Текст книги "48 улик"

Глава 16

Правовые нормы и процедуры, определяющие понятие «пропавший без вести» (штат Нью-Йорк)

23.0 Пропавшим без вести считается человек, о котором заявлено, что он «внезапно исчез» с места своего проживания. К этой категории относятся:

а) лица младше 18 лет, или

б) лица 18 лет и старше, и:

1. больные умственно или физически, которым, возможно, требуется госпитализация, или

2. возможные жертвы амнезии, утопления или подобного несчастья, или

3. лица, склонные к суициду, или

4. лица, пропавшие без всякой на то объективной причины при обстоятельствах, указывающих на то, что исчезновение не было добровольным.

23.1 Определение «пропавший без вести» неприменимо к лицам:

а) в отношении которых выдан ордер на арест;

б) которые разыскиваются за совершение преступления;

в) 18 лет и старше, которые добровольно ушли из дома по причинам бытового или финансового характера или схожим причинам;

г) которые попадают под определение «отсутствует по собственному желанию».

Глава 17

Кошелек.

Черный кожаный кошелек, даром что вымокший под дождем, грязный и помятый, не был старым или потертым. В нем не осталось ни наличных, ни кредитных карт, ни удостоверения личности. Пустой кошелек, может, и не улика вовсе, если не принимать во внимание фирменный блестящий металлический значок с логотипом «Прада».

Кошелек был обнаружен на обочине одной из сельских дорог (в восьми милях к востоку от Авроры, в четверти мили от въезда на Нью-Йоркскую автостраду) спустя почти месяц после исчезновения М. Нашел его ехавший на велосипеде подросток. Кошелек лежал на виду, словно его выбросили из проезжавшего автомобиля.

За прошедшие недели никаких операций по кредитным картам М. не проводилось, и папа собирался закрыть ее банковские счета.

Принадлежал ли тот грязный помятый кошелек М.? Да, у М. имелся кошелек фирмы «Прада», купленный несколько лет назад. Равно как имелись другие дизайнерские вещи, включая шелковое белое платье от Диор, приобретенное в Нью-Йорке, где она жила три года.

Обратите внимание: многое здесь одни лишь предположения. Может быть, Дж. точно знает, что произошло с М., но она старается представлять зацепки в той последовательности, в какой они появляются.

Все наши родственники Фулмеры были убеждены, что помятый кошелек принадлежал М. Папа склонялся к тому же мнению. Даже те, кто никогда не видел кошелек М. и не имел ни малейшего представления о том, как он выглядит, в один голос утверждали: «Это ее кошелек!»

И если это кошелек М., значит, ее действительно силой увезли из Авроры. Значит, она покинула Аврору не по своей воле. Значит, она «пропала без вести, возможно, убита», а не «отсутствует по собственному желанию».

Только вот Дж., младшая сестра, не входила в число тех легковерных людей.

Скептик по натуре, она отказывалась «верить» в то, во что другие верили безоговорочно.

С первого взгляда я определила, что кошелек, столь кстати найденный на обочине дороги, моей сестре не принадлежал.

Но… разве это не «доказательство»? Не «улика»?

Слишком очевидное «доказательство». Слишком очевидное, чтобы быть правдой.

Меня сердито спрашивали, почему я упорствую, ведь кошелек явно же принадлежит М., черт возьми! В конце концов, сколько кошельков фирмы «Прада» можно насчитать в округе Кайюга?! Тем более таких, которые были выброшены на обочину дороги вскоре после исчезновения М.?

А у меня были на то свои причины. Я не настолько тупа, чтобы принимать за доказательство кошелек, который, возможно, специально подбросили.

Положили на обочину, на видное место. Как удобно! Почему его не зашвырнули, например, в лесную чащу? Или в канаву? Или в озеро Кайюга?

На обочину кошелек выбросила, будто мусор, сама М. Вполне вероятно.

Так же как она выбросила, будто мусор, свою жизнь в Авроре, думая о тех, кто любил ее, не больше, чем о тех, кто ее порицал.

– Джорджина, ты говоришь глупости. Разве не хочешь, чтобы полиция нашла Маргариту?

Это меня посмела язвительно уколоть наша кузина Дениз. Она ровесница М., в школе, в старших классах, была с ней близка, а теперь всю себя посвятила мужу и детям.

Я смотрела на рыхлое накрашенное лицо Дениз, и у меня чесались руки: очень хотелось залепить ей пощечину.

Кровь прилила к лицу, я почувствовала, как оно начало гореть. Глаза застлали слезы ярости.

А потом я с величайшим достоинством – нет, не ударила Дениз, – а повернулась и, держа спину прямо, всем своим видом выказывая негодование, пошла прочь. Пошла прочь, а Дениз смотрела мне вслед.

Ни за что. Никогда. Никогда я не передумаю. Я знаю то, что знаю. То, что никто из вас никогда не узнает.

* * *

Помятый кошелек «Прада», который «предположительно» признали вещью Маргариты Фулмер, в качестве вещественного доказательства приложили к материалам дела, и, полагаю, он по сей день хранится в полиции.

Глава 18

Хаос и зацепки.

В нашем холодном климате апрельские метели нередки. Снежинки хаотично кружатся в небе, словно возможные ключи к разгадке какой-то тайны.

И это ужасно, когда осознаешь, что окружающий мир представляет собой хаотичный круговорот ключей к разгадке тайн.

Тела нет, есть только исчезнувшее тело. И никаких гарантий, что это исчезнувшее тело живо.

Почему только я одна сообразила, что кошелек фирмы «Прада» – это не ключ к разгадке, а ложная зацепка? То есть предмет, который мог бы быть «ключом к разгадке» исчезновения М., на самом деле является ложной зацепкой, подкинутой с одной-единственной целью – ввести в заблуждение, а не прояснить ситуацию.

Хитрость, призванная внушить следователям, что М. похитили, а ее кошелек выбросили из окна машины, направлявшейся к автостраде. Что, впрочем, тоже не исключено.

Но недоверчивую Дж. не проведешь. Какой смысл выбрасывать кошелек похищенной женщины из окна машины, мчащейся к выезду на автостраду? Где здесь логика? Зачем это нужно?

Ясно, что это сделано намеренно. Для чего? Чтобы направить по ложному следу.

Чтобы убедить полицию, будто пропавшая женщина находится не в Авроре, а где-то в другом месте. Чтобы полиция думала: совершено преступление, и пропавшая без вести женщина исчезла «не по собственной воле». Есть и другие улики, которые, возможно, не заметили. Но они не ускользнули от внимания Дж., внимательно изучившей ежедневники М. за период с начала 1991 года.

Многие записи сделаны карандашом. Как в любом ежедневнике.

Среди множества записей, не представлявших никакого интереса, в глаза бросалась одна – за 8 апреля: «МАМ, 9 утра».

И еще одна – на 2 марта: «МАМ, 11 утра».

Разумеется, никому об этом я не сказала. Со следователями я старалась контактировать как можно реже – ровно столько, чтобы не вызвать подозрений.

* * *

Еще одна ложная зацепка – астрологическая карта М.

Она родилась 23 марта 1961 года, ее знак Овен.

(Дж. родилась 18 августа 1967 года, ее знак – Лев.)

Университетов я не оканчивала, но моей натуре свойственен здоровый скепсис, и в астрологию я, разумеется, не верю. Уповать на «Бога» глупо, но еще бо⁼льшая глупость – уповать на «звезды».

Человеческий разум, столкнувшись с хаотичным нагромождением зацепок, пытается понять то, что осмыслить невозможно. Даже Эйнштейн как-то презрительно воскликнул: «Бог не играет в кости со вселенной!»

Но, вероятно, Господь все же играет в кости со вселенной.

Если тебя разъедает беспокойство и ты готов провести над изучением своей «натальной карты» столько же времени, сколько мог бы потратить на постижение чего-то полезного, например, методов математического анализа в объеме программы средней школы, наверное, можно извлечь пару-тройку выводов из одного только факта, что М. родилась 23 марта. Или что я родилась 18 августа. Или что Овен и Лев взаимодействуют вполне определенным образом, который неизбежно приводит к раздорам, соперничеству, борьбе, победам. Или что Овны – натуры творческие, одаренные богатым воображением, вдумчивые, добрые, дисциплинированные, организованные, но в то же время равнодушные к окружающим, раздражительные, упрямые. А Львы – верные, правдолюбивые, наделены независимым умом, но в то же время требуют беззаветной преданности, ревнивы и по природе своей собственники.

Это же просто смешно! Совершенно беспочвенные утверждения.

Основные черты человеческой личности определяют такие факторы, как генетика, дородовой уход и окружающая среда, а вовсе не звезды. Астрология давно уже скомпрометирована как никчемная псевдонаука.

Тем не менее, к нашему вящему неудовольствию, некая жительница Авроры по имени Милдред Пфайффер, астролог-медиум, как она высокопарно величала себя, решила составить подробную астрологическую карту исходя из даты рождения моей сестры и даты ее исчезновения. Она ничего не знала о семье Фулмеров и, разумеется, о Маргарите тоже, но утверждала, что ее расчеты помогут «разрешить эту загадку».

Сначала эта бесстыдная саморекламщица попробовала встретиться с отцом, но наша домработница даже на порог ее не пустила. Тогда она попыталась поговорить со мной, но, естественно, получила от ворот поворот.

Затем – неслыханная наглость! – Милдред Пфайффер заявилась в полицейский участок и потребовала встречи со следователями, которые вели дело об исчезновении М., и ей отказали в третий раз.

Но мошенница не унималась. Она отважилась постучаться в дом к нашим родственникам на Лейквью-авеню, и те – по наивности, а может, из зловредности – впустили этого доморощенного астролога-медиума и выслушали ее бредовый лепет.

На следующее утро мне позвонила кузина Дениз, чтобы рассказать об их встрече.

Я почти сразу же прервала ее:

– Все, хватит, Дениз. Я кладу трубку.

– Постой, Джорджина! Эта женщина высказала интересные соображения…

– У нее нет и не может быть «интересных соображений». Астрология – чистый предрассудок, а все «экстрасенсы» – шарлатаны. Я кладу трубку.

Голос у меня дрожал от ненависти. Эту свою кузину я на дух не выносила. В школьные годы она была ближайшей подругой М.

– Нет, Джорджина, постой! – воскликнула Дениз. – Она говорила, что может «видеть»…

– «Видеть» она ничего не может. Придумала какую-то бессмыслицу для дурачков, и этот бред попадет в газеты, если мы ее сейчас же не остановим. Маргарита не верила в «символы и знамения», – с негодованием добавила я, – и мы с отцом тоже не верим. Это просто оскорбительно.

– Джорджина, прошу тебя, не кричи! Я хорошо тебя слышу. Милдред Пфайффер говорит, что, по ее расчетам, Маргарита еще здесь – в Авроре. Она «видит» – так она говорит – глазами Маргариты (она тоже своего рода экстрасенс), но ее видение «затемнено, затянуто облаками». Она пыталась вступить с Маргаритой в контакт, но, по ее словам, Маргарита «молчит», не отвечает…

– Дениз, это полная чушь. Хочешь вывести меня из равновесия, да? Ради бога, только папе с этим не звони – ни в коем случае. Эта женщина – бессовестная мошенница. Ей деньги наши нужны. Она надеется получить от папы пятьдесят тысяч долларов! Если ты с ней общаешься, передай, чтоб она не смела лезть в жизнь Маргариты. А если будет упорствовать, скажи, что я ее убью.

– Джорджина, что ты такое говоришь? Ты убьешь?..

– Я подам на нее в суд. Я сказала «подам в суд». Все, я кладу трубку, пора прекратить этот дурацкий разговор.

Я со всей силы швырнула трубку на рычаг, так что она со стуком отрикошетила на пол.

Глава 19

«Медиум-экстрасенс».

Теперь я понимаю, что ошиблась. В том, что не приняла Милдред Пфайффер всерьез.

Думала: мы ведь все-таки живем в двадцатом веке, а не в двенадцатом. Никто не поверит в эту идиотскую болтовню об астрологии, не говоря уже об «экстрасенсах».

И поскольку до меня продолжали доходить тревожные вести от родственников, после того как Пфайффер в очередной раз попыталась связаться с отцом, потом со мной, я написала ей следующее:

«8 мая 1991 г.

Дорогая Милдред Пфайффер,

Спасибо, что беспокоитесь за мою сестру Маргариту.

Боюсь, что, как истинные христиане, исповедующие англиканство, мы с моим отцом, в соответствии с принципами нашей Церкви, вынуждены отказаться от веры в астрологию.

Я не ставлю перед собой цель раскритиковать или опорочить ваше призвание. Просто хочу объяснить, почему мы не желаем вдаваться в ваши «заключения». Также от всей души прошу вас прекратить всякую активность в отношении моей сестры, которая в настоящий момент не может постоять за себя, и впредь воздержаться от подобных попыток. Не надо воображать, будто у вас имеется «доступ» к духу Маргариты и вы можете тем или иным способом с ней общаться.

Заранее благодарю вас, презренная мошенница…

Джорджина Фулмер».

* * *

Нет, я, конечно, не написала «презренная мошенница». Шутка!

Но остальной текст был отправлен мисс Пфайффер без изменений. Неудивительно, что ответа я не получила.

Глава 20

Конец начала.

Одним из возможных фигурантов, чье имя сообщили следователям, был У. – Уолтер Лэнг.

Один из мужчин, который имел несчастье состоять в неких отношениях с М. Из всех воздыхателей сестры только Уолтера Лэнга я видела однажды – за несколько лет до 11 апреля 1991 года.

Нет, не я сдала его полиции. Он не лучшим образом со мной обошелся, и я, конечно, была на него обижена, но не желала зла этому незадачливому ухажеру М. Не хотела, чтобы его имя фигурировало в материалах бестолкового полицейского расследования.

Бедняга Уолтер в один прекрасный день появился (без приглашения) на пороге нашего дома. Небритый, неопрятный, нервный, то и дело извиняясь, он выразил надежду, что Милтон Фулмер, с которым он не был знаком, не откажется поговорить с ним о том, почему М. внезапно перестала встречаться с ним и уехала из Нью-Йорка, оставив ему лишь прощальное сообщение на автоответчике. Можно подумать, папа знал, чем руководствовалась М.! Или имел терпение обсуждать ее мотивы.

Однако отец, как ни странно, пожалел этого Уолтера. Пригласил расстроенного парня в дом, а не отправил его восвояси, как я ожидала. Довольно долго с сочувствием слушал его. Был смущен тем, что дочь поступила столь непорядочно по отношению к человеку, который (по-видимому) очень ее любил.

Этого Уолтера я не знала. Лично не была с ним знакома. Позже выяснилось, что он биолог, занимается исследовательской работой в Корнелле, с М. его свели их общие знакомые; «перспективный», докторскую защитил в Гарварде, с М. встречался несколько месяцев, но она так и не удосужилась представить его своим родным.

С гулко бьющимся сердцем я подслушивала под дверью кабинета отца.

Сочувствовала я этому Уолтеру? Нет.

Мнимый возлюбленный моей сестры. Потенциальный муж. Слабовольный человек, банально и предсказуемо поддавшийся чарам принцессы.

Из-за закрытой двери кабинета отца доносился молодой серьезный голос Уолтера, полнившийся отчаянием и мольбой.

Гость допытывался у отца, знает ли он, догадывается ли, почему М. перестала с ним встречаться? Почему не отвечает на его звонки?

Почему она никогда не говорила нам об Уолтере? Почему никогда не приглашала его к нам домой?

Представляю, как потрясен был отец, когда увидел Уолтера Лэнга, о котором он слыхом не слыхивал.

(Но М. всегда такая была: скрытная. Она не любила откровенничать.)

Сорок минут папа серьезно беседовал с гостем в своем кабинете. Меня это поразило по двум причинам. Во-первых, потому, что папа терпеливо выслушивал сетования страдающего парня, а не высмеивал его. Во-вторых, потому, что он обсуждал с незнакомцем какую-то тему на протяжении столь длительного времени. Со мной, я уверена, он так долго ни о чем не говорил; в лучшем случае уделял мне минуты четыре.

Да и о чем говорить, если так много должно остаться невысказанным?

И как же меня злило, что отец с гостем целых сорок минут – да хоть бы и четыре – столь серьезно обсуждали прихоти и капризы моей сестры. Злило и бесило до тошноты, что никогда, никогда никакие мужчины не будут обсуждать меня.

Хотелось громко, грубо расхохотаться, чтобы этот нытик Уолтер услышал меня. Чтобы они оба меня услышали.

Дурак, дебил, кретин! А чего ты ожидал?

Наконец разговор был окончен. Дверь отцовского кабинета отворилась, и папа проводил несчастного парня к выходу.

С верхней лестничной площадки я наблюдала за ними. Насколько я знала отца, ему несвойственно было выказывать доброе отношение к идиотам, даже к «перспективным» молодым ученым. Насколько я знала папу, он не бывал дружелюбен с незнакомцами, проявлявшими сексуальный интерес к его дочери.

Из холла внизу до меня донеслись слова, произнесенные с запинкой:

– Надеюсь, мы с вами еще увидимся, мистер Фулмер…

И отрывистый ответ отца:

– Поживем – увидим, сынок.

Сынок! Неожиданно. Я чуть не задохнулась, будто меня ударили в солнечное сплетение.

Отец пожал парню руку. Визит был окончен.

Выйдя на улицу, Уолтер Лэнг огляделся. Растерянно, боязливо, словно забыл, где находится и зачем здесь оказался.

Обернулся к дому, посмотрел на окна второго этажа. И вид у него был до того страдальческий и тоскливый, что у любого стороннего наблюдателя сомнений не оставалось: бедняга надеялся увидеть М. в одном из окон.

Но нет: оттуда за ним никто не наблюдал.

Никто не собирался махать незадачливому поклоннику.

Автомобиль Уолтера Лэнга, повидавший виды «Форд», был припаркован на обочине в конце нашей длинной гравийной подъездной аллеи. Подходящая машина для Уолтера – неотесанного понурого парня с большой головой и добрыми удивленными глазами. Он не красавец, но и не урод. Не Кэри Грант или Кларк Гейбл, а скорее Фред Макмюррей[13]13
  Кэри Грант (1904–1986), Кларк Гейбл (1901–1960), Фред Макмюррей (1908–1991) – американские актеры. – Прим. ред.


[Закрыть]: флегматичный тип, которого легко сбить с толку.

И тут внезапно на обочине материализовалась я. В фильме это, наверно, была бы молодая Кэтрин Хепберн[14]14
  Кэтрин Хепберн (1907–2003) – американская актриса. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я, конечно, не столь «эффектна», как мой прообраз, но выгляжу по-деловому, со стрижкой, в слаксах. Немного запыхалась от бега: выскочив на улицу через черный ход, я бежала вдоль подъездной аллеи меж высокими дубами и тисами до полоски ярко-зеленой травы на обочине.

Половина моего лица расплывалась в улыбке, половина – в глумливой усмешке.

– Хочешь совет, Уолтер? Забудь ее.

Уолтер. Он, должно быть, оторопел, услышав свое имя, столь фамильярно произнесенное незнакомым человеком.

– Во-первых, она тебя недостойна.

Это я тебя достойна.

– Во-вторых, она со всеми так поступает. Так что не чувствуй себя исключением.

Меня она тоже оттолкнула.

И я тоже ей отомщу.

Уолтер покраснел. Ну никак не ожидал этой случайной встречи.

На одно бредовое мгновение мне показалось – я стояла и лыбилась во весь рот, не смея дышать, – что Уолтер сейчас вдруг расслабится и рассмеется над моими словами, надо мной. По сути, это была сцена из романтической комедии, наподобие тех, что я обычно презираю и крайне редко смотрю.

Мы разговоримся, будем вместе хохотать, как старые друзья или, по крайней мере, давние знакомые, связанные общей болью.

– Вы сестра Маргариты?

– В том числе. «Сестра Маргариты» – лишь одна из моих ипостасей, причем не самая важная.

Надо сказать, что Уолтер был заворожен! Просто таращился на меня.

– Вы ведь… Джорджия? Джорджина?

– Можно просто Дж.

– Что ж, привет… Дж.

Но он со мной не здоровался, а прощался. Находчивый ответ обернулся жалким пшиком, как невыстрелившая использованная хлопушка, в которой не осталось конфетти.

Я надеялась на начало (совершенно неожиданного, чудесного) любовного романа, а это был его конец. Конец начала, если быть точным.

Потому что я не была похожа – ни тогда, ни теперь – на молодую Кэтрин Хепберн. А У. не был похож на Фреда Макмюррея.

Он уже открыл дверцу машины и садился за руль. У. был смущен встречей со мной, ведь я знала то, что он предпочел бы скрыть ото всех: унижение, шок, стыд, потому что его отвергла женщина, которую он любил. И нет, это обстоятельство не стало той связующей нитью, что могла бы объединить нас или хотя бы помочь с достоинством пережить эти короткие минуты, пока У. пытался завести двигатель, избегая взгляда моих ярких блестящих глаз. Он старался быть вежливым – кивал и улыбался, – а самому не терпелось поскорее уехать.

В общем, он самым бесцеремонным образом прервал случайную встречу, которая в романтической комедии, из тех, что по ночам показывают на телеканале классических фильмов, закончилась бы совсем по-другому.

У. покатил прочь по Кайюга-авеню. Он следовал вдоль озера в Итаку, уезжая тем же путем, каким сюда приехал. И ни разу не оглянулся.

А младшая сестра Дж. стояла на обочине и злым взглядом провожала уменьшающийся вдали автомобиль.

Говорила себе, что она не удивлена. Ничуть!

Но все равно была в ярости. Челюсть квадратная, лицо непроницаемое, как у резного изображения эскимоса на мыльном камне.

Это я тебя достойна. Идиот! Вот увидишь.