Текст книги "Комната в гостинице «Летучий дракон»; Дядюшка Сайлас"

Глава VIII
Трехминутное посещение

В разные периоды своей жизни я испытывал страшную боль, но, слава богу, ни прежде, ни впоследствии не чувствовал ничего подобного. Желаю от всей души, чтобы такое состояние не походило ни на один род смерти, которому подвержено человечество. Я чувствовал себя точно дух в темнице, невыразимо мучительно было мое безмолвное и неподвижное страдание. При этом мыслительных способностей я не утратил. Безотчетный ужас охватывал мою душу. Чем это кончится? Неужели это и есть смерть?

Надо заметить, что все происходившее вокруг я видел и слышал с величайшей ясностью. Только воля моя как будто утратила всякое влияние на тело. Я уже говорил, что маркиз не погасил свою дорожную лампу, когда вышел на станции. Всеми силами своей души призывая его вернуться, я вслушивался в малейший шорох в надежде на какую-нибудь счастливую случайность, которая выведет меня из оцепенения. Вдруг дверцы кареты отворились, и совершенно незнакомый мне человек вошел и сел возле меня.

В лампе ярко горела восковая свеча, я вполне мог рассмотреть при ее свете своего неожиданного гостя. Он был молод, поверх одежды была накинута темно-серая широкая и длинная шинель с капюшоном, который падал ему на лоб. Когда он входил, мне показалось, будто под опущенным капюшоном мелькнул золотой галун военной фуражки, а из-под широких рукавов верхней одежды отчетливо виднелись пуговицы военного мундира.

У непрошеного посетителя были густые, черные усы и эспаньолка[3]3
  Эспаньолка – короткая остроконечная бородка.


[Закрыть], кроме того, я заметил красный рубец поперек щеки и верхней губы. Он сел возле меня и тихо затворил за собой дверцы. Все это произошло в одно мгновение. Потом, наклонившись ко мне, рукой в перчатке он заслонил глаза от света лампы и несколько секунд внимательно всматривался мне в лицо. Человек этот появился беззвучно, как привидение, все, что он делал, исполнялось с быстротой и решительностью заранее обдуманного и взвешенного плана. Цель у него, очевидно, была недобрая. Я подумал, что он хочет обобрать меня и убить. Тем не менее я оставался недвижим и бессилен, как мертвое тело. Он сунул руку в мой боковой карман и вынул из него мою драгоценную белую розу вместе со всеми письмами, которые там находились и среди которых была важная для меня бумага.

На письма мои он едва взглянул. Очевидно, ему не было до них никакого дела. И мое сокровище, белую розу, он отложил в сторону. Весь интерес для него, должно быть, заключался в бумаге, о которой я упомянул: он развернул ее и стал бегло переносить карандашом ее содержание в свою записную книжку. Человек исполнял свое дело с хладнокровием и неторопливой быстротой, изобличавшими, как мне показалось, привычку полицейского. Потом он сложил бумаги в прежнем порядке, опустил их мне в карман и был таков.

Его посещение длилось не больше трех минут. Вскоре после его ухода я опять услышал голос маркиза. Он сел в карету, поглядел на меня и улыбнулся, вероятно, завидуя моему крепкому сну. Ах, если бы он только знал обо всем, что тут происходило! Он снова принялся читать свои письма и делать на них отметки при свете лампы, только что послужившей тайным целям шпиона.

Мы выехали из городка, продолжая свой путь. Лошади шли прежним умеренным шагом. Мы проехали две мили с того момента, как я подвергся так называемому полицейскому осмотру, и тут у меня вдруг странно застучало в одном ухе, и я почувствовал, как будто воздух проникает через него мне в горло. Ощущение было таким, словно пузырь, образовавшийся глубоко в ухе, внезапно лопнул. Невыразимое оцепенение мозга тотчас прошло, в голове как-то удивительно зажужжало, и каждый нерв в моем теле содрогнулся, вроде того, как бывает, когда начинает оживать затекшая рука или нога. Я вскрикнул, приподнялся и снова упал на свое место; весь дрожа, я откинулся назад и почувствовал такую слабость, как будто мне вот-вот станет дурно.

Маркиз вытаращил на меня глаза, взял меня за руку и спросил озабоченно, не болен ли я. Ответил я тяжким стоном. Постепенно, однако, я приходил в нормальное состояние. Хотя и едва слышно, но я вскоре смог сообщить маркизу, как жестоко я страдал, затем передал, как во время его отсутствия какой-то незнакомец нагло осмотрел мои письма и бумаги.

– Боже милосердный! – воскликнул он. – Уж не добрался ли мошенник и до моей корреспонденции?

Я успокоил его на этот счет. Тем не менее он поставил свой ящик возле себя и принялся тщательно осматривать все, что в нем заключалось.

– Да, слава богу, ничего не тронуто, – пробормотал он себе под нос. – Тут есть шесть-семь писем, которые ни в коем случае не должны попасть в чужие руки.

Затем он стал расспрашивать меня с большим участием обо всем, что я чувствовал во время моего странного припадка оцепенения.

– Один мой приятель, – сказал он, выслушав меня, – испытал точь-в-точь то же, насколько я понимаю. Было это на корабле и, полагаю, вследствие сильного волнения. Он, подобно вам, отличался храбростью и в силу обстоятельств должен был проявить свою неустрашимость и отвагу. Спустя часа два усталость взяла свое, и он, по-видимому, впал в глубокий сон. А на самом деле он находился в состоянии, которое потом описывал совершенно так же, как и вы, говоря о своих ощущениях.

– Повторялся ли этот припадок у вашего приятеля?

– Я видел его много раз после того случая, но больше не слышал от него ни о чем подобном. Меня поражает однородность причин, вызвавших тот и другой припадок. Ваша отважная схватка при самых невыгодных условиях с таким опытным борцом, как этот помешанный драгунский полковник, ваше утомление и, наконец, непреодолимая сонливость – все в точности согласуется с тем, что испытал мой друг. Хотел бы я знать, – продолжил он немного погодя, – кто эта каналья, кому вздумалось осмотреть ваши бумаги? Однако возвращаться назад решительно не стоит, мы ничего не узнаем. Подобные люди всегда искусно устраивают свои дела. Я думаю, впрочем, что это агент полиции, мошенник обобрал бы вас.

Я говорил мало, чувствуя себя очень слабым, но маркиз продолжал поддерживать разговор.

– Мы становимся близкими знакомыми, – сказал он, наконец. – Так что хотя и не часто, а все же видеться в Париже мы должны, я могу быть вам полезен. Только позвольте напомнить вам, что маркиза д’Армонвиля в настоящую пору не существует, а есть лишь месье Дроквиль. Назовите мне, пожалуйста, гостиницу, где вы предполагаете остановиться. Ведь вы понимаете, что за отсутствием маркиза, который путешествует, его дом пустует и находятся в нем только двое или трое старых слуг. Они даже мельком не должны видеть месье Дроквиля. Тем не менее он ухитрится достать вам место в ложе маркиза в опере и даже, быть может, доступ в другие места, еще более престижные. И так как скоро дипломатическая роль маркиза д’Армонвиля будет окончена и он получит свободу называться своим настоящим именем, то ни под каким видом не разрешит своему другу мистеру Беккету не сдержать данного им слова навестить его осенью в замке д’Армонвиль.

Разумеется, я горячо поблагодарил маркиза. Чем ближе мы подъезжали к Парижу, тем выше я ценил покровительство своего нового друга. Поддержка такого важного лица именно в эту минуту и его дружеское участие к иностранцу, которого он, так сказать, узнал совершенно случайно, могло сделать мое пребывание в столице Франции несравненно более приятным, чем я был вправе ожидать. Нельзя было проявить больше любезности, чем это делал маркиз, обращаясь ко мне.

Пока я благодарил его, карета остановилась у станции, где нас ждали свежие лошади и где, как вскоре оказалось, нам предстояло расстаться.

Глава IX
Сплетни и совет

Мое исполненное приключений путешествие наконец закончилось. Я сидел у окна в номере гостиницы и смотрел на блистательный Париж, который с недавних пор ожил и закипел. Каждый читал о том восторженном волнении, которое последовало за катастрофой с Наполеоном и вторичным водворением Бурбонов. Я не стану вспоминать и описывать после стольких лет, что я испытал и какое впечатление произвел на меня вид Парижа в ту странную эпоху. Конечно, тогда я был здесь в первый раз, однако, как часто ни посещал впоследствии эту очаровательную столицу, никогда больше я не видел ее в таком восторженном оживлении, и сам уже не находился в таком экстазе.

Я провел в Париже два дня и постарался осмотреть как можно больше достопримечательностей. Нигде я не сталкивался с грубостью и нахальством французских военных, взбешенных поражением. Надо сказать, мой новый роман поглощал все мои мысли, надежда встретиться с предметом моих мечтаний придавала тайный и упоительный интерес прогулкам по улицам, разъездам по городу или его окрестностям и посещению картинных галерей и музеев. О графе и графине я ничего не слышал, и маркиз не давал о себе знать. Я совсем оправился от странного недуга, который посетил меня в последнюю ночь моего путешествия.

День уже клонился к вечеру, и я стал побаиваться, как бы мой знатный знакомый не забыл меня, вдруг трактирный слуга подал мне карточку месье Дроквиля. Можно представить себе, с какой радостной поспешностью я приказал лакею ввести дорогого гостя. Вскоре ко мне вошел маркиз д’Армонвиль, такой же любезный и предупредительный, как и прежде.

– Теперь я ночная птица, – сказал он после обычного обмена приветствиями, – я должен держаться в тени. Днем я совсем не смею показываться на людях и в сумерки едва решаюсь выехать в закрытом экипаже. Друзья, которым я взялся оказать довольно затруднительную услугу, так распорядились. Они воображают, что все погибнет, если кто-нибудь проведает о моем присутствии здесь. Во-первых, позвольте вам передать эти билеты на право входа в мою ложу. Мне досадно, что я не могу располагать ею в течение этих двух недель. Я приказал секретарю открывать ее двери тому из моих приятелей, кто первым потребует, и в результате уже не могу свободно воспользоваться собственной ложей.

Я поблагодарил маркиза.

– Теперь позвольте сказать вам словечко в качестве наставника, – продолжал он. – Вероятно, вы приехали сюда с рекомендательными письмами?

Я вынул с полдюжины писем, и он пробежал глазами адреса.

– Бросьте их все, – посоветовал он. – Я сам вас представлю. Я лично буду сопровождать вас из дома в дом. Присутствие одного приятеля стоит кучи писем. Ни с кем не знакомьтесь до той поры. Молодые люди правильно делают, что предпочитают сначала изведать все удовольствия большого города, а затем уже связать себя обязанностями, налагаемыми обществом. Поступите так же. Вы будете заняты денно и нощно по крайней мере недели три. Потом я буду свободен и сам введу вас в блистательную, но сравнительно спокойную колею великосветского круга. Предоставьте себя в мое распоряжение, но помните, что в Париже, однажды попав в водоворот большого света, вы уже не сможете его покинуть.

Я рассыпался в изъявлениях благодарности и пообещал последовать его совету. По-видимому, маркиз остался доволен.

– Теперь я назову вам места, где следует побывать, – продолжал он. – Возьмите карту и отмечайте буквами или цифрами пункты, которые я укажу, а затем мы составим маленький список. Все те места, которые я вам перечислю, стоят того, чтобы на них взглянуть.

Сопровождая свой рассказ множеством забавных и соблазнительных историй, маркиз снабдил меня массой сведений, бесценных для любителей развлечений и новизны.

– Думаю, что недели через две, а возможно, и через неделю, – заключил он, – я буду в состоянии оказать вам настоящую услугу. До тех пор будьте осторожны. Не играйте, вас непременно оберут. Помните, что здесь вы окружены мошенниками с благовидной наружностью и негодяями всякого рода, которые существуют за счет того, что грабят приезжих иностранцев. Не доверяйте тем, кого вы не знаете.

Я опять поблагодарил маркиза и пообещал воспользоваться его советом. Но сердце мое было исполнено воспоминаний о незнакомке, которую я видел в гостинице «Прекрасная звезда», – разумеется, я не мог удержаться от попытки узнать что-нибудь о ней, прежде чем маркиз уйдет. Итак, я рискнул осведомиться о графе и графине де Сент-Алир, которых я имел счастье избавить от крайне неприятного положения во дворе «Прекрасной звезды».

Увы! Маркиз не видел их. Он рассказал, что в нескольких милях от Парижа у них прекрасное поместье со славным старым домом, но, судя по разговорам, они проведут несколько дней в городе, пока слуги успеют подготовить все необходимое для их приема. Все это произойдет не быстро, поскольку дом долго стоял пустым.

– Их отсутствие было продолжительным?

– Да, они путешествовали около восьми месяцев.

– Если не ошибаюсь, вы говорили, что они бедны.

– При нынешних доходах графа они могут пользоваться не только доступными удобствами, но и некоторой роскошью. Живут они очень тихо и уединенно, а жизнь здесь у нас дешевая, не то что у вас, в Англии.

– Стало быть, они счастливы?

– Следовало бы сказать: они должны быть счастливы.

– В чем же состоит помеха?

– Граф очень ревнив.

– Но ведь жена его… не дает ему повода, надеюсь?

– Боюсь, что дает.

– Как так?

– Я всегда находил, что она немного… слишком… чересчур уж…

– Чересчур что?

– Чересчур хороша. И все-таки, несмотря на ее прелестные глаза, изящные черты и нежный цвет лица, я думаю, что она женщина честная. Вы никогда не видели ее?

– В гостинице «Прекрасная звезда», в тот вечер, когда я проломил голову молодцу, напавшему на старого графа, была какая-то дама, закутанная в просторное манто и с очень плотной, опущенной на лицо вуалью. Сквозь эту вуаль я не мог разглядеть ни одной черты.

Ответ мой, как видите, был очень политичен.

– Эта женщина могла быть и дочерью графа, – продолжал я. – А ссорятся они между собой?

– То есть муж с женой?

– Да.

– Немного.

– О! Из-за чего же?

– Это длинная история, речь идет о бриллиантах графини. Говорят, они очень дорого стоят, где-то около миллиона франков. Граф хочет продать их и мертвый капитал превратить в деньги, которые будут приносить проценты. Графиня же упорствует по причине, которую, я полагаю, она не может открыть мужу.

– В чем же заключается эта причина, если можно узнать? – спросил я, подстрекаемый сильным любопытством.

– Думаю, она рассуждает о том, как хороша будет в них, когда пойдет под венец со вторым мужем.

– Ого! Но граф, кажется, достойный муж?

– Превосходный и чрезвычайно умный человек.

– Как бы я желал, чтобы меня ему представили! Вы говорите, что он…

– Женат на такой хорошенькой женщине. Согласен, но, видите ли, они живут совершенно уединенно. Время от времени граф вывозит жену в свет, в оперу, например, только и всего.

– У него, верно, еще сохранились в памяти дореволюционная эпоха и кровавые сцены революции.

– Да, такому философу, как вы, он пришелся бы как раз по вкусу. Заметьте еще, что после обеда он всегда засыпает, а жена нет. Но шутки в сторону, он удалился от шума большого света и впал в апатию, и жена его тоже. Ничто, по-видимому, не интересует ее больше, даже муж.

Маркиз встал, собираясь уйти.

– Не рискуйте своими деньгами, – предостерег он меня напоследок. – Скоро вам представится случай поместить их с большой для вас выгодой. Несколько коллекций превосходных картин древних мастеров будут продаваться с аукциона, так как они принадлежат лицам, причастным к возвращению Бонапарта. Вас ждет масса чудес, когда начнется продажа. Удивительные будут цены! Сберегите свои финансы до того времени. Я вас извещу обо всем… Кстати, – вдруг сказал он, прежде чем направиться к двери, – я чуть было не забыл. На следующей неделе произойдет событие, которое должно иметь для вас особенную привлекательность, потому что в Англии это редкость. Я имею в виду маскарад. Он будет устроен с неповторимым великолепием и пройдет в Версале – все собираются туда, билеты нарасхват. Но я думаю, что могу вам пообещать один. Доброй ночи. Прощайте!

Глава Х
Черная вуаль

Так как я свободно говорил по-французски, а мой кошелек был полон денег, мне ничто не мешало наслаждаться всеми заманчивыми удовольствиями французской столицы. Легко представить себе, как я провел два дня. К концу этого времени, почти в том же часу, как и в первый раз, месье Дроквиль опять заехал ко мне. По обыкновению вежливый, добродушный и веселый, он сообщил мне между прочим, что маскарад назначен на следующую среду, а билет на мое имя уже куплен.

– Какая досада! Едва ли мне удастся воспользоваться им! – воскликнул я.

Маркиз остановил на мне подозрительный и угрожающий взгляд, значение которого трудно было не понять, а потом довольно резко спросил:

– Не угодно ли вам будет объяснить мне почему?

Я немного удивился, но ответил правду, а именно – что договорился провести этот вечер со своими старинными приятелями, соотечественниками, и не могу нарушить данного слова.

– Ну, так я и знал! Вы, англичане, куда бы ни завела вас судьба, вечно отыскиваете своего брата-чурбана да свое пиво и бифштекс. Вместо того чтобы перенять что-нибудь у народа, среди которого находитесь, и постараться изучить его особенности, вы только пьянствуете друг с другом, курите и ругаетесь, а к концу вашего путешествия не становитесь ни на волос умнее и образованнее, чем были бы, если бы все это время кутили в каком-нибудь гринвичском трактире.

Он саркастически засмеялся и поглядел на меня ядовито.

– Вот он, – с этими словами маркиз швырнул билет на стол, – воспользуйтесь им или бросьте его, как угодно. Вероятно, мои хлопоты пропали даром, хотя, признаюсь, не часто случается, когда такой человек, как я, соглашается дать кому-нибудь значительное преимущество над другими, но встречает подобное пренебрежение.

Все это прозвучало удивительно дерзко. Я был поражен, оскорблен и успел раскаяться в своем проступке. Вероятно, я по незнанию нарушил правила приличия и вежливости, принятые во французском обществе. Наверняка этим и объяснялась грубость маркиза. Под влиянием самых разнообразных чувств я поспешил извиниться и умилостивить маркиза, проявившего по отношению ко мне столько бескорыстной доброты. Я уверил его, что откажусь от слова, данного мною друзьям в недобрую минуту, что ответил ему необдуманно и в любом случае не отблагодарил его, как следовало, за ту любезность, которую он оказал мне.

– Прошу вас, ни слова больше, я досадовал только потому, что вы могли потерять замечательную возможность познакомиться с нужными людьми, и выразил это, сознаю вполне, чересчур резко, простите же мою запальчивость. Кто ближе знает меня, для того не новость, что я порой бываю горяч и всегда потом жалею об этом. Надеюсь, мистер Беккет простит своему старому другу, что он вспылил из-за его же интересов. Ведь мы по-прежнему приятели, не так ли?

Он улыбнулся своей добродушной улыбкой и протянул мне руку, которую я с жаром и почтительно пожал. После минутной ссоры мы стали еще лучшими друзьями. Маркиз посоветовал мне заранее запастись комнатой в одной из версальских гостиниц. По его мнению, мне надо было ехать в Версаль на следующее же утро, чтобы опередить других путешественников.

Итак, я заказал лошадей к одиннадцати часам. Мы поговорили еще немного, а затем маркиз д’Армонвиль простился со мной, сбежал с лестницы, закрывая носовым платком рот и нос, и проворно, как я видел в окно, запрыгнул в карету и уехал.

На другой день я был в Версале. Подъезжая к гостинице «Франция», я убедился, что успел как раз вовремя, если не опоздал. У входа, перекрыв всю дорогу, стояли ряды экипажей. Ничего не оставалось, кроме как выйти из кареты и кое-как пробираться между лошадьми. Передняя гостиницы была полна слуг и господ, звавших хозяина, а тот с любезным отчаянием уверял каждого порознь и всех вместе, что в целом доме не осталось ни комнаты, ни даже угла, которые не были бы заняты.

Я опять вынырнул на улицу из толпы людей, которые кричали, убеждали и умасливали хозяина, считая, что он мог бы устроить для них что-нибудь, если бы захотел. Я вскочил в карету и во весь дух помчался к гостинице «Резервуар». Но и здесь около входа собралось бесчисленное множество экипажей. Досадно, но что было делать? Мой возница поусердствовал, пока я в передней гостиницы вел переговоры с хозяевами, продвигаясь вперед, шаг за шагом. По мере того как отъезжали другие экипажи, он добрался до самого входа в гостиницу. Это оказалось очень удобно в одном отношении – чтобы сесть в карету. Но надо было еще уехать. Ряд экипажей тянулся впереди, такой же ряд сзади и не менее четырех рядов расположилось сбоку, перекрыв выезд.

В те времена я был необыкновенно дальнозорок. Можно себе представить, что со мной стало, когда в открытом экипаже, пробиравшемся по узкой полосе улицы, которая оставалась свободной, я увидел графа и графиню, чье лицо вновь было скрыто под вуалью. Их коляска ехала вслед за возом, двигавшимся вперед с крайней медлительностью. Я поступил бы умнее, если бы выскочил на тротуар и обежал экипажи, отделявшие меня от коляски графа. На мое горе, я предпочел прямое нападение расчетам тактика. Сам не знаю как, я перелетел через запятки ближайшей ко мне кареты, потом промчался через какой-то кабриолет, в котором дремали старик и собака, затем, бормоча нескладное извинение, юркнул сквозь открытую коляску, где четверо мужчин о чем-то горячо спорили, оступился на подножке и плашмя повалился поперек пары лошадей; те, конечно, принялись бить задними ногами и вытолкнули меня головой вперед прямо в пыль посреди дороги.

Все, кто был свидетелем моей отчаянной атаки, непосвященные в тайну моего сердца, разумеется, приняли меня за сумасшедшего. К счастью, интересовавшая меня коляска проехала еще до того, как разразилась эта катастрофа. Весь в пыли и с придавленной шляпой, я уже не имел ни малейшего желания предстать перед очами объекта моего донкихотского поклонения. С минуту вокруг меня раздавались ругательства и насмешки. И вдруг, пока я еще сбивал с себя пыль носовым платком, я услышал знакомый голос, назвавший мое имя.

Я поднял глаза и увидел маркиза, который высунул голову из окна кареты. Отрадное зрелище! Мигом я очутился возле него.

– Бросьте Версаль, тут делать нечего, – сказал мне маркиз, – вы наверняка уже убедились, что ни в одной гостинице нет свободного номера, а я прибавлю, что в целом городе даже комнаты не найдешь. Но я кое-что для вас устроил. Прикажите камердинеру следовать за нами, а сами садитесь в карету ко мне.

По счастливой случайности, в тесно скученных экипажах образовалось пространство, и моя карета подъехала. Я приказал Сен-Клеру ехать следом, маркиз крикнул своему кучеру, и мы мгновенно тронулись.

– Я привезу вас в преспокойное местечко, о существовании которого известно очень немногим парижанам, – обратился ко мне маркиз. – Узнав, что в городе все уже занято, я тотчас занял для вас комнату. Это удобная старая гостиница под названием «Летучий дракон». Она на расстоянии мили отсюда, не более. Ваше счастье, что мои скучные дела спозаранку привели меня сегодня в Версаль.

Кажется, мы проехали мили полторы, когда очутились на узенькой дороге, с одной стороны обрамленной версальским парком, а с другой – старыми деревьями таких размеров, какие редко встречаются во Франции. Остановились мы у древнего прочного здания из серого камня, роскошного и изящного. Должно быть, изначально его строили для какого-то богатого человека, возможно даже знатного, судя по высеченным на стене гербовым щитам с украшениями. Портик здания был явно новее остального дома и гостеприимно выдавался вперед. Над широкой цветистой аркой красовалась выкрашенная и позолоченная вывеска гостиницы: летучий дракон с распущенными красными с золотом крыльями и ярко-зеленым с позолотой хвостом закручивался в нескончаемый ряд колец и завершался двузубым острием, наподобие смертоносной стрелы.

– Я не пойду вместе с вами, – сказал мне маркиз, – но уверяю, вы останетесь довольны помещением. В любом случае это лучше, чем ничего. Я проводил бы вас, если бы не мое инкогнито. Однако я наверняка обрадую вас, если сообщу, что в этой гостинице водится нечистая сила. По крайней мере мне это очень понравилось бы в молодые годы. Только не упоминайте об этом обстоятельстве при хозяине: если не ошибаюсь, это его больное место. Прощайте! Если хотите повеселиться на маскараде, то послушайтесь меня и оденьтесь в костюм домино[4]4
  Домино – маскарадный наряд в виде длинной мантии с рукавами и капюшоном; также человек, одетый в такой наряд.


[Закрыть]. Полагаю, что и я загляну на минуту, и если я появлюсь на маскараде, то, без сомнения, также в домино. Как бы нам узнать друг друга? Позвольте! Будем держать что-нибудь в руках. Но цветок не годится – много людей могут взять с собой цветы. Достаньте крест, дюйма два в длину, можно красный, вы же англичанин, прикрепите или велите нашить его спереди на ваше домино, а я приобрету белый крест. Да смотрите, заходя в комнаты, держитесь ближе к дверям, пока мы не встретимся. Я буду искать вас у всех дверей, какие пройду, и вы делайте то же самое – так мы сможем быстрее найти друг друга. Итак, мы условились. Подобного рода удовольствия для меня немыслимы, если со мной рядом нет молодежи – в мои годы мне просто необходимы беззаботная веселость и пылкая впечатлительность юности. Прощайте! Увидимся сегодня вечером.

Я вышел из кареты, раскланялся, и маркиз уехал.