Бергамини, извините меня, я должен вернуться к своим гостям. Но, между прочим, я рад, что вы, спустя столько лет, поймали меня на слове и приехали сюда, в Билтмор.

Бандит снова пожал Джорджу Вандербильту руку и взглянул Лилли прямо в лицо. Но когда они с братом проследовали по галерее вдаль, свет перед ее глазами померк.

Она внезапно ощутила, что словно бы летит и падает. Вниз, назад во времени. Назад, туда, где притаилось то, что она так сильно старалась забыть.

Теперь она видела перед собой улицу, освещенную мерцающим светом газовых фонарей – и к ней приближались факелы. Кованые балконы карабкались один на другой, словно пытаясь спастись от пожара внизу. Факелы заполнили улицы, и те превратились в реки пылающего огня.

И тут она увидела ребенка. Он пытался бежать за человеком, который падал, боролся и что-то кричал, пока бунтари утаскивали его. Ребенок и человек, которые легко могли оказаться этими двумя в гобеленовой галерее Джорджа Вандербильта. Но, конечно же, это было не так. Ну какие были на это шансы?

– Лилли, отойди от окна, – умолял ее отец в ту ночь четыре года назад.

Но она стояла там и смотрела.

Она видела, как ребенок, плача, сидел один на улице внизу. А потом вдруг он оказался на широких плечах коренастого человека, который крикнул ему, чтобы он молчал. Но мальчик, всхлипнув, ответил что-то на иностранном языке.

Лилли все еще видела перед собой глаза этого ребенка – и ужас в них, – когда его швырнули на камни.

Глава 13

Глаза Нико преследовали Сола во сне. Нико, маленький, измученный и напуганный, карабкающийся по ступенькам съемного жилья, держась за витые кованые перила в те ночные жуткие часы.

Они скорчились позади свернутых корабельных канатов, Сол крепко прижимал Нико к себе, и лишь слабый лучик света освещал края контейнеров. Но даже в этой кромешной тьме Сол видел в глазах Нико доверие.

– Mi fido de te, – пробормотал Нико хриплым тихим шепотом. Я тебе верю.

Нико верил в способность брата уберечь их обоих среди этой жаждущей крови толпы.

Толпа бесновалась так близко от колонны свернутых канатов, за которой они прятались, что Сол различал запах пота и бурбона. Будь он один, он бы рискнул пробраться сквозь толпу. Один, он попытался бы убежать.

Но защищать его брата было больше некому.

Крики в темноте, неразборчивые слова, топот ног, шипение факелов, звериный рык разъяренных мужчин. Звон стекла и металла: должно быть, они свалили и уничтожили фонарный столб, стоящий неподалеку.

И тут стопка канатов рухнула наземь. Звук ломающегося дерева.

– Хватай их! – велел голос откуда-то позади факелов.

Сол вскочил на ноги.

– Нико! – Пытаясь схватить и удержать братишку, он ткнул правым кулаком куда-то во тьму.

Он видел сам себя, прижимающим Нико к себе, когда его волокли в тюрьму. Пинали в живот, в ребра, в грудь. Вырывали брата из его рук.

Но глаза Нико, полные той веры в него, в Сола…

Mi fido de te.

Рука, опустившаяся на плечо, нарушила ритм работы лопатой, и Сол, еще не избавившийся от вертящихся в голове воспоминаний, подскочил. Он слишком глубоко был погружен в свои мысли и не слышал обращенных к нему слов.

Рука на его плече принадлежала одному из темнокожих рабочих, парню по имени Братчетт. У него только одна рука работала как следует, другую он использовал, только чтобы что-то придерживать. Но Сол заметил, что со своей одной рукой он работал больше и поднимал вещи более тяжелые, чем иные с двумя. Теперь он показывал головой туда, где стоял начальник лесной команды, немец, созывающий всех к только что посаженной березе. Вскинув лопату на плечо, Сол присоединился к остальным.

– Двое новых членов команды, – объявил Шенк с сильным акцентом. – Они начали с этой недели, хотя вы их еще и не видели. Я поставил одного работать на подъездную дорогу, а второго возле Окуневого пруда. Вот это, справа от меня, Марко Бергамини.

Сол услышал, как среди людей послышался ропот, некоторые смотрели на него неприязненно. Было бессмысленно скрывать, что он итальянец, после того как он показал карточку Вандербильта и рассказал про Флоренцию. Но имя все равно надо было оставить поддельное. Особенно теперь, когда убили Берковича.

Кто знает, что известно кому-то про ту историю, которую собирался раскрыть репортер? Очевидно, достаточно для того, чтобы убить и остановить его. А уж знал ли этот кто-то об участии Сола, осталось неизвестным. Шериф явно не поверил ничему из того, что пытался объяснить Сол, и смотрел на него, как на младенца, утверждающего, что у него под кроватью чудовище.

– Итальяшка, – пробормотал один из лесной команды.

Но остальные только кивнули ему, опираясь на свои лопаты, – эти люди приберегали свои суждения до поры, пока не увидят человека в работе. Сол знал, что их уважение он сможет заслужить, держась за свою сторону двуручной пилы.

– А это, слева от меня, Дирг Тейт. У нас он новичок, но эти горы он знает хорошо.

Хоротшо, так произнес это слово Шенк; Солу было тяжело разбирать его акцент, как и речь этих горцев. Но для «старых эмигрантов» из Западной Европы, откуда Шенк приехал совсем недавно, это, очевидно, было приемлемо. А его кожа была светлой, как толченый чеснок.

Потирая рукой заросший подбородок, Дирг Тейт кивнул кому-то из толпы.

– Черт побери, Дирг, – сказал пожилой мужчина. Почесав в густой бороде, он сплюнул налево табачную жвачку. – Я-то думал, ты будешь последним из чертовых жителей, кто придет работать на Вандербильта. Тебе в последние годы было что сказать про тех – как ты там говорил? – кто продался ему к чертям.

Тейт, и без того здоровый, выпрямился еще сильнее.

– Прикинь, а я взял и передумал к черту.

– Прикинь, там за него передумали, – пробормотал человек в фетровой шляпе, мятой, словно ее жевала собака.

Старик снова сплюнул.

– Как и все мы, ты прикинул, что регулярный заработок лучше, чем гадать, что там погода, олени да жуки припасли на сей раз для твоего жалкого урожая. Только тут такая штука: никто из нас, кроме тебя, не орал, что только бесхребетники пойдут сюда искать работу.

Тейт расправил плечи.

Братчетт выступил вперед и встал перед ним.

– Ну, ты немного унял свою гордость и решил прийти сюда попросить работу. И что?

– Я ничего не просил.

– Тише, тише, – Братчетт поднял ладонь и слегка придержал Тейта. Тот сделал шаг назад.

Откинув его руку, Тейт обернулся к Солу, а потом опять к Братчетту:

– Вы с Эллой всегда помогали мне и всем моим. Но не думай, что это сделало нас друзьями.

Братчетт оперся на свою лопату.

– Да в жизни б я не подумал ничего такого. – Он подмигнул Солу. – Тут, на нашей земле, можно годами сосать лапу. Можно пережить много голодных лет. Но с чего бы все это сделало нас друзьями?

Тейт размахнулся своей мотыгой и вонзил ее в скалистую землю под ногами с такой силой, что остальные отпрянули. Эхо удара разнеслось по всему лесу. Шенк, разговаривавший с кем-то из рабочих в нескольких метрах поодаль, обернулся в седле.

– Да с такой силищей мы целый лес тут засадим. – Подмигнув остальным, Братчетт кивнул головой в сторону Тейта. – А с таким его характером мы все поляжем в том лесу.

По толпе пронесся смешок. Бо́льшая часть мужчин, опустив головы и не глядя на Тейта, начала расходиться.

Братчетт утер рукавом пот со лба.

– Ничего личного, Бергамини. Дирг, он почти самый младший из двенадцати сыновей. Он уходил отсюда, работал на хлопкопрядильне в Уитнеле, в горах на востоке. Поработал там вербовщиком, только недавно вернулся. Ему там пришлось нахлебаться всякого.

Сол тоже кое-что об этом знал.

– А разве он не был фермером?

Братчетт поднял плечо.

– Да как и все, кто живет тут, в горах. Немного табака. Зерно, какая-то зелень. Кукурузы немного. Свиньи. Сарай, чтобы солить мясо. Но вот что я тебе скажу. Он никогда особо не был привязан к фермерству-то.

Сол вонзил лопату в кусок жирной черной земли, который, очевидно, в виде исключения, не содержал камней.

– Да. Я знаю, что такое обида.

– Я так прикидываю, ему противно, что приходится работать на чужаков, которых он ненавидит, что они с каждым днем всё богаче становятся. А еще, может, что надо работать с такими, как мы с тобой. Не всюду в этой стране белых заставляют работать в одной команде с людьми вроде нас.

Братчетт выворотил очередной ком земли.

– Да половина людей в наших горах, а сейчас, может, и побольше, не могут отказаться от твердой зарплаты, и особо после Паники[23]23
  Паника 1893 года – экономическая депрессия в США, начавшаяся в 1893 г.


[Закрыть], что случилась пару лет назад. Не сравнить с беспокойством насчет погоды, да не сгнили ли зерна, да не истощилась ли земля, а здешнюю-то зарплату дают, что бы ни было.

Втыкая лопату в грязь, Сол представлял себе Сицилию – землю в лимонной роще позади их дома, крытого красной черепицей: истощенную. Ставшую серой и сухой от многих лет выращивания цитрусовых, лишенную удобрений от лошадей хозяина, потому что хозяин больше не держал лошадей.

Шенк, наблюдая за напряженностью между членами своей команды, нервно затеребил кончики усов.

– Вот что. Мы не разрешаем в команде никаких ссор.

Вотт што. Мы не рассрешаем…

Сол работал рядом с Братчеттом, Тейт косо посматривал в их сторону.

Но темнокожий человек рядом с Солом был занят, мерно вонзая лезвие мотыги в землю и выворачивая ее. Если он и видел эти взгляды, он не обращал на них внимания.

В полдень, когда солнце пробилось сквозь последние оставшиеся на березах листья, старик с густой бородой выудил из ручья судок со своим обедом. Порывшись в судке, он вытащил из него нечто, напомнившее Солу комок бурой кукурузной муки, и засунул его целиком в рот.

– Кукурузный щен, – сказал он Солу с набитым ртом.

Сол видел, какая нищета царила в этих горах – почти такая же, как у них в Палермо. Он с широко раскрытыми глазами поглядел на Братчетта.

– Щен? Это же не…

Братчетт ухмыльнулся.

– Не, собачатина в состав не входит.

Без обеда, потратив все деньги на пансион в деревне, где теперь находился Нико, Сол лег на спину под кустом болиголова, зеленеющим среди алых кленов. Братчетт подтолкнул его.

– Не могу доесть всю форель. Элла, моя жена, зажарила такую здоровущую.

Собрав все мужество, Сол помотал головой.

– Я не голоден. – И, уже более честно, добавил: – Не могу я брать у тебя еду.

– Элла не обрадуется, если я выкину ее обед.

Было ясно, что Братчетт делится с ним из жалости. Но Сол умирал от голода.

– Спасибо. Grazie. – Он проглотил рыбу в четыре укуса, стыдясь, что не может скрыть голода. По крайней мере, ему потом заплатят. И, может, он сможет отплатить Братчетту тем же.

Сложив ладони, Сол зачерпнул воды из ручья. Ледяная вода была сладкой, как будто в нее стекали летние соки.

– Копайте ямы глубже, – сказал Шенк, проезжая мимо. Когда он был верхом, его акцент звучал сильнее, как будто управлять одновременно и лошадью, и английским ему было трудно. – И помните – не в одну линию.

Соскочив в яму, которую рыл, Сол поднял мотыгу над головой и обрушил на камень. Земля на Сицилии тоже была полна камней – вулканическая почва. Владельцы виноградника, разбитого выше по холму над цитрусовой рощей его матери, говорили, что вулканическая почва очень хороша для винограда, что она влажна даже в сухие годы и что вкус вина становится непревзойденным.

Но эти люди платили другим за то, чтобы те копали их землю. Для Сола же земля была только врагом, которого надо победить.

Братчетт внезапно сказал:

– Вчера Вольфе носился по городу, желая засадить Лин Йонга в тюрьму, да только доказательств не хватило. Как думаешь, кого из нас он потянет следующим?

Сол поворошил лопатой кучку торфа и бросил в яму лопату навоза.

– Я из Сицилии, мне ничего не поможет.

– Господи, скажи-ка опять за свое, – но глаза Братчетта все равно были добрыми.

– Я был на поезде, – добавил Сол. – И на станции. Поэтому я в списке подозреваемых.

Братчетт на секунду выпрямил спину.

– Ну да. И ты, и я.

– Ты? Но ты же живешь здесь много лет?

Братчетт закатал правой рукой левый рукав, а потом подтянул рукав на больной, свободно висевшей руке, зубами. После чего указал головой на свои руки.

– Ты не забывай про цвет. У них-то с этим проблемы нет.

Сол посмотрел на него.

– Значит, мы равны?

Братчетт приподнял уголки губ.

– Да.

– Сомнительные люди.

Братчетт усмехнулся.

– Кого подозревают. Ага. Это мы и есть. – Он поправил шапку на голове. – Да, может, так и есть, как ты говоришь: сомнительные люди. Да только у меня есть свои мысли, кто что скрывает.

Сол сказал чуть громче, чтобы Братчетт расслышал его из ямы:

– А этот Тейт, он не любит новых? Хозяина Билтмора?

На краю его ямы появился сам Дирг Тейт.

– Слышал тут свое чертово имя?

Братчетт, не переставая копать, бодро ответил:

– Иди работать, Тейт.

Сол сдерживал свой характер все утро. И теперь, похоже, запор расшатался. Подняв голову от камня, который он выкапывал, он закинул лопату на плечо.

– У нас на Сицилии, когда человек…

– А что, похоже, – возмутился Тейт, – что мне не плевать на ту Сицилию?

Братчетт покачал головой.

Ради Братчетта Сол снова заставил себя копать.

– Тем хуже для тебя.

Сол услышал шуршание каменистой земли, и Тейт приземлился в яме рядом с ним. Обернувшись, Сол увидел, что Братчетт, наклонившись, тянет Тейта назад за ворот.

– Притормози, Тейт. Подумай. Шенк уволит вас обоих, и ты снова будешь целыми днями полоть свою репу.

Тейт сплюнул в сторону.

– Паразиты.

Братчетт продолжал придерживать Тейта рукой.

– Смотри-ка, я и не думал, какие ты знаешь слова. Целых четыре слога.

Сол поднес руку к воображаемой кепке.

– Америка – великая страна. – Он действительно так считал. Но тут он услышал собственный голос, продолжающий: – Где все паразиты становятся американцами. Скоро мы все вместе будем американцы, а? Вот что значит великая страна.

Стряхнув тех, кто держал его за локти, Тейт кинулся на Сола.

– Слушай, ты, итальяшка. Думаешь, никто не видел, как ты говорил на станции с Керри МакГрегор? Да первое, что я услыхал, вернувшись в город, это как ты говорил с ней, будто у тебя есть такое право.

Сол добродушно пожал плечами.

– Похоже, ей нравятся сицилийцы, а?

Тейт, распрямившись во весь рост и вытянув руки, попытался схватить Сола за шею. Братчетт, пригнувшись, боднул Тейта в живот, и тот растянулся на земле.

Услыхав яростный крик Тейта и звук падения, Шенк развернул лошадь в их сторону.

– Што таккое?

Братчетт протянул Тейту руку.

– Да края ямы со вчерашнего дождя скользкие. Не волнуйтесь, мистер Шенк.

Тейт, яростный, с красным лицом, поднялся. Он не смотрел на Сола. Но было ясно, к кому относятся его тихие злобные слова.

– Кое-кого тут подозревают в убийстве. Кое-кому есть причины волноваться.

Вернувшись к своей лопате, Сол услышал в голове звуки голоса своей матери, так же ясно, как когда она, пошатываясь от боли, говорила с ним в последний раз. В воздухе пахло, как на рынке: орегано, мятой, розмарином, миндалем, фисташками и кедровым орехом, лимонами и сушенными на солнце томатами. Она говорила, опускаясь на землю.

Умоляю тебя, сын мой, береги нашего маленького Нико. Ты сильный. У тебя большое доброе сердце. Пообещай мне.

При этом воспоминании Сол закрыл глаза.

Здесь, в этой стране, и у них с Нико был шанс начать жизнь сначала, вместе.

Но даже здесь он был снова окружен подозрением. Теперь в список, кроме убийства Хеннесси в Новом Орлеане, добавилось и убийство на станции.

И даже тут Сола могли выследить за убийство начальника полиции четыре года назад.

Сол поднял залитое потом лицо к кольцу скрытых в тумане Синих гор. Может быть, это его убежище. Тихая гавань. Место, где он, наконец, сможет выполнить свое обещание сберечь Нико.

Или же место, где его, Сола, наконец поймают.

Смерть всем обещаниям. Конец линии.