Текст книги "Блондинка"

Пинап. 1945

Твоя жизнь вне сцены не есть случайность.

Все в ней неизбежно и определено заранее.

Из «Настольной книги актера и жизни актера»

Через самые ранние годы, полные чудесных открытий, когда, к примеру, она еще ребенком ощущала острое покалывание брызг от разбивавшегося о пляж Санта-Моники прибоя, пронесла Норма Джин это воспоминание. О том, что уже когда-то слышала этот спокойный и размеренный, как метроном, голос: Где бы ты ни была, я тоже буду там. Даже прежде, чем ты там окажешься, я уже буду там. Буду тебя ждать.

О, это выражение на лице Глейзера! Да его дружки с «Либерти» просто обхохотались, глядя, как он небрежно, скучая, листает декабрьский номер журнала «Звезды и полосы» за 1944 год. А потом вдруг переворачивает страницу, смотрит, словно не веря своим глазам, таращится, и челюсть у него буквально отвисает от изумления. Что же такое, напечатанное на этой странице из дешевой бумаги, могло ударить Глейзера, словно током? И он сдавленным голосом произносит:

– Господи! Моя жена. Это ж моя жена!

Журнал тут же вырывают у него из рук. И все таращат глаза на ДЕВУШКУ С ТЫЛОВОГО ФРОНТА, так, во всяком случае, напечатано над снимком. А ниже, на всю страницу, и сам снимок – девушка с самым очаровательным личиком на свете, каштановыми кудряшками, выбившимися из-под косынки, прелестными задумчивыми глазами и влажными губами, сложенными в застенчиво-дразнящую улыбку. На девушке синий джинсовый комбинезон, вверху его так и распирает упругая молодая грудь, а внизу – потрясающие бедра!.. Она с детской наивностью сжимает в руках канистру, словно желает выплеснуть содержимое в объектив.

Норма Джин отрабатывает девятичасовую рабочую смену на заводе «Радиоплейн» в Бербанке, штат Калифорния. Она с гордостью вносит свой вклад в дело нашей победы. «Работа трудная, но мне нравится!» На снимке вверху: Норма Джин в цехе по сборке фюзеляжей. На снимке слева: Норма Джин задумалась о муже, моряке торгового флота по имени Бьюкенен Глейсер, который находится в настоящее время в южной части Тихого океана.

Как же они дразнили бедного парня, как насмехались над ним! Имя его написали неправильно – «Глейсер» вместо «Глейзер», так откуда знать, что это его жена? Из-за журнала завязалась самая настоящая драка, его выхватывали из рук, чуть не порвали, а Глейзер с горящими от ярости глазами орал:

– Эй вы, дурни! А ну, отдайте! Дай сюда, я тебе говорю! Это мое!

В марте 1945-го на уроке английского в ван-найсской средней школе Сидни Хэринг конфисковал у хихикающих мальчишек номер «Пейджента». Не глядя, швырнул журнал в ящик письменного стола и лишь в конце дня, оставшись один, долистал его до заложенной страницы (ясно, что у этих пацанов на уме). Вдруг Сидни Хэринг поправил очки и в изумлении уставился на снимок. «Норма Джин!» Он тут же узнал девушку, несмотря на толстый слой макияжа и сексуальную позу. Голова чуть повернута набок, губы в темно-красной помаде разомкнуты в пьяной мечтательной улыбке, глаза полузакрыты в чувственном экстазе. На ней было что-то вроде ночной сорочки, почти прозрачной, до середины бедра, и туфли на высоком каблуке. Грудь ее странно топорщилась, а к животу Норма Джин прижимала панду – плюшевую игрушку с дурацкой улыбкой на морде. «Готов к обнимашкам в этот холодный зимний вечер?»

Хэринг задышал ртом. В глазах у него стояли слезы. «Норма Джин. Боже мой». Он не отводил глаз от снимка. Его захлестнул жгучий стыд. Он знал, что сам во всем виноват. Мог бы спасти ее. Мог бы ей помочь. Как? Мог бы попробовать. Постараться как следует. Мог бы хоть что-нибудь сделать. Но что? Отговорить от раннего брака? Может, она была беременна. Может, ей пришлось выйти замуж. Мог ли он сам взять ее в жены? Он уже был женат. Да и девочке тогда было всего пятнадцать. Он был бессилен, и разумнее всего было держаться от нее подальше. Он поступил разумно. Всю жизнь он поступал разумно. Даже покалечиться было разумно – ведь он тем самым избежал призыва.

У него были маленькие дети, была жена. Он их любил. Они зависели от него. И потом, каждый год к нему на уроки приходили новые девочки. Сироты, приемные дети. Девочки, с которыми дурно обращались. Девочки с тоскливыми глазами. Девочки, ждущие наставлений мистера Хэринга. Его одобрения. Любви. Делать нечего, ты школьный учитель, относительно молодой мужчина. Во время войны все обострилось. Война была как безумный эротический сон.

Особенно если ты был мужчиной. Считался мужчиной. Но он же не может спасти всех на свете, ведь так? К тому же его выгнали бы с работы. Норма Джин была приемным ребенком. Была обречена. Мать ее тяжело болела – чем именно, он сейчас не помнил. А что с отцом? Кажется, умер. Так что он мог сделать? Ровным счетом ничего. Вот он ничего и не сделал, и то было, пожалуй, наилучшее решение. Побереги себя. Не вздумай их трогать.

Он не гордился своим поведением, но и стыдиться ему было нечего. Зачем стыдиться? Незачем. И все же он, виновато покосившись на дверь (уроки закончились, вломиться вроде бы никто не должен, но как знать, вдруг заблудший ученик или другой учитель подсматривает через стеклянную панель в двери), вырвал из журнала страницу, сам журнал сунул в старый конверт из плотной желтой бумаги, а конверт бросил в мусорную корзину. Готов к обнимашкам в этот холодный зимний вечер? Чтобы не помять снимок бывшей ученицы, Хэринг сунул его в папку, лежавшую в нижнем ящике письменного стола. В ней же были полдюжины стихотворений, что однажды написала для него эта девочка.

 
Знаю, ни о чем не пожалею,
Если полюбить тебя посмею.
 

В феврале того же года детектив Фрэнк Уиддос из Департамента полиции Калвер-Сити обыскивал трейлер – настоящий свинарник, где обитал подозреваемый в убийстве. Вернее, подозреваемый в сенсационном преступлении: изнасиловании с последующим жестоким убийством и расчленением тела. Уиддос и другие копы были уверены, что нашли, кого искали, этот мерзавец был виновен на все сто. Недоставало лишь вещественных доказательств, чтобы связать его с убитой девушкой. (Несколько дней она числилась в розыске, а потом на свалке в Калвер-Сити нашли расчлененное тело. Девушка была вылитая Сьюзан Хейворд, проживала в Западном Голливуде и даже подписала контракт с какой-то киностудией, но потом ей дали от ворот поворот. Она как-то связалась с этим психопатом, и тут настал ей конец.)

И вот Уиддос зажимал одной рукой нос, а другой перебирал кипу журналов с девочками. Наткнулся на журнал «Пикс», раскрытый на развороте, и увидел – «Господи Исусе! Та самая девчонка!» Уиддос был одним из тех легендарных детективов, которые, как в кино, никогда не забывают ни лиц, ни имен. «Норма Джин – как там дальше? А, Бейкер». Она позировала в тесном закрытом купальнике, который позволял разглядеть все ее прелести, ну и скрывал немножко – для воображения. На ней также были туфли на смехотворно высоком каблуке. На одном снимке она стояла лицом к камере, на другом же, в пинап-позе Бетти Грейбл, повернулась к зрителям спиной и игриво поглядывала через плечо. Руки на бедрах, один глаз подмигивает. Бантики на купальнике, бантики у девушки в волосах, темно-золотистая копна кудряшек сверкает лаком. Лицо, по-прежнему детское, затвердело под толстой коркой грима. На первом снимке в полный рост она кокетливо протягивала зрителям мяч для игры в пляжный волейбол, лицо ее было жеманно-глупым, а губы выпячены, словно для поцелуя. «Ищете лучшее средство от зимней тоски? Спросите у нашей мисс Февраль!»

Сердце Уиддоса заныло. Нет, не так, словно его пронзила пуля. Так, словно в грудь ему стрельнули жеваной бумажкой.

Напарник спросил, что он там нашел, и Уиддос грубо ответил:

– А ты как думаешь, что можно найти в выгребной яме? Одно дерьмо!

Бесцеремонно скатал журнал в трубочку и, чтобы не потерять, спрятал во внутренний карман пиджака.

Вскоре после этого, сидя в оборудованном под офис трейлере, что стоял на свалке за домом на улице Резеды, Уоррен Пириг с дымящейся сигаретой в углу рта пялился на глянцевую обложку нового номера «Свонка». Надо же, на обложке! «Норма Джин? Господи!» Вот она, его девочка. Та, от которой он отказался. Та, которую и пальцем не тронул. Та, которую он до сих пор вспоминал – время от времени. Хотя она здорово изменилась. Повзрослела и смотрела на него так, словно поняла уже, как устроен мир, и была совсем не против. Мокрая белая футболка с надписью «Ю. С. Свонк» на груди, красные туфли на высоком каблуке, и все. Тесная футболка едва доходила до середины бедер. Каштановые волосы собраны на макушке, из пучка выбились светлые кудряшки. Сразу видно, что на ней нет лифчика, грудь такая округлая и мягкая на вид. Судя по тому, как липла футболка к бедрам и животу, ясно было, что и трусиков под ней тоже нет.

Уоррен покраснел. Резко выпрямился над исцарапанным стареньким столом, громко топнул по полу. Элси говорила, что Норма Джин вышла замуж, переехала в Мишен-Хиллз, а потом мужа ее отправили за океан. С тех пор Уоррен не спрашивал о Норме Джин, а сама Элси ничего нового не рассказывала. А теперь нате вам пожалуйста! Обложка «Свонка», да еще две страницы внутри, в той же белой футболке. Выставляет сиськи и задницу на всеобщее обозрение, будто шлюха. Уоррен почувствовал укол желания, а вместе с ним – глубочайшее отвращение, словно откусил кусок гнилого фрукта. «Черт побери! Это она во всем виновата!» Он имел в виду Элси. Она разбила их семью. Пальцы его задергались, ему хотелось сделать кому-нибудь больно.

Однако он сохранил этот особенный номер «Свонка» за март 1945 года. Спрятал его в ящике стола, под старой бухгалтерией.

Однажды апрельским утром в драгсторе Майера (это утро запомнится ей надолго, ведь назавтра скончается Франклин Делано Рузвельт) Элси вдруг услышала взволнованный голос Ирмы. Та звала ее, размахивая новым номером «Пэрейда». Элси подошла посмотреть.

– Это ведь она, да? Ну, та твоя девочка? Которая пару лет назад вышла замуж? Ты только глянь!

Элси уставилась на разворот журнала. Да, точно, Норма Джин! Волосы заплетены в две косы, как у Джуди Гарленд в «Волшебнике из страны Оз», и одета она в удобные вельветовые слаксы и пепельно-голубой свитер ручной вязки. Раскачивается на воротах фермы, весело улыбается, а на заднем плане пасутся лошади. Норма Джин была очень молоденькая, очень хорошенькая. Но если приглядеться повнимательнее, что и сделала Элси, сразу видно было, какая вымученная у нее улыбка. На щеках ее от напряжения появились складки. «Весна в прекрасной долине Сан-Фернандо! А как связать этот очаровательный свитер из хлопчатобумажной пряжи, читайте на с. 89».

Элси была столь ошарашена, что вышла из драгстора, не заплатив за журнал. И поехала прямиком в Мишен-Хиллз к Бесс Глейзер, даже без предварительного звонка.

– Бесс! Ты только посмотри! Ты погляди на это! Ты об этом знала? Глянь, кто здесь! – Она потрясла журналом перед озадаченным лицом пожилой женщины.

Бесс посмотрела и нахмурилась. Похоже, она удивилась, но не слишком.

– A-а-а, она. Что ж…

К изумлению Элси, Бесс не сказала больше ни слова. Вместо этого провела ее в дом, на кухню, где достала из ящика буфета декабрьский номер журнала «Звезды и полосы» за 1944 год со статьей о труженицах тыла. И там тоже была Норма Джин – снова! Элси показалось, будто ее ударили в живот – снова! Она, опустившись в кресло, все смотрела и смотрела на Норму Джин – свою дочку, свою девочку! – в тесно облегающем комбинезоне, с улыбкой, которой Элси не помнила, ибо в обычной жизни Норма Джин никому так не улыбалась. Словно фотограф был самым близким ее другом. Или самым близким ее другом был фотоаппарат.

Элси захлестнула буря эмоций: боль, смятение, стыд, гордость. Почему, почему Норма Джин не рассказала ей такие шикарные новости? Бесс же с присущим ей кисло-занудным видом говорила:

– Это прислал Баки. Наверное, гордится.

Элси спросила:

– А ты не гордишься, что ли?

Бесс возмущенно фыркнула:

– Чем тут гордиться? Конечно нет! Глейзеры считают, это стыд и позор!

Элси сердито помотала головой:

– Лично я считаю, что это здорово. И горжусь. Норма Джин станет моделью, кинозвездой! Вот погоди, еще посмотришь.

Бесс сказала:

– Она прежде всего жена моего сына. И в первую очередь должна помнить о брачной клятве.

Элси не возмутилась, не выбежала из дома Глейзеров. Нет, она осталась, и Бесс приготовила кофе, и они долго говорили и всласть поплакали по заблудшей Норме Джин.

По найму

Для истинного актера каждая роль – это шанс. Незначительных ролей не бывает.

Из «Настольной книги актера и жизни актера»

На первой же неделе работы в агентстве Прина она стала «Мисс Алюминум Продактс[39]39
  Продукты, изделия из алюминия (англ.).


[Закрыть] 1945» – в облегающем белом нейлоновом платье с плиссированной юбкой и глубоким декольте, с нитками фальшивого жемчуга и жемчужными клипсами-пуговками в ушах, в белых туфлях на высоком каблуке, белых перчатках до локтя и со сливочно-белой гарденией в «обесцвеченных» волосах до плеч.

Четыре дня провела она на выставке в Лос-Анджелесе, где надо было часами стоять на возвышении среди сверкающей алюминиевой утвари и раздавать желающим (в основном мужчинам) рекламные буклеты. Платили ей 12 долларов в день плюс питание (если это можно было назвать питанием) и транспортные расходы.

На второй неделе она была «Мисс Пейпер Продактс[40]40
  Продукты, изделия из бумаги (англ.).


[Закрыть] 1945». В ярко-розовом одеянии из бумажного крепа, которое хрустело при любом движении, а под мышками задубело от пота, в позолоченной бумажной короне на взбитых волосах. Здесь, на выставке в Даунтауне, она тоже раздавала буклеты, а также образцы бумажной продукции – салфетки, рулоны туалетной бумаги, гигиенические прокладки (в коричневых обертках без надписей). Платили здесь десятку в день плюс питание (если это можно было назвать питанием) и оплата поездок на троллейбусе.

Она была «Мисс Радушие» на выставке хирургических инструментов в Санта-Монике. «Мисс Южная Калифорния» на выставке молочных продуктов 1945 года, где ее нарядили в белый купальник с большими черными пятнами (как у коров гернзейской породы) и туфли на высоком каблуке. Она была «шоу-герл»-официанткой на открытии новой гостиницы «Люкс-Армс» в Лос-Анджелесе. Была официанткой на открытии стейк-хауса «Руди» в Бель-Эйр. В матросской одежде – блузе навыпуск, короткой юбочке, шелковых чулках и туфлях на высоком каблуке – принимала гостей яхт-шоу в Роллинг-Хиллз. Изображала «Мисс Родео 1945» в ковбойском наряде из «сыромятной кожи» – жилетка с бахромой, юбка, сапоги на высоком каблуке, широкополая шляпа, кожаная кобура с серебристым шестизарядным револьвером (незаряженным) на красивом бедре. Дело было в Хантингтон-Бич, и под ярким светом прожекторов хозяин мероприятия с усмешкой заарканивал ее с помощью лассо.

Никаких свиданий с клиентами. Ни при каких обстоятельствах не брать у клиентов чаевые. Клиенты платят непосредственно агентству. Нарушение любого из этих правил приведет к увольнению из агентства.

От боли и лихорадки при месячных она принимала аспирин «Байер». Когда этого стало недостаточно, начала пить более сильные пилюли (кодеин? а что это вообще такое, кодеин?), которые прописал ей «приходящий» врач при агентстве Прина. Месячные проходили тяжело. Голова пульсировала от боли. Иногда ей казалось, что она слепнет на оба глаза. В самые тяжелые дни она вообще не могла работать. Любая потеря в деньгах, пусть даже речь шла о десяти долларах, терзала ее, как ноющий зуб. Что, если она и правда ослепнет? Что, если ей придется, словно старухе, ощупью забираться в троллейбус?

Больше всего на свете она боялась превратиться в ту неопрятную женщину, что однажды была ей матерью. Боялась не справиться с самой простой работой. Боялась собак, когда те принюхивались к ее влажной промежности. Гигиенические прокладки, даже усиленные бумажной салфеткой «клинекс», через час промокали насквозь. И где прикажете их менять? И как часто? Все ведь увидят, как скованно она ходит с толстой прокладкой между бедрами. Она была в отчаянии; она не могла остаться дома, отлежаться, постанывая, в постели, как отлеживалась в Вердуго-Гарденс или у Пиригов, где тетя Элси приносила ей грелку с горячей водой и теплое молоко. Ну, как дела, милая? Просто потерпи.

Теперь рядом не было никого, кто любил бы ее. Теперь она была сама по себе. Она копила деньги на покупку подержанного автомобиля у друга Отто Оси. Она снимала меблированную комнату в Западном Голливуде, в нескольких минутах ходьбы от студии Отто Оси. Она посылала пятидолларовые купюры Глэдис, в государственную психиатрическую больницу, – «Просто хотела сказать тебе: здравствуй, мама!». Ее считали одной из самых «многообещающих» моделей в агентстве Прина. Она была «восходящей звездой» модельного бизнеса. Хозяину агентства не нравились волосы Нормы Джин – как он выражался, «помойного цвета». А иногда – «цвета канализации». Ей пришлось потратиться на парикмахерскую, сделать мелирование. Пришлось платить за уроки для моделей на курсах при агентстве. Иногда ей выдавали наряды для работы, иногда она работала в собственной одежде. Покупать чулки приходилось самой. А еще дезодоранты, косметику, нижнее белье. Она неплохо зарабатывала, но в то же время бесконечно занимала деньги – у агентства, у Отто Оси, у других людей. Она все время боялась, не появилась ли на чулке стрелка. Где-нибудь в троллейбусе, на глазах у совершенно посторонних людей, она могла расплакаться, заметив на чулке предательскую зацепку, предвестницу непоправимого несчастья. О нет. Господи, нет, только не это. Теперь, когда она работала моделью у Прина, все несчастья стали равны: вдруг в жаркий день через дезодорант пробьется запах пота, вдруг на платье появится пятно? У всех на глазах.

Потому что она вечно была на виду. Даже когда ее не фотографировали в студии Отто Оси под невыносимо ярким светом ламп и столь же невыносимым взглядом самого Отто Оси. Она посмела выйти из зеркала на всеобщее обозрение. Теперь у нее не было укромного уголка. В сиротском приюте можно было спрятаться в туалетной кабинке. Или в постели, укрывшись с головой одеялом. Она могла выбраться из окошка на чердаке и спрятаться за трубой, на покатой крыше. О, как же скучала она по приюту! Как скучала по Флис. Ведь она любила Флис, как родную сестру. О, она скучала по всем своим сестрам – Дебре Мэй, Джанет, Мышке. Мышкой была она! Она скучала по доктору Миттельштадт, которой до сих пор иногда посылала коротенькие стишки. Ярче звездный свет в тени ночной, сердцем знаю я, что Он со мной.

Отто Оси – человек, который сфотографировал ее на заводе «Радиоплейн» и заглянул ей в душу, – смеялся над всеми этими сантиментами. Ай-ай-ай, сиротинушка, выплакала себе все глазоньки! С самого начала Отто Оси напрямую сказал, что ей платят «чертовски хорошие бабки», чтобы она была «особенной». Так что в ее интересах быть особенной – «или вылетишь отсюда к чертовой матери». И она старалась стать особенной, землю носом рыла. Разве Глэдис не верила в нее с самого начала? Уроки пения, уроки музыки. Красивые костюмчики, в которых Норма Джин ходила в школу.

Отто Оси, Темный Принц. Это он вихрем налетел на нее в лакокрасочном цеху и сделал массу фотографий для журнала «Звезды и полосы», запечатлел рабочую девушку в комбинезоне, несмотря на все протесты Нормы Джин и ее смущение, – после фотосессий Баки она стыдилась сниматься. Он гонялся за ней среди фюзеляжей и не желал слышать слова «нет». Тогда его наняла редакция официального журнала Вооруженных сил США, а это была серьезная ответственность. Его личная, но и девушки тоже. Нужно было поддерживать боевой дух американских джи-ай за океаном, и снимки хорошеньких девушек в комбинезонах годились для этого как нельзя лучше. «Ты ведь не хочешь, чтоб наши парни там совсем скисли, нет? Это ведь все равно что предательство!» Отто Оси сумел сделать так, что Норма Джин заулыбалась, хотя был самым уродливым мужчиной на ее памяти. И – щелк! щелк! щелк! – все щелкал своим фотоаппаратом и смотрел на нее, как удав на кролика.

– А знаешь, кто мой босс в «Звездах и полосах»? Рон Рейган.

Норма Джин, ничего не понимая, мотала головой. Рейган? Неужели актер Рональд Рейган?.. Третьесортная копия Тайрона Пауэра или Кларка Гейбла? Странно, что актер вроде Рейгана как-то связан с военным журналом. Удивительно, что актер вообще может заниматься каким-то реальным делом.

– «Сиськи, задницы, ножки – вот твое поручение, Оси» – так говорит Рон Рейган. Тупица, ни хрена не знает о фабриках, считает, что в таком месте можно найти ножки!

Более грубого и некрасивого мужчины Норма Джин в жизни своей не встречала!

И однако, Отто был прав. Позже он хвастался, что выдернул ее из пучин забвения, и был прав. Ее наниматели имели полное право рассчитывать на нечто «особенное», не на какую-то там деревенщину из Ван-Найса. Она научилась не обижаться, стала реже плакать, когда все эти люди рассматривали ее, точно манекен. Или корову.

«Эта помада слишком темная. Так она похожа на шлюху». – «Да хрен с ней, с помадой, Мори, этот оттенок сегодня в моде». – «Бюст великоват. Соски видны даже через ткань». – «Да ни черта ты не понимаешь! Бюст у нее просто шикарный! Тебе что, нужны два кукиша? А соски, что ты имеешь против сосков?.. Вы только послушайте этого клоуна!» – «И скажи ей, пусть так много не улыбается. Иначе можно подумать, что у нее нервный тик». – «Американским девушкам положено улыбаться, Мори! За что мы деньги платим, за мрачную физиономию?» – «Она похожа на Багза Банни». – «Нет, Мори, тебе место в варьете, а не на кастинге моделей. Видишь, до чего запугал бедняжку? А это дорого нам обходится». – «И без тебя знаю, во сколько это обходится». – «Черт, Мори! Ты что же, хочешь, чтоб я отправил ее обратно, не успела она к нам приехать? Эту невинную крошку с ангельским личиком?» – «Ты что, совсем взбесился, Мел? Мы уже заплатили двадцать баксов авансом плюс еще восемь за машину, и нам их никто не вернет. Что мы тебе, миллионеры? Она остается!»

Норма Джин гордилась тем, что ей всегда позволяли остаться.

На первой же неделе работы в агентстве Прина она столкнулась с шикарной рыжеволосой девушкой. Норма Джин только что вошла, а девушка уходила, спускалась по ступенькам, звонко и сердито стуча каблуками. Темно-рыжие волосы прикрывали ей глаза, как у Вероники Лейк, одета она была в плотно облегающее черное вязаное платье, под мышками виднелись пятна от пота. Яркая малиновая помада, румяна на щеках и запах духов – настолько сильный, что слезились глаза. Девушка была не намного старше Нормы Джин, но уже поизносилась. Едва не смела Норму Джин с пути, уставилась на нее, а потом вцепилась ей в руку:

– Господи! Мышка! Ты ведь Мышка, верно? Норма Джейн… Джин?

То была Дебра Мэй из приюта. Их койки стояли рядом, и Дебра Мэй почти каждый день плакала по ночам, пока не засыпала. А может (ведь в сиротском приюте это не всегда понятно), плакала по ночам сама Норма Джин, плакала, пока не уснет. Но только теперь Дебру Мэй звали Лизбет Шорт – это имя она произнесла с горечью, не она его выбирала, и ей оно не нравилось. Она работала в агентстве по контракту, фотомоделью, но контракт ее приостановили. А возможно (Норма Джин так и не поняла, а спросить не решилась), Дебру Мэй только что вышибли из агентства. И агентство ей задолжало. Она предостерегала Норму Джин от той ошибки, что совершила сама, и, естественно, Норма Джин спросила, какой именно ошибки, и Дебра Мэй ответила:

– Брала деньги у мужчин. Если возьмешь и в агентстве об этом узнают, все, пиши пропало!

Норма Джин растерялась:

– Что?.. Я думала, в агентстве запрещено брать деньги.

– Это они только так говорят, – скривив губы, заметила Дебра Мэй. – Я хотела стать настоящей моделью, попасть на прослушивание, на киностудию, и вот… – Она тряхнула рыжей гривой. – Не вышло.

Норма Джин начала неуверенно:

– Так ты хочешь сказать… что брала деньги у мужчин? За свидания?

Судя по выражению лица, она этого не одобряла, и тут Дебра Мэй вспыхнула:

– А что тут плохого? Будто никогда не слышала! Значит, осуждаешь, да? Почему? Только потому, что я не замужем?

Дебра Мэй покосилась на левую руку Нормы Джин, но та уже, разумеется, не носила колец: нанимать замужних женщин в модели было не принято.

– Нет-нет, что ты…

– По-твоему, получается, только замужняя женщина имеет право брать деньги с мужика за то, что он ее трахает?

– Нет, Дебра Мэй, просто я…

– Разве плохо, что мне нужны деньги? И поэтому я такая мерзкая? Да ну тебя к черту!

Дебра Мэй свирепо оттолкнула Норму Джин и пронеслась мимо нее к выходу – с натянутой, как струна, спиной, с гордо поднятой рыжеволосой головой. Ее каблуки стучали по ступеням, словно кастаньеты.

Растерянно моргая, Норма Джин провожала взглядом свою сестру по сиротству, с которой не виделась почти восемь лет, ошарашенная, словно Дебра Мэй влепила ей пощечину. Однажды больная память подскажет ей, что Дебра Мэй действительно ударила ее по лицу. Норма Джин даже крикнула вслед:

– Дебра Мэй, погоди!.. Скажи, Флис не выходила на связь?

Дебра Мэй обернулась и злобно бросила в ответ:

– Флис умерла.