Текст книги "Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее"

Глава 7
О происхождении веры

Маниока (тапиока, кассава), одна из основных сельскохозяйственных культур в мире, – высокопродуктивное растение, дающее крахмалистые клубни, благодаря которому относительно плотным популяциям удалось заселить засушливые тропические регионы. Я питался ей и в Амазонии, и на южнотихоокеанских островах. Она вкусная и сытная. Однако в зависимости от сорта маниоки и от местных экологических условий клубни могут содержать много цианогенных гликозидов, которые при употреблении маниоки в пищу производят ядовитую синильную кислоту. Если есть маниоку в необработанном виде, она способна вызвать как острое, так и хроническое отравление цианидами. Хроническое отравление проявляется лишь постепенно, после многих лет питания маниокой, на вкус совершенно нормальной; оно особенно коварно и приводит к неврологическим расстройствам, нарушениям развития, параличу конечностей, нарушениям работы щитовидной железы (зобу) и подавлению иммунитета. Эти сорта маниоки, так называемые горькие, дают обильные урожаи даже на неплодородной почве и в экологически маргинальной обстановке, отчасти благодаря тому, что синильная кислота защищает их от насекомых и других вредителей¹.

В Северной и Южной Америке, где маниоку впервые начали окультуривать, сообщества, выращивавшие горькие сорта тысячелетиями, часто не выказывают никаких симптомов хронического отравления синильной кислотой. Например, в Колумбийской Амазонии индейцы тукано применяют многоступенчатый и многодневный метод обработки маниоки: клубни скоблят, растирают и, наконец, вымачивают, чтобы разделить клетчатку, крахмал и сок. После разделения сок кипятят и готовят из него напиток, а клетчатку и крахмал оставляют еще на два дня, после чего их можно печь и есть. На илл. 7.1 показан процент содержания цианогенных веществ в соке, клетчатке и крахмале, остающийся после каждого из основных этапов переработки².

Илл. 7.1. Воздействие каждого из основных шагов метода обработки маниоки у тукано. Указан процент от содержания в сыром клубне

Подобные методы переработки необходимы для жизни во многих частях Амазонии, где другие культуры трудно выращивать и они часто оказываются непродуктивными. Однако, несмотря на полезность метода обезвреживания маниоки, его едва ли можно было разработать в одиночку. Рассмотрим положение дел с точки зрения детей и подростков, которые учатся этим методам. Вряд ли они хотя бы раз в жизни видели, как выглядит отравление синильной кислотой, поскольку методы работают. И даже если обработка не дала нужных результатов и в племени были бы распространены случаи зоба (раздутой шеи) или неврологических нарушений, все равно трудно было бы распознать связь между хроническими болезнями и употреблением в пищу маниоки. Большинство годами ели бы маниоку безо всяких видимых последствий. Сорта с низким содержанием синильной кислоты обычно варят, однако для горьких сортов одной варки недостаточно, чтобы предотвратить хроническое отравление. При этом варка убирает или снижает горечь и предотвращает острые симптомы (диарею, рвоту, боли в животе). Поэтому, если человек поступает так, как велит здравый смысл, и просто варит маниоку с высоким содержанием синильной кислоты, сложится впечатление, будто все нормально. А поскольку многоступенчатая обработка маниоки – занятие долгое, трудное и скучное, придерживаться традиции, безусловно, представляется противоречащим интуиции. На обезвреживание маниоки женщины тукано тратят примерно четверть своего дня, так что в краткосрочной перспективе это весьма затратный метод³.

Теперь задумаемся, что будет, если какая-нибудь самоуверенная мать семейства из племени тукано решит исключить из обработки горькой маниоки все этапы, которые представляются ей лишними. Она критически рассмотрит процедуру, которую передали ей поколения предков, и заключит, что цель процедуры – избавиться от горечи. Потом поэкспериментирует с альтернативными процедурами – исключит некоторые этапы, отнимающие особенно много времени и сил. Обнаружит, что более короткий и значительно менее трудоемкий процесс тоже позволяет убрать горечь. Перейдя на такой более легкий протокол, эта женщина освободит себе время на другие занятия вроде заботы о детях. Разумеется, через несколько лет, а может быть, и десятилетий у членов ее семьи появятся симптомы хронического отравления синильной кислотой⁴.

Таким образом, нежелание этой женщины принять на веру методы, перешедшие к ней от предыдущих поколений, приведет к болезням и безвременной смерти ее родных. Здесь индивидуальное обучение бессмысленно, а интуиция лишь вводит в заблуждение. А все дело в том, что этапы этой процедуры причинно-непрозрачны: человек не может самостоятельно распознать и оценить все их функции, взаимодействие и важность. Причинная непрозрачность многих культурных адаптаций оказала огромное влияние на нашу психологию.

Но постойте. Может быть, я неправ насчет обработки маниоки. Возможно, все-таки не очень сложно разобраться, зачем нужны все этапы обезвреживания маниоки, даже в одиночку. К счастью, история знает прецедент.

В начале XVII века португальцы впервые завезли маниоку из Южной Америки в Западную Африку. Однако они не перевезли ни освященные веками протоколы ее обработки, принятые у туземцев, ни само собой разумеющуюся готовность им следовать. Маниока быстро распространилась по Африке и стала основной культурой для многих поколений, поскольку ее легко сажать и она дает большие урожаи в неплодородных и засушливых регионах. Однако методы ее переработки восстановились с большим трудом и не везде. Даже сейчас, спустя несколько сотен лет, хроническое отравление синильной кислотой остается в Африке большой проблемой. Подробные исследования местных методов приготовления маниоки показывают, что в готовой пище нередко сохраняется высокое содержание цианида, а в крови и моче многих местных жителей обнаруживаются небольшие количества цианида, которые еще не привели к явным симптомам. В некоторых местах маниоку вообще не обрабатывают перед приготовлением, а иногда обработка даже повышает содержание синильной кислоты. Но не все так плохо: в некоторых африканских популяциях в ходе культурной эволюции возникли отличные методы обработки маниоки, просто они очень медленно распространяются⁵.

Здесь главное в том, что культурная эволюция нередко бывает гораздо умнее нас. На протяжении поколений отдельные члены популяций бессознательно прислушиваются к самым преуспевающим, уважаемым и здоровым людям из своей общины и учатся у них, и этот эволюционный процесс порождает культурные адаптации. Хотя эти сложные поведенческие репертуары на первый взгляд прекрасно спроектированы для решения местных задач, первоначально их создали не одиночки, применявшие причинно-следственные модели, рациональное мышление и анализ затрат и выгод. Нередко большинство тех, кто умеет применять подобные адаптивные практики, не понимают, как и почему они действуют и вообще “делают” ли они что-нибудь; иногда этого не понимает никто. Такие сложные адаптации возникают именно потому, что естественный отбор благоприятствует тем, кто верит в культурное наследие, в накопленную мудрость, скрытую в приемах и убеждениях, перешедших от предков, и ставит их выше своей интуиции и личного опыта. Во многих критических ситуациях интуиция и личный опыт могут увести в сторону, как мы видели на примере пропавших первопроходцев (нарду был вкусным и сытным). Чтобы картина стала яснее, рассмотрим еще несколько культурных адаптаций.

Табу во время кормления грудью и беременности?

Мы ели крупную вкусную мурену, и тут я заметил, что Мири не берет себе ни кусочка и ест только маниоку. Я спросил ее, почему она не ест мурену. Помнится, она ответила что-то вроде: “А табу: ки са букете”, что в переводе означает “Табу, я беременна”.

“Интересно”, – подумал я. Значит, существуют табу на употребление определенной пищи во время беременности. Я заметил, что Мири не ест рыбу, поскольку сам сомневался, стоит ли мне есть мурену: я читал, что этот вид содержит много сигуатоксина, вызывающего особое отравление – сигуатеру. Разумеется, я последовал непреложному правилу этнографов и продолжил есть мурену, поскольку больше никто не выказывал ни малейшего беспокойства. Многие даже отнеслись к этому блюду с энтузиазмом, поскольку мурена ароматнее обычной белой рыбы. Этот случай, произошедший на заре моей полевой работы на Фиджи, пробудил во мне любопытство и в ближайшие несколько лет подтолкнул к углубленным исследованиям практик и пищевых табу при беременности⁶.

В этом проекте я взял в соавторы мою жену Натали, поскольку у нее огромный опыт исследований в области здравоохранения, беременности и кормления грудью. И вот что мы обнаружили: и во время беременности, и во время кормления грудью женщины на острове Ясава (Фиджи) придерживаются целого ряда пищевых табу, которые избирательно исключают из рациона самые ядовитые виды морских рыб. Эти крупные морские рыбы, в том числе мурены, барракуды, акулы, скорпены и некоторые крупные виды груперов, составляют важную часть рациона местных сообществ, однако все они, как известно из медицинской литературы, могут вызвать сигуатеру. Сигуатоксин вырабатывается морским микроорганизмом, живущим на мертвых коралловых рифах. Он накапливается вверх по пищевой цепочке и у крупных и долгоживущих особей этих видов достигает опасной концентрации. Острые симптомы отравления, длящегося около недели, – диарея, рвота, головная боль, зуд по всему телу и характерное обратное кожное восприятие тепла и холода. Мои друзья из деревни говорят, что понимают, что отравились, когда купаются. Купаются они всегда в прохладной воде, а при отравлении вода обжигает кожу. Иногда эти симптомы возвращаются через несколько недель или даже месяцев. О воздействии сигуатоксина на плод известно мало, но мы знаем, что у беременных женщин снижается сопротивляемость к ядам, и в медицинской литературе я встречал описания случаев, когда при отравлении сигуатоксином плод сильно страдал. Этот яд, как и другие, по-видимому, накапливается в материнском молоке и опасен для младенцев. У взрослых сигуатера приводит к смерти в небольшом проценте случаев. Скорее всего, вы о сигуатере никогда не слышали, однако это самая распространенная разновидность отравления рыбой, заболевание, часто встречающееся в любой популяции, где принято есть тропические виды коралловых рыб⁷.

Набор табу представляет собой культурную адаптацию, избирательно исключающую самые ядовитые виды рыбы из обычного рациона женщины на тот период, когда матери и их потомство наиболее подвержены отравлению. Чтобы исследовать, откуда взялась эта культурная адаптация, мы изучили, во-первых, как женщины узнают о табу и, во-вторых, какое у них понимание причин и следствий. Обычно женщины узнают об этих табу еще в подростковом возрасте или в юности от матерей, свекровей и бабушек. Однако затем значительная часть женщин дополняет свой первоначальный репертуар, узнавая новые табу от старейшин деревни и от обладающих престижем местных ялева вуку (мудрых женщин), которые известны своими широкими познаниями о деторождении и лекарственных растениях. Таким образом, жительницы Фиджи опираются на критерии возраста, успеха, знаний и престижа, чтобы понять, у кого узнавать о табу. Как уже говорилось в предыдущих главах, одной такой избирательности достаточно, чтобы создать адаптивный репертуар на протяжении поколений, и при этом не нужно, чтобы кто-нибудь что-нибудь понимал.

Кроме того, мы искали общую ментальную модель, объясняющую, почему нельзя есть эти виды морских рыб во время беременности и кормления грудью, – причинно-следственную модель или набор логически обоснованных принципов. На вопрос, чего и когда нельзя есть, женщины давали вполне последовательные ответы, а вот на вопрос почему отвечали что угодно. Многие просто говорили, что не знают, и явно считали, что это странный вопрос. Некоторые объясняли, что это “такой обычай”. Некоторые все же предполагали, что употребление в пищу некоторых видов рыб, наверное, вредит будущему ребенку, но варианты того, что именно может произойти с ребенком, были самые разные, хотя заметная доля опрошенных женщин говорили, что дети родятся с грубой кожей, если есть акулу, и с вонючими суставами, если есть мурену.

В отличие от основной части наших вопросов на эту тему, ответы отдавали рационализацией задним числом: “Если меня спрашивают, какова причина табу, значит, причина должна быть, так что сейчас надо ее придумать”. Это невероятно распространенное явление в этнографической полевой практике, и я сам с ним сталкивался и в Перуанской Амазонии в племени мачигенга, и на юге Чили в племени мапуче⁸. Естественно, такой ответ вполне можно получить и от образованных жителей Запада, но есть бросающаяся в глаза разница: образованных жителей Запада с детства приучают думать, что у всех поступков должны быть внятные объяснения, которые можно выразить словами, поэтому мы больше склонны держать “веские” причины наготове и чувствуем себя обязанными выдавать их по первому требованию. “Такой у нас обычай” не считается веской причиной. Ощущение необходимости обосновывать действия правдоподобными, понятными и эксплицитными причинами – не более чем социальная норма, распространенная в западных популяциях, но она создает иллюзию (у жителей Запада), что люди в целом действуют исходя из эксплицитных причинно-следственных моделей и по ясным причинам⁹. Это не так.

Наконец, полученные на Ясаве данные показывают, что эти табу, будучи причинно-непрозрачными, на самом деле разумны и полезны. Мы сравнили шансы женщины отравиться рыбой во время беременности или кормления грудью со статистикой за ее остальную взрослую жизнь. По нашим результатам, вероятность отравиться рыбой во время беременности и кормления грудью снижается на треть. Таким образом, табу – культурные предписания, снижающие частоту отравления рыбой.

Зачем класть золу в замоченную кукурузу?

Однажды утром, когда я жил в сельской местности на юге Чили и работал с аборигенами мапуче – это было в 1998 году, – я пришел в дом к моему другу Фонзо и застал его за приготовлением так называемого моте – традиционного блюда мапуче из кукурузы. Он показал мне, как зачерпнуть из дровяной печки свежей золы и добавить в замоченные кукурузные зерна, а потом уже подогревать. Мне это показалось любопытным, и я спросил Фонзо, зачем он кладет в кукурузу древесную золу. “Такой у нас обычай”, – был ответ. И это очень мудрый обычай.

В Северной и Южной Америке до начала XVI века кукуруза была основной культурой для многих земледельческих сообществ. Но если питаться в основном кукурузой, это приводит к недостатку некоторых питательных веществ. Кукурузная диета лишает человека ниацина (витамина В3). А недостаток ниацина вызывает болезнь пеллагру – страшный недуг, для которого характерны диарея, язвы на коже, выпадение волос, воспаление языка, бессонница, деменция; пеллагра может привести к смерти. В кукурузе содержится ниацин, но он химически связан и при обычном приготовлении кукурузы не выделяется. Чтобы освободить ниацин, народы Нового Света в ходе культурной эволюции разработали приемы приготовления кукурузы с добавлением щелочи (основания) в кукурузу перед варкой. В некоторых местах источником щелочи служат обожженные ракушки (гашеная известь, гидроксид кальция) или зола определенных сортов древесины. В других местах есть природные залежи щелока (едкое кали, гидроксид калия). Если правильно добавить щелочь при приготовлении кукурузы, она химически высвобождает ниацин, что надежно предотвращает пеллагру и позволяет земледельческим популяциям, питающимся кукурузой, расти и распространяться¹⁰.

Может быть, обезьяне с большим мозгом вроде нас не так уж и сложно сообразить, что нужно добавлять в пищу при приготовлении разных непищевых субстанций вроде древесной золы или обожженных ракушек?

История опять же предоставила нам естественный эксперимент: в XVI веке кукурузу завезли из Старого Света в Европу. К 1735 году некоторые популяции в Италии и Испании уже зависели от кукурузной муки как от основного продукта, и появилась пеллагра. Считалось, что эта болезнь то ли разновидность проказы, то ли ее каким-то образом вызывает испорченная кукуруза. Вместе с новой зерновой культурой пеллагра распространилась через Европу в Румынию и Россию, но была уделом в основном бедных популяций, которые зимой не питались ничем другим, что сделало пеллагру “весенней болезнью”. Чтобы решить эту проблему, проводились эксперименты и принимались законы, запрещающие продажу испорченной или плесневелой кукурузы. Это не помогло побороть пеллагру, поскольку дело не в порче зерна: у европейцев сложилась неверная причинно-следственная модель¹¹.

В дальнейшем – в конце XIX и начале XX века – пеллагра появилась и на юге США и носила эпидемический характер вплоть до сороковых годов. Погибли миллионы, поскольку бедняки и бедные учреждения, в том числе тюрьмы, санатории и приюты, придерживались рациона, состоявшего в основном из кукурузной крупы и патоки. Министерство здравоохранения било тревогу, однако ни особые комиссии, ни медицинские конференции, ни благотворительные пожертвования не помогали найти лекарство, и болезнь свирепствовала тридцать лет.

И все же нашелся доктор по имени Джозеф Гольдбергер, который обследовал приюты, проводил контролируемые эксперименты над заключенными в тюрьмах и к 1915 году начал строить верную причинно-следственную модель. Но в то время врачебное сообщество было убеждено, что пеллагра – инфекционная болезнь, поэтому старания Гольдбергера ни к чему не привели, а его идеи считались “нелепицей”. Гольдбергер даже вводил своей жене и друзьям кровь больных пеллагрой, чтобы доказать неинфекционную природу этого заболевания. Его опыты не принимали в расчет, поскольку сочли, будто родные и сотрудники Гольдбергера просто “конституционно невосприимчивы” к пеллагре¹².

Так что люди, в данном случае европейцы и американцы, не просто не смогли построить верную причинно-следственную модель, но еще и активно сопротивлялись, когда Гольдбергер предложил им ее. Они предпочитали крепко держаться за ошибочную причинно-следственную модель, должно быть, потому, что верная не так хорошо воспринималась на интуитивном уровне. Когда рассуждаешь о пище, порча и заражение были и до сих пор остаются чем-то “понятным”, в отличие от химических реакций, которые запускаются при добавлении в кулинарные рецепты непищевых субстанций вроде обожженных ракушек. Культурная эволюция породила довольно-таки контринтуитивное решение проблемы пеллагры.

Обратите внимание: если вы образованный житель Запада, то, вероятно, думаете, что мои многочисленные примеры с ядовитыми растениями и животными – это просто частные случаи, поскольку, возможно, у вас сложилось впечатление, будто лишь немногие растения нуждаются в обезвреживании, а в целом сокровищница природы чиста и безопасна. Для многих жителей Запада “натуральное” – синоним “хорошего”. Это распространенное заблуждение основано на привычке покупать продукты в супермаркете и жить в местности, подвергнутой ландшафтному дизайну. Растения в ходе эволюции приобрели способность вырабатывать яды, чтобы отпугивать животных, грибки и бактерии, которые стремятся их съесть. Список “натуральных” продуктов, нуждающихся в обработке для обезвреживания, тянется бесконечно. Когда-то и картофель был ядовит, и народы Анд ели глину, чтобы нейтрализовать яд. Даже бобовые могут быть токсичными без обработки. В Калифорнии многие охотники-собиратели питались желудями, которые, как и маниока, требуют трудоемкого многодневного промывания. Многие малые сообщества подобным же образом используют в пищу неприхотливые тропические растения саговники. Однако саговники содержат нейротоксин. Если их неправильно обрабатывать, они могут вызвать неврологические расстройства, паралич и смерть. Многочисленные сообщества, в том числе охотники-собиратели, разработали огромный арсенал приемов обезвреживания саговника¹³. Многие животные способны обезвреживать растения гораздо лучше нас. А люди лишились этих генетических адаптаций и теперь зависят от культурного ноу-хау – и не могут без него даже просто поесть.

Гадание и теория игр

Помните пример из главы 2, когда шимпанзе и люди играли в орлянку? Теория игр учит нас, что оптимальная рациональная стратегия предполагает рандомизацию – нужно выбирать “правое” (П) и “левое” (Л) с определенной фиксированной вероятностью. Например, оптимальная стратегия игрока может состоять в том, чтобы выбирать П в 80 % случаев. Люди проигрывают шимпанзе, потому что мы плохо понимаем, что такое “случайно”, и, вероятно, потому что мы склонны машинально подражать друг другу. Как я уже отмечал, множество исследований по психологии показывают, что люди (ну хорошо, по крайней мере образованные жители Запада) подвержены ошибке игрока: мы видим в мире закономерности, которых нет, и убеждены, что “должны выиграть”, если у нас была длинная череда проигрышей. На самом деле нам трудно признать, что та или иная последовательность выигрышей и проигрышей случайна: мы ищем и находим в случайной последовательности мнимую закономерность. Одна из известных версий этой ошибки – когнитивное искажение “удачная полоса”, особенно в баскетболе, когда болельщикам кажется, будто игрок вдруг стал играть лучше, чем следует из его средних показателей за долгое время (это иллюзия). Для нас это проблема, поскольку в реальной жизни оптимальные стратегии иногда требуют рандомизации. Мы просто плохо умеем отключать ментальные распознаватели закономерностей¹⁴.

Во время охоты на карибу охотникам племени наскапи, живущего на полуострове Лабрадор в Канаде, нужно было решить, куда двигаться. Здравый смысл мог бы подтолкнуть их к тому, чтобы отправиться туда, где их раньше ждал успех или где их друзья и родные недавно видели карибу. Однако эта ситуация подобна орлянке из главы 2. Карибу – несовпадальщики, а охотники – совпадальщики. То есть охотники хотят совпасть с местонахождением карибу, а карибу хотят не совпасть с охотниками, чтобы их не застрелили и не съели. Если охотник склонен возвращаться на прежние места, где видел карибу (или другие видели), то карибу выиграет (получит больше шансов на выживание), если будет избегать этих мест, то есть мест, где раньше видел людей. Так что лучшая стратегия охоты требует рандомизации. Способна ли культурная эволюция возместить недостаток когнитивных способностей?

По традиции охотники наскапи решали, куда отправиться на охоту, при помощи гадания, и верили, что лопатка карибу укажет путь к успеху¹⁵. В начале ритуала лопатку нагревали на горячих угольях, чтобы на ней образовалась сеточка из трещин и подпалин. Этот узор затем читали как своего рода карту, сориентировав лопатку в пространстве заранее оговоренным образом. С точки зрения мест для охоты рисунок трещин был (вероятно) в достаточной мере случайным, поскольку результат зависел от бесчисленного множества особенностей костной ткани, огня, окружающей температуры и процесса нагревания. То есть эти ритуалы гадания обеспечивали охотников грубым генератором случайных показателей, который помогал избавиться от предвзятости при принятии решений. Студенты, игравшие в орлянку, могли бы воспользоваться инструментом рандомизации вроде гадания, хотя шимпанзе, похоже, прекрасно обходятся и без него¹⁶.

Это вовсе не экзотическая практика, принятая лишь в одном сообществе: известны и другие практики гадания, подтверждающие мой тезис. В Индонезии племя канту, живущее на Калимантане, применяет гадание на птицах, чтобы выбрать место для своих земельных наделов. Антрополог Майкл Дав утверждает, что существует два фактора, способных заставить земледельцев выбрать себе слишком рискованные участки. Во-первых, экологические модели канту основаны на ошибке игрока и заставляют их думать, будто, если в том или ином месте произошло сильное наводнение, в ближайшем будущем наводнения в том же месте можно не бояться (что неправда)¹⁷. Во-вторых, как и при распределении инвестиций у студентов МБА из главы 4, канту обращают внимание на чужие успехи и подражают решениям преуспевающих хозяйств, то есть если кто-то из соседей в прошлом году получил с того или иного участка хороший урожай, на следующий год многие захотят взять участки по соседству.

Чтобы снизить риск подобных когнитивных искажений и предвзятых решений, канту опираются на систему гаданий на птицах, которая делает их выбор участков под огороды в достаточной мере случайным и тем самым помогает избежать катастрофических неурожаев. Результаты гадания зависят не только от того, чтобы увидеть птицу определенного вида в определенном месте, но и от того, как именно птица кричит (один тип крика считается благоприятным, другой – неблагоприятным)¹⁸.

Закономерности гадания на птицах поддерживают гипотезу, что это культурная адаптация. Система, по всей видимости, эволюционировала и распространилась по региону начиная с XVII века, когда здесь стали выращивать рис. Это имеет смысл, поскольку рандомизированный выбор участка самым благоприятным образом влияет именно на рисоводство. Вероятно, с введением культивации риса некоторые земледельцы начали гадать по птицам, чтобы выбрать хороший надел. В среднем на протяжении жизни такие земледельцы получали более высокие урожаи, то есть добивались больших успехов, нежели земледельцы, поддававшиеся ошибке игрока или копировавшие поведение других. Так или иначе, за четыреста лет система гадания на птицах распространилась среди всех земледельческих популяций этой части Борнео. Однако, что показательно, она отсутствует или слабо развита среди местных групп охотников-собирателей и среди тех, кто занялся рисоводством лишь недавно, а также среди популяций Северного Борнео, где используется ирригация. Таким образом, гадание на птицах систематически распространялось в тех регионах, где оно наиболее адаптивно.

Вот что главное в этом примере: мало того что люди часто не понимают, что на самом деле дают их культурные практики, – иногда им даже важно не понимать, что они дают и как работают. Если бы люди поняли, что гадание на птицах или на лопатке карибу не предсказывает будущее, от этой практики, скорее всего, отказались бы либо люди все чаще пренебрегали бы результатами гадания, предпочитая слушать собственный внутренний голос.

Создание сложных технологий также причинно-непрозрачно. Рассмотрим всего один элемент пакета стрельбы из лука, обнаруживаемого среди охотников-собирателей, – стрелу. Возьмем для этого сообщество, которое, как мы знаем, обладает одним из наименее сложных наборов инструментов, – охотников-собирателей с Огненной Земли, которые стали известны историкам после встречи с Фернаном Магелланом, а впоследствии – с Чарльзом Дарвином. Процесс изготовления стрелы у огнеземельцев состоит из четырнадцати этапов и требует применения семи разных орудий для работы с шестью разными материалами. Вот лишь некоторые из этих этапов:

• Процесс начинается с отбора древесины для древка, лучше всего – ветки чауры, низкого вечнозеленого кустарника. Древесина чауры прочная и легкая, однако нельзя сказать, что ее выбор для древка очевиден, поскольку искривленные ветки требуют трудоемкого вытягивания и выпрямления. (Почему нельзя было начать с более прямых веток?)

• Ветки нагревают, выпрямляют зубами и скоблят скребком. Затем мастер берет предварительно нагретый специальный камень с бороздками, кладет заготовку в бороздку и трет туда-сюда, придавливая куском лисьей шкуры. На лисью шкуру налипает пыль, что подготавливает ее для этапа полировки. (Обязательно ли нужна именно лисья шкура?)

• Мастер нажевывает куски смолы, собранные на побережье, и смешивает их с золой. (Что будет, если не брать золу?)

• Затем смесь накладывают на оба конца нагретого древка, которое после этого следует покрыть белой глиной. (А если красной? Обязательно ли нагревать его?) Это готовит концы к тому, чтобы приладить оперение и насадить наконечник.

• Оперение делают из двух перьев, лучше всего – магелланова гуся. (Почему нельзя взять куриные?)

• Лучнику-правше полагаются перья с левого крыла птицы, левшам – наоборот. (Это и правда важно?)

• Перья привязывают к древку сухожилиями со спины гуанако, предварительно смягчив их и утончив при помощи воды и слюны. (Почему нельзя взять сухожилия лисицы, которую нам и так пришлось убить ради вышеупомянутой шкуры?)

Затем наступает очередь наконечника, который нужно изготовить и прикрепить к древку, и, разумеется, в пакет входят еще и лук, тетива и умение стрелять из лука. Но я остановлюсь здесь, поскольку, думаю, идею вы уловили¹⁹. Весь этот процесс отличается исключительной причинной непрозрачностью.