Текст книги "48 улик"

Глава 29

«Медиум».

Очередная загадка, не имеющая объяснения. В начале июля 1991 года, спустя примерно три месяца после (предполагаемого) исчезновения моей сестры Маргариты, «астролог-медиум» Милдред Пфайффер тоже исчезла.

Так говорили. Утверждали. Лично я не имела о Пфайффер никакой информации из первых уст. Никогда в глаза не видела эту женщину.

После того как я написала вежливый ответ на ее письмо, она не давала о себе знать, и я по наивности предположила, что эта женщина оставила свою затею. Что если она рассчитывала на некое денежное вознаграждение от отца и/или надеялась сделать себе громкую рекламу в желтой прессе, то поняла свою ошибку. Но в этом я глубоко заблуждалась. Нельзя полагаться на добропорядочность других.

Родственники, друзья отца и даже коллеги М. в колледже, которых донимала эта нелепая женщина, начали докладывать мне, что Милдред Пфайффер так легко не сдастся, что я недооценила ее зловредную энергичность. Теперь она «требовала» не только встречи со мной и отцом, но и настаивала на своем участии в полицейском расследовании.

Видимо, ее раздражало, что следствие топчется на месте, а она никак не может на него повлиять, поскольку дело об исчезновении М. теперь находилось в руках полиции штата Нью-Йорк со штаб-квартирой в Олбани, и к ее сотрудникам она не могла обратиться так запросто, как к полицейским Авроры.

Пфайффер требовала, чтобы родные М. – то есть мы с папой – предоставили ей «интимные предметы одежды» М., тогда она сможет яснее «увидеть», где находится М.

Разумеется, мы отказались. Еще чего!

Мне часто звонила Дениз: «Джорджина, ты слышала?..» Ликование в голосе кузины, ее притворная заботливость действовали на нервы, но я не срывалась, не показывала, что ее звонки сильно расстраивают меня – не хотела доставить ей такое удовольствие.

В первых числах июля Дениз сообщила, что телекомпания Итаки пригласила Пфайффер на одну из своих передач и планирует взять у нее интервью.

– Ужас, да, Джорджина? Подумать страшно. Вот скажи, зачем уважаемому телеканалу приглашать в свою передачу шарлатанку? А ведь она будет рассказывать, что Маргарита не «пропала без вести», а якобы – даже не знаю – находится здесь, в Авроре. Скрывается…

– Значит, она теперь это утверждает? Что Маргарита скрывается? – спросила я, еле сдерживаясь, чтобы не закричать от досады, от ярости. Пытаясь сохранять невозмутимый тон.

– Мы не уверены. Она с каждым разом выдвигает все более безумные идеи. Намекает, будто ей известно больше того, что она говорит. Заявляет нам, что… Маргарита Фулмер «исчезла» где-то рядом с домом…

– Дениз, что ты подразумеваешь под «нам»? Ты слушаешь бредни этой женщины? Неужели опять приглашала ее к себе домой?

– Не совсем, Джорджина. Я ее не «приглашала», как ты выразилась. Она просто… явилась сама. Она собирает вокруг себя небольшую армию поклонников из числа жителей Авроры, которые, судя по всему, верят Пфайффер или заинтригованы ею. Тетушка Фэй – знаешь, она всегда была немного с приветом – всерьез подумывает о том, чтобы воспользоваться ее услугами, хочет, чтобы Пфайффер установила контакт с дядей Дейвом. Тетя Фэй уверена, что после смерти дяди остались банковские счета, о которых никто не знает. Она всегда говорила, что исчезло много денег, когда он…

Я прикусила нижнюю губу, чтобы не заорать в ухо Дениз. Понимала, что, как бы спокойно я ни ответила, она сгустит краски и будет бесконечно повторять «мои слова», развлекая своих слушателей.

– Дениз, все, пока. Я кладу трубку. Папа зовет…

– Ладно, Джорджина. Я просто подумала, что ты захочешь это знать.

– Спасибо, Дениз! Тебе известно, когда состоится интервью?

– По-моему, на следующей неделе. Где-то в середине. В программе «Час с Крисси Шелдон», которая идет сразу после выпуска новостей.

– Я приложу все усилия к тому, чтобы мы с папой ее интервью не смотрели.

Я сумела придать своему смеху нотки мягкого пренебрежения, дабы убедить Дениз, что я ничуть не расстроена.

– Обидно, что имя несчастной Маргариты полощут все кому не лень, – сказала Дениз, словно ей нравилось меня мучить. – Я правда думаю, что, если ты или твой отец как-то повлияете на Пфайффер, она отступит. Ну, например, предложите ей вознаграждение…

– Дениз, ты предлагаешь нам откупиться?

– Ну, в общем-то, да. Насчет астрологии она настроена серьезно, но также, думаю, надеется на денежное вознаграждение. Твой отец ведь предложил пятьдесят тысяч долларов, но претендентов пока не нашлось.

– Да, пятьдесят тысяч – куш солидный. Дениз, надеюсь, ты не предлагаешь, чтобы мы с отцом поддались на шантаж?

– Ну что ты! Ни в коем случае. Пфайффер, я уверена, устроила бы куда меньшая сумма. Скажем, тысяча долларов.

– Дениз, это она тебе сказала?

– Что?! Она сказала мне? Разумеется, нет! Уверяю тебя, я с этой женщиной вообще не общаюсь.

– А знаешь о ней очень много. Гораздо больше, чем кто-либо еще.

– Просто она яркая, эксцентричная личность. И живет недалеко от нас, если идти вниз по холму. В старом тюдоровском доме – развалюхе с шиферной крышей, которая мхом поросла. На Ниагара-стрит.

– Потрясающе! Дениз, так ты в гостях у нее была?

Как же я спокойна! Даже улыбаюсь, стиснув зубы.

– Господи, Джорджина, нет, конечно. С какой стати я стала бы ходить в гости к ней? Она же сумасшедшая…

– Охотно верю, Дениз. Ни ты, ни кто другой из нас в гости бы к ней не пошел. Ладно, мне пора. Папа? Уже иду!

На последних словах я повысила голос, словно откликалась на зов отца. Аккуратно повесила трубку. Я была чертовски горда собой. Ни Дениз, ни Милдред Пфайффер не сломили мой дух, хотя обе пытались.

Глава 30

Исчезнувшие.

В истории США известно бессчетное количество случаев исчезновения людей. В первые десятилетия XXI века пропадали без вести примерно по шестьсот тысяч человек в год.

Статистика поразительная! Сама бы не поверила, но я лично дважды, даже трижды уточнила информацию в библиотеке округа Кайюга.

Из этих шестисот тысяч человек приблизительно девяносто тысяч пропадают навсегда. Из пятисот десяти тысяч, которые возвращаются, половина объявляются сами, половину находят органы власти.

Из тех, кто исчез по собственной воле, а затем вернулся домой, значительное число составляют психически нестабильные люди. Одна женщина, исчезнувшая на несколько недель, объяснила полицейским:

– Я просто хотела узнать, поинтересуется ли кто-нибудь, все ли у меня хорошо, когда я вернусь.

(Но спросил ли кто-нибудь у этой несчастной, что с ней случилось? Такой информации не представлено.)

Нередко выясняется, что многие из пропавших без вести девушек подвергались сексуальному насилию, зачастую со стороны других членов семьи. Почти все они попадают в категорию беглянок, и обычно их помещают в окружные учреждения для несовершеннолетних, а не возвращают в семьи.

Меня поразил такой факт: 97 % из тех, кто возвращается добровольно, приходят домой в течение двух недель.

С каждой прошедшей неделей вероятность возвращения снижается.

* * *

Двадцать два года назад, в 1991 году, в США пропали без вести более 540 тысяч человек, и одной из них (всего лишь одной) была моя сестра Маргарита Фулмер.

В том году было обнаружено более 3 тысяч неопознанных трупов.

Четверть из них составляли трупы женщин, из которых не менее двух третей по всем признакам были жертвами сексуального насилия.

Ежегодно число пропавших без вести лиц в возрасте до 21 года намного превышает число исчезнувших более старшего возраста, и в каждом году среди пропавших людей всех возрастов больше мужчин, чем женщин.

Как и М., самым обычным утром они уходят из дома – на работу или учебу – и исчезают навсегда. Ненадолго отправляются куда-нибудь, но до места не добираются.

Уезжают в собственных автомобилях или садятся в автобусы, поезда, самолеты. Уходят пешком. Едут на велосипедах. Идут в дальние турпоходы. Отправляются на встречу с друзьями – и исчезают. Выходят вечером из дома, чтобы подышать свежим воздухом или выкурить сигарету, – и пропадают. Звонят супругу или супруге, что едут в аптеку и скоро вернутся, – но так и не возвращаются.

Зачастую уходят, ничего не взяв с собой из вещей, насколько могут судить их близкие. Ступают за порог и «исчезают с лица земли».

Если деньги сняты с банковского счета, ясно, что человек ушел добровольно, а значит, полиция искать его не станет. Но многие не снимают денег, не пакуют чемоданы, не собираются в поездки, не берут с собой сменную одежду, зубные щетки. Как и М., не оставляют прощальных записок, не подают никаких «знаков».

До исчезновения М. «последние известия» меня не интересовали, и я редко смотрела новости по телевизору – находила более достойные занятия. С какой стати пялиться на экран, созданный для того, чтобы заставлять доверчивых потребителей приобретать ненужные товары и услуги? Но после того, как сестра пропала без вести, вечерами я в волнении прилипала к телевизору во время трансляции программы новостей. А отец, словно летаргический король Лир, сидел рядом в своем кожаном кресле с регулируемой спинкой и потягивал виски.

На той же неделе, когда исчезла М., при таинственных обстоятельствах пропали без вести жители Чиктоваги, Уайт-Плейнс и Лейк-Джордж (все это городки и поселки в штате Нью-Йорк). Что это – закономерность? Или простое совпадение?

Экстрасенс-медиум, вероятно, сказал бы, что это «закономерность». А скептик, скорее всего, счел бы «совпадением».

Наверняка совпадением было то, что 11 апреля, днем, исчезла вместе со своим автомобилем «Форд» жительница Чиктоваги (зажиточного пригорода Буффало, находящегося в ста пятидесяти милях к западу от Авроры) – жена и мать тридцати с небольшим лет, чем-то смутно похожая на М. Она тоже была блондинкой. Женщина сказала, что поехала в магазин за продуктами, а сутки спустя выяснилось, что мать двоих маленьких детей пропала без вести: нигде не могли найти ни ее саму, ни ее машину.

В городе Уайт-Плейнс, расположенном в двухстах пятидесяти милях к юго-востоку от Авроры, пропала девятнадцатилетняя студентка. Она отправилась пешком из Вассарского колледжа к дому, который арендовала вместе с несколькими другими однокурсницами. Дом стоял всего в полумиле от кампуса, но тридцать шесть часов спустя девушка так и не нашлась.

В городке Лейк-Джордж женатый мужчина и отец сорока шести лет, постоянно проживавший с семьей на берегу озера, на рассвете отправился удить рыбу на моторной лодке, а погода в то утро была почти безветренная. Несколько часов спустя лодку заметили посреди озера, в ней никого не было… Только рыболовные снасти, бутылка с водой и кое-какие другие вещи. Сотрудники водно-патрульной службы вели поиски в районе обнаружения лодки, на глубине до 170 футов, но тела не выловили.

Насколько мне известно, никого из этих пропавших людей так и не нашли.

А потом произошло странное событие. Можно сказать, ирония судьбы. 7 июля 1991 года, прямо накануне запланированного интервью с телеведущей Крисси Шелдон, «пропала» та самая бессовестная астролог-медиум Милдред Пфайффер – «исчезла с лица земли».

Исчезновение обычной местной жительницы, в отличие от исчезновения Маргариты, освещалось не столь широко на первых страницах «Аврора джорнал». «Женщина-экстрасенс из Авроры пропала без вести». Рядом со статьей была помещена фотография женщины лет пятидесяти, чем-то похожей на кошку. Она щурилась, глядя в объектив. Сообщалось, что эта женщина уже давно жила на Лейквью-авеню с сестрой-учительницей и пожилой матерью. По словам последней, днем 7 июля Милдред Пфайффер кто-то позвонил, и она сразу же собралась и ушла.

«Она была очень взволнована перед встречей с этим человеком».

К сожалению, если Милдред Пфайффер и сказала матери, куда она уходит и с кем должна встретиться, пожилая женщина от волнения и беспокойства это забыла. Осмотр вещей Милдред никаких подсказок не дал.

В общем, Милдред Пфайффер, как и Маргарита Фулмер, оказалась в категории пропавших без вести людей, которые сами не объявились и не были найдены полицией – исчезли навсегда.

* * *

– Джорджина! Ты видела?.. В «Джорнал»?..

Это звонила Дениз, чтобы сообщить об исчезновении женщины-экстрасенса. Голос ее дрожал от волнения. Я ждала от нее звонка и с готовностью ответила холодным тоном: «Нет».

– Ты же знаешь, я не читаю «Джорнал» без крайней необходимости. Особенно когда там печатают всякие глупости о Маргарите и нашей семье. Все, я кладу трубку.

– Но, Джорджина…

– Прощай, Дениз. И больше мне не звони.

* * *

И я поняла, что моя (прекрасная) (обреченная) сестра была не уникальной личностью, как считали мы все, кто любил ее, а всего лишь «одной из».

Ведь ежегодно определенное количество американцев неизбежно исчезает, судя по имеющейся статистике, которая год от года почти не меняется.

И это очень странно! Может быть так, что в каком-нибудь году пропавших без вести не будет вовсе? Почему это маловероятно?

Маловероятно? Но ведь не невозможно?

К осени 1991 года, пять месяцев спустя после исчезновения М., число сообщений о том, что ее где-то «видели», значительно уменьшилось. (Назойливые) следователи из Олбани беспокоили нас все реже и реже, а (некомпетентные) сотрудники полиции из Авроры и вовсе не давали о себе знать. Я попросила юного кузена за плату отвезти меня в Итаку на дальнем берегу озера. Там находится публичная библиотека округа Кайюга, где я провела несколько восхитительных часов, изучая материалы о пропавших без вести, в том числе о бесчестном судье Джозефе Крейтере, который, по имеющейся информации, исчез после того, как сел в такси на Сорок пятой улице в Манхэттене 6 августа 1930 года. Обстоятельства исчезновения судьи Крейтера сильно отличались от тех, при которых пропала без вести моя сестра: выяснилось, что Крейтер был замешан в различных политических интригах, и вскоре в газетах появилась информация, изобличавшая его как коррупционера. Жене он оставил трогательную записку: Я очень устал. Люблю тебя. Джо.

Насколько нам известно, судью Крейтера так и не нашли. Не удалось отыскать – во всяком случае, по официальным сведениям – ни единой зацепки, которая позволила бы раскрыть тайну его исчезновения.

Аналогичный случай: Джимми Хоффа[16]16
  Джеймс Риддли (Джимми) Хоффа (1913–1975; официально признан умершим 30 июля 1982 г.) – американский профсоюзный лидер, президент «Международного братства водителей грузовиков» в 1957–1971 гг. Неожиданно исчез в 1975 г. при невыясненных обстоятельствах.


[Закрыть]. Как и Крейтер, он был связан с криминалом; несомненно, его убили, а труп спрятали; это тайна иного рода, ведь наверняка есть люди, которым известно, где находится этот пропавший без вести.

Самая знаменитая из пропавших без вести граждан США – это по сей день Амелия Эрхарт[17]17
  Амелия Мэри Эрхарт (1897–1937, объявлена умершей 5 января 1939 г.) – пионер авиации и американская писательница. Первая женщина-пилот, перелетевшая через Атлантический океан. В 1937 г. при попытке совершить кругосветный полет на двухмоторном легком самолете пропала без вести в центральной части Тихого океана в районе острова Хауленд.


[Закрыть]. Ее самолет упал в Тихий океан в 1937 году. На тот момент Амелии было 39 лет. Загадка не в том, как она пропала, а куда делась.

Но есть и другая категория исчезновений, поражающих воображение своей необъяснимостью. В городе Сибери (штат Орегон) пятидесятилетний мужчина исчез по пути на работу. Его пустую машину обнаружили на обочине федеральной трассы, дверцы были заперты на замок, ключи – на водительском кресле.

В Ларчмонте (штат Нью-Йорк) женщина тридцати шести лет исчезла по пути домой с конференции школьных консультантов по профориентации.

В городе Эванстоне (штат Иллинойс) страховой агент сорока девяти лет исчез после того, как положил внушительную сумму на свой чековый счет, который так и не был активирован…

Иногда люди пропадают парами. Так исчезли молодожены, проводившие медовый месяц в турпоходе: их следы потерялись на горной тропе в Йосемитском национальном парке. А в городе Роум (штат Нью-Йорк) женщина с маленькой дочкой поехали в местный торговый центр, чтобы купить одежду к новому учебному году, и с тех пор их никто не видел…

Если пропавшие без вести – обычные люди, не знаменитости, об их исчезновении сообщают в местных СМИ, что ненадолго вызывает всплеск интереса. Иногда объявляют о вознаграждении за информацию об их местонахождении, допрашивают одного-двух подозреваемых – и все… Как только о пропавших без вести перестают писать газеты, люди о них забывают.

Бывает, конечно, что пропавших находят. Правда, в виде трупов.

Гораздо реже их отыскивают живыми – за сотни и тысячи миль, где они живут под другими фамилиями, по поддельным документам, имеют другие номера социального страхования, сфабриковав для себя новую жизнь.

Во что верил отец, я точно не знаю. Мне не хотелось обсуждать с ним темы, которые его расстраивали. Временами казалось, что он смирился с мыслью о том, что М. уже никогда не вернется. А порой, когда он выпивал, лицо его вдруг заливала краска, оно оживало, глаза загорались дерзким блеском, и он заявлял всем, кто мог его слышать (чаще всего это была я):

– Она жива. Я это чувствую. И она вернется домой. Когда-нибудь.

А я лишь сочувственно бормотала в ответ:

– Да, папа.

А сама сердито думала: «Ох, папа, ну зачем ты так?! Ведь у тебя есть я!»

Часть вторая

Глава 31

Гнусность.

Разумеется, с самых первых дней исчезновения М. гнусные сплетники стали распространять о ней гнусные небылицы. Мне не хотелось об этом говорить, как не хотелось говорить об астрологине-медиуме. (У той, по крайней мере, хватило такта «исчезнуть» с нашего горизонта и не марать новыми грязными россказнями репутацию сестры.)

Среди прочих в обществе ходили слухи, что М. «забеременела» и со стыда сбежала из родного города. Или что М. «забеременела и сделала аборт» – и сбежала со стыда, или умерла на операционном столе, и ее тайно похоронили.

(Непонятно, почему в 1991 году в цивилизованном регионе США какой-то там аборт должен был нарушить ход жизни моей сестры, ведь М. не исповедует ни евангельское христианство, ни католицизм – религии, считающие аборт грехом.)

Ходили слухи, что М. «принимала наркотики» и «умерла от передозировки». Некоторые полагали, что М. «сбежала» с мужчиной, столь неподобающим, столь постыдным для нее, что она никак не могла оставаться с ним в Авроре. Другие думали, что М. «связалась с женатым мужчиной» и сбежала из Авроры, потому что была несчастна. Или этот любовник убил ее, чтобы сохранить свой брак.

Но особенно устойчивыми были слухи о том, что вследствие беременности, аборта, постыдной или извращенной любви или самой обычной депрессии М. покончила с собой: подобно Вирджинии Вулф[18]18
  1 Вирджиния Вулф (1882–1941) – английская писательница, литературный критик. – Прим. ред.


[Закрыть], набила камнями карманы и ночью погрузилась в озеро за нашим домом.

(По крайней мере, эту жестокую сплетню можно было подтвердить или опровергнуть: департамент окружного шерифа снарядил водолазов обследовать дно озера за нашим домом в радиусе нескольких сот футов. И там среди ила действительно обнаружили скелеты, но это были не человеческие останки.)

– Какая гнусность! – восклицал отец.

Едва один слух развенчивали, с презрением сбрасывали со счетов, тотчас возникал другой, вспыхивал и разгорался, как пожар. И некоторые из этих слухов, я знала, распускали наши родственники – те, кто всегда завидовал нам как наиболее богатым из Фулмеров и завидовал непосредственно М., потому что она была самой умной, красивой, образованной и талантливой. Самой совершенной из молодого поколения Фулмеров.

Любовником сестры, который, возможно, убил М., в конце концов молва назвала одного из ее коллег из школы изобразительных искусств – претенциозного художника, именовавшего себя Элк.

Из всех моих знакомых это был самый отвратительный тип.

12 апреля – М. к тому времени отсутствовала уже сутки – я отправилась в мастерскую сестры, и там ко мне подошел пузатый мужчина лет сорока в заляпанном краской комбинезоне.

– Простите, вы кто? – развязным тоном спросил он, нагло глядя на меня.

– Я… я сестра Маргариты Фулмер…

Под подозрительным взглядом пузана я пыталась вставить ключ в замок двери мастерской.

Обычно я не робею перед наглецами, сама кому хочешь могу дать отпор, но минувшей ночью я плохо спала, переживала за сестру и теперь с трудом ворочала языком, неуклюже возясь с ключом. К этому времени поисковые группы уже несколько часов тщетно искали М.

– Ее сестра! Кто бы мог подумать.

Пузан, казалось, забавлялся. Во мне действительно нет явного сходства со старшей сестрой. С раздражающей фамильярностью пузан взял у меня ключ и ловко отпер дверь.

«Элк», – представился он. Его мастерская находилась напротив, через вестибюль.

Свое имя – Элк – пузан произнес с неким бахвальством, подразумевая, что оно широко известно в искусствоведческих кругах. Видимо, рассчитывал произвести впечатление, но меня не так-то легко сразить.

Если Элк и хотел пожать мне руку, я этого не заметила. От его грубости у меня даже лицо окаменело, и никакого желания поощрять его тщеславие не было.

Не дожидаясь приглашения, Элк проследовал за мной в мастерскую М. с высоким стеклянным потолком. Помещение по площади оказалось меньше, чем я себе представляла. Элк говорил, что минувшим днем он пытался дозвониться до М. Она не пришла на свой урок по скульптуре и на какое-то заседание. На кафедре беспокоились за нее. Он беспокоился за нее.

Чванливый Элк был выше меня на несколько дюймов и по весу превосходил фунтов на тридцать как минимум, хотя я женщина не хрупкая. Я видела, как его блестящие змеиные глазки алчно рыскают по мастерской М.

– Мы собирались после заседания зайти в бар. Хотели кое-что обсудить – один вопрос по работе. И личные дела тоже, – добавил он после короткой паузы.

На последнюю реплику я никак не отреагировала. В тот момент мне не пришло в голову, что это, возможно, ложь: я была в смятении и плохо соображала.

– Вот почему я начал беспокоиться за Маргариту, – сказал Элк. – Если бы она могла, то по телефону предупредила бы, что встреча откладывается. А значит…

Он многозначительно умолк, не договорив фразу. Я почувствовала, как у меня на затылке волосы встали дыбом. Было что-то агрессивно знакомое в том, как он произнес имя моей сестры. Будто он не имел на то никакого права, но позволил себе эту вольность, зная, что его некому остановить.

Мне вспомнилось, что накануне к нам домой позвонил некий Элк и папа, отвечая, говорил с ним отрывисто и резко. А еще вспомнилось, как М. однажды сказала, будто своей должностью в колледже Авроры она обязана старшему художнику-педагогу, который восхищался ее творчеством. Живописец с «неоднозначной» репутацией, если бы он был против ее кандидатуры и яростно отстаивал другого претендента, М. бы на это место не назначили.

То есть М. была «благодарна» Элку.

Говорила М. что-то еще об этом «старшем художнике-педагоге»? Я не помнила.

Были ли между ними некие более тесные отношения? Если и были, то вряд ли интимного характера: пузатый Элк с бакенбардами был не тем человеком, которым могла бы увлечься моя привередливая, разборчивая сестра.

Обидно, что М. никогда не открывала мне свои истинные чувства в том, что касалось колледжа Авроры. Обычно она отзывалась положительно, даже с воодушевлением о многих из тех, с кем работала и общалась. Она заявляла, что ее натуре противно говорить плохо о человеке «у него за спиной». М. ни разу не критиковала – по крайней мере, при мне – кого-либо из своих коллег в колледже Авроры, хотя наверняка это все были посредственности, не сумевшие пристроиться в более престижных вузах. Ну и лицемерка!

Чего никто никогда не скажет обо мне.

Да, колледж Авроры слыл «престижным» учебным заведением среди небольших женских гуманитарных университетов, особенно в штате Нью-Йорк, но это, разумеется, мало о чем говорило. Да и ехидно позлословить о ком-то за глаза – это обычная практика: например, мы в своем почтовом отделении постоянно перешептывались за спинами друг у друга.

Со стороны М. было просто бесчестно воздерживаться от критики в адрес товарищей по работе. Неужели ей не хотелось высмеять Элка с его манией величия? Самодовольный «мачо», немолодой, тщеславный, напыщенный, с бакенбардами во всю щеку и массивным подбородком, он не дышал, а пыхтел. Жесткие седые волосы волнами падали на плечи, хотя на макушке блестела лысина. Толстое волосатое левое запястье обвивал кожаный плетеный браслет – по виду индейской работы, на ногах – массивные походные ботинки, под ногтями грязь. А этот несуразный заляпанный краской комбинезон! И как же воняло от Элка! Я едва сдерживалась, чтобы не зажать нос.

– Вы… старшая сестра Маргариты?

– Нет.

Его бестактный вопрос меня уязвил. Так и подмывало сказать этому вонючему козлу, что я на шесть лет моложе Маргариты, но чувство собственного достоинства не позволило мне опуститься до объяснений.

– О… простите.

Судя по голосу, Элк вовсе не был смущен – скорее потешался.

Я-то рассчитывала, что в мастерской М. буду одна. Дома мне повезло больше: я успела покопаться в комнате сестры до того, как к нам вторглись полицейские и устроили там обыск. Если в мастерской было что-то такое, что могло бы поставить в неловкое положение М. или нашу семью, мне следовало прибрать это к рукам, причем немедленно.

(Личный дневник? Ежедневник? Что бы это могло быть? Теоретически все что угодно. Я понятия не имела, что искать. Однако как дочь Милтона Фулмера я ставила перед собой одну-единственную цель: уберечь отца от всего, что могло бы его огорчить.)

Избавиться от Элка не представлялось возможным. Я была не вправе попросить его из мастерской сестры. Это ведь была не частная «лавочка», а помещение на территории школы изобразительных искусств, где Элк занимал достаточно высокое положение. Он держался с важностью начальника, вел себя как хозяин.

Особенно его привлекали незавершенные скульптуры М. – любопытные геометрические формы из ярко-белого камня, похожие на немного деформированные головы с едва заметными иероглифическими отметинами, которые, возможно, обозначали черты лица. Все они скученно стояли на верстаке. Самая крупная скульптура достигала трех футов в высоту и примерно столько же – в обхвате. Самая маленькая была размером с голову взрослого человека. Было в этих работах что-то жуткое и одновременно с этим трогательное. Элк водил по ним пальцами с некой насмешливой фамильярностью, будто гладил собаку. Как же меня это злило!

– У вашей сестры поразительно извращенное воображение. Мало кто способен расшифровать смысл ее образов. А я могу.

Я отметила, что Элк, вероятно, специально говорил об М. в настоящем времени – давал понять: он верит, что она жива.

Правда, к этому времени М. отсутствовала еще не больше суток.

– Потрясающе! – сдержанно воскликнула я, чтобы Элк понял: я намерена его игнорировать.

– Когда мы познакомились с Маргаритой, она была удивлена, что я заговорил с ней о ее творчестве – о «тайной миссии» ее искусства. Оно очень отличается от того, что делаю я. По правде сказать, оно абсолютно антитетично моему.

Слово «антитетично» Элк произнес с этакой веской высокопарностью. Возможно, думал, что мне неизвестно его значение.

– Вы знакомы с моими работами, мисс Фулмер? С моими портретами?

– Боюсь, что нет, незнакома, мистер Элк. Я нечасто бываю здесь, в колледже.

Мистер Элк. Смех, да и только. Но выражение моего лица, конечно же, оставалось серьезным, вежливым.

– Мои работы – картины – довольно широко известны, – сказал Элк с раздражением в голосе. – И не только здесь, в колледже. Вы наверняка видели их в Авроре – в ресторане, в библиотеке, в частных домах…

– Не думаю, мистер Элк. Не припомню.

– Я не «мистер Элк». Просто «Элк».

– Ээ-лк.

– Элк.

– Вы имеете в виду как животное? Крупный представитель семейства оленевых?

Я уточнила это самым невинным тоном. Напыщенный художник не догадывался, что про себя я хохочу над ним.

– Как я сказал, мое творчество антитетично творчеству Маргариты. Мы с ней нередко спорим об искусстве. Она исповедует классицизм – формализм – из робости, из боязни человеческого тела. В ее случае женского тела. Именно поэтому она выставляет свои работы под бесполым именем – «М. Фулмер». Хотя, разумеется, сама она это отрицает. А вот я… я в своих работах – в своих портретах смертных – безжалостно изображаю «дряхлость человеческого тела».

И мне подумалось: может, я все-таки видела какие-то из картин Элка на стенах в библиотеке Авроры, где выставляют свои творения местные художники. Человеческие фигуры, обнаженные? Беспощадная нагота?

Если б видела, скорее всего, сразу отвернулась бы. Почти все современное искусство я воспринимала как жульничество, завлекаловку, и творения «местных художников», на мой взгляд, были самыми бездарными.

Из всех жанров искусства моим самым нелюбимым было ню.

– Маргарита говорила вам обо мне? – теперь уже несколько нерешительно спросил Элк, словно понимал, что напрашивается на отповедь.

Жалкий тип, подумала я. Такой же, как Уолтер Лэнг. Умоляет, чтобы его унизили.

– Нет, не думаю. Не припомню, – ответила я деловито, как ребенок, который намерен говорить правду и только правду, не понимая, что правда может причинить боль.

– В самом деле? Не говорила? – В голосе Элка сквозила грусть.

– В самом деле, мистер Элк – то есть Элк. Не говорила.

Элк стоял как в воду опущенный, словно из него вышел весь воздух. На его мясистом лице отражалась обида. Блестящие змеиные глазки увлажнились, и теперь он казался совсем безобидным.

– Маргарита редко откровенничала со мной, – инстинктивно смягчилась я. – И почти никогда не говорила ни о ком из школы искусств.

– Ну… мы с Маргаритой больше чем просто коллеги. Мы, как бы странно это ни прозвучало, поскольку во всем остальном мы полные противоположности, – что называется «родственные души», как вы могли бы сказать.

– Как я могла бы сказать? Это вряд ли, мистер Элк. Я не верю в такие глупости, как «родственные души».

И особенно в то, что ты – «родственная душа» моей красавицы сестры! Чистейший бред.

Элк хранил задумчивое молчание. Видимо, хотел возразить, но мудро решил воздержаться.

Возможно, он уже оценил меня, составил обо мне мнение: страшна, как атомная бомба. Неуязвимая, непробиваемая мужененавистница.

– Что ж, надеюсь, ничего плохого с Маргаритой не случилось. Она никому не говорила, куда могла бы поехать? Вы не знаете?

– Простите, Элк, но на все эти вопросы мы уже ответили полиции. Мы с отцом. Я очень устала, переживаю и не в настроении обсуждать сестру с чужими людьми.

– Но я не чужой! Я близкий друг Маргариты, что вам и пытаюсь объяснить. Даже ближе, чем просто друг… И я ваш сосед, живу неподалеку от вас и вашей семьи. Аврора – город маленький.

Сосед! Насмешил так насмешил. Владельцы домов по обе стороны от нашего величавого старинного особняка в стиле архитектуры английских Тюдоров на Кайюга-авеню никогда не стали бы набиваться к нам в соседи, равно как и мы к ним. Кайюга-авеню, где живут сливки общества, не какой-то там заурядный жилой район.

На пузатого Элка с бакенбардами теперь было жалко смотреть. Вид он имел страдальческий, смятенный. Значит, и на наглеца можно найти управу, если знать его ахиллесову пяту: непомерное эго.

Если б я хотела немного смилостивиться, возможно, попросила бы его показать мне свою мастерскую. Даже изъявила бы желание посмотреть его «портреты смертных». Он был бы очень доволен, польщен. Но я не имею привычки льстить. Я не очень приятный человек, так зачем притворяться? Меня совершенно не интересовало искусство этого художника, впрочем, претенциозный «классицизм» моей сестры тоже не вызывал у меня интереса.